Люди 49-го

К полудню снег растаял, превратился в сизую жижу, а после и вовсе впитался в камни и землю. Миссис Уокер засолила дичь, а из потрохов наварила похлебки. Сехун мялась у фургона с Ноготком на руках и нет-нет и поглядывала в сторону соседней стоянки. Мистер Сноу вновь сидел на своем замшелом бревне, вытянув перед собой тощие ноги в огромных разбитых ботинках, а Чанни кормила его кашей. Миссис Сноу выглянула из фургона лишь на секундочку, спросила о чем-то Чону, и тот побежал к озеру. У озера он столкнулся с Юкхэем. Юкхэй с ним заговорил. Чону, улыбаясь смущенно, показал на камни. Юкхэй кивнул, и они взялись собирать камни. Чону что-то говорил — и он, и Чанни не умели молчать — и отправлял в подол сорочки гладкие озерные камни. То, что Юкхэй индеец, его явно не смущало. После они вместе отнесли камни к костру и разложили их у огня. Когда камни разогрелись, Чону завернул их в кусок мешковины и отдал матери. После Сехун узнала, что так она лечит спину. Юкхэй остался у костра Сноу. Поговорил с мистером Сноу, а после долго беседовал с Чанни и Чону. Те слушали его с открытыми ртами — должно быть, Юкхэй рассказывал им о своем, индейском, — и Сехун впервые за последние дни согрелась по-настоящему. Ей, как воздух, было необходимо, чтобы люди, ее окружавшие, принимали индейцев как равных. Чтобы слушали их и слышали, понимали умом и сердцем и пускали в свою жизнь без опаски. Мистер Ву подошел неслышно, упер руки в бока и, глядя на Сноу, заметил: — Славные ребятишки. И Сноу человек хороший. Ферма его поначалу доход приносила — он коров разводил, держал отличное племенное стадо. Но земли его граничили с землями твоего отца. Хлопок истощил ее. С каждым годом пастбища давали все меньше травы, кормить коров стало нечем. Сноу обнищал и решил искать счастья на Западе. — Мистер Ву говорил рассеянно, будто бы пребывал в двух местах одновременно. Взгляд его остановился на Чанни Сноу. Она сидела к нему вполоборота, кутаясь в тонкую шерстяную накидку. Густые вьющиеся волосы она собрала в незамысловатый пучок, и ветерок обдувал ее длинную загорелую шею, колыша выбившиеся из прически волоски. Каждый раз, когда Чанни улыбалась, на смуглых щеках проступали ямочки. Почувствовав на себе взгляд мистера Ву, она встрепенулась и подняла голову. Мистер Ву взгляда не отвел. Чанни отвернулась к огню и взялась проверять, дошел ли томящийся в котле обед. Мистер Ву чему-то улыбнулся и пошел к Каю, который показался на другом конце лагеря. Кай сразу после завтрака взял Кэю и отправился проверять дорогу. Не было его долго, а это могло означать что угодно. Он спешился и, оставив Кэю пастись у подлеска, поспешил к мистеру Ву. Они переговорили и направились к фургону мистера Хьюза. Их встретил Донал. После короткой беседы с ним, Кай и мистер Ву вернулись в отряд и сообщили, что можно выдвигаться. Хьюз в это время поделился новостью со своими ребятами. Обед и сборы заняли около двух часов. Когда караван выдвинулся в путь, солнце уже стояло на западе. Небо мутно зеленело над головой, а над белыми шапками гор сбивались стадами курчавые облака. Ветер дул теплый, с легкой осенней хрипотцой, и Сехун еще долго чуяла в нем запах маисовой каши и древесного угля. Привал сделали в небольшой седловине. Сехун клевала носом над своей миской, когда к ней подошел Кай и, загадочно улыбаясь, поманил ее за собой. Идти никуда не хотелось, но Кай глядел так, что отказать ему было невозможно. Они прошли через небольшой, уже погруженный во мрак лесок и оказались у края горного плато. Внизу лежало озеро и черными волнами вздымались вековые сосны. Солнце еще пламенело на западе, но на аметистовом небе уже проступали бледные веснушки звезд. На большом камне устроился Причард. Он о чем-то мирно беседовал с доктором Джуном. Кенти и Коко собирали букет из уже пожелтевшей пастушьей сумки. Сон как рукой сняло. — Кай… — Сехун вцепилась в руку Кая и, не веря в реальность происходящего, заглянула ему в глаза. — Правда? — Если ты не передумала. Грудь Сехун сдавило так крепко, что пришлось ударить в нее кулаком, чтобы впустить внутрь хоть немного воздуха. Сердце билось в кончиках сжатых пальцев. Сехун кивнула, не сдержалась и бросилась Каю на шею. Хотелось реветь во весь голос, но она лишь заскулила тоненько и обмякла в руках Кая. Ей понадобилось минут пять, чтобы прийти в себя и вслед за Каем подойти к толпящимся у камня друзьям. Причард улыбнулся ей и, прижимая к груди молитвенник, спросил: — Ну и как мне тебя величать пред Господом? Сехун поглядела на Кая. Она доверяла Причарду — он был Божий человек, не способный на предательство, — но должна была убедиться, что Кай доверяет ему не меньше. Кай кивнул коротко, и Сехун произнесла имя, которое успела позабыть: — Дженнифер Энн Смит. Незаметно подкравшаяся Коко подергала Сехун за рукав, и когда та на нее посмотрела, всунула в руки букет. — У невесты должен быть букет: Джун сказал, — улыбнулась Кенти. У Сехун так дрожали руки, что букет она едва не выронила. Пришлось прижать его к груди покрепче, чтобы этого не случилось. Коко обняла ее за талию и щекой потерлась о живот. Сехун погладила ее по чернявой голове, и Коко счастливо зажмурилась. В этот миг она напоминала дикого зверька, который не ведает еще, какой жестокой и непредсказуемой может быть жизнь. Причард встал перед ними; Кенти и доктор Джун заняли свои места. Они обменялись заговорщическими улыбками. Кай взял Сехун за руку, переплел их пальцы вместе. Ладонь его словно пылала изнутри. Сехун вздрогнула всем телом и сделала крошечный шаг к Каю. Коко тут же ее отпустила, закопошилась и, смеясь тихонько, вынула из-за пазухи Ноготка. Тот оглядел собравшихся недоуменным взглядом и забрался Коко на плечо, чтобы оттуда со всеми удобствами любоваться закатом в горах. — Спрашивать, уверены ли вы в своем решении, полагаю, нет смысла. — Причард открыл молитвенник на заложенной четками странице. Дальнейшее Сехун помнила смутно. Причард произносил слова и просил Сехун и Кая повторять за ним, после они обменялись клятвами и разделили поцелуй со вкусом солнца и снега. Сехун дрожала так, словно ее со всех сторон обдували январские ветры, а Кай улыбался ей, и от его улыбки мир вокруг делался ярче и светлее. Солнце закатилось за горы, и звезды запылали со всей своей ледяной откровенностью. В них чуялся холод далеких небесных просторов, в их мерцании мерещилась улыбка Бога. Причард сказал: — Что Бог сочетал, того человек да не разлучает. И заключенный вами супружеский союз я подтверждаю и благословляю властью Вселенской Церкви во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. И все тихо молвили: «Аминь». У Сехун сердце билось во рту, и она боялась разомкнуть губы, чтобы ненароком его не потерять. Теперь оно принадлежало Каю, и лишь он имел право им распоряжаться. Колец у них не было, но покуда Сехун оставалась Сэмми, они были и не нужны. — Будьте счастливы, — сказал напоследок Причард и отнял ладонь, которую наложил на их с Каем соединенные руки вместо сто́лы. Сехун знала, что именно так все и будет. Может, не сейчас, но позже они непременно станут самыми счастливыми людьми в мире.

***

Утаить от мистера Ву правду не получилось. Сехун созналась во всем сама, когда следующим утром они остановились у горной реки, чтобы напоить лошадей. Мистер Ву отвесил Сехун хорошую оплеуху. — Могла бы и сказать, — буркнул он и спрятал руки в карманы куртки. — И вы бы все испортили. — Всенепременно. Но все равно могла бы. И еще другом называешься… — Будете крестным отцом моей дочери. Мистер Ву вытаращился на нее, как на полоумную. — Ты беременна? Сехун ответила ему полным ужаса взглядом. — Нет, конечно. Как вы могли такое подумать? — Да уж, действительно, — как? — Мы только вчера поженились и вообще… как вы себе это представляете? — Сехун покраснела и, чтобы отвлечься, взялась набирать воду ведром: Ветерок не желал даже к краю берега приближаться — бурное течение реки пугало его. Мистер Ву фыркнул. — Чтобы заделать ребеночка, много ума не надо. А вы вечно где-то шляетесь вдвоем. — Мы ничего такого не делали. — Сехун зачерпнула пригоршню ледяной воды и умыла лицо и шею. От слов мистера Ву бросило в жар. Конечно, теперь Кай — ее законный супруг, и они могут делать все, что угодно, но отчего-то слова мистера Ву заставили ее сгорать от стыда, будто она и впрямь совершила нечто постыдное. — И не делайте, пока не прибудем в Сакраменто. Ты же видел, дружочек, чем для миссис Уокер закончилось это путешествие? Тут и здоровому человеку несладко приходится, а уж женщине на сносях — и подавно. Убедись, что твоей жизни ничего не угрожает, и только тогда думай о детях. Поняла? Сехун кивнула. — Хотя, Кай не дурак, должен знать, как и что делать, чтобы ребеночком не обзавестись. — Последние слова мистер Ву пробормотал под нос, глядя на пенящуюся у его ног воду. Сехун едва не выронила ведро — так ей стало дурно и хорошо от мысли о том, что и как с ней может сделать Кай. Не то чтобы она прежде об этом не задумывалась — задумывалась, но незнание вкупе с неопытностью не давали фантазиям зайти слишком уж далеко. Теперь же она кое-что знала, отчего мечтания ее приобрели более откровенный характер. Мистер Ву покачал головой и, взяв Смельчака под уздцы, неспешным шагом двинул вдоль берега. Сехун напоила Ветерка и последовала за ним. Лагерь разбили выше по течению реки, на небольшой каменистой поляне. Невообразимо огромные деревья с красной корой и похожей на папоротник зеленью возносились к небу выше скал. Они обступили поляну столь плотным кольцом, что холодный ветер с гор не проникал внутрь. — Один австрийский ботаник, запамятовал его имя*, назвал это дерево секвойей, — сказал доктор Джун, когда они устраивались на ночлег; в свете костра деревья казались ветхозаветными рефаимами*, вышедшими из тьмы веков, чтобы погреться у людского очага. — В честь вождя чероков. Секвойя подарил своему народу письменность; с ее помощью чероки стали одним из самых образованных индейских племен. Сехун ладонью огладила мощный корень, который с таким неистовством вгрызался в каменистую почву, что та, казалось, вот-вот расколется до самой своей сердцевины. Кора секвойи морозила кожу и в то же время согревала. В жилах древесного великана жужжали пчелиным роем недремлющие соки весны. Сехун прильнула к его стволу и, прикрыв глаза, услышала в его недрах глухой материн смех. — Я тоже люблю так делать, — послышалось над головой; Сехун встрепенулась и открыла глаза. Чону присел рядом с ней на корточки и, улыбаясь, щекой прижался к дереву. — Зимой древесная кора пахнет человеческой кожей. Сехун принюхалась. Секвойя пахла землей, мхом и холодом с едва осязаемым, как нить паутины на волосах, ванильным оттенком. Так пахли летние платья Сехун, когда Альба вынимала их после непродолжительной южной зимы из сундуков. Так пахла Сехун, когда ей было семнадцать, и она еще не знала, что значит жить. — Хорошо. — Чону потерся о волокнистую кору носом и от души чихнул. — Это самые большие деревья в мире. — Юкхэй соткался из света костра, и Сехун вдруг вспомнился вечер перед гибелью Старра, когда Кай сидел у огня, и пламя плясало на его обнаженных плечах. Это было так давно, что казалось выдумкой. — Старики говаривают, что некогда мир был больше, чем он есть сейчас, и все в нем — и деревья, и скалы, и люди — было огромным. Эти гиганты — щепки по сравнению с деревьями прошлого, но они помнят мир таким, каким он был во времена первых людей. Потому белый человек их и уничтожает. Не пройдет и сотни лет, как исчезнет последний великан, и только камни будут помнить, как все было на самом деле. — Он похлопал замшелый камень ладонью. Его губы улыбались, но в глазах клубился мрак. Юкхэй был ребенком этой земли, эти старики-деревья приходились ему дедами, но он был достаточно умен, чтобы понять — время индейцев вышло. Скоро миром будут править белые. В таком мире древним идолам не останется места.

***

Проснулась Сехун от прикосновения к плечу. Открыла глаза и тут же почувствовала на губах тяжелую ладонь. — Индейцы, — прошептала тьма голосом Кая и встрепенулась. Сехун огляделась по сторонам. Лагерь спал. Или же делал вид, что спит. Сехун покопошилась под одеялом, нащупала рукоять ножа. Кай заточил нож Таниса и велел всегда держать его под рукой. — У них нет ружей. — Мистер Ву тоже не спал. Подкатился к Сехун под бок и положил поверх одеяла свой карабин. — Но у них есть луки и стрелы, которые бьют без промаха, есть топоры и копья. Они знают сотни способов убить человека. Будь готов выучить парочку из них. Сехун судорожно вдохнула. Пальцы сомкнулись на рукояти ножа, но она ее не почувствовала. Руку словно отняло, и все, что находилось ниже плеча, принадлежало другому человеку. Этого человека Сехун не знала и оттого боялась. Этот человек, она была уверена, мог пойти на все ради спасения своей жизни. «Не убивай, не убивай, пожалуйста, не убивай», — мысленно прошептала она. Она знала, что не сможет взять на руки своего ребенка, если они будут испачканы кровью. Эти люди — индейцы — ни в чем не виноваты. Они лишь охраняют свою землю. — Это аваничи. — Кай снова оказался рядом. — Местные называют их «йехемети», убийцы. С ними не договариваются. Иди к фургону, будь с Ветерком и Кэей. — Кай подтолкнул Сехун к их фургону. — Коко и Кенти уже там. Если начнется стрельба — лезь под фургон. Поняла? Сехун кивнула. Она подобралась и, кутаясь в одеяло, короткими перебежками добралась до фургона. Коко и Кенти, обнявшись, сидели у его колес. Тень фургона скрывала их от самых зорких глаз. Доктор тоже был здесь. В руках он сжимал ружье, которое Кай отобрал у Эндрю Уокера. Доктор держался прямо, и взгляд его выражал решимость. Как врач, он сталкивался со смертью не единожды и был готов убивать, если на то будет воля Господа. Ветерок и Кэя толклись за фургоном. Ветерок вел себя непривычно тихо. Сехун погладила его лоснящийся бок, а он даже не фыркнул по заведенному у них обычаю. Тогда-то Сехун и поняла, насколько все серьезно. Сехун расстелила свое одеяло под фургоном и велела Коко и Кенти лезть под него. Они безропотно повиновались. — Приглядите за ними, — шепнула Сехун доктору и двинула задками к фургону Уокеров. Когда их фургон сломался, им отдали фургон Старра, но он был мал и огромное семейство со всей его поклажей не вмещал. Сехун, зная это, беспокоилась о малышах. Последние дни миссис Уокер не отпускала их от себя ни на шаг, но вряд ли она сможет защитить их лучше, чем доктор Джун со своим ружьем. Мистер Уокер и старшие дети не спали. Эндрю набычился, завидев Сехун, но Сехун плевать на него хотела. Все, что ее сейчас волновало, — безопасность Салли и Тома. У Уокеров оружия не было — последнее и единственное забрал Кай, — а делиться своим с ними не стал бы никто: только не после выходки Эндрю и истории с Веллинкампом. Как бы Эндрю и его дружки Смиты не относились к индейцам, Кай и Юкхэй оставались единственными их проводниками. Терять их никто не хотел. Поэтому мальчишка находился в опале, отчего ненавидел Кая еще больше. Мистер Уокер выслушал Сехун молча, поглядел на свои вилы — единственное оружие, которым он сейчас владел, — и сдержанно кивнул. — Я доверяю тебе, сынок, — сказал он и приказал Молли разбудить детей. Дебби тоже проснулась и запросилась с ними. Сехун ее не любила, но, видя неподдельный страх в ее глазах, не смогла отказать. Под фургоном тут же стало тесно, но никто и словом не обмолвился. Кенти привлекла к себе малышей, а Дебби накинула на них отрез мешковины, забралась под него сама и затаилась. Теперь никто бы не догадался, что под фургоном живые люди, а не куча хлама. Сехун, для верности, закидала края отреза камнями, комьями земли и прибитой заморозками травой. Индейцы не спешили нападать. Должно быть, Кай или Юкхэй, которые попеременно уходили в лес на разведку, увидели их раньше, чем они подошли к лагерю. Этим они выгадали несколько минут на подготовку. Индейцы, поняв, что не застали отряд врасплох, затаились и выжидали. Хорошо это или плохо — покажет время. Сехун перебралась к лошадям. Кэя легла у фургона, а Ветерок переступал с ноги на ногу, словно не знал, куда их деть. Сехун взялась пальцами расчесывать его отросшую гриву, а сама нет-нет и оглядывалась по сторонам и, затаив дыхание, слушала. Она знала, что индеец не выдаст себя даже малейшим шорохом, но все равно надеялась, что заметит их раньше, чем они ее. Ждать пришлось долго. Звезды потускнели, и из-под камней стал выползать туман, когда над лагерем прожужжала первая стрела. Она вонзилась в дерево, никому не причинив вреда. Вслед за ней грохнул выстрел. Над лесом пронесся боевой клич, и стрелы посыпались градом. Сехун и лошадей укрывал фургон, и она толком даже не видела, что творится вокруг. Кричали люди, ржали кони, гремели один за другим разряжаемые ружья. Где-то заплакал ребенок, но Коко и близнецы молчали. Они вели себя так тихо, что Сехун успела о них позабыть. Она улеглась на живот и, держа наготове нож, заглянула под фургон. Костры погасили, но глаза, привыкшие к темноте, легко различали очертания человеческих ног. Кто-то лежал на земле, сраженный индейской стрелой, кто-то засел в засаде с ружьем на плече. Ни мистера Ву, ни Кая с Юкхэем Сехун не видела. Зато видела Литтлтона и Джейсона, которые затаились за своим фургоном, и семейство Сноу. Мистер Сноу сидел на краю фургона, с незажженной сигаретой в зубах, и водил перед собой дулом ружья. Чанни выглядывала из-за его плеча; в руках у нее тоже было ружье. Держала она его крепко, но не так уверено, как отец. На какой-то миг стало тихо. Где-то в чаще леса по-утреннему бодро пропел свиристель. Сехун решила было, что индейцы отступили, но вслед за птицей пропел более зычный голос, и затем стрелы полетели с восточной оконечности лагеря. Заголосили женщины, закричал надрывно младенец. Сехун зажала уши руками, подобралась, спиной к краю фургона прислонилась. Ветерок смотрел на нее огромными глазами и часто-часто дышал. Совсем рядом прогремел выстрел. Стрелял доктор. Стрелял в противоположном направлении. Индейцы зашли с тыла, но деревья не давали им пускать стрелы, не раскрыв себя. Сехун увидела одного из них, когда он вытянулся в струнку в пяти ярдах от нее и поднял лук. Она рванула в бок, но стрела уже лежала на тетиве. Ветерок заржал и бросился на индейца. Тот отпустил стрелу. Она, не зацепив коня, вспорола предрассветный сумрак и вгрызлась одичавшей собакой Сехун в бедро. Над головой вновь грохнуло, и индеец рухнул наземь. За миг до этого его глаза встретились с глазами Сехун, и она увидела в них то, что видела в конюшне отца, когда Танис протягивал ей приготовленную Милеттой котомку. Индеец, как и Танис, узрел в Ветерке что-то, что испугало его больше смерти. Сехун навзничь рухнула на землю, но тут же приподнялась на локтях и осмотрела ногу. Стрела вошла неглубоко и кость не задела. Кровь уже промочила штанину, но ее было не так много, как могло бы быть при таком ранении, и это придало Сехун сил. Она отползла обратно к фургону, стащила куртку и, отстегнув подтяжки, перетянула ими ногу выше места ранения. Так делала Милетта, когда Ветерок цапнул Точо за руку, и кровь хлестала из раны как бешеная. Нога ныла, но вместе с тем ощущалась недостоверно, словно бы могла и не существовать. В висках бухало; Сехун сжала бедро поверх жгута из подтяжек, будто бы в самом деле могла выдавить из раны вместе с кровью боль. Не прошло и минуты, как та исчезла. Ее место заняли странное оцепенение мыслей и легкий озноб. Сехун потянулась за курткой, но нащупала нож. Сталь щипала кончики пальцев и возвращала утраченную было уверенность. Сехун поверила, что все будет хорошо, стиснула рукоять так, что кожа ладони скрипнула, и прижала нож к бедру. Из-за фургона показался доктор Джун. Сехун покачала головой, поняв, что он готов опустить ружье и броситься ей на помощь. Сейчас было не время спасать ей жизнь. Вернулся Ветерок, ткнулся черной мордой Сехун в плечо, заржал тонко, жалобно, словно просил прощения. Сехун погладила его по щеке. — Все в порядке, маленький. Доктор настороженно прислушивался. Сехун и себе притихла. Хрипели и стонали раненные, щелкали затворы, кто-то переговаривался громким шепотом; куковала кукушка. Миг назад свистели стрелы, а теперь индейцы словно испарились. Даже тело ранившего Сехун воина куда-то подевалось. — Как странно… — одними губами проговорил доктор Джун, опустил ружье в землю и подошел к Сехун. Ветерок фыркнул недовольно, но Сехун щелкнула его по носу, и он угомонился. Доктор Джун вынул из-за пояса нож и ловко вспорол штанину. Сехун охнула, дернула ногой, но доктор перехватил ее поверх колена и прижал к земле. — Рана не опасная. Сделаю надрез и достану стрелу. Потерпишь? Сехун кивнула. Смотреть на развороченную, бурую от крови плоть было противно, но она не могла отвести от нее глаз. Осознание того, что вот сейчас из нее унция за унцией уходит жизнь, волновало ее и завораживало. Сердце билось ровно и сильно, и даже онемение, разлившееся меж ключиц, казалось чем-то естественным, благонадежным, как заверения банковского служащего. Доктор нырнул в фургон, покопался там и извлек на свет божий свой походный саквояж. Черная, грубо выделанная кожа потрескалась от долгого использования, медный замок потемнел, а ручка грозилась вот-вот отвалиться, но доктор Джун прижал саквояж к груди так, словно тот был выполнен из чистого золота, и взялся за одеяло. Сехун помогла расстелить его на земле, устроила на нем ногу и приготовилась к худшему. Из-под фургона выглянула Дебби. — Все кончилось? — спросила она. Доктор Джун пожал плечами. Сехун шикнула на нее: — Сиди и не высовывайся, пока не скажу, что можно. — Том хочет пи-пи, — заныла она тоненько. — Пускай там и сходит. — Мистер Ву обогнул фургон с западной стороны и опустился перед Сехун на корточки. — Что у нас тут, док? — Царапина. Сейчас выну стрелу, зашью, и даже следа не останется. — Что происходит? — Сехун переключилась на мистера Ву. Манипуляции доктора с ногой заставляли внутренности переворачиваться, а вырвать себе на колени ей не хотелось. — Индейцы отступили. Мистер Грин и его приятель где-то в лесу. Хотят убедиться, что это не один из их хитроумных ходов. — Но это опасно! — Сехун дернулась, но мистер Ву опустил ей на плечо свою тяжелую, пахнущую порохом руку и пригвоздил к месту. — Они тоже опасны. — Сейчас может быть немного больно, — предупредил доктор и плеснул на рану немного спирта из фляжки. Сехун зашипела и схватилась за руку мистера Ву. Тот крепко сжал ее в ответ. Сам надрез Сехун даже не почувствовала. В глазах стояли слезы, но плоть вокруг раны онемела, и она ощущала лишь нажим скальпеля. Это было необычно и совсем не страшно. — Достаю стрелу. Мистер Ву придвинулся к Сехун поближе и обнял ее за плечи. Доктор извлек стрелу и отбросил ее в сторону. Промыл рану водой и взялся ее зашивать. Кенти и детвора выбрались из-под фургона, но держались на расстоянии. Кенти что-то сказала Дебби, та кивнула и привлекла к себе близнецов. Кенти подошла к Сехун и опустилась перед ней на колени. Осмотрела рану, прильнула к доктору Джуну и зашептала ему на ухо. Доктор Джун кивнул. — Да, конечно, будет замечательно. Кенти полезла в фургон. По дороге она неустанно собирала дикие травы, которые после сушила на солнце или у костра и складывала в мешочки, которые пошила из выделенного ей мистером Ву куска полотна. Мешочки эти она укладывала рядом с собой в постель — так она ими дорожила. Сейчас, поняла Сехун, пришло время ими воспользоваться. Пока Сехун зашивали, лагерь ожил. Люди осмелели, выбрались из своих укрытий, бросились помогать раненым. Прибежала Молли, убедилась, что с сестрами и братом все в порядке, и запричитала, увидев искалеченную Сехун. — У нас есть мазь, замечательная мазь — матушка всегда ею лечит наши раны. Сейчас принесу. — Она подхватила юбки и бросилась к своему фургону. Дебби и близнецы поспешили за ней. — Как вы тут? — заглянул Литтлтон; покачал головой и поправил продырявленную стрелой шляпу. — Ну не страшно. До свадьбы заживет, не боись. Вон старине Хьюзу пузо продырявили, уже ничего не поможет — приставился. Док, как закончишь, давай к нам. Джозлина чутка зацепило. Вроде ничё страшного, но поглядеть надо. У тех больше раненных. И лошадку Сноу прям наповал... — Сейчас иду. — Доктор Джун скоро обработал шов и, оставив Сехун на попечительство Кенти, убежал глядеть раненных. Вернулась Молли. — Вот, держите. — Она протянула Кенти баночку, а как та ее приняла, попятилась и, сложив руки за спиной, опустила голову. Шмыгнула носом и едва слышно пробормотала. — Мне очень стыдно за мои поступки. Простите. Кенти воззрилась на нее с нескрываемым удивлением. Перед ней никто никогда не извинялся за свое нелестное поведение, и то, что люди могут в этом искренне раскаяться, стало для нее большим откровением, чем их грубость и насмешки. — Конечно. Я… не держу зла. Ты хорошая девочка. Пусть боги хранят тебя. Молли поджала губы, чтобы скрыть улыбку, кивнула и опрометью бросилась прочь. Сехун глядела ей вслед с твердой намеренностью в самое ближайшее время признаться во всех своих прегрешениях. Кенти открыла баночку, понюхала мазь и, лизнув ее на пробу, одобрительно кивнула. Она обработала ею рану и наложила повязку. Подняться без посторонней помощи Сехун не смогла, так что мистер Ву перенес ее в фургон на руках. Коко свила гнездо из одеял, в которое мистер Ву Сехун и уложил. Сехун затошнило. — Это из-за потери крови, — сказал мистер Ву. — Кенти сделает тебе отвар из шиповника. Пока отдыхай. — Он погладил ее по голове и выбрался из фургона. Коко и Ноготок остались с Сехун. Когда люди убедились, что индейцы не вернутся, стали разводить костры. Кенти заварила Сехун пахнущий чабрецом и земляникой чай и заставила выпить все до последней капли. Сехун знобило, и голова шла кругом так, что потолок фургона расплескивался буйным морем у нее перед глазами. Коко, подсмотрев, как это делает Чону, нагрела камней и обложила ими Сехун — чтобы не мерзла. Это и впрямь помогло. Сехун перестала стучать зубами и забылась беспокойным сном. Когда же проснулась, вовсю светило солнце, а под боком, вместо грелки, спал Кай. От него пахло лесом — смоляно, мшисто — и немного — дымом. Сехун, стараясь не тревожить ногу, подвинулась к нему поближе и снова закрыла глаза. На этот раз сон ее был глубоким и крепким. А впереди их ждал Сакраменто.