Продаюсь за браслеты.

С совестью ты всегда остаешься один на один: она не оставляет тебя ни на минуту — грызет, кусает, съедает в конце концов. Она сидит внутри человека, и оттуда ее ничем не выдавить. Едва ли вам повезло быть совестливым человеком, когда в сердце вдруг проснулись незаконные чувства. А стыд — дело совершенно иное. Стыдно, когда видно — говорят. И правильно делают. Что может быть хуже, когда тебя поймали на месте преступления? Только когда поймал тот, кто ни в коем случае не должен был этого делать. Антону было и совестливо, и стыдно — и парень не мог определиться, что же больше его гнетет. Гнетет и заставляет вскочить, как ошпаренного, и бежать до ближайшей двери на скорости света. А потом повернуть замок, наивно полагая, что в ванной он может спрятаться от серьезного разговора. Очнись, твои прятки уже бессмысленны. Антон стоял в темноте помещения и со странным удивлением пытался осмыслить свои действия. Минуту не происходило ничего. — Ты, блять, дебил, Шастун? — вдруг послышался раздраженный голос и резкие удары по хлипкой деревянной перегородке. — Нет, — прокричал Антон в ответ и ударил себя по лбу, потому что да, он полнейший дебил. — Если нет, то выходи. Немедленно, — голос за дверью стал только злее. Антон отрицательно покачал головой, стоя у противоположной стены и прижимаясь к холодному кафелю. Он боится. Просто боится, что выйдет и не сможет больше остановиться, сделает то, о чем мечтал по ночам и грезил днем. И это, черт подери, совсем не просто. — Предупреждаю лишь раз: если не откроешь дверь сейчас же, я выбью ее! — и это вам не шуточки — это злость, сорванные нервы, отчаяние и несколько томов нецензурной лексики. И, видимо, появилась новая антоновская привычка: говорить, когда надо молчать, и молчать, когда надо говорить. А он и так наговорил слишком много. — Считаю до пяти. Раз… Похоже на отсчет до нажатия красной кнопки. Два. Три. Четыре. Антон слышит только жуткий скрип и громкое задушевное «Пять, блять, доигрался». А Шастун не доигрался — он запрыгнул в душевую кабинку и крепко-крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть кулака, нацелившегося на его лицо. Ведь, в принципе, это то, что он заслужил: умереть от жутких побоев в задрипанной ванне от рук человека, в которого смог влюбиться. Боже, да это сюжет для газетной статьи! Шастун ждал-ждал-ждал и ничего. Он, наконец, позволил себе открыть глаза и увидел Арсения совсем близко. — Арс, — почти неслышно выдохнул он и приподнял руку, желая прикрыть рот. Мало ли что еще может сорваться с этих поганых губ. Арсений резко и до жути звонко ударил Антона по той руке, и парень был способен только отдернуть ее с шипением и от удивления округлить глаза. Он почти всем телом ощущал бешеную энергию, исходящую от Попова — и почти боялся дальнейших действий. Глаза мужчины дико блестели в полутемном помещении, грудь вздымалась, желваки ходили на скулах, а сам он был окружен ореолом мягкого света, льющегося от сломанной двери. Чертов бес на крыльях ангела. — Сколько можно врать? — тихо спросил он и медленно сделал шаг вперед. Шастун не знал, что ответить. На такие вопросы либо молчат, либо снова врут — и какой прок? Такие вопросы всегда риторические. — Отвечай, блять! — Я не вру. — Избегать — то же вранье, — процедил Арс, делая еще один шаг. — Я не… — осипшим голосом начал было Антон, когда кулак прилетел в стену немного правее его головы. Он вздрогнул. — Прекрати, прекрати, прекрати, — зашептал Попов, позволяя себе прижаться к худому трясущемуся телу и запуская ладони в мягкие русые волосы. — Я много чего наслушался от тебя, но единственное, что было правдой, услышал случайно. Да, ты гребаный урод и трус! И, блять, ведешь себя не по-мужски. — Я не хочу… — громким шепотом попытался прервать Антон. — Что ты, блять, не хочешь? Меня? Вранье. Сам только что говорил. Мужчина не сдержался. Он рычит, прижимается щекой к острой скуле и шумно выдыхает на ухо, пока одной рукой с силой сжимает талию, впиваясь пальцами до боли, а второй ведет по животу и ловко пробирается под резинку спортивных штанов. Шершавыми пальцами проводит по чужому члену, чем выбивает из груди рваный выдох. А потом еще, и еще, и еще, лаская головку большим пальцем, пробегаясь пальцами по яичкам и сжимая у основания. Кусает скулы, пробирается рукой под ткань и грубо щипает сосок, оттягивает его, играется. Антон хочет оттолкнуть, а потом теряет контроль над телом и только толкается бедрами навстречу чужим пальцам. Громко стонет. Откидывает голову назад, ударяясь затылком. Раскидывает руки в стороны, задевает стенки кабинки и вентили — и на их разгоряченные тела водопадом обрушиваются потоки ледяной воды, создавая охренительный сумасшедший контраст. Антону плохо. Антон задыхается. Антона ведет. Антона кружит, и чернеет перед глазами. Антону до тошноты охуенно. — Не хочешь, да? Хочешь, блять, хочешь. Арсений с остервенением дрочит Антону, впивается пальцами в нежную кожу и трется своим стояком о бедро парня. Прижимает к стене и кусает шею. А холодная вода прошивает их тела, даря небывалые ощущения. В один момент их дыхания сливаются в одно, парень тянется навстречу желанным искусанным губам и чувствует только руку на горле, что вновь прижимает его голову к стене и почти мычит от досады. — Поцелуи надо еще заслужить, — шепчет на самое ухо Арс, прикусывая мочку, сильнее сжимая горло и грубо проводя по члену. И Антону только такое и надо, чтобы, скуля, кончить и стечь по стеночке на пол. Попов все еще злится. Попов все еще возбужден. Попов все еще не может понять Антона. Он небрежно вытирает руку о футболку, выключает воду и идет на выход. В дверях он натыкается на удивленного Диму и сухим голосом говорит: — Скажи этому трусу, что я буду ждать его у себя. Пусть приведет себя в порядок. Антон из последних сил ударяется затылком о стену, желая отключиться навсегда. Едва ли это удается, ведь он все еще слышит на заднем фоне взволнованный голос друга и череду тупых раздражающих вопросов. * Антон пришел. И принес с собой правду. В номере его встретили молчание и початая бутылка коньяка. Арсений стоял у окна, выдыхая ядовитый дым. На чернильном небе блекло горели звезды, и в них не было ни таинственности, ни романтики. Этих глупостей сейчас не было совершенно ни в одном уголке планеты. — Ты же не куришь, — зачем-то сказал Шаст, боясь отойти от входной двери. — Ты же не хочешь, — Арс усмехнулся и потушил сигарету. — Говори. Антон не мог себе представить, что когда-нибудь окажется в такой ситуации. Что сказать? Прости, меня жизнь помотала, и зачем теперь тебе такой потрепанный я нужен? Или — да, Арс, я ебусь с женатиками, будешь моим следующим? А у тебя, кстати, как с денежками? Или — прошу любить и жаловать, элитный любовник для мужиков. Есть жена, дети и деньги? Тогда мое спец предложение именно для вас! Вместо этого парень снял все свои браслеты и в ряд уложил на столе номера, взял первый. — Это самый первый браслет из моей коллекции… — Что?.. Антон лишь шикнул и поманил рукой ближе к себе. Арсений повиновался. Хоть те злость и раздражение немного притупились, он все еще был достаточно собранным и строгим. Не мог позволить себе расслабиться. Знал, что сейчас либо все, либо ничего. — С него все началось, — тихим и дрожащим голосом продолжил Шаст. — Я тогда учился на первом курсе, был маленьким и наивным, а он - зрелым и опытным… И когда Арсений услышал это рваное и емкое «он», его передернуло. То, что собирался рассказать Антон, было действительно серьезным и сложным. — Он, словно змей-искуситель, забрал не только мое тело, но и мой разум, мое нутро. А вместо надкусанного яблока оставил мне этот браслет. У него была жена, понимаешь? Женщина, которой он поклялся перед свидетелями. Возможно, были и дети… Я не знаю. — Антон, — предупреждающе. Арс подошел ближе и положил руку на плечо. Парень положил свою руку сверху и легонько сжал, а потом поднял глубокие и печальные глаза, отчего у Попова защемило в груди. Он пожалел, что вынудил рассказать, но искренне считал, что после разговора стена рухнет. Не останется больше препятствий для них. — Подожди, — Антон прикрыл глаза, повернул голову и поцеловал тыльную сторону чужой ладони. В этом невинном жесте было столько теплоты, что Антона хотелось теперь только обнимать и никогда-никогда не отпускать. — Дослушай. Да, я влюбился. Мне было очень плохо, когда я увидел его с женой. Тогда я не мог поступить по-другому: я сбежал — перевелся в другой город, оборвал контакты и пытался забыть. А потом был другой змей, и третий, и четвертый… Они все изменяли своим женам со мной. Возможно, у них в семье было не все гладко, но ради таких, как я, не разводятся. Ради таких продажных шлюх, как я, не уходят из семьи. И это, блять, на самом деле больно. Поэтому я не позволял себе чувствовать. Попов не мог слушать. Произнесенные тихим вкрадчивым голосом слова отпечатывались в подкорке, выжигались на черепной коробке. Невыносимо. Он не мог представить, как тяжело Антону было жить так, если о таком даже слушать больно. — Прошу, не смотри на меня, как на подыхающего кролика, — вдруг попросил Шаст. — В итоге виноват только я. Каждый из этих браслетов, — он легонько провел пальцами по украшениям, — моя цена. Я ношу на себе свой ценник. Я испорчен, Арс. Я потрепанное пальто, которое раньше любили брать напрокат, а теперь стремятся затолкать в дальний пыльный угол. — Прошу, не говори так. — Ты сам просил правду. Так вот она: я трахался с каждым из них, — в этот раз он с пренебрежением указал на те же браслеты, будто на людей. Голос был полон горечи и ненависти к самому себе. — А самое главное — они мне платили. Покупали мне дорогие тачки, пока я ложился под них. Говорили по телефону с женами, пока я сосал у них… — Хватит. — И, наверное, мне нравилось. Потому что это повторялось снова и снова. Девять раз. Девять гребаных раз! Антон кричал, Антон срывался, Антон истерил — и не мог остановиться. А Арсений просто не мог это слушать. Он придвинулся ближе, но Шаст оттолкнул его и срывающимся голосом продолжил: — От меня воняет, Арс! Почему ты этого не замечаешь? Зачем тебе нужен такой испорченный товар? Зачем? — Потому что это не ты! — не выдержал мужчина. — Ты не вещь, Шаст, как сам про себя считаешь. И у тебя нет цены — ты бесценен. Ты человек, который тоже может совершать ошибки. Никто не смеет вешать на тебя ценники, даже ты сам, ведь ты живой. И ты человек, без которого мне теперь трудно жить — вот ты кто! Антон застыл. Такого ему еще никто не говорил. Разве такое может быть, что кому-то он нужен так сильно, что человек без него жить не может? Разве?.. Он не мог собрать свои мысли воедино и только вяло указал на украшения, разложенные на деревянной столешнице. — Нет. Я… — У всех из нас есть прошлое, которое должно оставаться прошлым. Я прошу жить в настоящем и жить в нем вместе со мной. — Я заставлял себя не чувствовать. Каждый раз у меня получалось, а с тобой… Я просто не смог задушить свои чувства. Но с такими, как я, не живут. Таких, как я, не любят. — Я без тебя уже не смогу, а ты без меня сможешь? — Не смогу. Знаешь сам, что не смогу. Но… — Ты мне веришь? — Хочу верить, — Антон просто не мог ответить по-другому. Он хотел верить, но для этого так много нужно сломать внутри себя. Сломать самого себя. И если не Попов, то ему в этой жизни уже никто не поможет. Тут Арсений подошел к столу, сгреб украшения в кучу и сунул их в трясущиеся руки удивленного и растерянного Антона. Развернул его к окну и подтолкнул. Открыл его настежь и негромко сказал: — Сделай это. — Арс, я не могу. — Сделай это для себя. Попов подошел к нему со спины, обвил руками талию и крепко прижал к себе. Парень почувствовал запах любимого парфюма, теплое дыхание за ухом и услышал успокаивающие слова. Он должен быть готов. Для себя. Он, блять, просто должен! Сделай это, мальчик, давай! Или сейчас — или уже никогда. — Раз… Похоже на отчет перед новым стартом. Или гибелью. Два. Три. Четыре. Пять. Он сильно-сильно зажмурился, вытянул руки и с усилием разжал пальцы. Прошлое полетело вниз с десятого этажа, а вместе с ними камень с плеч. Парень выдохнул и впервые за долгое время почувствовал, что может расслабиться. Оставь прошлое в прошлом, мальчик. Ему там самое место! Арсений решил, что Антон никому не рассказывал свою историю до этого. Арсений хотел бы думать, что он особенный, но особенный лишь тот, кто, пережив все это, может улыбаться и смешить других людей. Арсений решил, что хочет стать лекарством для Антона, помочь залечить все шрамы, что сейчас неимоверно кровоточили. — Ты умничка, — ласково сказал он шепотом, и Антон улыбнулся. Они, не двигаясь, смотрели на небо, утопая в холодном ночном ветре. — А звезды такие красивые. И одна одинокая звезда скатилась по щеке парня. Он хотел забыть обо всем — он был готов быть в настоящем вместе с Арсом, если тот продолжил так же крепко обнимать его по жизни. Ему еще столько нужно будет рассказать, он сделает это позже. Но в итоге это оказалось так просто - начать оставлять прошлое в прошлом. А пока они засыпают на одной кровати, прижимаясь друг к другу и переплетая пальцы, экран телефона загорается от пришедшего сообщения: «Завтра буду у тебя, жди. В следующий город полетим вместе. Целую, люблю!» За секунду до сна Антон понимает: он долго пытался убежать от самого себя. Пора бы уже запомнить раз и навсегда, что пустые старания не помогают. Куда бы ты ни поддался, ты берешь с собой себя — а значит, берешь и правду о себе. И эта правда когда-нибудь да вскроется. От истины не убежишь.