Свет проклятых звёзд

— А я говорил, что какой-то дурень проектировал арку у входа! — даже сорвав голос, всё равно продолжал ругаться мастер-гном из тех немногих, что ещё не покинули Дориат. — Я говорил! А меня не послушали! А теперь эти гении архитектуры, у которых мозги слишком высоко от земли, вот их ветром и выдувает, жалуются, что светильники не удается правильно и красиво разместить! Нет, ну ты понял вообще? Понял?! Их пустые безбородые котелки, в которых даже вода подгорит, варить не умеют! Мастера хреновы! Рыжебородый собеседник мастера согласно кивал, думая о чём-то своём. Наугрим шли по Галерее Славы, на удивление пустой и тёмной. В полумраке таинственно сияла фосфорицирующая краска на картинах художницы из Бритомбара, утверждавшей, что секрет светящихся рисунков ей поведал шаман давно сгинувшего во тьме племени Авари, завещав никому не раскрывать тайну состава смеси, иначе благословенный блеск звёзд, слившийся с обычными маслами, нечестные сердца используют во вред. Наугрим лишь посмеялись над глупой сказкой, ведь состав светящейся в темноте краски именно подгорное племя открыло первым, и никакого секрета здесь нет, просто ингредиенты найти нелегко, но если задаться целью, вполне реально. — Да я же даже чертёж им сделал же! — начал брызгать от злости слюной мастер, заметив, что друг недостаточно внимателен к его речам. — Я же сделал! Вот этими руками! — Тише! — вдруг прервал пламенную речь рыжебородый. — Смотри! Это ж Даэрон. Пьяный что-ли? Наугрим остановились и посмотрели в полумрак. Бывший главный менестрель короля Тингола, историк и создатель письменности сидел на полу, прислонившись к стене, рядом лежала опустевшая бутыль и бокал, откатившийся к ногам, в руках тоскливо пела лютня. Даэрон расположился напротив главного сокровища Галереи — огромного портрета принцессы Лутиэн и, неотрывно смотря в прекрасное лицо, что-то неслышно шептал. Заметив наугрим, менестрель обернулся к гостям Дориата и запел вслух: — Мой друг, художник и поэт, в дождливый вечер на стекле Мою любовь нарисовал, открыв мне чудо на земле. Сидел я молча у окна и наслаждался тишиной. Моя любовь с тех пор всегда была со мной. И время, как вода, текло, и было мне всегда тепло, Когда в дождливый вечер я смотрел в оконное стекло. Но год за годом я встречал в глазах любви моей печаль, Дождливой скуки тусклый след… И начал блекнуть чувства цвет. И вот, живой утратив свет, угас чудесный яркий день, Мою любовь ночная укрывает тень. Весёлых красок болтовня, игра волшебного огня… Моя любовь уже не радует меня. Поблекли нежные тона, исчезла высь и глубина, И чётких линий больше нет — вот безразличия портрет. Глаза в глаза любовь глядит, но взгляд не весел, не сердит, Бесцветных снов покой земной молчаньем делится со мной. И вдохновенное лицо утратит добрые черты, Моя любовь умрёт во мне в конце концов. И капли грустного дождя струиться будут по стеклу, Моя любовь неслышно плачет, уходя. И радугу прошедших дней застелит пыль грядущих лет, И также потеряют цвет воспоминания о ней. Рисунок тает на стекле, его спасти надежды нет. О, как же мне раскрасить вновь в цвет радости мою любовь?! А, может быть, разбить окно и окунуться в мир иной, Где солнечный рисуя свет, живёт художник и поэт… Сыграв последний аккорд, Даэрон печально улыбнулся, неловко потянувшись за бокалом. — Дайте выпить, пожалуйста, а я вам ещё спою, — беспомощно попросил пьяный эльф, и наугрим не смогли ему отказать. *** Саэрос, произносивший длинную и не слишком добрую речь о гостях Скрытого Королевства на ухо Элу Тинголу, вдруг замолчал на полуслове, уставившись, открыв рот, на золотое сияние, озарившее зал, словно в подземный город вошло Солнце. Мелиан многозначительно взглянула на советника, и её голос прозвучал в сердце циничного эльфа, до сего момента уверенного, что не имел этого органа: «С прибытием аманэльдар в Средиземье прибавится красоты. Разве это не благо?» Протест в душе советника пересилил восхищение появившейся в зале Артанис, Саэрос хмыкнул: — Келеборн готов оказывать повышенное внимание любой деве и даже нескольким сразу! Не понимаю, почему гордые прекрасные эльфийки позволяют относиться к себе столь неуважительно! — Выпей, мой мудрый советник, — с насмешкой произнёс король, смотря на супругу, любуясь её собранными в причудливую причёску волосами, — принц Келеборн и его родственница давно не виделись, рады встрече, вот и проводят время вместе за милой беседой. Волноваться не о чем. У тебя ещё будет немало возможностей познакомиться с Галадриэль ближе. «Милая беседа… — с досадой подумал Саэрос, не в силах отвести взгляд от волшебно-красивых волос принцессы. — Не зашла бы за рамки приличия!» *** Ласковая ладонь эльфийки лежала в руке принца, казалось бы, спокойно и неподвижно, однако, пальцы то и дело чуть шевелились, будто нечаянно, будто невольно поглаживая кожу, и мурашки бежали от кисти к локтю, поднимались на плечо, разбегались по спине, сводя мышцы мучительным напряжением. Это что, чары? Тонкая ладонь вдруг выскользнула из руки, и пустота едва не сбила с ног. «Ты хочешь использовать меня! Я всё понял! Я не позволю!» — отчаянно бились в виски мысли, но Келеборн обречённо осознавал — на этот раз его переиграли: Артанис слишком красива! Не стоило надеяться остаться хозяином положения, доверившись дочери Арафинвэ. И пусть она такая же раба лжи, пусть точно так же запуталась в сетях интриг… Она прекрасна! И воля покидала окончательно. Сейчас, находясь среди сотен гостей торжества, Келеборн видел лишь одну Артанис — золотоволосую, сияющую, словно священное Древо Лаурелин, в струящемся белом с бирюзовыми волнами платье, сверкающую бриллиантами и белым золотом. Видел, любовался, и был готов на что угодно, лишь бы снова взять её за руку, ощутить убивающие душу чары. И, чем дольше находился рядом с Артанис, тем невыносимее казалась мысль, что придётся расстаться. Келеборн прекрасно видел колючий холод в сияющих глазах «племянницы», но становилось безразлично даже это. Как же такое произошло? Когда?! Тэлеро уже не знал, ему было всё равно. Рука потянулась к ладони эльфийки, взгляд дочери Арафинвэ стал торжествующим: да, она сделала это, сломала волю самозванца, а, значит, теперь её партия ведёт, оставив Келеборну роль едва слышимого аккомпанемента. Но самозванец был счастлив даже такому незавидному положению. Главное — вместе. *** Подошедший к королю Тинголу гонец учтиво поклонился, и в толпе прошелестели шепотки: от лорда Кирдана всегда прилетают интересные вести, а сейчас — и подавно. Бритомбарский эльф с нашивкой в виде корабля и летящей над ним чайки отдал запечатанный свиток и, получив приглашение присоединиться к пиру, пока советник Саэрос подготовит ответ для лорда Новэ, пошёл сквозь сверкающую толпу к перебравшимся в Дориат собратьям, но вдруг на пути возник сияющий золотом и светом далёкого Валинора родственник короля. — Хочешь ли ты знать, — спросил Финдарато ошеломлённого посланника, — что гонит волны на берега? Синда удивился, но потом понял — собеседник пьян, поэтому принял из рук слуги бокал и предложил тост, однако интерес валинорского гостя уже переключился. Финдарато, пританцовывая в такт играющей в зале музыке, пошёл мимо посланника сквозь толпу, встретившись глазами с Майэ Мелиан. О чём думала владычица, сказать было трудно, зато свои соображения Инголдо решил озвучить. Переведя взгляд на Келеборна, сын Арафинвэ очень неприятно улыбнулся. — Безмолвною толпой стоит народ, — вкрадчиво запел Финдарато, с радостью наблюдая за реакцией сестры, напрочь игнорируя её молчаливый упрёк. — Палач, топор, коротенькая лесенка. Вчера был трон, сегодня — эшафот! Такая вот неверная профессия. Ах, короли, короли, короли, Флаги и трубы победные, Скольких из вас кое-как погребли, Где закопали неведомо… Айя Феанаро Куруфинвэ! — добавил Финдарато, по-прежнему демонстративно не замечая испепеляющего взгляда сестры. — Ах, короли, короли, короли, Свет и надежда народные! Как же лжецы-хитрецы провели Вас, короли благородные? Был ночью бал, а на заре — в поход. Кривой дороги глиняное месиво. Вчера был трон, сегодня — гниль болот. Такая вот забавная профессия. И пусть твердит какой-то идиот: За морем всем жилось легко и весело! Вчера — почёт, сегодня — это вот… — Финдарато обречённо развёл руками и вздохнул: — Такая вот паскудная профессия… Артанис, видя, что брат замолчал, обрадовалась, но Финдарато вдруг продолжил петь: Ах, Валар, вы — Арды всей короли, Стали для нас неугодными. Может для этой поганой земли Слишком уж вы благородные? Ах, короли, короли, короли, Было дано вам, а вы не смогли, Чучела вы огородные! Глаза Артанис полыхнули, и пламя в них показалось неприятно-знакомым, словно в зале была не третьедомовская принцесса, а совсем иной представитель народа Нолдор. — Чего ты добиваешься, Финдарато?! — прошипела Нэрвен. — Ничего, — развёл руками Инголдо. — Ничего не добиваюсь, потому что всё равно никто из нас не добьётся здесь большего, чем успел к этому моменту. Можно расслабиться. — Почему? — язвительно поинтересовалась Артанис. — Скоро увидишь, драгоценная моя сестрица. Радуйся жизни, ведь она всё равно бессмысленна!