Свет проклятых звёзд

Письмо прилетело на крыльях белоснежной голубки с пышным хвостом, которая, на удивление не стала жертвой ни одного крылатого шпиона Моргота или обыкновенного хищника. Этот факт заставил с уважением вспомнить про охотников, охранявших почтовые пути в лесах, и взглянуть на север с большей уверенностью, нежели мгновение назад. Стаи перелётных птиц кружили на фоне холодного серого неба и величавого алого знамени, химрингские башни, словно копья, грозили уплотнившимся облакам, приказывая расступиться. — Я поеду в осадный лагерь на рассвете, — сказал лорд Маэдрос сидевшим с ним за столом соратникам. Хеправион с радостной готовностью кивнул, наблюдая, как его командир ловко расправляет свёрнутое письмо пальцами левой руки. — Всегда готов принять на себя все обязанности, — приложил ладонь к груди Телперавион. — Майдрос, — обратился химрингский лорд к названному в его честь темноволосому эльфу, — ты едешь со мной, я подготовлю послания для наместника, и тогда ты сразу вернёшься в крепость. — Это правда, что на Ард-Гален дрожала земля? — задумчиво спросил Хеправион, обернувшись к северному окну. — Что за новое войско верховного нолдорана? Не пора ли отослать домой Варнондо? Как продвигается строительство Барад Эйтель? На эти вопросы нужны ответы? Маэдрос кивнул, перевёл взгляд по очереди на каждого присутствовавшего собрата. — Моргот давно не проявлял себя, — негромко, однако очень чётко произнёс химрингский лорд. — Мы ничего не знаем про него, зато ему прекрасно известно про нас всё или очень многое. Мы должны понимать, что бьёмся против одного из создателей Арды, и ничто не мешает Морготу спеть что-то, о чём мы не можем даже подумать. Однако, братья, это не причина сдаваться. Я не сдался, когда пал от ран, опутанный обжигающим бичом Балрога. Не сдался, когда меня избивали, резали и ломали, и даже когда Моргот применял против меня свою магию. Поверьте, это хуже любых пыток, но я не сдался. Вися на скале, я не молил врага о пощаде, и хотя единственным желанием было — скорее умереть, я не сдался. Когда Моргот задавал вопросы и предлагал принять его условия, в ответ он слышал только Клятву, что дали мы, сыны Феанаро, на тирионской площади. Это злило врага, заставляя яростнее нападать на меня, скованного по рукам и ногам, но я не сдавался, потому что моя слабость стала бы предательством по отношению к моему народу. И я знаю, что каждый из вас, каждый из тех, кто следует за мной, способен проявить такую же силу воли и проявит, если заставит жизнь. Никто из нас не сдастся врагу, даже оказавшись в плену. Я знаю. Напряжённый голос Феаноринга дрогнул, дыхание участилось. — В моём войске нет тех, в кого я не верю, — сжав кулак, продолжил речь Маэдрос. — Каждый воин — герой. Нынешний или будущий. Герой славный и великий. И если Моргот снова нападёт, — взгляд по-прежнему следил за реакцией собеседников, не обращаясь на север, — мы отобьём атаку. За нами — мирный прекрасный Белерианд, который не способен защитить себя сам. Никто не сказал про успешно защищавшего себя с помощью чар жены Тингола. И пусть подумал о короле-под-завесой каждый, воины Предела знали: нет смысла вспоминать о том, кто словно не считает себя частью Арды, отгородившись и от света, и от тьмы. — Мне необходимо переговорить с Телперавионом, — чуть тише произнёс Маэдрос. Как только зал опустел, Феаноринг ещё раз взглянул на послание, принесённое голубкой, бросил лист в камин и прямо посмотрел в глаза наместника: — Предложи Варнондо отправить жену и ребёнка в Хитлум. Знаю, он, скорее всего, откажется, однако мы обязаны дать понять Нолофинвэ, что наши дела касаются только непосредственных участников, но никак не их близких. Если дядя забыл, что он не орк, пусть вспомнит. Если полагает, будто Моргот сделал орком меня, пусть видит — это не так. — То, что Варнондо приехал с супругой и родил наследника, как раз и говорит о доверии к нам, — пожал плечами Телперавион. — Я бы не стал тащить семью в лапы врага. — Мы не знаем, что для приближённых Нолофиньо важнее: его благосклонность или жизнь близких. Вспомни Тэлери, оторно. Для них мнение Валар оказалось ценнее населения целого города. А что стоит всего две жизни? — Нолофиньо — не Вала, — криво усмехнулся наместник. — Но ценят его ничуть не меньше, — задумчиво отозвался Маэдрос. — Вероятно, что и больше. — Я поговорю с Варнондо, как только соберу для него гору документов на подпись, — с хитрой ухмылкой сказал Телпериавион, смотря, как в камине догорала бумага. Никто не узнал, что было в письме, и кто его прислал. *** Перо спешно металось по бумаге, Вирессэ чувствовала себя глупой девочкой, которая только учится писать, делая помарки практически в каждом слове, исправляя, переписывая и снова ошибаясь. Успокоиться не получалось. Да, о её приезде сообщили заранее, и семья мужа ждала новую родственницу, однако больше, чем саму эльфийку, ожидали новостей из Хитлума. Леди Галенлиндэ не отходила от Вирессэ ни на шаг, засыпая вопросами: ожидаются ли дети и когда, почему Карньо не приехал сам, а его письма в последнее время одинаковые и бессмысленные. Супруга химрингского посланника очень хотела поделиться захватывающим приключением, в которое превратилась дорога: за Вирессэ не было погони или длительной слежки — сопровождение, выделенное в Хитлуме, повернуло назад на дортонионской границе, где жену особо ценного гостя встретил отец. Пробыв с родителями только две ночи, Вирессэ поспешила в королевство Амбаруссар, чтобы именно оттуда отправить письма в Химринг. Ожидание, что из-за каждого куста подглядывают шпионы верховного нолдорана, даже не оправдавшееся, оказалось таким захватывающим, что Вирессэ, добравшись до родни супруга, сияла от счастья, чем очень порадовала и обоих владык, и особенно королеву. Поделиться эмоциями очень хотелось, но, к сожалению, было нельзя, поэтому пришлось придумать для новой родни складную легенду о себе, внезапной любви с Карнифинвэ и о честной политике Хитлума. Слова не должны были напугать семью мужа, и для никогда не имевшей дело с интригами эльфийки такая задача оказалась крайне сложной, поэтому Вирессэ решила говорить мало, не по делу и показывать себя наивной дурочкой, чтобы не пришлось отвечать на вопросы по темам, о которых Карнифинвэ запретил упоминать при родителях. Как ни странно, спектакль пришёлся по вкусу и нолдорану Питьяфинвэ, и его брату, и даже юной сестре Карньо, для которой самым интересным было узнать, можно ли тоже поехать в Хитлум ради поисков красивого жениха с собственным дворцом. Когда оказалось, что нет, дева потеряла интерес к гостье и занялась своими делами. Однако королева Галенлиндэ что-то почувствовала. *** За окном кружилась необычно ранняя метель, сквозь прозрачные облака по-прежнему проглядывало солнце, и оттого становилось теплее, пусть и только на сердце. Вирессэ сидела в отведённых для неё покоях, не замечая окружающей обстановки, отчаянно пытаясь справиться с непослушным пером и чернилами, особенно невидимыми, заранее ужасаясь, сколько ошибок наделала, не имея возможности перечитать путаные послания. Для Карнифинвэ было самым главным передать лорду Маэдросу, что посланник из Хитлума не уедет, продолжит делать всё возможное и найдёт способ исправить положение и свою чудовищную оплошность, а Вирессэ от себя добавила слёзную просьбу защитить супруга, заверив, что готова помогать любыми средствами, лишь бы Карнифинвэ ничто не угрожало. «Пожалуйста, умоляю, лорд Маэдрос…» — Мой сын всегда был бунтарём, — прозвучали с порога слова леди Галенлиндэ, бесшумно вошедшей к невестке. — Знаешь, милая, — королева плавно подошла к столу, не глядя на разбросанные бумаги, плавно опустилась на стул, с улыбкой взглянула на пронизанную солнцем метель, — даже в утробе этот мальчик заставлял свою маму бросаться на подвиги и защищать свою землю от узурпатора. Теперь твоя очередь, да? — Карньо не заставляет меня, — испуганно ответила Вирессэ, складывая письма стопкой. — Он сам всё делает, что нужно. Я приехала познакомиться просто… — Мать не обмануть, — печально улыбнулась Галенлиндэ, — я знаю — мой сын всё-таки попал в беду. Это должно было рано или поздно случиться, он так долго искал проблемы… Скажи честно, Вирессэ, чем мы можем ему помочь? — Письмами, — сдалась юная эльфийка, — понимаешь, матушка, Карньо… Он… Мы с ним сбежали. Я бросила жениха — дортонионского лорда, сына владыки Ангарато, а его мать стала в отместку распускать слухи, будто Карньо хочет поднять бунт против верховного нолдорана. — Это не слухи, — вздохнула королева, — мой сын этого всегда хотел. Отец научил его, что узурпатор отнял у нас земли, власть, опозорил память родоначальника, корону нолдорана, а теперь распускает грязные сплетни про потомков Феанора… И наш мальчик бросился в бой, как только вырос. Скажи, — Галенлиндэ побледнела, — он оказался в тюрьме? — Нет, — испуганно округлила глаза Вирессэ, — во дворце! Просто под пристальным надзором. И не может отправлять и получать письма, если их не читает верховный… узурпатор. — Попробуем что-нибудь придумать, — пообещала королева. — А ты молодец, что не побоялась последовать зову сердца. Это очень достойно, милая. Знай, ты можешь рассчитывать на мою помощь, и никто не узнает об этом. Вместе мы сделаем для Карньо больше, чем по отдельности. — Да, — чуть не заплакала супруга бунтаря, — спасибо! Спасибо, матушка! Сквозь пронизанную солнечным золотом метель на север полетели птицы, среди которых сверкала белоснежным оперением пышнохвостая голубка. *** — Я хочу уехать ненадолго, а когда вернусь, наше королевство станет иным. Тэлуфинвэ посмотрел в глаза брата-близнеца, и Питьяфинвэ почувствовал пробежавший по спине холод. — Что случилось, Последыш? — попытался пошутить старший над младшим, однако веселее не стало. — Я поеду в Лосгар, — взгляд Тэлуфинвэ на миг замер, словно остекленев, а потом устремился на запад. — Да, не стану ждать весны. Да, это бессмысленно, Амбарусса. — Но ты всё равно зачем-то должен туда съездить. — Да. Братья, когда-то абсолютно одинаковые внешностью, повадками и манерой говорить, сейчас выглядели совершенно разными: яркий, уверенный в себе Питьяфинвэ, блиставший драгоценностями и лоснящимися тканями, казался противоположностью мрачного осунувшегося Тэлуфинвэ, одетого, словно в разведку. Амбаруссар вышли в заснеженный сад, где не пели птицы, зато веселились горожане, строя крепости и скульптуры изо льда, причудливо раскрашивая их и заполняя по-зимнему молчаливую улицу музыкой, под которую хотелось закружиться в танце. — Когда Артафиндэ прислал нам смертных, — заговорил после долгого молчания Тэлуфинвэ, — я сначала не придал этому особого значения, как и ты, Амбарусса-малявка. Но потом стал размышлять и понял, что хотел бы обсудить появление Младших в нашей жизни с Иримэль. Я знаю, что ты сейчас думаешь. Да, моей Иримэль нет в Лосгаре, да, беседовать с ней либо невозможно нигде, либо получится в любой точке Арды, потому что близкие навек остаются в наших сердцах. Но я чувствую, что должен поехать в Лосгар. А прежде чем отправлюсь, хочу, чтобы ты знал: я полностью пересмотрел свою жизнь и планы на будущее. Питьяфинвэ поправил мех капюшона и воротника, тронул драгоценную брошь в виде звезды. — Надеюсь, поездка не затянется, — голос старшего близнеца выдал эмоции, которые очень хотелось скрыть. — Да, не стану терять время, — кивнул младший. — А сейчас, выслушай, Амбарусса. Мимо, смеясь, пробежала девочка, поправляя на голове расшитый шерстяной шарф. Бело-серебристые волосы растрепались, малышка убрала прядки с лица и, уворачиваясь от снежков, летевших со всех сторон, бросилась прятаться за прозрачной скульптурой воина, похожего на призрака. — Мне не нужен титул нолдорана, — загробным голосом произнёс Тэлуфинвэ, — потому что мне даже некому его передать, если я погибну. Править нашими землями будешь ты, Малявка, а я займусь нашей новой армией. И знаешь, когда мы отвоюем Сильмарили, я не стану претендовать на них. Меня постоянно гложет воспоминание о том, как я отрёкся от семьи, от отца, его имени и своего народа. Я помню решение Нельо, но ведь он больше не король и не указ для меня. Может быть, единственный, кто в нашей семье достоин Сильмарилей — это твой сын, Амбарусса. А мой удел отныне — безопасность наших границ. Питьяфинвэ не ответил. Грустные мысли заставляли ненавидеть звучавшую весёлую музыку, старший из близнецов, опустив глаза, молча кивал, хотя младший давно ничего не говорил. «Снова порознь? — протест в душе Питьяфинвэ набирал силу. — Но ведь мы мечтали править вместе!» — Мы — Амбаруссар, — гордо вскинул голову старший близнец. — Двое, как один. — Разделив обязанности, мы станем сильнее, — впервые за вечность улыбнулся Тэльво, и брат радостно хлопнул его по плечу. — Мы — Амбаруссар. И наша сила всегда вдвое больше, чем у любого другого королевства. *** Эльфийка вошла в наскоро поставленный разукрашенный шатёр, и запах крепкого вина ударил в нос. Сестра полулежала на шкурах, одна из которых сохранилась ещё с Валинора, хотя и выглядела потрёпанной — рыжеватый мех давно выцвел, став бледно-жёлтым, а чёрно-белые пятна перестали казаться контрастными. Отпив из внушительной и почти опустевшей бутыли терпкий хмель, Улыбка, подняв растрёпанную голову и поправив упавшее с плеча платье, с подозрением посмотрела на сестру. — Я не уверена, что идея ехать выступать рядом с военным лагерем, где собрались эти дикари, удачная, — остановилась у выхода Слеза, медленно стягивая перчатки, сомневаясь, что хочет оставаться с пьяной девой. — Ты вечно не уверена, — хрипловато отозвалась Улыбка, взявшись за нож и покрутив перед лицом. — Всегда всё решаю я. А ты трусишка, оттого и посредственна. Твоя музыка скучна, сестричка. Талант должен быть дорого обрамлён роскошной рамой храбрости. Если боишься, значит, никогда не запомнишься. Не поняла до сих пор? Куда ты ходила? — Хотела посмотреть на нашу новую публику, — напряглась Слеза. — И решила, что не хочу петь для них. Здесь полно знахарей и травниц, заезжают торговцы, есть воины-эльфы. Им и буду посвящать музыку. — Дура, — глаза Улыбки сверкнули, как сталь её ножа, — смертные никогда не видели и не слышали ничего лучше, чем наши песни, даже если мы начнём выступать без подготовки. Они будут отдавать нам всё, что имеют, понимаешь? — Они так смотрят, что после встречи с ними хочется мыться! Пьяная эльфийка не ответила, задумалась. — Когда солирую я, главная ты, потому что Улыбка сквозь Слёзы — это всё равно плач, — заговорила она после паузы, сменив тему. — Когда солируешь ты, главная я, ведь Слёзы от Радости — веселье. Это как-то странно и неправильно, не находишь? — И к чему это? — Да так, мысли просто. Тебя, значит, смущает похоть. Напрасно. Нас никто не даст в обиду, а вызывать желание — это ведь тоже искусство. Нож снова повернулся в руке, Улыбка допила вино, встала и, полураздетая, согретая вином, выглянула из шатра, не ощущая холода. Чёрные волосы припорошил снег, лунный свет отразился в помутневших глазах. — Не смей писать дяде, ясно? — вдруг напала на сестру певица, угрожающе демонстрируя заточенное лезвие. — Если Аклариквет не смог защитить нас в Хитлуме, значит, мы справимся без его подачек. Я пока не придумала, кому подарить арфу-лебедя, но у нас она не останется. — Я бы не стала писать, не сказав тебе, — Слеза сняла тёплую одежду, устроилась у камина, нарочно игнорируя нападки, понимая — это из-за хмеля. — Если узнаю, что ты предала нас, — Улыбка поцеловала кончик ножа, — я сделаю тебя более похожей на Маэдроса, добавив шрамов на лице. — Что? — сестра сжала кулаки. — Как ты смеешь мне угрожать? Проспись! Умойся снегом и ложись в постель! — Нет. Пьяная эльфийка вышла из шатра в одном платье, послышался весёлый визг — видимо, прыгнула в сугроб, а через мгновение вернулась, искрясь звёздочками, которые быстро таяли, делая тело мокрым. — Не смей писать дяде, — повторила Улыбка. Слеза со вздохом покачала головой, и вдруг из неприятных мыслей вырвал звон бьющегося стекла. — Бери арфу! — приказала, стоя среди прозрачных осколков певица. — Играй то, что я сейчас напою. Сделай это музыкой. Голос эльфийки зазвучал немного фальшиво, однако задумка оказалась понятной, и струны чарующе зазвенели. — Нет! — выбирая из стёкол самые крупные и ровные, крикнула Улыбка. — Нужно больше страсти! Вспомни, как на тебя смотрели смертные! Ненавидь их, презирай и играй. Да! Вот так. Умница! На пол капнула кровь, однако деве было безразлично: хмель и вдохновение напрочь оторвали от реальности. Продолжая напевать, делая это всё чётче, Улыбка достала из мешка с реквизитом венец из гибкой проволоки, вплела в него окровавленные стёкла: одно большое и два поменьше. Сбросив платье и накинув на голое тело чёрную шубу из соболя, натянув высокие сапоги и украсив себя кроваво-стеклянной короной, певица рассмеялась. — Я — Моргот Бауглир! — заявила дева, выдыхая терпкий запах вина. — А ты будешь… Не знаю, надевай свой красный парик, изобразишь какого-нибудь моего пламенного раба. Балрога или злого Майя. — Раздеваться я не стану, — твёрдо заявила Слеза. — Трусиха, — зло бросила Улыбка. — Играй. Пойдём танцевать! Думаю, здесь не стоит петь про родню короля, а про врага — почему нет? В лагере давно объявили отбой, однако многие всё равно не спали, и это были в основном не караульные, а те будущие защитники Белерианда, что хотели особого внимания знахарок или просто не понимали, зачем надо слушать командиров, которые даже не изгоняют за провинности из племени. Эльфы, которым владыка Тэлуфинвэ поручил обучать Фирьяр, пока не поняли, как общаться со взрослыми мужчинами, ведущими себя, словно дети малые, поэтому в основном наблюдали и ждали, когда те сами поймут: если не лечь спать вовремя, утром будет трудно проснуться. Однако время шло, а выводы не делались. Редко кто оказывался способен к построению логических цепочек даже из двух звеньев, но дело было не столько в неспособности, сколько в нежелании поступаться сиюминутными прихотями без угрозы серьёзного наказания. Так или иначе, лагерь почти не спал. Около стоявшего в отдалении пёстрого шатра вспыхнул высокий костёр. Две эльфийки закружились в танце под пропитанную страстью музыку, смазанное светящейся краской стекло в короне сияло во тьме ночи. — Где твой кинжал? — запела, обращаясь к сестре, Улыбка. — Вот моя грудь. Мне по-другому уже не уснуть. А ночь так длинна, и тень не видна. По пути сорвавшихся звёзд идём ты и я. Где твой кинжал? Вот моё сердце. Мне после всего никуда уже не деться. А ночь так длинна, и твоя тень не видна. А ночь так светла, и твоя тень не видна. Ночь уводила дорогой во мгле, И жизнь коротка, и луна в огне. Холодом веет от забытых домов, А мы уходим в сторону пустынных холмов, Где ночь так длинна, и твоя тень не видна, Где ночь так светла, и твоя тень не видна. Ночь уводила дорогой во мгле, Жизнь была коротка, и луна в огне. Танец вдвоём на пустыре, И ночь так длинна, и луна в огне! Ночь пройдёт, вьюгой рассвет дымку сметая, В пустыне подлунной растает. Слеза играла и танцевала, а сама надеялась лишь на то, что воины-эльфы защитят от похотливых смертных её и сестру. Никакой иной награды за музыку уже не хотелось.