Знаменитые и безгласные

— Оставь меня. Томас насупился, упрямо поджал губы, но продолжил сидеть на неудобном стуле у кровати Ньюта. — Томми, прошу, дай мне побыть одному. — Слушай, я понимаю тебя, но… Ньют вырвал руку из узловатых пальцев своего соулмейта и уставился на него с яростным взглядом. — Ничего ты не понимаешь! Ты понятия не имеешь, каково это — сломать ногу для артиста балета. Это конец! Крах всему! Я, считай, потерял свой смысл жизни. Я теперь никто; никто, понимаешь?! Ньют отвернулся к окну и с силой зажмурился. В другой момент ему тотчас стало бы стыдно за свои слова, но сейчас он чувствовал лишь жалость к себе и невероятную горечь во рту. Он скрестил руки на груди, надеясь скрыть мелкую дрожь в пальцах. — Почти семнадцать лет… насмарку. И что теперь мне прикажешь делать? У Томаса крутились в голове бессвязные мысли и предложения, но ничто не желало лечь на язык. — Раньше я… — Ньют запнулся. Сглотнул ком в горле. — Чувствовал свою значимость. Думал, что я чего-то стою. Теперь же… пустое место я, вот кто! — Нет, нет, — шёпотом затараторил Томас, пересел на край кровати и схватил Ньюта за плечо. Тот спрятал лицо руками. — Не говори так. Ты не пустое место. Ты моё всё, слышишь? Едва Ньют собрался ответить, как дверь со скрипом открылась. На пороге стояла его мать. Она слегка придерживалась за дверной косяк. Томас кивнул ей в знак приветствия, а затем наклонился к уху своей родственной души и прошептал: — Ты значишь для меня всё. Помни это. Он оставил на скуле Ньюта лёгкий поцелуй и поспешно направился прочь из палаты. На пороге Томас развернулся и едва слышно пожелал скорейшего выздоровления. Дверь со скрипом закрылась. Мать Ньюта с глухим стоном опустилась на стул. С возрастом ей стало всё тяжелее ходить даже на небольшие расстояния. Она тут же сбросила с ног чёрные балетки, и Ньют уставился на её стопы, лишь бы не смотреть ей в глаза. Почти что от самых пальцев расходилась сеть толстых синих вен, под большим и мизинцем выпирали косточки. Тут и там темнели в свете ламп застарелые шрамы от натёртостей и порезов. Пальцы казались неестественно кривыми. Когда-то Ньют считал это уродливым; он был уверен, что в будущем у него будет то же самое, если он пойдёт по стопам матери. Сейчас он видел в этом свою красоту. Больную, ненормальную, искажённую. Такую, которая для него теперь невозможна. Его мать шмыгнула носом, и из-за этого Ньют поднял на неё взгляд. Та слишком резким движением стёрла горькие слёзы, а затем, до боли прикусив губу, пересела на кровать и обняла его так, словно пыталась укрыть от всего мира, обхватив рукой его голову и мягко поглаживая по спине. Ньют исступлённо обвил руками её спину и схватился пальцами за её блузку, уткнулся в плечо и позволил чувствам выплеснуться наружу. Гораздо проще, когда на тебя никто не смотрит. Первый преподаватель Ньюта учил его скрывать свои настоящие эмоции, потому что зрителю наплевать, какие у тебя проблемы в жизни, он пришёл посмотреть, в первую очередь, на постановку. Этот принцип почти незаметно перетёк и в повседневность. Единственным человеком, перед которым Ньют позволял себе раскрыться, до встречи с соулмейтом оставалась его мать, хотя иногда проявлять чувства перед Томасом было сложно. Особенно такие, как сейчас. — Я подвёл тебя, мама, — продолжал шептать Ньют между всхлипами, как простую истину, которую сложно принять. — Подвёл, подвёл… — Я горжусь тобой, — сказала она и поставила подбородок ему на макушку. — Что бы ни случилось. Ньют лишь прижался к ней сильнее. Через некоторое время, когда мать Ньюта уже удалилась, его решила навестить Кира. Ньют протёр пальцами глаза и взлохматил волосы. После разговора с мамой ему полегчало, хоть и совсем немного, и не хотелось бы показаться Кире слишком расклеенным. Девушка, встав напротив кровати, как-то странно замялась. — Как нога? — тихо спросила она. — Нормально, — собственный голос показался Ньюту слишком сухим, и он прочистил горло. — В смысле, кхм, не нормально. Но уже ничего не сделаешь. Кира кивнула, опустив взгляд в пол, и это не нравилось Ньюту всё больше и больше. — Что с тобой? — осторожно поинтересовался он, не ожидая, что Кира плюхнется на стул и расплачется. — Я просто не могу избавиться от мысли, что твоя травма заставит тебя бросить балет, а я, вместо того, чтобы уйти на пенсию, соглашаюсь работать примой ещё и чувствую себя дерьмово из-за этого! Кира размазывала непрошеные слёзы по щекам, в то время как Ньют растерянно хлопал глазами. Он даже не понимал, что удивило его сильнее: тот факт, что Кира сейчас сидит перед ним и ревёт так, как не ревела с детства, или то, что ей предложили работать дальше. В нём боролись смешанные чувства, он не знал, стоит ли ему хотя бы скупо поздравить её с этим или обидеться на эту вселенскую несправедливость. Свою роль также сыграло то, что она единственная, кто прямым текстом позволил себе заявить, что травма поставит на карьере Ньюта жирный крест. — Я хотела рассказать тебе после концерта, обрадовать, что мы и дальше будем танцевать вместе. — Она икнула, когда немного успокоилась, но после сразу начала плакать с новой силой. — А-а теперь я чувствую себя последней с-сукой, что говорю сейчас! Ньюту хотелось как-то успокоить её, пожалеть, что ли, но тут его захлестнула изнутри злость, и слова сами слетали с языка, не оставляя ни секунды на обдумывание: — Могла бы и не говорить вовсе, — сказал он. — Думаешь, я и сам не хотел, чтобы всего этого не случилось? И если ты пришла сюда ради того, чтобы рассказать мне об этом, то зря. Я не обрадуюсь. Не поздравлю. Ньют прекрасно видел, как девушка зажмурилась, пытаясь скрыть новую порцию слёз, и сжалась от натиска жёстких фраз друга, но уже не мог себя остановить. И чувствовал он себя последним уродом из-за этого. — Пожалуйста, уйди, Кир. Кира закрыла рот рукой и всхлипнула. — Прости меня, — произнесла она, не отнимая руки. Кира выглядела так, будто была готова обвинить себя даже в травме друга. Ньют прикусил губу. Когда Кира стёрла слёзы с щёк и встала, то Ньюту отчего-то показалось, что наступил решающий момент. Если Кира пересечёт порог палаты, то всё, что их связывало: работа, танцы, многочисленные разговоры по душам, то единение, которое они чувствовали, даже не являясь соулмейтами, что иногда хотелось просто плюнуть и попробовать действительно быть вместе, — всё останется в прошлом. Сразу же маленькая часть сознания едва слышно промолвила, что ссора-то плёвая, через пару дней помирятся, но другая же истошно вопила остановить девушку, сказать ей хоть что-то, извиниться… Но обрывки мыслей, мечущихся в голове, так и не желали строиться в предложение. Ньют просто не знал, что сказать. Наверное, то же самое почувствовала и Кира, потому что у порога она замерла, словно в нерешительности, а затем, поняв, что её никто не останавливает, шмыгнула носом и вышла. Момент упущен. ~ У окна стояли два кресла, на одном из которых, закинув ноги на журнальный столик, где уже лежал пожухлый тысячелистник, сидел тот человек, которого Ньют даже и не рассчитывал видеть. — Мне тебя не жаль, — заявила Джесс, смотря в окно. Яркому полуденному солнцу белые полупрозрачные занавески не были помехой. — Ты сам виноват, и я не буду скрывать это. — Тогда зачем ты пришла? — напряжённо спросил Ньют. Его должны будут выписать через две недели, и он надеялся, что это время пройдёт без особенных происшествий. — Как бы то ни было, я должна извиниться за свою истерию, когда было распределение ролей. Мне надоело, что вам с Кирой достаётся всё. Теперь ты в пролёте, а ей предлагают продолжить работать. Не совру, если скажу, что хотела бы, чтобы всё произошло наоборот. Считай меня стервой, но для меня стать примой — цель всей жизни, и я бы отдала всё, чтобы быть ею. Всю её речь Ньют слушал, затаив дыхание. Нового он не узнал, но у него появилось ощущение, что Джесс хотела сказать другое, но её уже понесло не в ту сторону. Вместо извинений она ещё больше запутала даже его отношение к ней. «Хотела бы, чтобы всё произошло наоборот»? Что она имела в виду? Освободившееся место примы или наличие Ньюта как партнёра? Чёрт её знает… Молчание затягивалось, и Ньют задумался над ответом. — Думаю, если прима — твоя цель, то ты плохо стараешься её достичь. Пойми, ничего не рухнет тебе на голову, никто тебе не должен… И если ты хочешь получить ведущую роль, то тебе надо работать так, как это делали мы с Кирой — на износ. Не только на концертах. Не только на генеральных прогонах. Всегда. Джесс недовольно поджала губы и нахмурилась; меж бровей пролегла морщинка. — Трудно показать, как ты выкладываешься на репетициях, когда всё внимание получаете вы двое. Мне пора. Она «случайно» снесла ногой костыли и громко хлопнула дверью. Ньют позволил себе глубоко выдохнуть. ~ — И чем ты планируешь заниматься? — спросил Томас через месяц после выписки Ньюта из больницы. Ньют задумчиво помешивал ложечкой зелёный чай в чашке, а сахара там и в помине не было. Его мысли были заняты отнюдь не обрисовыванием картиной нового будущего; он думал о том, что здесь, на кухне его дома, Томас казался каким-то чужим даже спустя год после их встречи, и дело было даже не в их взаимоотношениях. Просто на этом стуле должен сидеть другой человек, и всё. На кухне Ньют чувствовал особенно сильную горечь, когда думал о своём лучшем друге. Минхо, наверное, сейчас спит, обнимает одной рукой своего соулмейта, девушку, у которой, по словам самого Минхо, «глаза синее васильков, а волосы темнее ночи». С каждым днём Ньют всё больше чувствовал, как его друг становится не тем, к которому он привык и которого знал как свои пять пальцев. Романтика? Сопливые сравнения? В любое другое время Ньют решил бы, что у Минхо температура или белая горячка. Теперь Ньют заходил в Твиттер реже, потому что попросту боялся однажды увидеть там что-то, что окончательно убедило бы его в том, что он безвозвратно отдалился от своего лучшего друга, которому некогда доверил бы свою жизнь, даже не задумываясь. Теперь на его месте сидел Томас, и новая картина казалась чужеродной и неестественной. — Не знаю, может, буду работать у отца… Томас тут же навострил уши и насторожился: — Ты никогда мне не говорил о своём отце. — Нечего говорить, — припечатал Ньют и поставил чашку на стол. — Родители развелись, когда мне было шесть. Я остался с матерью, а отец забрал мою младшую сестру. Я пошёл по стопам матери и стал артистом балета, а Лиззи теперь работает на отца. — У него свой бизнес? — Ага. — Ньют хотел остановиться и на этом, но вид Томаса кричал о том, что тот забросил удочку и бросать всё не намерен. — У него сеть ресторанов по всей Америке. Главной фишкой являются мастер-классы разных именитых шеф-поваров, а у него в кабинете до сих пор висит по центру фотография, где он жмёт руку Гордону Рамзи. Очень гордится этим. Ньют закатил глаза, и только в этот момент Томасу пришло в голову, что он где-то умудрился потерять своё чувство такта. Скорее всего, после развода отца он видел редко, поэтому он свою сестру и продолжал называть Лиззи, будто она всё ещё была для него маленькой сестрёнкой, которая под стол пешком ходит. Расспрашивать своего соулмейта о его жизни интересно, да, но до ужаса неприлично и бесцеременно. — Если честно, то я не хочу проситься у него работать. Это… унизительно. — А стать учителем, как этот твой Джон Маскетти, нельзя? Ньют покачал головой. — Для этого мне надо отработать ещё три года минимум. Томас отхлебнул уже остывший чай. Решение было где-то рядом, он чувствовал это, но не мог понять его. — Значит, будем думать ещё, — задумчиво протянул он, смотря куда-то в пустоту.

***

Когда поздно вечером у Томаса зазвонил телефон, а на экране высветился незнакомый номер, тот поначалу хотел сбросить, но чутьё подсказывало ему, что сейчас произойдёт нечто важное. Как оказалось, звонила ему мать Ньюта, и голос у неё был обеспокоенным, тихим и быстрым, поэтому Томасу приходилось прикладывать усилие, чтобы разобрать часть слов. — Ньют, он… заперся у себя в комнате пару часов назад и затих там. Он не пускает меня. Томас, ты сможешь приехать? Тебя он послушает. Томас кивнул, а затем поняв, что его жест так и остался неопознанным, сказал, что скоро будет. От его дома до Ньюта идти пешком около полутора-двух часов, но на автобусе можно и за сорок минут доползти. Уже стоя на остановке Томас понял, что на последний автобус до дома он успеет в лучшем случае, если ему хватит получаса на разговор с Ньютом, но что-то ему подсказывало, что всё растянется надолго. Конечно, не было ничего особенного в том, чтобы вернуться пешком, но самая короткая дорога пролегала через Западный Колфакс — криминальный район Денвера, в который соваться не особенно хотелось на ночь глядя. Ладно, пройдётся вдоль Вэлли Хайуэй, может, получится поймать попутку. Автобус пустовал, разве что кондуктор едва слышно переговаривался с водителем. Томас сел ближе к концу салона и вставил в уши наушники. Как оказалось, их заряда осталось на шесть песен. Может, у Ньюта найдётся внешний аккумулятор и USB-провод?.. Для начала стоило хотя бы доехать до него. Его район в ночное время был очень тёмным, работающие фонари встречались раз в сто метров, и те тусклые, поэтому дорогу себе Томас освещал телефоном. Он уже настолько привык к маршруту от остановки до дома своей родственной души, что сумел бы пройти с закрытыми глазами и связанными за спиной руками, но споткнуться о какой-нибудь бордюр не хотелось бы. Глаза матери Ньюта лучились беспокойством, и из-за этого она казалось… живой. Удивительно, но за год их с Ньютом отношений Томас никогда не видел, чтобы его мама хоть раз искренне улыбнулась ему или выразительно посмотрела на него. Её глаза казались странно ледяными и тусклыми, но, как утверждал Ньют, она не всегда так себя вела. Пускай её лицо и казалось необычайно молодым, но руки выдавали возраст их хозяйки. Покрытые набухшими венами и морщинками, они часто скрывались под тёмной шалью. Она крепко вцепилась пальцами в плечо Томаса и совсем непривычно даже для себя самой подтолкнула в сторону лестницы. — Он всё ещё в комнате. Прошу, поговори с ним. И почему у него так некстати появился ненужным ком в горле? Уже у самой двери Томас сглотнул и тихо постучал костяшками пальцев. — Ньют? Ньют, это я. Пустишь? Расскажи, что случилось. Он не услышал ответа. Тяжело вздохнув и нахмурившись, Томас коснулся лбом двери и положил на неё руку. — Что бы ни произошло, пойми, я здесь и всегда могу выслушать тебя. Совета, конечно, не обещаю, но… Щёлк. Ручка повернулась, и дверь со скрипом отворилась. На пороге, буквально в тридцати сантиметрах от Томаса, стоял Ньют, и на его лице прямым текстом читалась вселенская скорбь. Что же могло случиться? — Привет, — хрипло отозвался Ньют и, протерев ребром указательного пальца под глазом, прошёл вглубь комнаты и плюхнулся на кровать. — Знаешь, что я узнал? — Что? — Томас присел рядом. — Лорен Катбертсон. — Ньют сглотнул. — Сломала ногу во время одного из своих выступлений и вернулась в балет после девяти месяцев реабилитации. Томас непонимающе моргнул. — Так это же хорошо, — неуверенно протянул он. — Значит, ты тоже сможешь вернуться, нет? — Нет. — Ньют горько усмехнулся и покачал головой. — Ей повезло, в отличие от меня. Ты заметил, как я хромаю? Это происходит каждый и каждый раз после больших нагрузок. Ньют бил кулаком о ладонь, словно это помогало ему отвлечься, а Томас совершенно не понимал, что ему ответить на это. — Даже если меня когда-нибудь снова примут в балет… роли премьера мне не видать. Даже не мечтать. Не думать. Знаешь, многие на моём месте сказали бы, что их это не волнует, лишь бы заниматься любимым делом… Но я не смогу жить с осознанием, что когда-то я был способен на большее, чем подтанцовка в последней линии, понимаешь? Томас кивнул. Его словно обухом по голове стукнуло осознание, что настал тот подходящий момент, чтобы предложить идею, которую он вынашивал ещё с их дуэта. — Слушай, Ньют, помнишь, ты говорил про июльский «Ты думаешь, ты умеешь танцевать?» и про то, что в это время они запустят сезон для пар-соулмейтов? — дождавшись кивка, Томас продолжил: — Может, попробуем поучаствовать? Ньют нахмурился. — Ты смеёшься? — Я серьёзно! — на повышенных тонах протянул Томас и доверительно схватил Ньюта за локоть. — Отбор будет проходить в Чикаго, это день пути, у меня там тётя живёт, не пропадём уж точно. Мы просто обязаны попробовать, Ньют! — Я… я не могу, Томми! — воскликнул он и сбросил чужую руку. Вскочил с места и принялся мерить шагами комнату. — С моей-то ногой? Да я только мешаться буду! Да и зачем тебе это вообще нужно? Томас на секунду замялся. — Если мы победим, то сможем открыть свою студию здесь, в Денвере. Представь, как будет здорово: мы станем обучать других людей разным направлениям. Ничего серьёзного, конечно, но ты сможешь вернуться в балет, только любительский. Лучше, чем ничего, ведь так? Ньют потупился и почесал шею. — А вдруг… вдруг мы опозоримся там? Томас только широко улыбнулся в ответ, а затем на радостях полез обниматься, несмотря на попытки Ньюта отстраниться, повалил на спину и принялся целовать, куда только дотянется: в щёки, в лоб, нос, губы, шея, плечи. Комната наполнилась заливистым смехом; Ньют, почувствовав, как у него начал болеть живот от неудержимого хохота, притянул Томаса к себе и стиснул в объятиях. — Придурок, — выдохнул он, не до конца успокоившись и тяжело дыша. — Зато твой придурок, — промычал Томас ему в шею и провёл по ней языком. В следующее мгновение его с силой треснули по спине. — Кстати, мы на отборочном выступим с нашим дуэтом или ещё что-нибудь придумаем? — Не-е-е, с нашим дуэтом хочется выступить уже во время конкурса, знаешь, чтобы взорвать зал. — Ньют закатил глаза и хотел было сказать, мол, рано о конкурсе думать, когда они даже заявку не подали, но промолчал.

***

«Ньют, как ты? Как нога?» — писал Минхо, когда Ньют зашёл к Твиттер, едва появилась связь. Он решил ответить позже. Они как раз подъезжали к Чикаго на стареньком «Датсуне» матери Ньюта. У него давно истёк срок страховки, ни у Ньюта, ни у Томаса не было прав, и ехали они, считай, полностью полагаясь на удачу. Вообще, они звали с собой Алби, потому что у него, по крайней мере, права были, но тот спешно отказался, сославшись на занятость. «Датсун» хоть и кряхтел иногда, как будто вот-вот развалится, бензина жрал мало и довольно бодро бегал по ровным трассам. Пейзажи как-то не привлекали, и часть дороги Ньют проспал; другую часть он сам сидел за рулём, чтобы дать Томасу отдохнуть. — Плохая это идея, плохая, — причитал Ньют, как только они выехали за пределы Денвера. — Да не парься, — отзывался Томас. — Если что, давим по газам и слетаем на дно Гранд-Каньона. Ньют хотел было сказать, что ради этого придётся ехать совсем в другую сторону, но запнулся на полуслове, когда понял смысл реплики Томаса. — «Тельма и Луиза»? — спросил на всякий случай он. — Ага. — Томас широко улыбнулся. Зимой он заставил Ньюта посмотреть этот фильм. — Правда, Брэда Питта не хватает, но и мы банк не собираемся грабить. В какой-то момент, когда Томас заскучал, наушники сдохли, а связь перестала ловить уже как второй час, он лукаво покосился на Ньюта, внимательно следящего за дорогой, и совершенно бесстыдно положил руку тому на бедро. Ньют от неожиданности дёрнул руль, и машина запетляла по пустой дороге. Томас продолжал держать руку со спокойным, в некоторой степени нахальным выражением лица, а вот Ньют был зол. — Мог бы подождать, пока мы остановимся, — выплюнул он, но никаких попыток стряхнуть руку не предпринял. — Придурок, как есть придурок… — Прости, — неискренне сказал Томас и поднял руку чуть выше, дойдя до пряжки ремня. Поиграл с ней пальцами. Спустился чуть ниже, оглаживая самыми кончиками шов у паха. Он заметил, как Ньют с силой вцепился в руль так, что аж костяшки побелели, а глаза как-то странно распахнулись и смотрели в одну точку, не мигая. — Джинсы — это так неудобно, — с наигранной жалостью протянул Томас. Ньют сглотнул. — Мне, по-твоему, надо юбки начать носить? — попытался отшутиться он, но с дрожащим голосом это получилось не очень хорошо. — Не-е. — Томас сильнее надавил пальцами, с удовлетворением отмечая бугорок. Ньют резко вдарил по тормозам, и «Датсун», кряхтя, отплёвываясь и свистя, остановился. Томас чуть не приложился головой о то место, из которого в случае аварии должна выскочить подушка безопасности. Он одёрнул руку, ойкнув. — Доконал, — буркнул Ньют и, ловко перебравшись с водительского сидения на колени Томаса, впился в его губы, с силой стиснув его подбородок и вцепившись в тёмные волосы. Он и сам не до конца понимал, что им руководило в тот момент, но тогда он просто хотел отыграться за эту нервотрёпку. Поначалу его охватили мысли по типу «а если бы мы врезались», но они быстро выветрились из головы, оставив лишь желание укусить, грубо дёрнуть за волосы, оставить царапины на щеке и плечах. Сорвать, наконец, эту чёртову одежду. Сам же Томас с нескрываемыми удовольствием и охотой отвечал на грубые поцелуи, с мазохистским наслаждением получал заслуженные укусы в губы, недовольно щурился на слишком резкий рывок чужих пальцев в волосах. Чёрт возьми, как же он любил так доводить свою родственную душу, чтобы Ньют разом забывал о своём отстранённом и вечно смущённом виде и становился тем, кем являлся сейчас. Как будто Томас переключал рубильник, и у Ньюта сразу включались животные инстинкты. Звякнула пряжка ремня, соскользнула вниз собачка ширинки. Томас почти не услышал этого. Он нашарил ручку для регулирования сидения, опустил спинку и потянул за собой Ньюта. ~ В Чикаго было ужасно душно даже вечером, когда старенький «Датсун» пересёк черту города и принялся стоять в коротких пробках на пути к тёте Томаса. Та встретила их радушно и тепло, проводила в гостиную и тут же вытащила из шкафа пару полотенец. Томас тут же устремился в душ, а Ньют вспомнил про сообщение Минхо. «Хромаю от больших нагрузок, а так… сойдёт. Я только что приехал в Чикаго, на отборочный тур «Ты думаешь, ты умеешь танцевать?», он в два дня проходит. Томми заставил». «Сам-то как?» В Лондоне уже должно быть два часа ночи, так что ответа Ньют не ждал раньше завтрашнего утра. Тётя Томаса, Мэри, быстро заварила чай и разогрела приготовленный вчера ужин: макароны с сыром. Ньют уже допивал чай, когда из душа вышел Томас с повязанным на бёдрах полотенцем и бочком проскользнул в гостиную, где лежала его сумка с вещами. — Сколько лет прошло, а как была привычка забывать чистую одежду перед походом в душ, так и осталась, — задумчиво пробурчала Мэри, а Ньют не смог сдержать смеха. Та очень скоро очнулась и тряхнула головой. — Так вы тут надолго? Она уже во второй раз задала этот вопрос, но Ньют так понял, что она просто хотела занять гостя беседой. — На два-пять дней, мэм. — Мэри, — исправила та. Ньют кивнул, и через пару секунд рядом плюхнулся Томас и пододвинул к себе тарелку и кружку. Ньют не стал тратить время и сам удалился в ванную. Спать после дороги хотелось. Мэри расстелила им на жестковатом диване, и Ньют уже был готов провалиться в сон, но его отвлёк Томас, прижавшийся к нему со спины, собственнически обнявший и поглаживающий пальцами по животу. — Придержи своё либидо, а? — прошипел Ньют и хлопнул Томаса по руке. — Я ничего не делал, — сонливо пробурчал Томас так, что Ньют едва разобрал, что он сказал. Глубоко вздохнув, Ньют попытался заснуть. Завтра будет тяжёлый день.

***

У театра, в котором проходило прослушивание, с самого утра столпилась куча народа. Все хотели заявить о себе или же просто показаться в телевизоре. Многим быстро наскучило просто стоять в очереди, так что они включали музыку и танцевали прямо там, на тротуаре, из-за чего быстро собирали вокруг себя кучку таких же участников, как и они. — Что, Томми, может, тоже попробуешь? — уже в который раз за утро поддел его Ньют, кивая на танцующего крамп темнокожего паренька с длинными дредами, собранными в низкий небрежный хвостик. Томас закатил глаза. — И терять свой козырь? Ну нет. Ньют прыснул, а после двери театра раскрылись, приглашая участников внутрь. Ньюту и Томасу достался номер 24, и это они ещё раньше многих зашли. Ньют быстро занял сиденье у самого входа в зрительный зал и вытянул левую ногу, а Томас принялся подглядывать за первыми парами в щёлку двери. Его не особенно впечатлило, жюри, кажется, тоже, судя по разочарованным лицам выходящих из зала. Из зала заиграл знакомый бит. Томас тут же нахмурился, пытаясь вспомнить, что его с этой песней связывало, но ничего не приходило на ум. Когда музыка оборвалась, Томас прильнул к двери, надеясь увидеть танцующих, но не смог разглядеть их лиц. Он посторонился от двери, и в этот же миг она распахнулась, и оттуда выскочили парень с девушкой. — Мы прошли! Прошли! — закричала девушка, порывисто обняв своего соулмейта и запрыгав на месте. Со стороны послышались поддерживающие их хлопки, и тут Томас вспомнил их. Это же те самые парень и девушка, которых он обучал в парке хаусу! Девушка заметила его. — О, привет! Тоже участвовать приехали? Томас сдержанно кивнул. Подумать только, использовать в качестве номера на отборочный тур его же связку! С ним ещё попытались завязать разговор, но, наткнувшись на отчуждение, пара решила ретироваться. Томас обернулся к Ньюту, который заинтересованно посматривал на него, склонив голову вбок. Он кратко описал ситуацию, и Ньют вздохнул. — Да ладно тебе, если так, то их выгонят ещё на первой неделе. А ведь ещё два этапа отборочного тура. Томас продолжил тешить себя этой мыслью. Когда наступила их очередь, они быстро взошли на сцену и окинули взглядом членов жюри. Их было всего двое: мужчина с короткой стрижкой и щетиной вокруг рта и светловолосая женщина. Томас не помнил их имён. С ними поздоровались. Они сделали то же в ответ и назвали свои имена. — Чем вы занимаетесь? — спросила их женщина. — Я танцую на улицах, — сказал Томас первым, а потом указал на соулмейта. — Ньют занимался профессиональным балетом. — Занимался? — перехватил инициативу мужчина. — Я-я сломал ногу в январе, — ответил Ньют. Его глаза забегали по залу. — Пришлось прекратить. Жюри сочувствующе покивали. — Что вы хотите нам показать? — сменила тему блондинка. Томас с Ньютом переглянулись, словно безгласно решая, кому отвечать. В итоге Томас вздохнул и сказал: — Контемп. Мужчина махнул рукой в пригласительном жесте, и Томас с Ньютом разошлись по краям сцены в исходные позиции. Заиграла музыка. Это был Woodkid — Land of All. Ньют просто тащился по этой песне. Едва заиграли первые ноты, парни медленным шагом начали приближаться друг к другу. Томас поднял руку, всем телом потянулся к Ньюту, и тот, сорвавшись на бег и так же вскинув руку, обхватил его вокруг шеи и подпрыгнул: Томас перехватил его за талию. Толчок — Ньют в воздухе раскрывает ноги в шпагат и мягко приземляется на правую ногу, уходит в партер (1) и тянет за собой Томаса. Небольшая связка, и Томас сделал кувырок назад через плечо, помог подняться Ньюту, и тот, оттолкнув его, стремительно кинулся к кулисам. Резко остановился и вскинул руку, смотря вверх. Томас схватил его за плечо и дёрнул на себя. То же движение, какое было в их дуэте, но наоборот: в этот раз отталкивал его Ньют. Ньют был напряжён — это было видно по его сосредоточенному выражению лица и тому, как он сильно разогнался в этом движении: парни подобрались к противоположной кулисе, хотя должны были оставаться в центре. Томас же наслаждался танцем. Во время синхронной комбинации он настолько расслабился, что случайно мягко сделал то движение, которое должно быть резким. Томас собрался. Он не должен запороть этот танец. Ни за что. По идее, вот-вот музыка должна смениться с мягкой на обрывистую и жёсткую, но тут член жюри поднял руку, и песня оборвалась. — Спасибо, — сказал он, когда Ньют с Томасом осознали, почему всё прекратилось, и встали перед ними на авансцене. — Ваш танец… он просто ошеломляющий. Потрясающий замысел, а движения — это просто нечто. Однако, заметно, насколько вы отличаетесь друг от друга. Не знаю, была ли сама идея контраста, или просто сказывается ваш опыт в разных танцевальных направлениях… Томасу в голову закралась мысль, что их сейчас выпрут. Похоже, Ньют подумал о том же, потому что у него было такое же выражение лица, что у него самого: волнение и ожидание вердикта. — Позволь мне, Дженсон, — перебила его женщина. Выглядела она холодной, но тут она встала с места, улыбнулась и громко начала аплодировать. — Это было просто восхитительно. С таким контрастом вы идеально дополняете друг друга, и я буду рада видеть вас в следующем этапе. Сбоку послышался вздох облегчения. Это был Ньют. Он широко улыбнулся, едва ли не истерично захихикал, схватился за грудь и наклонился, словно ему поплохело. Поняв, что тот был просто настолько счастлив, что не знал, куда себя деть, Томас навалился сверху и засмеялся. — Спасибо огромное! — воскликнул Томас с таким видом, будто он уже выиграл в финале, а не всего лишь был допущен до следующего этапа. Он подхватил под локоть Ньюта и потащил прочь со сцены. Тот не сопротивлялся. Они выскочили в коридор и позволили себе закричать от счастья. — Да, чёрт возьми! — воскликнул Томас, и в ту же секунду Ньют обхватил его лицо ладонями и порывисто прижался к его губам своими. Длилось это не более двух секунд. Он так же быстро отстранился и заливисто рассмеялся. Где-то сбоку им засвистели. — Я не знаю, почему радуюсь пропуску во второй этап так, будто это уже финал, но я давно не был так счастлив! — закричал Ньют и обнял Томаса, прижавшись всем телом и сдавив руками так, что у Томаса рёбра затрещали. — Это сейчас второй этап, а потом это станет финалом! — так же громко ответил ему Томас, причём голос он повысил от крепкой хватки соулмейта. — Рёбра сейчас сломаешь, отпусти! Во втором этапе им нужно было выучить связку, которую им дала, как оказалось, мисс Пейдж, причём одиночную. Как итог, некоторые пары оказались разделены. Одна девушка так вовсе отказалась участвовать в проекте без своего соулмейта, и она ушла. Ньюту с Томасом повезло в этом плане, и они ударились кулаками. Остался третий этап, после которого решится всё, и Ньюта начала бить дрожь. Томас сплёл их пальцы. Он подумал, если их прикосновения ослабляют боль, то от переживаний тоже помогут. Дохлый номер, как выяснилось. В третьем этапе Ньюта с Томасом снова разделили в другие пары: обоим досталось по девушке, — и им нужно было выучить новую парную связку и постараться не залажать, потому что, и правда, лучше было вылететь обоим, чем остаться одному. Музыка стихла. На пару мгновений задержавшись в последней позе, пары разошлись и позволили себе утереть пот с лица. Ньют и не мог подумать, что от двух минут сальсы он так запыхается. Хотя, оно и не удивительно — впервые танцует её. На следующий день жюри должны огласить результаты, поэтому Томас с Ньютом с неспокойной душой отправились домой, по пути заскочив в Макдак и скупив гору вредной еды — они в последний раз ели утром, а время уже склонялось к вечеру. Взглянув на этот внушительный пакет, Ньют ужаснулся, а затем, вспомнив о принципе 80/20 (2), успокоился. Он вредной еды особенно-то и не ел, так что сегодня ему позволительно. Тем более, это всего один раз. Дома они включили телевизор, вывалили еду на журнальный столик и развалились на диване. — Как ощущения? — спросил Ньют, откусывая от картошки-фри. Он скривился. И как это едят? — У меня руки трясутся, но я думаю, что мы пройдём, — ответил ему Томас, втайне радуясь, что та пара, что посмела украсть его связку, не прошла дальше второго этапа. Ньюту в это очень хотелось верить. ~ В театре на второй день было так же многолюдно. Ньют и Томас сидели поодаль и откровенно скучали. Чтобы отвлечься, Томас включил на телефоне песню и принялся танцевать комбинацию, которую они придумали с Алби ещё год назад. Ньют усмехнулся. — А кто-то, помнится, говорил, что хочет оставить туз в рукаве. Когда комбинация закончилась, Томасу принялись аплодировать случайные зрители, которые так же скучали, сидя в очереди. — Так я-то уже жду результатов, сейчас можно и выпендриться, — разъяснительным тоном ответил Ньюту Томас. Ньют прыснул. Они подглядывали в щёлочку двери зрительного зала за другими участниками, листали ленту в социальных сетях, Ньют даже перекинулся парой фраз с Минхо, какими-то сухими и отчуждёнными, подумалось Ньюту, но он не хотел сейчас грузить себя этими мыслями. Когда их позвали на сцену, Ньют уже не нервничал. Ему хотелось домой и поесть. — Ньют, — обратился к нему Дженсон. — По вам видно, что Вы родились на сцене, хотя в первом этапе Вы и переживали, но дальше уже освоились. Это похвально. У Вас, Томас, с этим похуже, хотя оно и очевидно. — Прекрати томить, — иронично одёрнула его мисс Пейдж. — Вы оба едете в Голливуд. У Томаса сорвало башню. Он даже не запомнил, как вышел из зала, но то, как он верещал в коридоре о том, что они с Ньютом — короли этого грёбаного мира, он помнил очень хорошо. Ньют тогда так же счастливо улыбался и стискивал в объятьях. Что ж, отборочный позади, а там и до финала недалеко. Впервые за долгое время у Ньюта в груди зашевелилось хорошее предчувствие.