Свет проклятых звёзд

Дверь мастерской захлопнулась, щёлкнул замок, тяжёлый стол с грохотом припёр створки, одно за другим закрылись окна, и серебристый свет Древа Телперион угас, остался лишь алый отблеск огня очага. Конечно, это не была кузница Вала Ауле, поэтому не получилось бы работать с платиной, да и стальные перила не украсились бы ажурными завитками, однако для того, чтобы сжечь здесь всё вместе с собой, жара хватило бы с избытком. В огонь полетели смятые записи с полок шкафов, столов и столиков, из многочисленных ящиков и тумбочек. Некоторые листы, словно не желая погибать, падали на пол, в последний раз напоминая о себе, будто доказывая, что всё ещё востребованы, пытаясь сказать, как были важны и дороги, но лишь сильнее раня сердце своего хозяина. Дрожащие от бессильной злости руки сгребли с каменных плит исписанный безукоризненно ровными и красивыми тенгвами пергамент из овечьей кожи и бумагу из шёлка, взгляд горящих бесцветно-серых глаз остановился на стихах, написанных после очередной ссоры с отцом: «Пламя играет, Льётся свет. Прошлое тает, Но надежды нет. Пламя играет, Но надежды нет. Горн раскалён, Гудит в печи огонь Лихих сердец. Ты — никто! Здесь я — всему венец! Сквозь дым пройдёшь И сам, войдя в огонь, поймёшь, Что есть свет и тьма!» С особой злостью порвав лист, старший сын прославленного мастера и языковеда, главы Первого Дома Нолдор — великого Феанаро Куруфинвэ, швырнул в пламя стихи, выругался и, зажмурившись, прислонился спиной к украшенной звёздной лепниной стене. Слушая потрескивание разгорающегося огня в печи, Нельяфинвэ Майтимо Руссандол открыл глаза и увидел незамеченную ранее стопку бумаг. Ярость постепенно угасала, записи больше не вызывали ненависти, оставалось лишь желание довести начатое до конца. Сжигать — так всё! Словно после долгой работы над сложным заданием отца, с трудом отойдя от стены, старший Феанарион посмотрел на последние листы: это оказались любовные послания жены, написанные словно для отчётности, мол, надо, положено — получай, и рисунки дочери, один из которых заставил снова вспыхнуть злобу: на фоне голубого неба ребёнок нарисовал счастливыми себя, маму и папу, а рядом — дедушку Феанаро в образе жуткого чудища из сказок о страшном Средиземье. Письма и картинки полетели в пламя, но горели медленно, словно желая помучить своего палача, прежде чем распасться прахом и исчезнуть навек. «Сгорит одно — возродится другое», — пропели языки огня, танцуя под музыку Изначальной Темы Творения, неслышимой для эльфа. Пламя вспыхнуло ярче и прекрасной сияющей птицей выпорхнуло из очага. Осветив алым и золотым мастерскую, Огненная Майэ, размером с павлина, села на стол, уцепившись когтистыми лапами за край. Могучие крылья с двумя длинными перьями-завитками снизу аккуратно сложились за спиной, хвост, достающий до пола, зашуршал по плитам. Опустив пушистый рыжий хохолок, птица внимательно посмотрела на Майтимо проницательными пылающими глазами, и слепящий жар начал угасать, становясь текучим и застывая разноцветным стеклом. Птица снова вскинула крылья и спрыгнула со стола прекрасной девой с волосами цвета красной протеи, теперь лишь горящие слепящим огнём зрачки выдавали одну из пламенных Айнур. — В Благословенном Крае кто-то загрустил? — с проглядывающей сквозь ласку в голосе иронией спросила дева. — Дай угадаю: отец требует невозможного, заставляя строить счастье на его условиях, забывая, что сам таким образом счастливым не стал? — Зачем вы вечно лезете в наши дела? — раздражённо выпалил Феаноринг, проверяя, всё ли догорело из записей. — Я не просил совета, и мне не требуется помощь, особенно садовницы! — То, что я — Майэ, помогающая Валиэ Ване с уходом за растениями вокруг священного холма, где растут Древа Телперион и Лаурелин, даря свет всему Валинору, не делает меня глупой или слабой, Финвэ Третий. — Сияя струящимся ало-золотым платьем, дева обошла вокруг Нельяфинвэ. — Просто так вышло, что инициатива Творения разделилась не поровну. Когда Создатель Эру своей волей заставил тишину зазвучать, когда мы, Айнур, начали петь, одни быстрее поняли, как происходит Творение, другие медленнее, а кому-то было проще поддержать тему осознавших. Но это не признак слабости! Мы просто разные. Однако время шло, и творцы сели на троны, а те, кто поддерживал, лишились собственных тем, став обыкновенными помощниками. Слугами, Нельяфинвэ. Мне кажется, примерно то же произошло и у вас, народ звёзд. Равными пробудились первые эльфы у священного озера Куивиэнэн, но постепенно одни оказались умнее, другие красивее, третьи — смелее, а кто-то сгодился лишь на то, чтобы помогать и восхищаться. А что произошло потом? Лидеры привыкли к подчинению, и уже не принимали иного обращения. Вот скажи, тебе ведь не понравится, если подмастерья и слуги вдруг перестанут выполнять свои обязанности? Но они ведь свободны, как и ты, и не должны тебе абсолютно ничего. — Должны, — выдохнул Майтимо, вытирая вспотевшее от жара очага лицо, — все что-то кому-то должны. Эльдар — обожать Валар, Валар — заботиться об Эльдар… Должны! Должны быть счастливы! Обеспечивать друг друга счастьем! — Нет, подожди, нолдорский принц, — Майэ встала между сыном Феанаро и огнём, положила руки на плечи Нельяфинвэ, очень высокого по меркам эльфов, посмотрела снизу вверх. — Я могу переодеться в плоть мужчины и дать тебе под дых за такие рассуждения, однако образ девы мне нравится больше. Тебе, вижу, тоже. — Немного пригасив пламя в глазах, Айну прямо взглянула на Феаноринга. — Какое опасное заблуждение, Финвэ Третий, порождённое искажением Темы Творения, исправить которое, я верю, способен лишь сам исказитель. — Исказитель Мелькор не может ничего исправить, — Майтимо отошёл в сторону, посмотрел на опустевшие полки. — Он заперт в бездне. — Чертоги Намо, — медленно зашагала вдоль ряда окон Майэ, — это не просто бездна, там пребывают погибшие эльфы. Ты знаешь, что каждый однажды вернётся живым в Валинор. Однако никто не обязан делать вас счастливыми, эльда! Вам дана безопасность, животворящий свет двух Древ, вас обучают Творцы мира, для вас созданы законы, помогающие жить! Но снова кто-то недоволен! — Ариэн, — старший сын Феанаро Куруфинвэ отвернулся от незваной гостьи, — Айнур слишком сильно вмешиваются в нашу жизнь. Если вы ничего нам не должны, просто оставьте нас в покое! — Составь полный список претензий, дорогой эльф, — рассмеялась Майэ, — если у тебя ещё осталось, на чём писать. Что бы ты сейчас ни говорил, я знаю: ты, как и твоя бабушка, уверен, будто в Валиноре тебе все должны, и за счастье не надо бороться, его не надо строить, взращивать, заботиться о нём, беречь, создавать благоприятные условия. Но нельзя быть счастливым, ничего не делая для этого. Знаешь, в чём была проблема первой королевы Нолдор? Мириэль не смогла оставить прошлое за морем в Эндорэ, потащила тьму в сердце в Благословенные Земли, а потом обвинила в отсутствии безоблачного счастья всех, кто попался под руку, будь то желающий много детей супруг или требующий любви малолетний сын. Зачем твоя бабушка ходила в Чертоги к Прядильщице Вайрэ, кого искала у её супруга Намо? Зачем живой эльфийке обиталище мёртвых? Кого она пыталась встретить там? Почему не ждала возвращения? Ведь каждый рано или поздно выйдет из бездны, каждый, а не только Вала Мелькор. Так почему Мириэль не могла обрести покой до рождения Феанаро, а после только об отдыхе и мечтала? Амбиции заставили королеву упросить Валиэ Вайрэ спрясти особую судьбу для ребёнка, однако ноша оказалась непосильной для лона эльфийки, и Мириэль Териндэ истощила себя? А кто в итоге виноват? Конечно, владыки Садов, где любой может отдохнуть и исцелиться! Вала Ирмо Лориэн и Валиэ Эстэ делали всё возможное для нолдорской королевы, и почему же так сложно принять то, что Мириэль сама захотела уйти в бездну? Скажи мне, Майтимо Руссандол, что ты сейчас собирался делать? Феаноринг задумался. Давление Ариэн стало невыносимым в частности из-за того, что Майэ начала любимую всеми владыками тему, обсуждая семью Феанаро Куруфинвэ и его самого, отрицая собственную ответственность за плохое, зато превознося хорошее. И зачем каждый раз напоминать, что из тюрьмы, которую красиво именуют Чертогами Намо Мандоса, однажды выйдут все, попавшие туда? Выйдут даже те, кто этого не хочет? Решив, что избавиться от непрошенной помощницы можно только перехватив инициативу, Нельяфинвэ Руссандол подошёл к Майэ вплотную, стараясь не щуриться от пылающего взгляда. — А что насчёт тебя, Ариэн? — спросил эльф, скрывая лицо за привычной маской надменности. — Я слышал, исказитель Мелькор предлагал дать больше силы, если ты станешь его женой. — Мне не нужна его сила, — расхохоталась Майэ, — Арда изменится, и я буду ей править, вот увидишь. А Мелькор… Не думаю, что он хоть когда-нибудь добьётся того, к чему стремится. Пламя вспыхнуло, Ариэн повела рукой, и по мастерской полетели огненные письмена, зазвучавшие дивной музыкой. Среди светящихся алым тенгв возникли картины прошлого мира: собирающийся в сферу туман — видение будущего, и плоскость — реальность настоящего. В летящем пламени расцвела весна Арды, но ей не суждено было благоухать вечно: свет воссиял на двух краях земли, а потом обрушился, сотрясая само основание тверди. — Однако, что бы ни думал Мелькор про изначальную тьму и её сохранение, — победно улыбнулась Майэ, — свету суждено быть в Арде, он возродится снова и снова, даже если уничтожит сам себя, словно птица-феникс. Пророчество, созданное письменами огня, касается многих, Третий Финвэ, но для каждого оно означает то же самое: свет нельзя уничтожить. Среди пылающих тенгв вспыхивали и гасли знакомые лица и имена, Майтимо видел и деда-короля, и отца, и даже нелюбимого полубрата отца, а под самым потолком сиял образ владыки Арды — Манвэ Сулимо. «Я отдаю тебе власть, Я отдаю тебе трон, — пели языки огня, — твоя война началась, Был Алмарен обречён. Разрушен мира остов, Ветра меж стылых камней. Реальность худших из снов, И я дарю тебя ей. Здесь преломляется свет, В реке не воды, а яд, Ты не исправишь куплет И не вернёшься назад. Не вплавь иди, не в обход, Не жди подмоги извне, Погоня мчится вперёд, Вслед уходящей весне». — Ты думал о своём месте в истории, когда сжигал письма и наработки, — серьёзно сказала Ариэн, и голос Майэ слился с песней огня, — тебе не нравится данное отцом имя — Финвэ Третий. Да, согласна, оно безлико, призвано показать всем, что род Финвэ-нолдорана продолжается в Первом Доме сыновьями Феанаро Искусного Финвэ, где уже целых семь потомков: ты, Финвэ Звучный, Финвэ Красивый, Финвэ Чёрный, ещё один Искусный, Маленький и Последний. Тебя обижает, что отец не видит в вас ничего, кроме крови любимого родителя? Но тебе стоило бы посмотреть на это с другой стороны: Феанаро назвал детей в честь самого дорогого его сердцу эльфа. Он не пытался растоптать твою индивидуальность, наоборот, хотел подчеркнуть любовь к каждому из сыновей, а ты в своих обидах нелогичен: злишься на отца, что назвал тебя в честь деда, а какое имя дал дочери? — Да, я снова во всём виноват, — хмыкнул Майтимо, смотря на огненные письмена. — Поэтому не достоин общества Майэ. — Но не окончен рассказ, — рассмеялась дева, вторя песне пламени, где среди строк возникло имя исказителя Мелькора. Ариэн любила вспоминать о том, как жестоко отвергла любовь мятежного Вала. — Коварен в Мандосе сон, И заточённый не раз сгорит и будет спасён. Но вот судьбы поворот — Ключи вернутся ко мне, А без ключей от ворот Ты навсегда в этом сне. Мой город полон золота при свете дня, А после — тает серебром на изгибах реки, Ты мог бы править всем, но возжелал меня, Теперь беги, беги! Демонстративно сев за стол и достав из ящика чистые листы, Нельяфинвэ начал что-то зарисовывать. — Я могла бы зачаровать тебя, — прислонившись подчёркнутым струящейся тканью бедром к столешнице, пропела Ариэн, взмахом руки рассеивая огненные письмена, — ты любил бы только меня и был бы бездумно счастлив от моей редкой милости. Но я же добрая, светлая Майэ, поэтому не стану так некрасиво поступать со слабым эльфом. К тому же завоевание любви Дитя Эру не входит в мои планы. Особенно, твоей, Нолдо из Первого Дома. Подняв глаза от схемы непонятно чего на листе, который тоже следовало бы немедленно сжечь, чтобы никто не увидел получившуюся ерунду, Нельяфинвэ оценивающе взглянул на деву. — Скажи мне, Ариэн, раз уж пришла помогать, что вам, женщинам, нужно от мужчин? — Любовь, конечно! — посмотрела на Нолдо, как на глупого щенка, Майэ. — И не начинай любимую песенку про занятость и слишком многих желающих заполучить твоё внимание. Ответь сам себе на один лишь вопрос: нужна тебе Ниэль или нет? Твердишь себе, что женитьба была необходима не тебе самому, а твоему отцу, чтобы разных Финвэ в Первом Доме стало ещё больше, а теперь обижаешься на супругу, что она тебя не любит? Где логика, эльда? Или ты согласен с заверениями Второго Дома Нолдор, что законы надо соблюдать и обещания держать, но иногда меняются обстоятельства, поэтому, вместо того, чтобы объясниться с женой, лучше завести ещё одну? Семья у эльфов Валинора создаётся один раз. Майтимо остался с каменным лицом, однако дева уловила изменившееся настроение и примирительно улыбнулась: — Не хочешь обсуждать решения отца, деда и других родичей со мной? Хорошо. Тогда просто послушай: постарайся наладить отношения с супругой, умелец. У вас впереди вечность, чтобы разрешить разногласия! Безопасная, счастливая вечность. Феаноринг промолчал. Разумеется, причиной желания спалить свою часть тирионского дворца было вовсе не охлаждение в отношениях с супругой, которая всё больше времени проводила в компании кого угодно, только не мужа, холодность и безразличие Ниэль стали последней каплей в закипающем котле, который заполнялся долгие годы. *** Майтимо Руссандол с раннего детства ощущал давление со стороны всех, кого знал, начиная от ближайшей родни: отец считал, что длинный и тонкий, как тэлерийский лук, огненноволосый сын, совершенно не похожий на родителя ни фигурой, ни лицом, пошёл исключительно в мать, поэтому должен с особым усердием трудиться, так как талантами его обделила наследственность, однако прощать ошибки был абсолютно не готов. Другая родня, игнорируя внешнее сходство, утверждала, будто Нельяфинвэ — это не третий Финвэ, а второй Феанаро, вкладывая в слова недобрый подтекст. При этом каждый требовал особой любви и внимания от первенца Куруфинвэ и Нерданель, хотел, чтобы именно его умения перенимал послушный мальчик и не желал мириться с выбором не в свою пользу. Вежливые и ласковые просьбы постепенно сменялись упрёком и приказом «Должен!», и это ненавистное слово звучало со всех сторон. Должен! Должен! ДОЛЖЕН! «Должен быть самостоятельным и делать выбор только сам!» А после этого выдвигалось требование о беспрекословном подчинении, и принятие такой роли преподносилось достойнейшим проявлением силы воли. Не осознавая, однако чувствуя, что его пытаются использовать в своей игре против других, юный Нельяфинвэ терялся и робел, боялся показывать эмоции, и в какой-то момент понял, что проще спрятаться за маской безразличия и превосходства, отталкивая, пугая близких, зато успешно защищая личные границы. Голоса стали тише и уважительнее, однако не смолкли. Должен. Должен. А потом среди нестройного хора неожиданно прозвучал кузнечный молот деда по материнской линии — мастера Махтана, более всего любившего работать с медью. Вала Ауле, обучавший эльфов металлургии, ковке и ювелирному мастерству, считал, что бывший храбрый защитник своего племени и охотник за чудовищами, оказавшись в Валиноре, скучал без опасностей, поэтому поручал отважному Нолдо сложные исследования недр, куда не каждый решился бы отправиться даже в компании Вала. «Это тебе, — сказал уставшему и расстроенному, однако упорно притворявшемуся безразличным, внуку Махтан, протягивая венец из светло-красного с холодным золотым оттенком металла, без украшений и множества завитков — строгий и элегантно-красивый. — Носи с гордостью и достоинством. Не забывай, что власть — не простое украшение». *** И сейчас, очень не вовремя, когда отец в очередной раз поссорился с библиотекарями и летописцами, угрожая сделать их родовые имена бранными словами, если в книгах Первого Дома будет ещё хоть строчка о праве Индис называться королевой Нолдор, Майтимо вдруг посмотрел в зеркало и увидел на себе венец, выкованный дедом. Власть? Он издевался? Осознание ударило так больно, что захотелось провалиться в разверзнувшуюся под ногами землю: Нельяфинвэ Руссандол, старший сын главы Первого Дома Нолдор, величайшего эльда Феанаро Куруфинвэ не решает абсолютно ничего не только в жизни родного города Тириона на Туне, но и в своей собственной судьбе, а сейчас просто стоит и безучастно наблюдает, как отец демонстрирует своё превосходство перед теми, кто от него зависит. Как и всегда, при своих или посторонних, Майтимо не показал эмоций, оставшись равнодушным и бесстрастным, даже не ушёл из библиотеки раньше родителя. А потом заперся в мастерской, сжёг всё, что попалось под руку и очутился в компании Огненной Майэ. — У вас вопиюще ленивое и неблагодарное поколение! — вдруг со злобой в изменившемся голосе заявила Ариэн. — Мне казалось, что рождённые в Эндорэ слабы и наивны, и хуже быть не может. Но не знавшие тьмы и страха, не видевшие смерти аманэльдар оказались ещё омерзительнее! Нет, я не говорю о прекрасных златовласых Ваньяр или покорных Тэлери. Я про вас, Нолдор. Вы, не имея настоящих опасных врагов, начали нападать друг на друга! Ты считаешь это нормальным? Хочешь, чтобы Владыки и Творцы Арды бесконечно развлекали вас, поднимая новые неизведанные острова и создавая неисследованные минералы? Валиэ Йаванна ради утоления вашей тоски обязана бесконечно придумывать диковинных животных, на которых черноволосые сероглазые гордецы станут охотиться? Что мешает вам, как вашим братьям Ваньяр, изучать музыку, углубляясь в познание непознаваемого, бесконечно создавать прекрасное самим, не тратя ресурсы, не убивая живое, не заставляя Айнур обслуживать вас? И не говори мне, что вы нас об этом не просили. Нельяфинвэ поджал губы, уставившись в одну точку. Хотелось начать спорить и задавать Майэ неудобные вопросы, однако возникшая в голове идея кованых украшений для фасада заняла мысли и показалась интереснее бессмысленных пререканий. — Сгорит одно, — кивнул в сторону очага Феаноринг, — возродится другое. Я хочу заняться ресурсозатратной работой, которая заставит трудиться Вала Ауле, разжигая для меня горн, создавая антрацитовый уголь и залежи металлов, не менее дюжины видов, и помогая придумывать новые сплавы. Ариэн залилась смехом. — Самое ужасное, что Владыка Манвэ Сулимо любит вас такими, какие вы есть! Неблагодарными и бессовестными! Только не думай, будто я такая же всепрощающая! Искренне надеюсь, что больше никто не отвлечёт меня от цветов Валиэ Ваны, особенно ты. Огненная птица расправила крылья, слегка задев шелковистым пером щёку эльфа, и растаяла в пламени очага. — Буду считать это прощальным поцелуем, — сказал вслед Майтимо. Лицо осталось каменным, однако серые сияющие глаза улыбались. Рука будто сама собой взяла перо. Хаос в голове начал превращаться в тенгвы на шёлковой бумаге, беспорядочный набор мыслей, слов, чужих фраз, записанный чернилами, обрёл единый смысл, логику и заиграл живыми образами. Майтимо знал, что если позволит, любой Айну прочитает его мысли на расстоянии, поэтому на короткий миг открылся для осанвэ, чтобы Ариэн почувствовала его настроение и больше не могла обвинить Третьего Финвэ в неблагодарности. «Спасибо, — передал Феанарион, — за то, что теперь я понимаю: отец не пытается уничтожить меня, несмотря на то, что я совершенно не оправдываю его надежды».