Свет проклятых звёзд

Решение было окончательным, и в правильности выбора в сердце более не находилось места сомнениям, несмотря на то, что любой посоветовал бы поступить иначе: остаться. Да, так было бы лучше, удобнее, безопаснее, выгоднее, и даже сам Тьелпе уговаривал бы любого не покидать Дориат. Любого. Но не себя. И на то были причины, пусть и глупые, и по-детски наивные, и сам Нолдо понимал, насколько его поведение бессмысленно, однако не мог поступить иначе, как бы ни хотел. «Снова пытаешься противопоставлять себя остальным? — спорил сам с собой Куруфинвион. — Что и на какое место на этот раз выльешь в знак протеста?» С невольной усмешкой взглянув на изуродованную золотом «серебряную руку», Нолдо перевёл взгляд на пустой лист. Что можно написать Артанис? И через кого передать? От мысли, что кто-нибудь может прочитать сокровенное послание, начинали дрожать руки, и Тьелпе оттолкнул от себя ненужную бумагу. Нет, лучше и вовсе ничего не писать! Ведь… Мысли закружились ураганом. Артанис… Она, наверно, ненавидит Первый Дом Нолдор за их деяния, ведь её родная мать родом из Альквалондэ! А Феанаро… Он и его войско разгромили город, уничтожили тэлерийскую святыню, убили сродников Нэрвен… — Келеборн… — вздохнул Куруфинвион, проводя ладонью по лицу. — Пусть ты наглый лжец, но… Тьелпе тянуло высказать, что он думает о самозванце, однако молодому эльфу слишком сильно хотелось верить, что его великий прославленный предок не убивал сына Ольвэ. От столь глупого самообмана почему-то становилось легче на сердце, и Нолдо просто избегал встреч с тэлерийским лжецом, общаясь лишь с Дуилино, Амдиром и наугрим. Снова взглянув на лист бумаги, Тьелпе с ужасом представил, как встречается с возлюбленной, приехавшей в Дориат… с мужем! Или… Вдруг Артанис подарит сердце кому-то из подданных Тингола, и тогда… Понимая, что не хочет видеть прекрасные влюблённые глаза, смотрящие на кого-то другого, сын Куруфинвэ Атаринкэ встал из-за стола и продолжил собираться в дорогу. *** Вино в бокале заканчивалось слишком быстро, однако совершенно не затуманивало разум, не приглушало страх и чувство вины за то, что жив. Отчаянное сопротивление мыслям о смерти, доводы, будто, продолжая дышать и ходить по земле, можно искупить любую вину, исправить ошибки, помочь кому-либо, создать нечто великое или просто быть счастливым, казались недостойной, мерзкой трусостью, и почему-то именно сейчас, когда пришли вести о тьме, накрывшей север, о родне короля Дориата, собирающейся поселиться в его безопасных землях, стало особенно тяжело мириться с самим собой. Перед мысленным взором вставали картины прошлого: радостные, грустные, безмятежные и тревожные, трагичные и страшные, но всё перекрывало мучительное воспоминание: один лишь взгляд обречённого на смерть принца Вольвиона, ищущего поддержки в самый страшный момент готовой вот-вот оборваться жизни. «Я должен был умереть с ним, я ведь давал слово!..» «Но ведь я не обещал бессмысленно гибнуть! Я обещал защищать!» «Защитил. Хвала и почёт». Схватившись за голову, самозванец сдавленно застонал и выпил ещё. Сейчас казалось, что лучше пусть королева Артанис расскажет правду, и тогда владыка Тингол… А что он сделает? Прогонит со своей земли? Да… прогонит. Ну и что? — А ведь не всё так плохо, — неожиданно для самого себя улыбнулся Келеборн. И вино, наконец, подействовало. *** На полном скаку встав ногами на седло, легко оттолкнувшись, Маблунг прыгнул на толстую ветку могучего фиолетоволистого ясеня, подтянулся и забрался на высоту, с которой лучше не падать. Перепрыгнув на соседнее дерево, воин в одно мгновение, легко соскакивая по качающейся кроне, слетел вниз и снова оказался в седле, сразу же выпустив стрелу в мишень, попав практически безукоризненно в центр. Белег отвернулся к реке, чувствуя, что не в силах искренне, от души радоваться за соратника, демонстрирующего свои умения маленькому сыну и племянникам, вдохновляя детей собственным примером, показывая, на что способны бесстрашные защитники границ Дориата. Лицемерить, изображая веселье, не хотелось, и воин, прогоняя мысли о том, что не хочет жениться ни на ком, кроме принцессы Лутиэн, что, разумеется, невозможно, а, значит, мечтать о наследниках смысла нет, пошёл вдоль кромки воды, вспоминая пологий песчаный склон, что был здесь до затопления. — В большинстве своём, дориатрим с радостью ждут прихода заморских сородичей, — издалека нараспев заговорил Даэрон, жестом давая понять воину, что хочет с ним побеседовать без свидетелей. — Но это временно, друг мой: советник Саэрос умело и с достойным лучшего применения упорством рассказывает всем и каждому подозрительные вещи. На закончившемся только что совете, который я с превеликой радостью покинул, чтобы не сидеть в пещерах, а гулять, любуясь сохраняемой магией природой, Саэрос пытался заставить меня усомниться в моём таланте книжника и певца, и, представь только, Белег… Ему это удалось! *** — Слышал ли ты, именующий себя менестрелем и книжником. Летописцем! Слышал ли слова короля Тингола и королевы Мелиан о вестях, присланных лордом Корабелом? Даэрон не считал себя обязанным отвечать Саэросу, но в присутствии владык приходилось подчиняться главному советнику. — Отвечай мне, именующий себя лучшим из певцов! — В отличие от именующего себя главным советником, — неохотно отозвался Даэрон, от вскипающего раздражения забыв даже о Лутиэн, — я внимаю словам королевской четы. — В таком случае, ответь, ме-не-стрель, — Саэрос наклонился над столом, — как ты планируешь отстаивать престиж своего Владыки? Что предпримешь, чтобы оставаться лучшим певцом Средиземья? Ты понимаешь, что это нужно? В состоянии осознать, для чего? Пришлось хотя бы кивнуть в знак согласия. — А смог ли ты прочесть зашифрованное послание? Вопрос поставил в тупик. Даэрон замер, и советник, злорадно хохотнув, откинулся на спинку мягкого стула. — Я так и знал! — сложил ладони у губ Саэрос. — Ты не настолько умён и талантлив, каким хочешь казаться. Что ж, если Владыки позволят, я объясню всё так, чтобы понял даже ты, именующий себя менестрелем. И, знаешь, что странно? Моя юная племянница такие тонкости сразу чувствует и замечает, а потом плетёт кружева рифмы, складывает песни. Не сомневаюсь, скоро именно Нимродель будет петь на всех самых важных событиях, а не Даэрон, кому достаточно редкого внимания лишь одной слушательницы. И его можно понять! Если прекрасная принцесса Лутиэн одарит благосклонностью хоть раз, более ничьей хвалы не пожелаешь. — Объясняй, советник, — равнодушно произнёс Даэрон, уставший от нападок и невозможности ответить. — Я объясню, — неожиданно появился Келеборн, которого никто не звал. Принц вообще не должен был знать про совет, однако пришёл. Ощутился запах вина. — Для начала, — Саэрос встал с места, — объясни, что ты здесь делаешь! — В Амане, — мило улыбнулся самозванец, — было принято проводить советы в широких кругах, присутствовали все мужчины королевской семьи и даже некоторые женщины, к примеру, жена моего старшего брата и наша сестра. Отец говорил, будто в Эндорэ тоже вожди советовались со всей роднёй. Не верю, что дядя Эльвэ решил нарушить традиции. Тингол и Мелиан молчали, держась за руки и смотря друг другу в глаза. Не получив запрета говорить, Келеборн взбодрился ещё больше: — Принц Турукано, Тургон, как его называет Новэ Корабел, не хотел никого унизить или показать превосходство рождённых за морем. Я знаю его, и могу поклясться — Тургон никогда не был высокомерным гордецом. — А кто был? — прищурился Саэрос. Очень хотелось честно перечислить дюжину имён, однако Келеборн удержался от соблазна. — Живя вблизи Айнур, — самозванец поклонился Майэ Мелиан, — невозможно возгордиться, ведь в любой момент можно встретить тех, кто красивее, сильнее, искуснее, умнее. — Король Тингол, — перебил Саэрос, — говорил о Тургоне обратное. Этот эльф считает себя избранником Валар, ведь его брату помогал сам Манвэ! — Король этого не говорил, — спокойно, однако твёрдо произнёс Даэрон. — Что? — советник опешил. — Король Тингол этого не говорил, — повторил менестрель, воодушевившись неожиданно появившейся поддержкой в лице лже-Вольвиона. — Ты просто неверно понял сказанное, — нашёлся Саэрос, — видишь ли, как вышло? Тургон хвастается благосклонностью Валар, подвигом брата, называет отца мудрейшим, а сам при этом убегает со своим народом на юг, и, что самое интересное, не объявляет себя королём, а просит помощи вассала владыки Тингола, обещая подчиняться ему! Вы что, не понимаете? Это странно! Подозрительно! — Принц Тургон готов подчиняться кому угодно, кроме отца, — проговорила нежным голоском Нимродель, сидевшая с арфой в отдалении, в компании ещё трёх менестрелей. — Не так всё хорошо у этого народа. Однако, за дивными строками его летописца можно не увидеть никакой тьмы, утонув в лучах таланта поэта. Даэрон до крови прикусил губу. *** — Теперь понимаешь, Белег, — печально вздохнул Даэрон, смотря на быстрое течение реки под мостом, — мои заслуги скоро забудут, меня сместят, и Лутиэн окончательно бросит меня. Мне не будет места ни при дворе короля Тингола, ни у ног принцессы, ни на праздниках, ни в книгах. А хуже всего то, что я не в силах изменить ситуацию. Мне действительно никто и ничто не нужно, я хочу лишь быть… любимым. Воин промолчал. — Я не могу петь об интригах! — взмолился менестрель. — Не могу! Не хочу! И меня этим попрекают! Ответить снова было нечего. Молчал даже ветер. Весь Дориат в безмолвии ожидал непрошенных гостей, и до страданий поэта никому не было дела.