Свет проклятых звёзд

В вечерних сумерках таяли облака и кроны стремящихся к звёздам молодых сосен. Дорога утопала в тумане, и красота леса становилась настораживающей. — Войско, даже небольшое, — напряжённо произнёс Маблунг, — не может появиться из ниоткуда и пропасть в никуда. Мы движемся быстрее, потому что налегке. Постараемся избежать встречи с Маэдросом. Даэрон промолчал, думая о том, как мечтал увидеться с Феанорингами. Но, увы, жизнь снова посмеялась над желаниями менестреля. Ветер стих, на чёрном небе засияли звёзды, ещё немного, и взойдёт луна. Резко остановившись, Маблунг прислушался. — Они далеко, — с облегчением вздохнул воин, — и нам в другую сторону. Разминёмся. — Нет, — твёрдо сказал менестрель. — Нет. Я слышу голос моего друга. Я должен с ним увидеться. И, скажи мне, герой, с каких пор тебя стали пугать авантюры? Едем к Нолдор! Военачальник короля Тингола с улыбкой покачал головой, махнул рукой и согласился. *** — Я смотрю на лес, на дорогу, на солнечное небо, и вспоминаю Альквалондэ, — сказала Дис своей подруге, стоя около наскоро поставленного шатра. — И Битву-под-Звёздами. Войско ушло, мы остались. Наш удел — ждать, а потом спасать жизни и видеть, как умирают те, кому помочь не получилось. — Полагаешь, битва всё же будет? — вздохнула Эль, обняв эльфийку, с которой больше не разделяло соперничество за любовь Феаноринга-менестреля. Подружившись снова, знахарки решили, что ни один мужчина не стóит того, чтобы из-за него ссориться. Вслушиваясь в тишину залитого золотыми лучами леса, Дис пожала плечами. — Я думаю, если Маэдрос вернёт корону себе, это будет правильно, — задумчиво произнесла Эль. — Знаю, что говорили старшие про вождей, желавших борьбы и мыслящих, как воины, мол, они не годятся для мирной жизни, но, Дис, мы все помним пророчество Намо: нам не увидеть мира. Наша жизнь в Средиземье будет вечной войной с непобедимым врагом, поэтому король-воин для нас единственный правильный вариант. Бывшая главная советница Макалаурэ снова пожала плечами. — Я не знаю, — вздохнула она, — не хочу об этом думать. Я сейчас утешаю себя тем, что смерть от меча не такая страшная, как от укусов волколака. Знахарки переглянулись — им было, что вспомнить об этом страшном яде. Ожидание тянулось очень долго, Дис с подругой ушли в шатёр, множество раз перепроверили, все ли снадобья заварены и смешаны, подготовлены ли ложа и инструменты. — Слава роду Феанаро Куруфинвэ! — послышались с улицы голоса. — Госпожи целительницы и господа знахари, сегодня для вас работы не будет! Эль и Дис переглянулись. Может быть, эльфийкам показалось, что интонация кричавших не была только радостной? Или что-то всё же пошло не так? *** Всё происходило, словно во сне или со хмеля. Туивьель ехала на данной Маэдросом лошади, слышала, что ей пообещали потом проводить, куда она скажет, но эльфийка знала — утруждаться не придётся. Решение уехать в крепость-легенду, чтобы быть хоть чуточку ближе к самому главному, что только может происходить в Белерианде, стало окончательным и бесспорным. В качестве кого отправляться на северо-восток? Неважно. Наверное, это колдовство, лишающее воли, но оно так украшает жизнь! — Я видела ваш флот, — каким-то не своим голосом сказала Туивьель, когда очутилась у высокого костра. — Это было настоящее чудо! Севший напротив Маэдрос помрачнел, и эльфийке снова стало страшно. Тронув рукой закреплённую на плече голову летучей мыши, мастерица неуверенно улыбнулась. — Мы ехали с Митрима по торговым делам и встретили лорда Каленовэ с семьёй и верными, направлявшегося в Оссирианд, — начала рассказ Туивьель. — С Митрима? — спросил с удивлением старший Феаноринг. — Да, меня позвал в новоотстроенный город один из собратьев, мы приехали, а на берегу одни обгорелые руины. Макалаурэ поджал губы, взялся за вино. Прислонённая к бревну серебряная арфа заиграла что-то очень грустное. Смерив брата недобрым взглядом, Маэдрос снова выжидающе взглянул на Туивьель. «Легенда! — невольно заулыбалась смущённая вниманием эльфийка. — Ему действительно интересен мой рассказ! Но… почему?» — Встретившись с лордом Каленовэ, мы устроили привал, и вдруг прилетела шпионка врага, спросила про расположение лагеря Нолдор. Хотела получить сведения, а получила дыру в брюхе. Привычка демонстрировать свои изделия заставила Туивьель нарисовать на земле кинжал, которого, конечно, с собой не было — деве не могло прийти в голову, что на празднике может пригодиться клинок. — Я делаю метательное оружие, которое можно носить и просто для красоты. Оно полностью из обработанной кости, на рукояти и лезвии гравировка. Такое оружие очень острое и прочное. Обманув шпиона, я с собратьями метнули в тварь клинки. Мой удар оказался смертельным. Маэдрос ничего не говорил, казалось, целую вечность. — Надеюсь, тварь подыхала долго. Спасибо за рассказ, — наконец, произнёс старший Феаноринг, смотря на левую руку в чёрной перчатке. Правую скрывал плащ. — Тебя проводят, Туивьель, здесь никто не станет тебя удерживать. — Нет! — кажется, слишком резко и отчаянно запротестовала эльфийка. — Я еду с вами. С… тобой, нолдоран. Удивлённо подняв бровь, лорд Химринга посмотрел на брата и усмехнулся, а потом снова его пугающие бесцветные глаза уставились в мёртвые фиолетовые бусины на шкуре. — Странно играет с нами Рок, — покачал головой старший Феаноринг, — я думал, сегодняшний день можно считать очередной постыдной глупостью. Я должен был идти до конца там, на площади, и пошёл бы, если бы не Финьо. Но то, что он сказал, похоже, было знаком судьбы. «Знаком судьбы? — с наивной, но такой сладкой надеждой подумала мастерица. — Слова о возможном счастье?» Смотря на Маэдроса, Туивьель пыталась представить, каким он был раньше, до того, что с ним случилось, хотела угадать, что и как в нём изменилось, что претерпело наибольшие перемены. Вряд ли живший в Благословенном Крае эльф мог смотреть так… так… Страшно? Будоражаще? В старшем сыне Феанаро воплотилось всё, чем может очаровывать и притягивать опасность, словно за время пленения на скале Нолдо сам стал отвесным склоном, скрывающим в себе вражескую твердыню. Как же тянет покорить этот склон! Эту вершину. Или… хотя бы прикоснуться. Говорят, камни Тангородрима тёплые… Туивьель встала с бревна, прошла мимо пышущего жаром костра и села рядом с Легендой. Потянувшись к застёжке плаща, эльфийка хотела отдать шкуру твари тому, для кого трофей, похоже, гораздо важнее, чем для удачливой метательницы кинжалов. Но почему-то отдала всю себя. Это было словно наваждение, чары, лишившие рассудка, швырнувшие в пучину безвременья. Эльфийка утонула в нахлынувшем восторге, забыв, как и почему оказалась в бордово-золотом шатре, на расстеленных шкурах неизвестных ей животных с пятнистой шерстью, мягкой и тёплой. Внезапно вспыхнувшая страсть горячим ураганным ветром оглушила и ослепила, лишила способности дышать, а потом медленно угасла в ласковом поцелуе, накрывшем одеялом сна. *** Видение ворвалось в безмятежные грёзы обрушившейся тьмой, льющейся кровью и металлическим скрежетом. — Зачем ты здесь? — спросил Туивьель кто-то незнакомый. Или это ответ на вопрос о прошлом Легенды? Таким были его голос и интонация? — Кто ты? Сможешь ли стать той частью души, что умерла под пытками? — Конечно, да! — уверенная в себе, без малейшей тени сомнения заявила эльфийка. — Я смогу! Я здесь для этого! Видение начало рассеиваться, голос больше не звучал, однако Туивьель чувствовала: ей не верят. Не до конца. Недоверие обидело, словно брошенная в лицо насмешка: «Знаю я цену ваших слов!» Но была и надежда. Слабая, едва живая. Пульсирующая, будто сердце. Сон разлетелся тысячами осколков, когда лежавший неподвижно Маэдрос содрогнулся всем телом и, тяжело скоро дыша, крепко прижал к себе Туивьель. Губы бесшумно зашевелились, и, как бы ни хотела эльфийка понять произносимые слова, сделать это не удавалось. Осторожно положив ладонь на судорожно вздымающуюся грудь, чувствуя, как бешено бьющееся сердце постепенно успокаивается, Туивьель коснулась губами плеча Феаноринга. — Подожди, — хрипло прошептал Маэдрос, освободив левую руку из-под спины эльфийки и сжав лежавшую на поднимающейся и опускающейся уже медленнее груди ладонь. — Не говори ничего. Туивьель замерла. Феаноринг переместил руку эльфийки чуть выше солнечного сплетения, прижал к себе, замер, лишь губы слегка подрагивали. Сделав несколько глубоких вдохов, Легенда сморщил лоб, сдвинул ладонь на живот. Не понимая, что происходит, но чувствуя: это едва ли не жизненно важно, Туивьель боялась пошевелиться. Вопросов рождалось всё больше, но не хватало смелости их задать. Маэдрос, закрыв глаза, улыбнулся уголками рта, положил ладонь эльфийки себе на лоб и очень медленно провёл в направлении затылка. — Про меня говорили, что я восстал из мёртвых, что должен жить для борьбы, но тот мир, который принёс мне смерть, не отпускает, возвращается снова и снова, снова и снова, — прямо посмотрев в испуганные непонимающие карие глаза, тихо произнёс Феаноринг. — Я хочу, чтобы мой возродившийся мир ассоциировался с тобой. Туивьель показалось — лорд пожалел о сказанных словах, проявив непростительную для воина-легенды слабость. Но… это было так прекрасно! Не зная, что делать и говорить, эльфийка невольно заулыбалась и, часто моргая, выдохнула: — Да! *** Проводив взглядом брата, уходившего в шатёр, Макалаурэ заулыбался. Может быть, это действительно шанс для Маэдроса продолжать жить, не смотря всё время в окно крепости, с ненавистью и подавляемым страхом ожидая нападения врага? Если рядом есть любящая женщина, тьме из прошлого придётся отступить перед живым теплом. «А ещё, — подумал менестрель, отложив бутыль и взявшись за арфу, — ласка способна отвлечь от навязчивой злобы в адрес Нолофиньо. Любовь ведь важнее короны. Если, конечно, это не любовь к короне». — Обалдеть! — с наигранной досадой всплеснул руками Сулион, подходя к костру. — Туивьель меня даже не заметила! Или сделала вид? Линдиро, сев напротив Макалаурэ, вытащил из костра лишние поленья и, когда пламя опустилось, закрепил над огнём пойманную дичь. — Я не стал бы этого говорить, — напряжённо произнёс сын Асталиона, — если бы не был уверен. Только, увы, я не сомневаюсь, что наше эффектное появление на Празднике Объединения, завершившееся отступлением ни с чем, нам всем ещё аукнется. Маэдрос поступил так, словно не был уверен в своей правоте, понимаете? Я-то знаю, что его остановило. Но тем, у кого нет совести, этого не понять. — Предлагаешь опять пойти к Нолофиньо? — поднял глаза от арфы Макалаурэ, и Сулион захохотал. Заметив Дис, вместе с подругой уходящую в лес, менестрель, сам не зная, зачем, решил привлечь внимание бывшей советницы. — Луч солнца золотого, — запел Феаноринг, — тьмы скрыла пелена, И между нами снова Вдруг выросла стена. Ночь пройдёт, наступит утро ясное, Знаю, счастье нас с тобой ждёт. Ночь пройдёт, пройдёт пора ненастная, Солнце взойдёт. Солнце взойдёт… Ускорив шаг, знахарки скрылись за деревьями. — Ну и ладно, — отмахнулся Макалаурэ. — Сулион, видишь, эта песня для привлечения дев неэффективна. — Зато, кажется, Даэрона привлекла, — от души рассмеялся Линдиро, обернувшись к дороге, откуда донеслось знакомое пение. — Он, конечно, не дева, но против тоски сгодится. *** — Руки Териндэ, как забытая песня под упорной иглой, — запел Даэрон, зная, что именно эта музыка должна представить его Феанорингу Маглору лучше любых приветственных слов. — Звуки ленивы и кружат, как пылинки, над её головой. Сонные глаза ждут того, кто войдёт и зажгёт в них свет. Утро Териндэ продолжается сто миллиардов лет. И все эти годы я слышу, как колышится грудь, И от её дыханья в окнах запотело стекло, И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь. В её хрустальной спальне постоянно, постоянно светло. Маблунг улыбнулся, пришпорил коня. *** — Лучше бы, друг мой, ты это для нолдорана спел, — засмеялся Макалаурэ, вставая от костра и бросаясь обнимать менестреля. — Вот и ещё один повод вернуться к Нолофиньо, — снова стал мрачным Линдиро. Не оценив шутку, дориатский военачальник напрягся. — Я бы проехал как можно дальше от вас, — прищурился Маблунг, — если бы мой подопечный не возжелал поговорить с тобой, сын Феанора. — Как я счастлив, что хоть кто-то желает со мной пообщаться! — воскликнул Макалаурэ, отпустив Даэрона из объятий. — Тебе рассказали, как я сражался с Валараукар? — С Балрогами? — ахнул королевский менестрель. — Ты услышал их музыку? Сможешь мне спеть? — Я попробую, — с сомнением сказал Феаноринг, — только уйдём подальше от неподготовленных слушателей. Прихватив вино и сушёные фрукты, менестрели удалились в сумрак летней ночи. — Может быть, я тоже удостоюсь захватывающей истории? — очень недобро спросил Маблунг, садясь рядом с Линдиро. — Признаюсь, я не люблю разные дворцовые интриги, не вникаю в них, но ровно до тех пор, пока они не начинают представлять угрозу мирному населению. Сулион с любопытством посмотрел на сжавшего зубы друга. — Что может быть прекраснее историй о любви? — мечтательно произнёс молодой Авар, поднимая глаза к звёздам. — Если смотреть на небесные огоньки сквозь лепестки, мир преображается. Ты знаешь, воин, что каждой звезде необходим свой цветок? С гордостью за способного ученика покосившись на непрошенного гостя, сын Асталиона вежливо предложил Маблунгу разделить трапезу. — От прямого вопроса уйти будет сложнее, — хмыкнул эльф из Менегрота. — Значит, его я и задам. Что заставило почитаемого в Белерианде героя Маэдроса приходить на праздник к своему дяде и спасителю с армией? Все эльфы, слышавшие вопрос, отреагировали сначала, как на шутку, а потом на лицах отразилась злоба. — Уже неважно, — сказал Линдиро, встретившись глазами с подошедшим Аранаро, — гораздо важнее другое. Ты знаешь, что Моргот напал на Валинор, несмотря на то, что все Валар и Майяр были в сборе? Понимаешь, что, если враг захочет и приложит достаточно усилий, дориатской завесе не выстоять? Силой или хитростью, Моргот уничтожит вас. — Мы встали на пути врага, — гордо высказал Аранаро, — возводим крепости, собираем армии. Наши кузницы пышут жаром, создавая доспехи и оружие. Каждый меч, рождённый в искусных руках Нолдо и пламени горна — это творение на благо всего Белерианда! Сулион пшикнул, насмехаясь над показавшимися неуместными пафосными речами, Линдиро смерил друга недовольным взглядом. Не обращая внимания на собратьев и неожиданно изменившегося в лице дориатского воина, Аранаро продолжал: — Может быть, нам всем суждено погибнуть, может быть, нельзя изменить срок, но я уверен, что на обстоятельства своей смерти повлиять мы в силах. И граница, Маблунг, это тот рубеж на карте, где слава и героизм, где нет места низкой подлости. Погибнуть на границе — остаться в легендах и хвалебных песнях. А защищать короля в его дворце — не всегда честное правое дело. Как ты считаешь, честный воин, защищать нолдорана Финголфина — похвально? — Для его сына — безусловно, — прищурился воин Тингола. — Остальных судить я не стану. И учти, будь так любезен, что я не Амдир, считающий, что его королевства больше нет, значит, вся Арда и дом и не дом одновременно. Я присягнул Элу Тинголу, меня никто не заставлял. Слова дались крайне тяжело, воспоминания о речах обезумевшей женщины снова заставляли сомневаться. — Я найду вашу границу, если посчитаю нужным, — мягче произнёс дориатрим. — Возвращаются! — хохотнул Сулион, указывая обглоданной косточкой в лес. — Слышите? Аранаро и Линдиро понимающе посмотрели друг на друга с улыбкой. — Пальцы Териндэ, словно свечи в канделябрах ночей, — пели на два голоса Макалаурэ и Даэрон, соревнуясь, кто придумает более вычурную вариацию основной мелодии. — Слёзы Териндэ превратились в бесконечный ручей, В комнате Териндэ на пороге нерешительно мнётся рассвет, Утро Териндэ продолжается сто миллиардов лет. И все эти годы я слышу, как колышится грудь. И от её дыханья в окнах запотело стекло. И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь. В её хрустальной спальне постоянно, постоянно светло. *** Туивьель не заснула после нового всплеска страсти, напротив, ей казалось, что опьянение ушло, и практически в полной мере вернулась ясность рассудка. Не уверенная, спит её Легенда или нет, эльфийка не задавала вопросов и не двигалась с мгновения, когда, направляемая сильной, но заботливой рукой, положила ладонь на лоб Маэдроса. Туивьель чувствовала тепло, ощущала себя нужной и была абсолютно счастлива. Взгляд скользил по умиротворённому лицу и мерно вздымающейся груди, и теперь Туивьель ясно видела всё: замечала, как Феаноринг прятал правую руку между шкурами, рассмотрела зажившие и постепенно становящиеся незаметными шрамы по всему телу и на лице, жуткий след от ожога на левом предплечье, широкий рубец на левом боку, пепельно-серые пряди в огненно-каштановых волосах. А ещё эльфийка узнала тайны, которые Маэдрос вряд ли кому-либо рассказывал. По крайней мере, так хотелось думать. «Его жизнь — отныне моя жизнь, — радовалась Туивьель, снова рассматривая спокойное неподвижное лицо, — только моя! Только я могу прогонять чудовищ из прошлого, только мои руки имеют право касаться моей Легенды! У этой привилегии нет цены, но я готова платить бесконечно!»