Для Ньюта было огромным потрясением узнать, что Томас умеет вполне неплохо играть на гитаре. У него были подозрения, что его Кира научила, не зря ведь они последние несколько недель активно шептались после репетиций и договаривались о встречах, цели которых Томас отказывался рассказывать Ньюту. До этого момента.
В любом случае, это не отменяет тот факт, что не было смысла делать большую тайну из-за пары песен под гитару за день до выступления. Кира устраивала такие посиделки каждый год, правда, раньше приходило больше человек, нежели в этот раз. Наверное, сказалась ссора между Ньютом и Джесс. Из всей труппы в репетиционном зале сейчас сидели у станка лишь они втроём да Клинт с Уинстоном, они же Меркуцио и Тибальт. Ещё, вроде, должна была прийти Гарриет, но, похоже, у неё нашлись дела поважнее.
Кира всегда прекрасно пела, а когда ей аккомпанементом служит гитара в руках Томаса, так и вовсе всё вокруг приобретает особенный оттенок, любые мысли попросту разлетаются прочь из головы. Ближе к середине песни тон Киры сменился с лёгкой грусти и детской наивности на надрывную ярость:
—
And my grandmother's cheeks painted red in her coffin, — с напором пропела она, и Ньют удивлённо моргнул, а затем отвлёкся на играющего на гитаре Томаса. Он, казалось, настолько увлёкся своей игрой, что активно покачивал головой в такт песни и слегка — корпусом, хотя его сосредоточенность выдавал напряжённый взгляд на гриф и струны, которые он зажимал грубовато, но точно. —
The words that were lost as we laid in the wildflowers.(1)
Кира отстукивала ритм пальцами по полу, прикрыв глаза, а Клинт с Уинстоном, которые сидели по бокам от Ньюта, по-доброму усмехнулись, закинули руки ему на плечи и принялись покачиваться из стороны в стороны, мыча примерную мелодию себе под нос. В центре их маленького круга меняла цвета силиконовая лампа в виде кошки. Клинт изредка хрустел принесёнными из дома хлебцами.
Вокруг царила атмосфера домашнего уюта, даже лучше, чем было в прошлом году, когда компания собралась большая. Пускай с Томасом так и не начали разговаривать больше дежурных приветствий и прощаний, но сейчас все принимали его, как старого друга.
Когда прозвучал последний аккорд, Ньют счастливо улыбнулся и тихонько похлопал исполнителям; почему-то он считал, что громкие аплодисменты покажутся чересчур лишними и непременно разрушат эту атмосферу тепла и спокойствия.
Томас, отложив гитару, потянулся к лампе, поудобнее перехватил её слегка узловатыми пальцами и принялся похлопывать кошку по голове, отчего свечение сменялось с разноцветного на жёлтый или вовсе выключалось. Он остановился на жёлтом цвете, а затем игриво взглянул на Ньюта и поиграл бровями. Тот возвёл глаза к потолку и усмехнулся.
— Кир, а где ты нарыла эту кису? — спросил под конец посиделок Томас.
— Тебе скинуть ссылку на Амазоне? — поддела та его. Казалось, она совсем не волнуется насчёт завтрашнего выступления, чего не сказать о Ньюте: плохое предчувствие обуревало его ещё со вчерашней генеральной репетиции в зале и с оркестром.
Тогда весь зал, естественно, пустовал, разве что Джон сидел в середине партера, а на несколько рядов дальше пытался слиться с обивкой кресла Томас. Выходило не слишком успешно, хоть Ньюту и было интересно, как Маскетти вообще разрешил ему здесь находиться.
Джесс во время сцены на городском рынке липла к нему больше обычного: она всегда выкладывалась на сто процентов только на генеральных репетициях и самих выступлениях. Вероятно, именно поэтому она никогда и не получит главных ролей: как говорила мать Ньюта, «если хочешь добиться небывалых высот в балете, работать нужно всегда на все сто двадцать процентов», — в особенно тяжёлые дни Ньют повторял эту фразу у себя в голове, словно мантру.
На генеральной репетиции Кира целовала его так же слепо и исступлённо, как и он сам впервые целовал Томаса, разве что у её губ был привкус дикого страха и отчаяния. Оно и неудивительно: до этого она запорола сиссон уверт (2) и чуть не упала, и, похоже, подвернула стопу, если судить по тому, как кривилось её лицо от каждого шага на правую ногу. Ньют сам начал беспокоиться.
Если она подвернула ногу серьёзно, Джону придётся отстранить её от выступления и поставить на её место Рэйчел, с которой Ньют почти не репетировал. Та была немного тяжелее Киры, и делать ту чёртову поддержку, которую они с Кирой долбили каждое индивидуальное занятие, будет в разы сложнее. Но это было не самое главное. В голову никак не желала укладываться мысль, что с Кирой, его первой и единственной примой и подругой, может случиться что-то такое, что ей придётся отказаться от участия в своём последнем концерте. Это же просто уму непостижимо!
Когда они убежали за кулисы, Ньют рухнул на колени и осторожно прикоснулся к стопе Киры.
— Ты как? — спросил он, аккуратно поглаживая больную ногу, словно ожидая, что от этого болеть будет меньше.
Кира с обеспокоенным лицом грузно осела на пол и принялась осторожно двигать стопой, изредка морщась.
— Нормально, — выдавила она, и Ньют не понял, от боли ли у неё в глазах стояли слёзы или обиды. — Правда, нормально. Немного разработаю, и всё пройдёт. Пошли переодеваться, времени у нас не так много, как может показаться.
Кира, осторожно ступая на правую ногу, направилась к ширме прямо за кулисами — выходила она на сцену часто, и времени тащиться в гримёрные ей просто не хватало. Сам Ньют переодевался с другой стороны сцены, и он поспешил к своему месту; ему нужно было просто накинуть поверх рубашки чёрную жилетку, по краям расшитую толстой золотой нитью.
В это время Томас, сидя в зале, с силой прижимал к себе рюкзак, с широко распахнутыми глазами глядя на сцену. Да, он уже видел целую балетную постановку в прошлом сезоне, но эта, казалось, ушла за границы совершенства. Когда он увидел поцелуй Киры и Ньюта, он думал, что его захлестнёт с головой ревность, но этого не произошло, чему он немного удивился. Вероятно, не последнюю роль сыграло безоговорочное доверие к своему соулмейту, а также осознание, что это — всего лишь часть постановки, не имеющая какого-либо определённого подтекста. Уж кем-кем, а безмозглым собственником он себя не считал.
Когда оркестр отыграл последний такт, Томас порывался встать с места и начать громко аплодировать, но сдержался. Он был рад, что его пустили на генеральную репетицию, и подрывать доверие хореографа своим поведением он не хотел.
— Кира, Ньют, — обратился к ним Джон, подходя ближе к сцене, чтобы его все могли слышать, хотя и до Томаса долетали его слова. — Адажио (3). Что случилось?
Сами они сидели на краю сцены, свесив ноги, прямо перед ним. Они переглянулись, и ответила Кира:
— Неудачно приземлилась после сиссон уверт. Сейчас всё нормально.
Джон обеспокоенно кивнул. Затем развернулся к группе из шести служанок.
— Мне ли сейчас стоит вам объяснять значение слова «синхронность»? — одна из них (кажется, это была Рэйчел, хотя Томас не был уверен) неловко переступила с ноги на ногу и сжала локоть левой руки. — Завтра, в двенадцать. Будете торчать столько, сколько потребуется для того, чтобы вы начали чувствовать друг друга. Гарриет, гранд фуэте ан турнан (4). Сейчас ты его выполнила хуже всех. Завтра будешь мне показывать. Джесс! — прикрикнул он на застывшую в прострации девушку. Она встрепенулась. — Где эмоции?! Сколько ещё тебе повторять это? Если послезавтра ты с таким же кислым лицом станцуешь часть с Ньютом, то это будет твоё последнее выступление.
Естественно, Джон преувеличивал, это было ясно всем без исключения, но Джесс всё равно вздрогнула и побледнела так, что Томасу её даже жаль стало. Да, пускай характер у неё не самый прекрасный, но было видно, что балет для неё — всё, какую бы роль в нём она ни играла, и потерять это из-за своего отношения к своему, считай, коллеге, всё равно, что публично признаться в своём слабоумии.
После раздачи замечаний, упрёков и редких похвал Ньют быстро сгрёб в кучу свои костюмы за ширмой и поплёлся в свою гримёрную, где он оставил остальные свои вещи. В этот момент он проклинал своё прежнее желание не захламлять барахлом место, где ему приходилось носиться с ошалевшим видом и выискивать нужные элементы костюма. Пусть гримёрная и находилась в паре поворотов за угол, тащиться до неё с занятыми руками (сложить аккуратно Ньют не додумался, конечно же) казалось очередным кругом Ада.
Зайдя в гримёрную, он решил оставить здесь всё, кроме рубашки, чья белизна была подпорчена во время генерального прогона. Дома закинет в стирку.
Ньют уже надел чёрные брюки и начал было расстёгивать ту самую белую рубашку, как он услышал стук в дверь и сразу последовавший за ним скрип петель. В отражении зеркала он увидел воодушевлённого Томаса. Ньют не смог сдержать мягкой улыбки в ответ на приподнятое настроение своей родственной души.
— Честно говоря, когда Джон начал перечислять все ваши грехи, я понял, что, во-первых, совсем не заметил ни один из них, а во-вторых, не понял больше половины названных им терминов, — с порога произнёс Томас, и Ньют улыбнулся ещё шире.
— Тебе провести краткий экскурс? — хохотнул Ньют, развернулся и сел на опасно шатающийся стол. Зеркало, что опиралось о стену, съехало и не шлёпнулась о стол только благодаря спине Ньюта.
Томас мягко закрыл дверь и, сцепив руки за спиной, с лукавой ухмылкой подошёл к Ньюту вплотную. Тот не шелохнулся; его с головой захватывал неподдельный интерес.
Томас слегка наклонился.
— Почту за честь, — выдохнул он в губы Ньюту и утянул его в долгий и шумный поцелуй. Тот тут же зарылся пальцами в тёмные волосы и прижал ближе к себе.
Томас перешёл на шею, а Ньют чуть приподнял голову и выдохнул:
— Я весь потный и грязный.
— Плевать. — Томас старался не оставлять за собой красных пятен, иначе Ньют бы его прикончил, и опускался всё ниже. Он расстегнул верхнюю пуговицу свободной старомодной рубашки и поцеловал открывшийся участок блестящей от пота кожи.
— По-моему, это должно быть мерзко, — заметил Ньют, всё же не отталкивая Томаса и продолжая поглаживать его по шее, щеке и перебирать пряди тёмных волос.
Когда на середине груди закончились пуговицы, Томас помог Ньюту снять рубашку через голову.
— Вовсе нет, — фыркнул Томас, покрывая грудь Ньюта лёгкими поцелуями. Затем он фыркнул ещё раз. — Не боишься, что сюда могут в любой момент зайти?
Казалось, Ньюта это волновало в последнюю очередь. Однако, он был напряжён.
— Не знаю, — задумчиво протянул он, смотря куда-то в пустоту. Томас выпрямился и осторожно посмотрел ему в глаза. Ньют моргнул, и его взгляд прояснился. — У меня плохое предчувствие… по поводу выступления.
Томас нахмурился с полуулыбкой на губах.
— У тебя всегда плохое предчувствие перед концертами.
— Нет, это совсем другое, — протянул Ньют и слегка надавил Томасу на грудь, отталкивая. — Я не знаю, как объяснить.
— Значит, тебе нужно просто отвлечься, — осторожно сказал Томас и, дождавшись кивка, продолжил осыпать поцелуями грудь Ньюта, опускаясь всё ниже и ниже.
Их так и не потревожили.
***
Минхо уехал в Англию за день до концерта Ньюта, чему оба были не особенно рады.
— Вас хотя бы будут снимать? — с надеждой в голосе спросил Минхо, когда оба уже стояли в аэропорту. Ньют решительно кивнул. — Тогда я буду ждать запись. Не думал же ты, что мой отъезд помешает мне посмотреть на танцующего в колготках Ньюта?
Ньют прыснул.
— Даже не собирался, — сказал он. — Ты когда возвращаешься?
Взгляд Минхо внезапно наполнился неуверенностью и болью.
— Я не знаю… Сам знаешь, как это бывает. Не всем повезло так, как тебе.
Ньют кивнул и опустил взгляд в пол. До отправления самолёта осталось пятьдесят минут.
— Мне пора, — разорвал установившуюся тишину Минхо. — Я напишу, как только приеду. Не забывай проверять Твиттер, ладно?
Ньют улыбнулся. Он всегда забывал пароль от Твиттера, из-за чего Минхо его часто подкалывал.
— Обязательно. — Ньют занёс руку для размашистого рукопожатия, а затем притянул к себе Минхо, треснул по спине (хотя Минхо хлопнул сильнее), рассмеялся куда-то в шею лучшему другу и отступил. Минхо отсалютовал Ньюту и скрылся в зоне вылета. Ньют отсалютовал в ответ и, грустно улыбнувшись, поплёлся на выход.
***
За кулисами творилась полная суматоха вперемешку с хаосом. Мимо проносились балерины в белых, пастельно-розовых или пёстрых костюмах, громко стуча пуантами по резиновому полу, с паникой в глазах метались актёры балета, которые не успели как следует подготовиться морально, а Ньют спокойно сидел посреди бушующего пожара, в душе надеясь, что его тоже с головой захлестнёт участие во всеобщем бедламе, но его волновало лишь его плохое предчувствие, которое лишь усилилось.
Когда он услышал третий звонок, а свет в зале потух, Ньют тяжело выдохнул, протёр кулаками глаза, справляясь с нахлынувшим волнением, и поспешил к четвёртой кулисе, из-за которой он выходил. Зрители начали аплодировать — дирижёр вместе со всем оркестром поклонился, — и заиграла музыка. С другой стороны сцены, за кулисами, Кира подняла большие пальцы вверх и широко улыбнулась ему. Ньют приподнял уголки губ в ответ и, когда наступил момент его выхода, нацепил лукавую ухмылку и выскочил на сцену, тут же принимаясь исполнять свою роль именно в этой сцене: лидера небезызвестной в Вероне троицы, состоящей из Бенволио, Меркуцио и его самого.
Игра Джесс была на высоте. В какой-то момент Ньют чуть сам не поверил, что она получала огромное удовольствие от его губ, едва касавшихся её шеи. Он озорно усмехнулся, провёл рукой по её щеке, чего они раньше не делали, и отвернулся от неё, вступая в перепалку с Тибальтом и его компанией. Сама же Джесс умчалась со сцены — ей нужно было через несколько минут выходить в роли госпожи Монтекки, матери Ромео.
Плохое предчувствие, мучившее его ещё с генеральной репетиции, отступило, едва он услышал лязг бутафорных шпаг. Его с головой накрыл задор, словно всё это происходит взаправду.
Когда Ромео впервые увидел Джульетту на приёме, он испытывал заинтересованные и, в целом, смешанные чувства. Для Ньюта было затруднительно показать эти эмоции, потому что Киру он видел далеко не в первый раз. Он заметил, что Кира была слишком напряжена: на её вытянутой шее проступали тонкие кости. Ньют запоздало обернулся, когда его схватил за плечо Клинт — засмотрелся. Хотя, это было даже ему на руку: лучше создавалось впечатление, что он обворожён Джульеттой.
Сцена у балкона получилась настолько шикарной, что Ньют чувствовал полное удовлетворение от своего выступления. Прикосновения Ромео к Джульетте получились настолько нежными и аккуратными, что никто не посмел усомниться в тех самых возвышенных чувствах и искрах, метавшихся между ними. Даже Томас был очарован.
Во время антракта Ньют просто развалился посреди сцены, отчаянно пытаясь не взвыть от усталости. А ведь впереди ещё целый акт!
— Тебе бы переодеться не помешало, знаешь, — пнув его по ноге, сказала Кира и развалилась рядом. Она уже успела переодеться в другой костюм.
— Успеется, — буркнул Ньют.
Второй акт пролетел мимо Ньюта так, что он не сразу осознал, что уже началась последняя сцена: Ромео заходит в склеп и видит «мёртвую» Джульетту. Когда Ромео выпил яд, последним движением Ньюта являлся револьтад — сложный прыжок с двумя переворотами в воздухе (5). Обычно Ньют справлялся с этим движением без проблем, сложнее было после него встать на одно колено и, изобразив незамысловатую актёрскую игру, расслаблялся на ступеньках, ведущих к месту, где лежала Кира. Дальше наступала её партия.
Уже в воздухе в голове у Ньюта пронеслась мысль, что он подбежал слишком близко к ступенькам.
Благодаря оркестру Ньют не услышал треска собственных ломающихся костей в левой стопе. Ньют приземлился на ребро второй ступеньки и тут же уткнулся носом в колено правой ноги, выдавив сквозь зубы крик, полный боли.
Кажется, такой же издал Томас, сидящий в середине партера.
Не помня себя от боли, Ньют протянул руку к Кире, подтянулся повыше, чтобы полностью расслабить левую стопу, и медленно опустил голову, словно пытаясь показать, как жизнь потухает в глазах Ромео, хотя на самом деле Ньют был готов взвыть и проклясть весь мир.
Он не запомнил, как Кира судорожно схватила его за голову и уложила к себе на колени, как вытащила из ножен бутафорский кинжал, как она исполнила свою часть, как навалилась на его рвано вздымающуюся грудь, как музыка затихла, а кулисы закрылись.
Засмеявшись, Кира отпрянула от Ньюта и подскочила на ноги, тщательно пытаясь скрыть усталость.
— Ромео, подъём! — вскричала она, стараясь звучать громче аплодисментов по ту сторону кулис.
Тут она заметила слёзы, выступающие из глаз Ньюта, и как он старался не двигать левой ногой. Улыбка Киры тут же растаяла. Её глаза расширились, и она подскочила к нему:
— Ньют, Боже, обопрись о меня, живее, пока кулисы не раскрылись. Я помогу тебе стоять. Как ты умудрился вообще?! — истерично взвизгнула она, забрасывая его руку себе на шею.
Перенеся вес тела на правую ногу, Ньют удобнее обнял Киру, а та, в свою очередь, вцепилась пальцами в белую рубашку, не позволяя пошатываться. Кулисы открылись, и в зрительном зале, залитым светом, люди стоя аплодировали приме и премьеру. Ньют выдавил измученную улыбку, краем глаза следя за Томасом, который с букетом ромашек (всё же запомнил!) продвигался к сцене. Он обогнул оркестровую яму с мыслью, что пусть лучше его насильно выведут из зала, но он расспросит Ньюта, что случилось.
Затем он одёрнул себя, поняв, что эти вопросы будут звучать глупо.
Кулисы уже почти закрылись, когда Томас юркнул в щель между ними, выронил букет и почти подлетел к своему соулмейту.
— Ньют, чёрт тебя задери, я чуть дух не испустил, когда почувствовал это! Кира, что…
— За кулисы, живо! — прокричал Джон Томасу, и его лицо было перекошено от ярости. К приме и премьеру подходила остальная труппа. Томас не посмел ослушаться.
Когда кулисы открылись во второй раз, зрители продолжали стоять. С боковых балконов на авансцену полетели розы, гвоздики и ещё какие-то цветы. Девушки присели в изящном реверансе, парни ограничились лёгким поклоном. Ньют едва склонил голову, всеми силами стараясь не скривиться от резкой боли в стопе. Краем глаза он заметил, как лицо Томаса перекосило, как он наклонился и схватился за лодыжку.
Кулисы снова закрылись, и Ньют бессильно опустился на пол. Он бы и вовсе плюхнулся назад, если бы Кира вовремя его не придержала.
У Томаса сердце грозилось вырваться из груди от сильного волнения. Он успел вызвать скорую и подскочил к Ньюту, которого плотным кольцом окружила его труппа. Рядом с ним на коленях сидел Джон, на лице которого отражался целый спектр эмоций, но преобладали всё же растерянность и волнение.
Томас схватил Ньюта за руку. Левая лодыжка тут же отозвалась болью, но уже другой, тянущейся. Ньют рвано выдохнул. Прикосновения соулмейта облегчали боль, словно обволакивали стопу холодом.
— Спасибо… — прошептал Ньют. Сказать это громче у него не было сил.
Томас же издал нервный смешок, изредка морщась.
— Ты, главное, не отключайся. Всё будет хорошо.
И Ньюту очень хотелось в это верить.
