Не время

      В квартире Александра светло — теплое солнце проникает сквозь высокие окна, оранжевой вуалью укрывает всё, до чего может дотянуться. Финн жмурится — сейчас, после дороги, он не остыл, но несколько смущён: в голову лезут посторонние мысли, хотя ему сейчас совсем не до них.       И вообще не до чего другого. — Я пойду в душ первым. — Он оборачивается, ища Александра. — Если ты не против.       Альфа стоит в двух шагах от него, не произнося ни слова — Финн чувствует, как тяжело ему совладать с собой, как непросто кивнуть в ответ вместо того, чтобы наброситься. Финн и сам не уверен, зачем выгадывает эти пять или десять минут, но пусть они останутся вместе с ним.       Только бы не встали между ними.       Стекло в ванной запотевает почти моментально — Финн любит горячий, почти обжигающий душ, и чертит на матовой глади узоры, призванные обозначить неизвестное. Он рисовал их с детства, но никогда не понимал значения — просто брал из головы, почему-то считая волшебными и красивыми. Странно, но рисуя их, он думает об Александре — о том, как он ждёт, как мечется, как делает это ради него. Прочь летит одежда и Финн встаёт под чистый огонь воды, тихо выдыхая — теперь ему и этого мало.       Значит, готов.       Он не ослабляет напор, ступая босыми ступнями на камни — от мокрых следов веет паром. Открыть дверь, слушая щелчок замка, который при желании не остановил бы никого, и увидеть его — почти обнаженного, горячего, с зрачками, почти затопившими радужку.       Своего альфу. — Пойдём. — Финн берёт его ладонь, кладёт на свою скулу, ластясь. — Со мной.       Он даже не уверен — говорит это или шепчет, но Александр покорно идёт след в след. Финн отступает, а он теснит, пожирая его глазами — скользит по ключицам, впалому животу, между бедёр, касаясь без контакта. Ладони слабо дрожат, когда Финн стягивает с него футболку — пытается, потому что Александр рвёт, отшвыривает прочь, и уже ничего не остается между ними.       Как же он изголодался.       Спину обжигает мокрым, прохладным — Финн прижат к стеклу, но не может оторвать от Александра взгляда. Тот склоняется так медленно, что само время будто застывает между ними — тянется, течёт, и вдруг взрывается на тысячи осколков. Они вонзаются в губы, спину, ягодицы — но причиняют не боль, а удовольствие, плавясь во взаимном жаре. Финн уже знает вкус губ альфы, его горячность и напор, но впервые испытывает его вот так — без ограничений и преград. — Александр…       Он уже на руках — альфа подхватывает его под бёдра, поднимает, кусая за шею. Финн стонет гортанно, с трудом глотая вязкий воздух: жарко, невозможно жарко, и нельзя не почувствовать влагу, сочащуюся между бедёр. Надо же — совсем не страшно, когда тонкие пальцы мягко давят, дразнят, когда перед глазами всё плывёт от полноты ощущений. Холодно — когда его оставляют на миг, но только для того, чтобы прижать крепче, и в этом соприкосновении кожи к коже, хорошо слышен неровный ритм их сердец. Финн слепо ищет губами укромное местечко на шее — оно пахнет так сладко, так невыносимо хорошо, что прочее на миг исчезает. Он чувствует — Александр куда-то несёт его, но прохлада на коже не остужает — он прижимается теснее, скользит ладонями по широкой спине, с наслаждением слушая низкий рык: — Финн… Пожалуйста…       Они поднимаются — Финн помнит, что спальня расположена на втором этаже, но Александр так близко, а постель так далеко, что сдержать себя трудно: он хочет здесь и сейчас, и простыни мало что изменят. Всего одно движение, пусть и самое непростое — Александр так твёрд, а он настолько готов, что нужно только расслабиться, довериться ему и себе, и… — Финн!       Он тяжело выдыхает, содрогаясь — это ощущение не описать словами. Они падают — Александр успевает донести его до постели, и от этого толчка Финн дрожит: чувство наполненности, растянутости, и вспышка острого, но пока слабого удовольствия, вызывают слёзы в уголках глаз. Александр обнимает его, будто оплетая собой, спешно целует лицо, замирая внутри — Финн чувствует всё, и привыкнуть к этому не так легко. Сквозь пальцы альфы под кожу проникает тепло — лёгкое, нежное, наполняет собой напряженное тело, унимает боль, расслабляя. Этому чувству невозможно противиться, и он и не думал — желание накатывает новой волной, уносит за собой, и первое движение ощущается правильным. Финн слышит своё и чужое дыхание, шлепки кожи о кожу, и тянется почти вслепую — широкая ладонь ласкает его плоть, но он останавливает Александра, чувствуя иную волну. Она зарождается глубоко, усиливается с каждым движением, и, пусть Финн не знает её, он с головой погружается в этот водоворот, что есть силы прижимаясь к альфе. Александр сам словно на грани: дышит сорванно, хрипло стонет, стоит Финну сжаться чуть сильнее, и тот думает, что звука упоительнее этого не слышал ещё никогда. Он ещё способен различать его слова, но в одну секунду оказывается оглушен — огню вдруг становится тесно и он вырывается наружу, опаляя себя и других.       Альфу и омегу, шепчущих имя друг друга.

***

      Он не отключается и не проваливается в сон — стоит восстановиться дыханию, возвращается и реальность, отрисованная заходящими лучами солнца. Гармония — вот что испытывает Финн сейчас, несмотря на зуд и острое желание принять ванну, оставшись в ней часа на два. Он поворачивается на бок, встречаясь со взглядом Александра — тот смотрит внимательно, но в уголках рта таится счастливая улыбка. — Ты занимаешься любовью лучше, чем водишь мотоцикл. — Финн зевает, утыкаясь в его плечо. — Сейчас бы бургер.       Александр хмыкает, прижимая его рукой к себе — на мерно вздымающейся груди уютно и пахнет близким человеком. Финн вдыхает с удовольствием и отстраняется — воздух ему пока ещё дорог. — Или два. — Александр перебирает его мокрые пряди. — И, возможно, даже картошку-фри. — С холодным зелёным чаем. — Финн мечтательно закатывает глаза. — Знаешь, я устал, но чувствую прилив энергии. — И проснувшийся аппетит. — Александр хохочет, так легко, весело, будто это ему, а не Финну, почти восемнадцать. — Ты в порядке? — Да. — Финн жмурится, наслаждаясь плавными поглаживаниями по спине. — Пойдём в душ и за едой? — Пойдём. — Александр кивает. — Купим тебе три бургера. — Какой ты щедрый! — Финн хихикает. — Тогда тебе четыре? — Хм, думаю, пяти хватит. — Александр потягивается, демонстрируя идеальный пресс. — И три картошки. — Серьёзные заявки. — Фин садится в постели, собираясь вставать. — Думаю, мы… Ауч!       Нога путается в простыне и Финн падает, растягиваясь на ковре. Он не успевает подняться, слыша, как Александр подтягивается к краю и без зазрения совести спрашивает: — Помочь?       Финн пятится назад, прекрасно понимая, что альфа наслаждается видом, и рывком выдергивает ступню из плена, недовольно цыкая. — Нет уж, справлюсь…       Он умолкает, видя, как смотрит на него Александр. Тепло, без насмешки, спокойно, будто счастлив бесконечно и лучится этим чувством. — Иди сюда.       Финн не спорит, подходя ближе, и альфа садится, притягивая его к себе на колени. Не так уж удобно, но хорошо — обхватить его руками, охнуть, когда Александр поднимает омегу, словно пушинку. — Теперь мы вместе.       В его голосе много спокойной уверенности, но Финн чувствует вопрос — и Александр хочет услышать на него ответ. Теперь сказать легко, потому что ничего не давит в груди, страх не сжимает душу, и говорить можно свободно: — Да. Вместе.