Свет проклятых звёзд

Шум леса звучал гармоничным слаженным многоголосьем, подпевая трелями птиц игривому журчанию сливающихся воедино могучих рек. — Великий Вала Улмо! Славься, Владыка! Эльфы говорили в унисон, слова улетали с ветром к южному порту. — Слава тебе, Вала Улмо! Благодарим тебя за всё, что делаешь для нас и нашего народа! Проплывающий мимо гружёный стройматериалами корабль рассёк блистающую в сиянии ночного светоча реку, на берег побежали таинственно шепчущие волны. — Это ты во всём виноват! — вдруг набросилась на супруга леди Элиан, не обращая внимания на стоявших рядом дочерей. — Ты, владыка Оссирианда, сын славного Новэ Корабела! Ты не досмотрел за юной сестрой, судьбу которой доверил тебе отец! Ты допустил, что Тэлери Края Семи Рек отправились на службу на север к недругу нашего короля Элу Тингола! Ты выдал дочь за жестокого алчного безумца, и теперь веришь присланному из Таргелиона письму?! Лорд Каленовэ виновато взглянул на Гаэруиль и Каленуиль, девушки сделали вид, будто заняты безмолвной беседой с владыками вод. — Ты не веришь, что ответ на письмо прислала сама Оэруиль? — беспомощно спросил жену сын Кирдана, отчаявшись найти простое решение сложной задачи. Когда с границы между двумя рассорившимися землями ушли воины Химринга, в Оссирианде приготовились к худшему, однако появилась и надежда, что лорду Маэдросу удалось смирить вероломного брата, и леди Элиан настояла на том, чтобы отправить дочери послание. «Останешься в отчем доме так долго, как пожелаешь», — главное, что говорилось в приглашении для таргелионской королевы-пленницы посетить родной Оссирианд. Родной? По крайней мере, роднее враждебной бесплодной равнины! *** Смотря вниз с белокаменного балкона Башни Морской Звезды на трепещущую гладь озера, Оэруиль услышала голос волн, каким помнила его по детству в Эгларесте. Слушая песню Владычицы Вод, юная эльфийка представляла, как Майэ Уинэн тянется к небесному цветку, маня в объятия, а Тилион в ответ на любовь осыпает озеро серебром. «Полуночной крови полны волны, Привели тебя на дно когда-то. Преданный, возвышенный, влюблённый, Вечный странник, ты плывёшь куда-то». — В моей жизни нет любви, — прошептала Оэруиль, переведя взгляд на факел. — Ни супружеской, ни родительской. И строки письма отца полнятся страхом, но не заботой и желанием помочь. Я не побегу от своей судьбы к тем, кто боится. «Катится прибой Ночью колдовской, Шелестит волной, Золотой волной. Катится прибой, Говорит с луной…» — Любовь достаётся многим, — глаза дочери лорда Каленовэ сузились. — А трон — лишь избранным! Изящный взмах тонкой руки швырнул факел в озеро, и пламя, описав в воздухе сияющую дугу, в короткий миг угасло в воде. Близился рассвет. *** — Наша дочь не вернётся и не приедет с визитом, — ещё неувереннее произнёс оссириандский лорд, — пока не будет прислано приглашение для её мужа. Лишь тогда Таргелион подумает о возможности переговоров. — И ты считаешь, Оэруиль могла такое написать?! — глаза Элиан загорелись яростью, по щекам покатились слёзы. — Могла, — вдруг ответила младшая дочь Каленовэ, и волны, набегающие на берег, рождённые рассекающим плоть реки кораблём, подпели эльфийке. — Думаю, скоро придёт письмо от самого Карантира, — смотря на успокаивающуюся воду, произнёс Каленовэ. — Если слухи правдивы, на берегах Нарога продолжаются стычки. Не знаю, правильно ли это, Элиан, но если мы хотим помириться с соседом и снова общаться с дочерью, надо помочь выгонять гадких карликов из золотоносных пещер. — Ты обезумел?! — леди ужаснулась. — Хочешь бросить свой народ на бессмысленную войну? — Бессмысленную? — снова обречённо вздохнул лорд. — В том, что я сказал, нет смысла? Супруга и дочери промолчали, лишь голос волн звучал по-прежнему чарующе и маняще, зазывая в ласковую тёмную глубину: «Разделил твою судьбу фарватер На две части: на вчера и завтра. Разделил твою судьбу надвое, Предпочтешь ли путь вперёд застою? В тёмном небе Вильварин мерцает: Это знак удачи и печали, На любовь и царство повенчает. Сделай шаг, и всё начнёшь сначала. Катится прибой Ночью колдовской, Шелестит волной Золотой. Катится прибой, Говорит с луной. С луной…» *** В дверях кузницы появился голый по пояс мужчина. Он был очень странным представителем народа Синдар, и, увидев мрачного эльфа с платиново-серебристыми волосами, чертами изуродованного ожогом лица пугающе похожего на альквалондского правителя, Тьелпе растерялся и не знал, какой вопрос задать первым. — Называй меня владыка Эол, — хохотнул мастер, сутулясь из-за низкого для него потолка наугримской кузницы. Выйдя в коридор к только прибывшим гостям Ногрода, эльф, полураздетый и перемазанный сажей, неожиданно тепло поздоровался с гномами, а на Нолдор бросил презрительный изучающий взгляд, словно в его мастерскую посмели без спроса залезть соседские дети. — Я бы испытал на тебе одно своё изобретение, — язвительно заявил Эол, пренебрежительно рассматривая Карнифинвэ, — даже несмотря на то, что ты не девочка. Юный сын Питьяфинвэ побагровел от злости, став почти под цвет своих волос. — Да знаешь ли ты, тёмный эльф, зачем я здесь?! — вскипел Нолдо, хватаясь за оружие. Тьелпе, Дуилино и наугрим ринулись предотвращать драку, верные химладского принца приготовились защищать своего господина, однако Эол ни капельки не смутился, оставаясь неподвижным и мерзко улыбаясь. — Если ты пришёл узнать секреты моего мастерства, чтобы потом наживаться на них, — тоном наставника произнёс брат альквалондского правителя, — учти, что сделав лишь три незаметных надреза на твоём тщедушном тельце, я навсегда лишу тебя способности шевелить руками и языком. — Да как ты смеешь мне угрожать! — начал вырываться Карнифинвэ, но держали его слишком многие, и попытки освободиться не увенчались успехом. — Ты мешаешь мне работать, — тоном выносящего приговор судьи, заявил Эол и скрылся за тяжёлой кованой дверью. — Да будь он проклят! — крикнул вслед юный Нолдо. — Его проклинали не раз и не два, задолго до твоего рождения, — отмахнулся чернобородый гном, успокаивающе хлопая сына Питьяфинвэ по плечу. — Как видишь, на него это не действует. Однако ты сказал занятную вещь, кхулум. Ты прибыл не просто в гости? Знаешь, парень, я нормально отношусь к твоему племени, принимаю у себя и готов делить не только эль, но и кузницу, однако мне надо знать, что привело в Ногрод юношу, кричащего про особые цели. — Он не собирался делать что-то плохое, — вышел вперёд Тьелпе, вспоминая, как приходилось постоянно повторять наугрим «Поймите меня правильно». — А я и не думаю о плохом! — расхохотался гном. — Ты меня понял неправильно! Куруфинвион поджал губы. — Этот малец, который длиннее меня вдвое, — продолжал ногродский мастер, — настоящий храбрец, да ещё и эзбад, так? — Я не лорд, я сын короля, — спокойнее сказал Карнифинвэ. — Ещё лучше! — обрадовался гном. — Мы, Кхазад, народ практичный: есть дело, есть ресурсы, будет и договор! Расскажи, юный тан, что за дело привело тебя в Ногрод. Переглянувшись с Дуилино, Тьелпе попросил рыжего мастера проводить их в выставочный зал, где можно полюбоваться новыми достижениями кузнецов и ювелиров, оружейников и изготовителей кованых скульптур и мебели. Снова выслушивать глупые речи родственника про узурпаторов, величие народа и честных правителей желания не было совершенно. *** — Видишь ли, какое дело, юный тан... — заговорщическим тоном произнёс чернобородый гном, когда вместе с Карнифинвэ устроился за столом в небольшом трактире около развилки торговых дорог. Через десять лиг пути соединялись с главным Гномьим Трактом, ведущим в земли эльфов, безопасным и удобным благодаря великому светлому нолдорану Карантиру, построившему вдоль торгового пути поселения и выставившему посты охраны на всём протяжении. — Все знают, что богатства много не бывает, все стремятся его получать бесконечно, — вдохновенно говорил гном. — Разве все? — сын Питьяфинвэ отхлебнул пенный напиток, осмотрелся. В трактире было около двух дюжин посетителей, из них трое эльфов, включая самого Карньо. Четверо ногродских мастеров пришли с жёнами, и женщины веселились значительно более шумно, чем мужчины. Радовало, что Эола здесь не было. — Послушай, — хохотнул чернобородый мастер, — каждый, кто говорил о том, что не хочет богатства, однажды находил достаточную гору золота, чтобы возжелать её. Ты просто пока не дорылся до той сокровищницы, что способна впечатлить тебя. — Не думаю, — содержимое кружки было горьковатым, однако приятным и хмелящим, но Карнифинвэ с радостью выпил бы что-нибудь приготовленное эльфами, пусть даже серыми. Юный Нолдо хотел одного: поговорить о том, что волновало лично его, однако отец научил, что сначала надо выслушать предложение, и лишь после предлагать самому. — А ты представь, кхулум, — чёрные глаза мастера загорелись алчным огнём, — огромные пещеры, полные сокровищ! Золото, серебро, алмазы и рубины! Изумруды и сапфиры! А самоцветы!.. Их столько, что можно легко прямо там, в нарогских пещерах выстроить город-дворец: один зал полностью золотой, второй — серебряный, третий — яшмовый, четвёртый — малахитовый, пятый — из жадеита… Я несколько дней могу перечислять! Кхулум, я сам смогу всё это сделать, как только наберу команду! И есть лишь одна проблема! — Пещеры заняты? — слишком скептически поинтересовался сын Питьяфинвэ. — А ты догадливый малый! — тяжёлая ладонь обрушилась на плечо эльфа. — Да. Заняты. Дело в том, что поганые карлики постоянно снова возвращаются. Мы хотели прогнать их, забрать сокровища и уйти, но недра оказались слишком богатыми, мы не можем их забросить! Нужно, чтобы кто-то поселился в тех пещерах, кто-то свой, друг, понимаешь? — Друг и военный союзник. — Конечно! Мы готовы платить этому другу за возможность добывать ценности в его пещерах, сами ему город отстроим, только пусть возьмёт на себя гадкое племя коротышек! Карнифинвэ ничего не ответил и не сказал о своих планах. Юный принц сухо поблагодарил мастера за гостеприимство и пошёл прочь из трактира, краем глаза заметив подозрительно внимательный взгляд одного из сидевших за большим столом эльфов. Сын Питьяфинвэ не сказал, что не станет осквернять свою благую цель грязным союзом с нечестными наугрим, ведь нельзя бороться за добро, совершая зло. Алчность не соратник для справедливости. *** К берегу прибило тело. Волны ласково омывали труп, и мокрые драгоценности, торчащие из широко раскрытого рта и порванной щеки роскошно блестели в лучах полуденного солнца. Ноэгит Нибин от всего сердца отыгрались на случайно попавшемся на пути одиноком и не совсем трезвом эльфе. Поваленный на землю, золотоискатель оказался забит до смерти озверевшими карликами, а после, когда тело перестало подавать признаки жизни, в окровавленный рот затолкали столько драгоценностей, сколько смогли засунуть, разорвав губы и щёки. Волна толкнула труп, качнула голову, и на песок упало золотое кольцо-змейка, усыпанное раскрашенными эмалью цветами. Изящное ожерелье заиграло радугой, провалившись сквозь синюшную рану, открывающую зубы, свисая изящными нитями, тонкими и витыми, словно лоза или льняная прядь, и на нём заблистал дивными красками крупный бриллиант. Ноэгит Нибин хотели, чтобы нашедшие тело задумались о том, до чего доводит жадность, однако, их ждало разочарование: попытки воззвать к голосу разума с помощью насилия оказались тщетными.