Thriving on chaos

На пальцах змеится синее не-пламя. Холодное, липкое – того и гляди, повеет сухостью и въедливой сладостью прозектория… но нет, не веет. Эти чары не имеют ничего общего с воскрешением, ничего общего с хрупкой гниющей материей: они взывают к Пустоте и пустотой же откликаются. Из серости стен и багрянца стягов выступает тень от тени: очертания скромной мантии колеблются без ветра, бесшумно, в такт дыханию мира – и полностью диссонируя с ним; лицо под капюшоном застыло не то в оскале, не то в улыбке; на поясе и вдоль ноги поблёскивает призрачный клинок. Не материя, но суть её появилась ранним вечером в коридорах Убежища, и эхо Пустоты зазвучало под каменными сводами. – Если и меня после смерти будут вызывать всякие некроманты-недоучки, то… Бабетта, будь добра, избавь меня от такой участи, – покашляв для приличия, хмыкнул Назир, и наваждение развеялось. Игнастис стряхнул кистью, обрывая тонкие нити-паутинки, а призрак с медитативным спокойствием оглядел их и скрестил руки на груди. Старожилы Данстарского убежища собрались в полном составе. Игнастис почти улыбнулся реплике Назира. Почти. Но этим вечером ему было не до шуток. Всё проходило мирно: Бабетта, обменявшись для порядку парой колких фраз с Назиром, ушла на охоту; редгард, пригубив своего сентинельского вина, отправился спать; остальные же были на заданиях. Всё проходило мирно, но Игнастис, лишь вчера возвратившийся домой, знал – кое-кто чуть было не совершил досадную оплошность. И ему следовало доходчиво объяснить, что в их деле любые ошибки могут иметь далеко идущие последствия. До нужного момента оставалось много времени, ночь только-только набирала силу, и Игнастис собирался ждать. В компании Люсьена Лашанса ждалось гораздо продуктивней: отодвинув в сторону кубки и тарелки, они расселись по разные стороны стола, и Игнастис достал из кармана любовно расписанные карты старинного, трёхмастного образца – наследие предыдущих обитателей Убежища. Он раздал по шесть карт и усмехнулся, сняв верхнюю: так уж повелось, что в их с Лашансом игре первый раунд часто ведёт масть Воина. После, когда надоела «четыре в ряд», они перешли на бретонского Жаворонка – а в ней призраку не было равных. Часы проходили незаметно ещё и потому, что Лашанс умел увлечь беседой (при этом не перестав выигрывать) даже Игнастиса, обычно не расположенного к разговорам. Общение с мёртвыми Игнастису по-прежнему давалось легче, чем с живыми. Общение было прервано едва слышным скрипом-шёпотом Двери. По полу скользнул сквозняк, на прозрачном лице мелькнул интерес. – Светает, – сообщил Люсьен, быстрым и аккуратным жестом смешав колоду и передав её Игнастису. Пальцы у него были ледяные настолько, что предплечье свело судорогой. Послышались шаги, спешные и нервные, и в зал, минуя молчаливый гроб Матери, спустился Авентус. С него без преувеличения ручьями стекала вода, лицо было бледным и уставшим, а взгляд... встревоженным? затравленным? Игнастис никак не мог вникнуть в эти тонкости. – Доброе утро, – Авентус кивнул и скинул с плеча насквозь промокшую сумку – звякнули друг о друга склянки с зельем. Игнастис плавно, обманчиво спокойно повернулся к мальчишке и облокотился на стол. Чуть сузил глаза, склонил голову на бок, плотно сжал губы на мнимо расслабленном лице – и молчал, мерно покачивая ступнёй. Постепенно Авентус перестал копошиться в сумке; спина его напряглась, сердце забилось чаще, а ноги отяжелели и будто ввинтились в пол. Игнастис знал эти ощущения – Игнастис специально копировал взгляд своего отца. – Как всё прошло, Авентус? – голос тягучий, размеренный, наполняющий вены густым ядом. В своё время этот тон заставлял его вжимать голову в плечи и стоять, словно прикованный параличом. Но Авентус оказался крепче, чем Игнастис в его годы: он поднял взгляд и сжал кулаки за спиной. – Хорошо. Контракт выполнен, – всё-таки запнулся, всё-таки отвёл глаза. Игнастис тоже отвёл бы, – Слышащий. Женщина мертва. – Разумеется, мертва. Я и не сомневался, – протянул он, постукивая пальцем по столешнице. Этот звук давил сильнее тишины. Цок. Цок. Цок. – Были ли свидетели? Цок. Дыхание сбилось и участилось. Цок. Взгляд метнулся на дверь в жилые помещения. Цок. – Нет. – Ложь, – тягучесть обернулась стремительностью, спокойствие – штормом. Игнастис не сдвинулся с места, но Авентус всё равно дёрнулся, прикрыв глаза. – Спрошу ещё раз: были ли свидетели, Авентус? – Была… маленькая девочка, ребёнок, не старше пяти, – ломающийся голос сорвался на лепет. В глазах мальчишки Игнастис высмотрел страх… и жалость. Отвратительные с виду чувства. – Ты убил её? – спросил он прямо, интуитивно чувствуя, что Лашанс усмехнулся, спрятав лицо под капюшоном. – Это же… просто ребёнок. Ты сам говорил, что бессмысленным смертей должно быть по минимуму! – Авентус вздёрнул подбородок, но тут же стушевался, не выдержав взгляда. – Просто ребёнок, – Игнастис медленно прокатал выражение на языке, обволакивая им нёбо и гортань. И поднялся, тоже медленно. Достаточно медленно, чтобы растянуть агонию страха на несколько нужных мгновений. – «Просто ребёнок», Авентус, призвал Тёмное Братство и с радостью заключил контракт на убийство старухи. Всего лишь ребёнок, озлобленный и одинокий ребёнок. Можешь ли ты представить, какая участь ждёт убийцу матери «простого ребёнка»? А впрочем, – Игнастис повернул голову, – Люсьен, расскажи. В улыбке Лашанса вместилась вся бездна Обливиона. _____________________________________________ *Имеется в виду игра Alouette, в нашем мире ставшая популярной во времена Людовика XIV