Свет проклятых звёзд

— Когда кроны смыкаются над головой, когда глаза застилает многоцветный искрящийся туман листвы, когда забываешь, откуда пришёл и куда держишь путь, только тогда сможешь увидеть себя настоящего. Что же ты видишь теперь, Чёрный Финвэ, сын Феанаро? Какой ты… настоящий? Какой? Настоящий? *** Левая рука Митриэль ловко смешивала измельчённые травы, тут же записывая всё сделанное. Знахарка занималась исследованием свойств различных смесей в одиночестве, поскольку её супруг и старший сын ушли вместе с другими травниками и Майяр-помощниками Валиэ Йаванны Кементари в лес на юго-востоке Амана, где Создательница растений, животных и плодородной земли обещала сотворить новые целебные плоды. «Почему нельзя дать всем деревьям, каждому листку и стебельку одинаковую силу лечить всё?» — спросил однажды у Митриэль юный принц Финдекано, после того, как его кроха-сестрёнка упала со спины охотничьего пса и больно ушибла коленку. «Даже Айнур не могут предусмотреть всего, — позже ответила сама Валиэ Йаванна на Празднике Урожая, когда вопрос принца прозвучал вновь и не только из его уст. — Творец Эру Илуватар не дал никому из нас такого провидения, чтобы мы заранее знали все вероятные хвори всех нынешних и будущих жителей Арды. Если я попробую исполнить волю аманэльдар и начну бесконечно менять уже созданные растения, мои действия могут навредить существующей гармонии. Как наделённая даром творить, я выбираю путь создания нового без ущерба имеющемуся». Митриэль задумалась. Все жители Амана знали неоспоримую истину — Валар всегда правы, и их решения в любом случае ведут к добру. Выбор Йаванны Кементари в глазах знахарки выглядел спорным, очень спорным, однако эльфийка старалась не думать о том, как могло бы быть, если бы Владычица встала на иной путь. Неожиданно над дверью звякнули колокольчики. Все знали — если Митриэль у себя, к ней можно заходить без приглашения. Главное — получить позволение оказаться на территории Второго Дома Нолдор. У гостя такое разрешение было. — Приветствую, — не слишком почтительно, словно куда-то торопясь, поздоровался Нельяфинвэ Майтимо Феанарион. Как обычно, непроницаемый, в алом со звёздами, на голове — медный венец. В один миг оказавшись рядом с травницей и поставив перед ней ажурный золотой сундучок, пахнущий цветочным сбором, старший сын Куруфинвэ сел за стол и неподвижным, однако заинтересованным взглядом уставился на готовящийся отвар. — Желаешь попробовать, господин? — больше из вежливости предложила Эльдиэ. — У меня важное дело к тебе, — сухо произнёс Нельяфинвэ. — Моему брату нужна помощь. И я решил, что ты справишься. Митриэль опешила. — Первый и Второй Дома Нолдор снова едины, — бесцветные глаза сузились. — Таково решение глав. И я имею полное право приказать тебе выполнять мою волю. — Я не отказываюсь, — травница постаралась не вспоминать Нельяфинвэ младенцем, чтобы во взгляде не проступила насмешка, мол, что за птенец тут машет тем, что ещё крыльями не стало? — И во всём поддерживаю решение объединить Дома. Я готова помочь, господин Феанарион. — Благодарю, — Майтимо, видимо, в глубине души улыбнулся. — Пойдём. *** — Кто ты, Чёрный Финвэ? На самом деле. *** Митриэль была уверена: тот, кого необходимо лечить, её к себе не подпустит и даже не откроет покои, однако, к своему и сопровождавшему её Нельяфинвэ Феанариона удивлению запертой двери на пути не встретилось. И не только запертой. Обе высоченные створки оказались снятыми с петель и лежащими на полу. Морифинвэ Феанарион, растрёпанный, раскрасневшийся от жара и злости, в обрывках рубахи и закатанных по колено штанах ползал по дверям и что-то на них вырезал ножом. — Рукав мешал мне менять бинт, — Карнистир ответил раньше, чем задали вопрос об испорченной одежде. — А это, — он указал на снятые створки, — всё равно от вас не спасает. — Меня зовут Митриэль, — знахарка кивнула Нельяфинвэ, и тот быстро ушёл прочь. — Позволь осмотреть руку. — Изучаешь, чем отличается укус Майя от собачьего? — Морифинвэ убрал волосы за уши, продолжил вырезать что-то среди деревянных узоров. — Не думаю, что отличается, — пожала плечами травница. — Но с моей помощью раны пройдут быстрее. — Почему ты бросила свой народ? — неожиданно спросил четвёртый Феанарион, сев прямо на пол и повернувшись травмированной рукой к эльфийке. — У тебя не нолдорские глаза. — Я не была согласна, что Валар приведут нас в ловушку, — просто ответила Митриэль. — Мне понравились рассказы о заморской стране, захотелось отправиться в путешествие на плавучем острове, стало интересно, какие там растут травы. — Как быстро разочаровалась? Знахарка уже успела обработать травмированную руку Феанариона снимающими боль маслами, поэтому была готова к странным разговорам, однако этот вопрос заставил ощутить себя словно в незнакомом болоте. Как можно такое говорить?! А если услышат Айнур? Им ведь будет неприятно! Однако Митриэль понимала: нельзя вторить учившим Морифинвэ старшим. Что угодно, только не восхваления Владык и требования почтения к их благодетели! — Я не разочаровалась, — разматывая бинт, знахарка сделала задумчивое лицо. — Хотя, ожидала другого, представляла Аман не так. Путь от озера Куивиэнэн был слишком долгим, я успела придумать для себя образ идеального места. Для себя. Аман оказался совсем другим. — И в чём разница? Морифинвэ задал вопрос, опустив голову. Знахарка не сомневалась — юному эльфу не больно, отвести глаза и спрятаться за волосами заставило иное. Похоже, беседа шла в верном направлении. — Я поняла слова Вала Оромэ слишком буквально, — Митриэль закончила бинтовать, протянула Феанариону флягу с ароматным напитком, который он точно никогда ещё не пил. — Вала Оромэ сказал, что Аман — земля без боли, тьмы и искажения. И я ощутила досаду, когда увидела тени от деревьев и свою собственную. Я представляла Аман полностью светлым. Я думала, что мой дар исцелять здесь не пригодится, что я буду готовить вкусные блюда без цели лечить. Но оказалось, что роды одинаково сложны для женщин во всей Арде. — А искажение? — Морифинвэ посмотрел знахарке в глаза. Он спросил не сразу, не перебивая, а лишь подождав и поняв, что продолжения речи не последует. — Искажения здесь нет, — твёрдо сказала Митриэль. — Здесь всё прекрасно и гармонично. — Даже это? — здоровая рука сына Феанаро указала на изрезанные двери на полу. — Да, — подавив эмоции, знахарка произнесла без тени сомнения, — надписи «Ненавижу» очень красивые. Морифинвэ ехидно сморщился, рассмеялся. — Это правда, — улыбнулась знахарка. — Знаешь, я ведь не смогу всегда быть рядом с тобой — у меня есть семья, исследования, и порой появляются другие нуждающиеся в помощи. Поэтому… — Исследования чего? Трав? — с искренним любопытством произнёс Феаноринг. — Да, кое-чему я тебя собираюсь научить. Поскольку не смогу всегда быть рядом, я хочу показать тебе, как приготовить снадобья, которые сейчас использовала. Ты сможешь помочь и себе, и другим. Кстати, за что ты ненавидишь двери? — Это было адресовано не дверям, — Морифинвэ ловко метнул нож в створку, лезвие глубоко вошло в дерево. — Но я пока не решил, что готов рассказать тем, кто всем разболтает мои тайны. — Я не разболтаю, — Митриэль чуть отстранилась. — Я лишь хочу помочь, потому что это мой долг как целительницы. — Что ж, — тон Феанариона стал совсем язвительным, — тогда услуга за услугу: ты учишь меня лечить боль, а я покажу тебе искажение в Амане. *** — Знаешь ли ты сам, Чёрный Финвэ, какой ты? *** Митриэль видела: Карнистир устал. У него снова появилась болезненная краснота на лице, зубы стиснулись, однако знахарка решила не останавливаться и не замедлять шаг, пока об этом гордый Феанарион сам не попросит. Нужные травы росли у ручья на опушке леса, путь туда занимал немало времени, и серебро Телпериона становилось всё заметнее. — Я могла бы обучать тебя искусству знахаря, — нарушила молчание Митриэль, когда Морифинвэ во второй раз споткнулся на ровном месте. — Кузнецы и охотники часто ранятся. Ты бы принёс пользу семье. — Я не хочу, — беззлобно отозвался четвёртый сын Феанаро и вдруг сел прямо на траву. — Но мне интересно, чему ты можешь меня научить. Я бы ушёл от семьи, виделся только с отцом, возможно. — Почему? — травница опустилась рядом, посмотрела на бинты. — Долго рассказывать. Хотя… Знаешь, однажды отец уехал вместе с Майти, Курво, Махтаном, Майя Курумо и Вала Ауле в дальнюю кузницу на юге, где Вала Ауле собирался создать новый вид алмазов. Мама сказала, что не отпустит половину семьи надолго, если ей не пообещают подарков. Это неважно на самом деле, её, как обычно, уговорил Кано и стал петь о ней. Феанарион помрачнел, хотя, казалось, больше уже некуда. — В Арде единство есть неразделимое, — начал он повторять слова старшего брата-менестреля, — звёзды на шёлке зажегшее яркие — Рыжее пламя и пламя незримое, Но одинаково нежное, жаркое. Дверь открывается, Пламя врывается. Жар очага отступает пред ним. Пламя игривое, Блеск переливами, Локоны рыжие — медь и топаз. Вихри горячие, Речи звенящие, Воли лишаешь ты взглядом одним. Сердцем восторженным Песнь моя сложена. Рыжее пламя — услада для глаз. Большего нет для меня наслаждения, Чем любоваться огнём несгорающим. Только одна ты — моё вдохновение, Нежное, жаркое и настоящее. Митриэль догадывалась, о чём дальше пойдёт речь. Когда Морифинвэ снова заговорил, знахарка убедилась в правоте. — Знаешь, — сказал он, сжимая здоровую руку в кулак, — мать только такое отношение признаёт. Мы обязаны ей восхищаться! Когда отец и Нельяфинвэ вернулись, она подарила при нас при всех Кано плащ, расшитый этими стихами! И нет, она не сама вышивала. Мать ходила к мастерицам Амана и хвасталась балладой! Делала вид, будто выбирает, кто будет вышивать. Это отвратительно! И отвратительно, что никто не считает это отвратительным! — В твоём понимании это искажение? — осторожно уточнила знахарка. — А что же ещё? — Феанарион пшикнул. — Самое настоящее. *** Лёгкие тёплые руки эльфийки легли на обнажённые мускулистые плечи, и принц, слегка вздрогнув, заулыбался, облизывая губы. Раны, оставленные клыками Хуана, зажили, рука больше не болталась плетью, однако Митриэль постоянно напоминала, что нагрузки на едва сросшуюся кость и мягкие ткани надо соизмерять. Время шло, обучение четвёртого сына Феанаро легко продвигалось, и знахарка к своему ужасу начала понимать, что не хочет прекращать совместные исследования. Юный злой Нолдо дарил давно забытое ощущение опасности, которое, вопреки разуму, пьянило не слабее крепкого вина. — Зачем мы пришли сюда? — спросил Карнистир, осматриваясь. Да, он знал ответ, но вопросы превращали любое дело в игру. Лес в этой части Амана был краснолистным, грозди черных и фиолетовых ягод манили познать их вкус, увитые лиловыми вьюнами с золотой росой на листьях кусты причудливыми узорчатыми изгородями вставали на пути. — Твоей племяннице, носящей дитя, нужны особые снадобья, — Митриэль пояснила со всей серьёзностью. — А ещё я хотела показать тебе одно растение, корни которого при правильной обработке способны очень интересно влиять на шёлк и бархат. — Что может быть интереснее твоих дурманящих сборов? — ухмыльнулся Морифинвэ. — Может, остановимся на привал и выпьем по чашечке? Митриэль рассмеялась. — Тогда разжигай костер, сын Духа Огня! Пусть пламя сделает нашу прогулку ещё жарче! С интересом наблюдая за эльфийкой, готовящей отвар, Карнистир недоумевал, почему в Доме Нолофинвэ настолько доверяют этой странной и весьма могущественной знахарке? Она ведь знает слишком много секретных рецептов, мало ли что и кому она подмешает? Феаноринг уже не раз ловил себя на мысли, что на месте Финдекано ни за что не подпустил бы такую «служанку» к беременной жене. Впрочем, дело его. Брошенные в костёр серебристые с алыми прожилками листья, похожие на звёзды, свернулись от жара в чёрные трубочки, рассыпались золой, а потом взвились в воздух ароматным дымом, от которого приятно закружилась голова. Карнистир и сам мог приготовить то, что сейчас делала Митриэль, но ему нравилось наблюдать за действиями левши-эльфийки с волосами цвета древесной коры и тёмно-зелёными глазами, всегда смотрящими словно сквозь собеседника. Карнистир знал наизусть все рассказанные Митриэль составы снадобий и уже неоднократно придумывал, готовил и пробовал собственные, не делясь ими с наставницей и каждый раз задавая себе вопрос: сколько страшных тайных зелий знает эта милая Эльдиэ? Она ведь не из Нолдор! Митриэль — из рода Мориквэнди, эльфов с чёрной душой, отвергнувших свет благого Амана. Дурманящий напиток растекся горячей волной по телу, и Митриэль, сбросив платье, начала танцевать, напевая несложный мотив очень старой песни: — Ай, то не пыль по лесной дороге стелется, Ай, не ходи, да беды не трогай, девица! Колдовства не буди! Отвернись, не гляди! Змей со змеицей женятся. — Ты ведь не скажешь моему мужу? — засмеялась она, прервав пение, кружась среди деревьев. — Мне же перед сыновьями стыдно будет! — Не скажу, если будешь танцевать вместе со мной, — хищно оскалился Карнистир, располагаясь удобнее на мягких мхах. — Лиха не ведала, глаз от беды не прятала, Быть тебе, девица, нашей! Сама виноватая! Над поляною хмарь, Там змеиный ждёт царь! За него ты просватана! — Так что? — прервал пение Митриэль Феаноринг. — Рассказать твоему мужу о танцах или сделаешь меня сообщником, обеспечив моё молчание? Митриэль рассмеялась. — Удержи меня, На шелкову постель уложи меня. Ты ласкай меня, За водой одну не пускай меня! Лесные дебри умеют хранить тайны, и этим так и тянуло воспользоваться. — Знаешь, — сказала вдруг знахарка, — а ведь эта песня уже не подходит для меня. А для тебя, тем более. Я хочу её переделать. Хмельной напиток снова разлился по чашам, Морифинвэ с интересом поднял брови. — Я жду другого, — сказал он, — однако рад, что вдохновляю тебя не только на новые яды. — Я знаю, ты мне не доверяешь, — рассмеялась эльфийка. — Как жаль! Слушай, ученик. Подойди ко мне, мой не-суженый! Рук холодных моих ты коснись. Красотой леса головы вскружены, Мы огнём единым зажглись. А в огне том очи змеиные — Золотые, точно роса. Оба тёмные, нелюбимые, Змей со змеицей — сгинем в леса! Потанцуй со мной, мной неведанный! Лес смолчит о наших делах. Сном, заклятием, бредом ты преданный? Тихим шёпотом в тёмных углах? Опою тебя и опутаю Колдовскою зелёной лозой. Словно чарами, страстью укутаю, Чтоб не помнил ты тропку домой. Поцелуй меня, ядовитый мой! К яду яд, устами к устам. Пряный лес обратим мы седой золой. Ложем шёлковым прах станет нам. Молча допив дурманящий отвар, Морифинвэ впился в губы Митриэль. Он считал, что ждал этого мгновения слишком долго.