Свет проклятых звёзд

— Синее-синее небо, Скоро взойти мне на борт. Ждёт с нетерпением ветра Белый корабль среди вод. Ты мне шепни: «До свиданья!» И не о чём не горюй, Лучше всех слов на прощанье Нежно меня поцелуй. Ну вот и всё, надо спешить туда, Где завтра ждут светлые города. Надо спешить, чтобы однажды Мной позабылась беда. Заунывная песня нередко заполняла знахарский домик, и Линдиэль практически перестала её замечать. Зато всё чаще вспоминалась насмешка жены брата, высказанная о безответной влюблённости юной леди: «Когда слишком долго хочешь невозможного, однажды чудо случается, только желанное перестаёт быть нужным». Линдиэль сердилась, а сейчас сама думала точно так же о жившей одними лишь мыслями об отъезде в Валинор Митриэль. Головой понимая, что с травницей случилось страшное, и она не может прийти в себя, сердцем дочь лорда Новэ была не в состоянии принять и оправдать поведение подруги: лекари не должны жить своими проблемами, забывая о выбранном призвании! Как можно постоянно думать о себе и тосковать о неизвестно когда грядущем будущем, если вокруг столько нуждающихся в помощи?! Сортируя травы для дальнейшего приготовления эликсиров, Линдиэль вдруг услышала, как песня прекратилась, и занятая смешиванием мази для обработки бинтов и пелёнок Митриэль вдруг хрипло недобро рассмеялась. Похоже, кто-то из пришедших за лечением смертных снова показался ей ничтожеством. — Скажи ей, что нечего ноги раздвигать перед каждым встречным с членом, — это было адресовано Зеленоглазке, внимательно слушавшей несвязное мычание молодой девушки, разумеется, знавшей основы эльфийской речи — слова: «Нолофинвэ», «Айя Астальдо», «Хитлум» и «Моргот». Однако сейчас этот набор имён был бессилен, чтобы объяснить эльфийке, почему едва зародившееся во чреве дитя нужно убить. Проигнорировав неприятное высказывание Митриэль, колдунья взяла листок и стала рисовать пришедшую к ней беременную молодуху сначала с животом, потом — с младенцем на руках, далее — с малышом, только встающим на ножки, после — с мальчиком, а крайняя картинка изображала старушку и высокого прекрасного мужчину. — Будущее, — показала цепочку событий Зеленоглазка. — Твоё, — перо указало сначала на слишком молодую маму, потом — на живот, — и его. Ваше. Вместе. Девушка попыталась что-то лепетать, повторяя: «Мама», «Вон», «Бить», «Нет мужа», однако всё чаще опускала глаза на листок с картинками. — Нет, — покачала головой Зеленоглазка, — здесь тебя защитят эльфы. Нолофинвэ защитит. Нолофинвэ. Мы поможем. Заулыбавшись, будущая мама, одетая и причёсанная не слишком аккуратно и опрятно, согласно закивала, бросилась обнимать и целовать колдунью. — Как тебя зовут? — спросила эльфийка, погладив недавно мытые светло-русые волосы. — Сю-сю, — после долгого раздумья отозвалась смертная. — Да. Проводив её до двери и сказав приходить чаще, Зеленоглазка вздохнула: — Пока вы обе отсутствовали, собирая в пролеске корешки, опять приходил тот писающийся. И знаете, что? Он был не один! Вместе с ним пришёл приятель с той же проблемой. Я дала им обоим примочки, но, подруги, я вижу: мы что-то не то делаем. — Не мы, — хмыкнула Митриэль, — а они. Если немного подумать, сам собой сделается вывод: мы лечим, они снова чем-то заражаются. Я думаю: этому поколению уже не помочь, потому что они никогда не научатся нормально говорить и объяснять, что случилось, а не зная, с чем бороться, победить невозможно. Возразить было нечего, ощущение безысходности и собственной беспомощности заставило Линдиэль злиться — снова на пути препятствия, которые нельзя преодолеть! Да сколько можно?! А если получится разобраться с отдельно взятой хворью отдельно взятого смертного — заметит ли это Астальдо? Важно ли это будет для него? Размышления прервала приближавшаяся ругань в коридоре на три голоса: два мужских, один из которых был очень хорошо знаком, и женский — крайне жалобный. — А ну цыц! — Сам цыц! — Фу таким быть! Фу! — Цыц, сказал! Митриэль хищно улыбнулась и, не дожидаясь, когда троица зайдёт, сама открыла перед ними дверь: — Пока не научитесь говорить — не приходите! Женщина со страдальческим видом прижала руку к низу живота и простонала: — Бо-ольно-о! — И мы, — указал вниз знакомый смертный, — опять. — Я не знаю, что делать, — схватилась за голову Зеленоглазка. — Их уже трое! — Зато я знаю, — валинорская знахарка вышла в коридор, всё-таки впустив несчастных в дверь и позвала стражей: — Заприте этих троих вместе где-нибудь. И никого к ним не пускайте! Никуда их не выпускайте! Иначе скоро у нас всё войско будет выть при испражнении. Линдиэль и колдунья переглянулись: поступок Митриэль, возможно, был правильным, но выглядел слишком жестоко. — А вы двое, — знахарка, зло сверкая глазами из-под вуали, посмотрела на подруг, — идите и проверьте, все ли здоровы в поселении. Если ещё таких найдёте, уводите от сородичей. Возьмите воинов для этого. И нечего жалеть этих хворых! Из-за них остальные передохнут. Дочь лорда Новэ подумала, что совсем не для этого ехала в Барад Эйтель, однако, похоже, настал новый этап преодолений на пути к мечте. Если спасти одну жизнь, возможно, Астальдо этого не заметит, но если всё поселение… Мысль воодушевила, и эльфийка начала собираться в путь. Главное, не дрогнуть. *** Находившееся за пределами достроенной части крепости поселение Фирьяр напоминало муравейник: туда-сюда сновали взрослые и дети, вроде бы занятые чем-то, но, если приглядеться, становилось понятно — большинство лишь делали вид, будто работали, — эльфы ведь заставляли учиться возводить нормальные дома и прокладывать дороги! Однако стоило контролю ослабнуть, дело тут же останавливалось. Было видно: некоторые Нолдор уже на пределе терпения. Линдиэль осталась ждать вместе со стражей, а Зеленоглазка отправилась объяснять еле сдерживавшим брань строителям-эльфам, что необходимо на время прервать работу, чтобы знахари могли осмотреть селян и проверить, все ли здоровы. И тут случилось странное: как только Младшие поняли, что от них хотят, все, кто смогли, попрятались по домам и заперли двери. — Не вламываться же к ним, — рассмеялась колдунья, подозвав Линдиэль и стражу. — Только представьте это: мы, все такие дивные, светлые, прекрасные вышибаем дверь домишки, врываемся и призываем: «А ну сняли штаны и задрали юбки! Нам посмотреть надо!» Дочь Новэ Корабела захохотала, воины присоединились к веселью. — Не волнуйтесь, — отмахнулся один из архитекторов, — я знаю к ним подход. — Скажешь, что осмотр порадует Нолофинвэ? — подмигнула Зеленоглазка. — Есть способ лучше, — загадочно улыбнулся эльф. — Понимаешь, целительница, смертные только кажутся непроходимыми тупицами. Но это обманчивое впечатление! Да, они многого не умеют и не знают, однако хитрости и приспособляемости им не занимать. Я наблюдаю за Фирьяр и могу утверждать с полной уверенностью — они не почитают верховного нолдорана, которого даже не видели никогда, поэтому, возможно, совсем не понимают, что это за существо диковинное. Однако смертные замечают, что для нас король Нолофинвэ — нечто великое и ценное, поэтому, чтобы нравиться нам, Младшие охотно восхваляют нашего владыку. — И что это меняет? — пытаясь понять логику рассуждения, поинтересовалась Линдиэль. — Чем это поможет нам? — Ничем, — развёл руками архитектор. — Но именем верховного нолдорана приказывать смертным мы не станем. Я просто пообещаю каждому, кто поможет быстрее всех проверить, целый день отдыха от работы. А особо усердным — два. — Гениально! — хлопнула в ладоши колдунья. — Теперь мы точно справимся быстро. Наблюдать, как строители-Нолдор убеждают смертных отпереть двери, было очень смешно, и даже мрачные мысли о будущем заболевших отступили и перестали о себе напоминать. *** — Мама! — маленький мальчик с совершенно белыми волосами выбежал из дома вслед за больной женщиной, сальным взглядом рассматривавшей эльфов. — Мама! Ребёнка попыталась догнать старуха, причитая и охая, однако это удалось далеко не сразу, и малыш успел вцепиться в подол платья Линдиэль, посмотреть снизу вверх большими умоляющими глазами: — Мама! Дочь лорда Новэ ощутила пробирающий до костей холод. — Отдайте маму! — очень чётко произнёс мальчик, и мир Линдиэль рухнул. Пока старушка, славя Нолофинвэ, кланяясь знахарям, ругаясь в сторону больной женщины словами: «Ядина» и «Юха» и картаво извиняясь, забирала ребёнка обратно в дом, эльфийская леди не могла найти в себе силы даже пошевелиться. Осознание, что ребёнок любит свою мать, какой бы она ни была, лишило опоры под ногами, заставило снова, с особой силой почувствовать себя ненужной, одинокой и бесполезной: ни мужа, ни детей, ни какого-то конкретного дела… Одни метания и бессмысленная погоня за мечтой. Именно сейчас пришло понимание, что ни одно начинание не было доведено хоть до какого-то значимого успеха и неизменно заканчивалось провалом, потому что каждый раз путь сворачивал к слишком высокому пьедесталу, на котором восседал Астальдо. — Не волнуйтесь, — голос Зеленоглазки, усиленный и изменённый чарами, прозвучал со всех сторон, — ваших близких забрали не надолго. Мы их вылечим. А если не забрать, вы все заболеете! Эльфийки переглянулись, наблюдая, как в повозку грузили хворых, которых, к счастью, оказалось совсем немного — только пятеро, однако, вероятно, у кого-то пока просто не проявились признаки заразы. Перед глазами до сих пор вставали крайне неприглядные картины осмотра и реакции смертных на необходимость оголиться. Большинство мужчин начинали откровенно кокетничать и хвастаться, словно орган между ног был неким особым достоянием, заслугой или наградой за великие труды. Ужасно, когда гордиться больше нечем! «Этому поколению уже не помочь!» — слова Митриэль звучали в голове страшным приговором. Неужели она права? — Нет, не надо, — колдунья всё поняла по взгляду леди, — не говори этого. — Но от моего молчания ничто не изменится, — напряжённо сказала Линдиэль, — мы должны заранее решить, что делать, когда станет ясно, что наши подопечные умирают, а мы ничем не можем им помочь. — На всё воля Рока, — с неприязнью проговорила Зеленоглазка. — Я уже устала их жалеть. — Ты когда-нибудь любила? — неожиданно спросила дочь лорда Новэ, наблюдая, как мать беловолосого малыша уселась между двух мужчин и, обнимая обоих, начала похабно смеяться. — Понимаешь… — колдунья задумалась: как сказать леди правду, при этом не выдав своё постыдное прошлое? — Однажды я выбрала ремесло и посвящала ему всё свободное от… выживания время. И мне нравилось делать успехи, а мужчина… Видимо, я никогда не влюблялась по-настоящему, чтобы некий эльф стал для меня важнее, чем возможность увидеть результаты действия своего очередного рецепта. — Расскажи о каком-нибудь успехе, пожалуйста. — Это не так интересно, — загрустила и рассмеялась одновременно колдунья, — а вот о том, как однажды дева хотела приворожить юношу, а в итоге сделала из него дурачка, поведать могу. — А почему так вышло? — каким-то неживым голосом спросила Линдиэль. — Потому что не было другого выхода, — то ли пошутила, то ли нет Зеленоглазка. — Но мама рассказывала, что юные эльфийки нередко применяют чары, чтобы привлечь мужчин. И это не вредит, но и не имеет долгосрочного эффекта. Эльф просто пьянеет, а потом трезвеет. — Да, — кивнула Зеленоглазка, внимательно наблюдая за удалявшейся повозкой, в которой уже начались горячие споры, вот-вот готовые перейти в драку. — Но такое безобидное кокетство обычно не требуется от меня. Задурманить разум мужчины не столь сложно, как кажется, но с одним лишь условием — ты должна ему нравиться. Потом он, скорее всего, поймёт, что его приворожили, однако простит эту шалость любимой. Но представь, какой шок будет у эльфа, который не желал знать и видеть рядом деву, а она его лишила разума, уложила в свою постель и заставила взять её в жёны! Он придёт в себя и поймёт, что практически не помнит этого, а чувств, разумеется, не пробудилось, кроме ненависти, пожалуй. Поэтому нелюбимые женщины порой готовы уничтожить личность того, кого хотят видеть рядом. Зеленоглазка ощутила знакомое вмешательство в разум, поняла, что заметила это не вовремя — слишком поздно, и теперь не может сопротивляться. Речь продолжалась, будто против её воли: — Я могу сделать любого мужчину покорным женщине, даже если раньше они никогда не встречались. Это не так сложно, как можно подумать. «Сделай это для своего господина и учителя, — прозвучал в голове знакомый голосок, — раз не хочешь показывать дороги». — Можно добиться любой степени почитания и восхищения. Женщина способна стать для привороженного дороже и прекраснее всех Айнур, вместе взятых. На веки вечные. Линдиэль слышала о таком не раз, а теперь сама не знала, зачем поддержала разговор. Видимо, было желание отвлечься хоть на что-то и не вспоминать мальчика, умоляюще смотревшего на неё и просившего вернуть маму. Сможет ли ребёнок понять и простить мудрых великих эльфов за то, что они лишили его семьи? Колдунья вдруг стукнула себя по лбу, фальшиво заулыбалась и подмигнула леди: — Забудь всё, о чём мы сейчас говорили. Нам надо постараться вернуть тех смертных в семьи, об этом и надо размышлять. А разные любовные дела — просто баловство. *** Письмо, украшенное засушенными цветами, с лёгким шуршанием легло на стол, и Аклариквет сразу же отодвинул исписанные листы с идеями будущих песен. «Пожалуйста, скажи, что я могу приехать к тебе в гости!» — послание от подруги начиналось с отчаянной просьбы, которая и раньше проскакивала в тексте, но сейчас звучала главной темой всего сказанного. Менестрель задумался: наверное, нет ничего плохого в личной встрече, но вдруг поймал себя на мысли, что боится ослабить контроль за ситуацией. Понимание ужаснуло: это что? Жажда хоть какой-то власти? Безумное стремление уследить за каждым шагом каждого помощника и ученика?! Когда простой влюблённый певец, боявшийся поднять глаза на высокородных, избранных Валар аманэльдар, превратился в тирана? «Приезжай», — написала немеющая рука, готовая зачеркнуть тысячей линий ненавистное слово. Пытаясь отвлечься от жуткого осознания собственной перемены, попыткок цепляться за себя прежнего, который вовсе не был лучше, чем нынешний, просто казался привычнее, Аклариквет стал читать письмо, честно стараясь проникнуться и посочувствовать сказанному совсем не чужой эльфийкой, не просто инструментом слежки и исполнения замысла, рождённого приказом верховного нолдорана, а Личностью. Подругой. Той, с кем можно просто поговорить. «Девушка сказала, что её зовут Сю-сю, — писала Лайхениэ, — она забеременела от кого-то, хотела убить дитя во чреве. Я отговорила её, попросила приходить чаще, рассказывать, как дела. Но скоро её за волосы притащила мать, требуя от нас лекарство от ребёнка. Мне пришлось звать караульных, чтобы защитить Сю-сю. Попытки выяснить, кто отец малыша, ничего не дали, мужчина так и не появился. Несчастную девушку выгнали из дома, и она стала жить у нас. Сначала я хотела снова поговорить с её семьёй, но поняла — это бесполезно. Представляешь, родители Сю-сю готовы были довести собственную дочь до самоубийства! Митриэль на это сказала, что надо учить детей грамоте, а взрослых оставить в покое и дать дожить свой век, но я не могу рассуждать подобным образом. Риньо, ты ведь любого способен убедить в чём угодно! Придумай, как обучить старшие поколения чему-то большему, чем слово «Нолофинвэ»! Я знаю, что ты не можешь приехать в Барад Эйтель сам, поэтому позволь мне повидаться с тобой. Я, видевшая всё своими глазами, смогу помочь направить твой талант в нужное русло. А теперь прости, но я поплачусь у тебя на груди. Сю-сю, которую я так усердно отговаривала убивать дитя, защищала от матери, отца и помогала с жильём, умерла родами, и ребёнок тоже не выжил. Прости за подробности, я просто не могу не поделиться, потому что никогда раньше не видела, чтобы дитя не смогло выйти из лона матери, несмотря ни на какие усилия. И я не знаю, как мне теперь быть: убивать нерождённых я не смогу, понимаешь? Но обрекать женщин на страшную мучительную бессмысленную смерть — это совсем не то, что должны делать знахари». Внутренне содрогнувшись, Аклариквет провёл пальцами по бумаге, словно погладив руку, написавшую текст. В этой истории было слишком много причин для того, чтобы схватиться за кипы листов и начать составлять обучающие книги для смертных, чтобы те могли лечить себя сами и самостоятельно решать, что делать со своими младенцами, не обращаясь за помощью к эльфийкам, которым никогда не понять, как ребёнок может быть нежеланным. «Это настоящая большая беда! — было сказано на следующей странице. — Фирьяр не могут объяснить, что с ними не так, после чего появились боли, жар, тошнота, или спящий просто не проснулся. Они зовут нас и ставят перед фактом: вот этому нужна помощь. Риньо, я не спорю: любовь к королю и знание его имени — это очень хорошо. Это прекрасно и замечательно. Но это чудовищно мало для нормальной жизни. Прошу, Риньо, хоть на миг забудь, для чего ты начинал обучать Младших и просто подумай о них. Услышь меня и пойми: что мы, мудрые и бессмертные, дадим Фирьяр, с тем им и жить». Аклариквет встал из-за стола, взглянул на веселящийся на площади народ. Песни пелись правильные, исполнялись без насмешки. Хорошо. Всё под контролем. Посмотрев на одно только слово на огромном листе бумаги, менестрель понял, что больше сказать ему нечего, да и Лайхениэ не ждёт ничего другого. Подруге нужно именно это одно слово, и скоро она его прочитает.