Свет проклятых звёзд

Ступая босиком по шелковистой траве, бросив бессмысленные попытки встретить ту, что не желает быть найденной и заключённой в объятия, эльф шёл среди зелёных и сиреневых деревьев к берегу ручья. Любящие солнечный свет растения постепенно вытесняли своих предшественников, даже несмотря на Завесу Мелиан, древние цветы почти утратили запахи, которые помнил Даэрон по годам юности. Всё менялось. Но к лучшему ли? Возможно, только точно не для менестреля. Каким увлечённым и любопытным был когда-то молодой эльф! Смелым, открытым новым знаниям! Счастливым и свободным. Отбросив с лица светло-пепельную прядь, Даэрон сдавил в кулаке рубашку на груди. Лутиэн ворвалась в жизнь менестреля сорвавшейся с неба звездой, вечно стремящейся обратно, но падающей снова и снова в объятия безнадёжно влюблённого поэта. Вспоминая себя прежнего, Даэрон в конце концов понял, что хочет вернуть способность жить без боли, думать о чём-то, кроме принцессы, ведь ей совершенно не нужна жертвенная любовь всего-лишь-подданного. Зачем мучить себя и докучать ей? Спустившись на песок, залюбовавшись искрящимися волнами целительного источника, Даэрон сбросил рубашку и, намочив ладони, прижал их к сердцу. Разумом понимая, что от любви исцеления нет, менестрель всё равно надеялся на чудо. Умывшись и отпив прохладной воды, эльф закатал штаны и пошёл вдоль берега, наслаждаясь ласковым прикосновением журчащего ручья. На сердце действительно стало легче, захотелось раствориться в целительных волнах, бежать вместе с ними в неведомые дали и однажды, когда Лутиэн подойдёт к ручью, подплыть к ней, омыть лицо и руки, напоить собой, стечь прозрачными каплями со щёк и подбородка на шею и грудь, лаская бархатистую белую кожу, исчезая на ней, растрачивая себя на нежность. — Я не могу перестать думать о Лутиэн, — прошептал Даэрон, смотря на искрящиеся волны. — Пожалуйста, родник, исцели мои раны. Из-за них я становлюсь слабым и никчёмным, превращаюсь в обузу для той, кого люблю! Снова отругав себя за то, что любая мысль сводится к дочери короля, менестрель наклонился к воде и ещё раз умыл лицо. Прикосновение капель было ласковым, успокаивающим, дарило надежду если не на исцеление, то хотя бы на облегчение изматывавшей тоски. Менестрель почувствовал, как сквозь раны в сердце струится музыка, но не причиняет боли, а лишь заставляет грустить о том, что Лутиэн всё равно не понравится сочинённая влюблённым глупцом песня. Может быть, хотя бы живая вода порадуется посвящённой ей музыке? Все звуки вокруг стихли, ветер замер, листья и трава не шевелились, словно приготовившись слушать. — Поёт день и ночь в сторонке родной Заветный родник лесной, — чуть слышно произнёс Даэрон, видя в отражении вместо себя любимое лицо. — И нет холодней, и нету вкусней воды даже в Арде всей. Я помню, в жаркий день июля Земля, ручьём звеня, Как будто ковш мне протянула, Чтоб напоить меня. Живи, родник, живи, Родник моей любви, Любви к земле одной, К земле навек родной. Вода родника — живая вода, Она, как любовь, чиста. Пусть струйка тонка, тонка и легка, С неё началась река. А мне всегда родник бессонный Слышен в любой дали, Словно звучит с глубин бездонных Голос родной Земли. Живи, родник, живи, Родник моей любви, Любви к земле одной, К земле навек родной. Волны ласково касались ног, сияли рассеянными лучами дневного светила. Ощущение времени пропало, одиночество перестало ранить, водя по живому трепещущему сердцу заточенным лезвием тоски. Целебная вода смешалась со слезами, и дышать стало легче.