Импринтинг двух миров (подопытный мышь)

      Сделать пришлось то, на что я никогда ранее не решался – покинуть Землю не по оговоренному сроку, а буквально через неделю пребывания. Это была наглость с моей стороны, но я чувствовал, что надо спешить. Не потому что Родион не дождется, а потому что нужно было отдать несколько приказов, которые обязаны оказаться выполненными к тому моменту, как я вернусь в этот мир и уже не один.       – Наглости тебе не занимать, Хашша, – стоило мне открыть глаза, прогоняя марево жуткого сна, ко мне сразу же обратился Васшис, что проявился едва заметной дымкой, окутанной серебристым сиянием, да еще и в полном своем облачении. Васшис был нашим богом. Не этого мира, а скорее богом ягов, змей. Хотя я бы с гораздо большим удовольствием пообщался с Эгъяссом.       – Вот, морда рыжая! – охреневший от моей наглости, Эгъясс возник рядом с собратом. – Ты знаешь, Хашша, что живешь в этом мире исключительно благодаря заступничеству Шанасс и моего брата? И что я бы тебя на куски порубил и тебе бы самому скормил, если бы не их покровительство? Как ты смеешь решать, кого дано тебе лицезреть? Да еще… О-о-о… Вот это у тебя запрос, мальчик. – Бог яргенов с любопытством уставился на меня. – Васшис, давай ты сам разберешься со своим детищем, пока это не сделал я в более грубой форме, а?       – А я бы на твоем месте его просьбу исполнил, – хмыкнул Васшис, и комната мгновенно погрузилась во мрак.       Разговаривать с богами мне было не впервой. Это не наши, земные, которые то ли есть, то ли нет. Эти, как три короля и королева, засели в соседнем с Уреей измерении, довольно-таки часто отвечая на запросы своих «детей». По большому счету, каждый, кто имел хоть частицу чистоты, мог обратиться к своему богу и получить помощь. А меня пару раз даже вызывали для головомойки «на ковер». После эпопеи с яргенами в наказание почти на год на цепь незримую посадили, так что я мог только кивать своим подданным, а за меня право говорить предоставили Рушшусу. И вот сейчас я пришел на Урею с такой просьбой, что думал, хвоста лишусь. Обошлось. Другое дело, исполнят ли мою просьбу, проигнорируют ли ее или же накажут за наглость и самонадеянность.       Но пока никто мне ни в чем не препятствовал и запретов не ставил, из чего я заключил, что чем-то все же злобному Эгъяссу я угодил. Может быть, в частности, своей просьбой.       – Андэр? – удивился один из нагов, что стоял на страже моих покоев. – Так быстро?       – И ненадолго. – Я скользнул по каменным полированным плитам своего дворца, по пути приказав привести мне всех сес-ша, то есть командиров подразделений. Его выполнили незамедлительно, когда подходил к приемному залу, все пятеро застыли изваяниями самим себе. – Я рад, что вы так быстро пришли на мой зов, – устроился я на возвышении, что являлось моим «троном». – У меня к вам есть просьба. – Изваяния удивленно шевельнулись. – Не приказ, потому что я даже не уверен, можно ли выполнить мое желание. Просьба. Все те годы, как я правил вами, мы уничтожали яргенов, пока не прервали их род. Я не уверен, остался ли хоть один из них жив. Поэтому киньте клич по своим рядам и выберете добровольцев, объявив им награду – десять королевских изумрудов тому, кто принесет мне яйцо яргена.       – Суришш, – склонился один из сес-ша. – Мы бы и рады исполнить ваше веление, но вашим же указом…       – Знаю, – перебил я его. – Все знаю. Но я молился богам, особенно Эгъяссу. – Эта морда божественная хмыкнула откуда-то из-под потолка. – Чтобы мне была дарована такая честь – получить из ваших рук яйцо яргена. А также было сказано, что оно будет полноценным, и ярген, вылупившийся из него, окажется здоровым ребенком. Я не тороплю. У вас есть достаточно времени, чтобы исполнить мой наказ. Но я бы очень хотел видеть в одном из наших гнезд это яйцо. Мне оно необходимо.       – Будет сделано все, что в наших возможностях, суришш, – поклонились сес-ша, с достоинством выбравшись из зала.       – И зачем тебе ярген, мальчик мой? – из ниши, в которой обычно дремал, выглянул Рушшус. – Это то, о чем я подумал?       – Эннэшше, учитель. – Я поклонился старому нагу. – Я не я, если не нашел его в своем мире. Но, чтобы мой якорь мог следовать за своим кораблем, его надо привязать к этому миру так же, как он привязан к тому.       – И боги одобрили твое решение?       – И ничего мы еще не одобрили! – Эгъясс, колючий, вспыльчивый, непостоянный, как песчаные барханы, появился в зале. – Это додуматься надо до такого! Нет, Хашша, я знал, что у тебя бредовые идеи и желания, но думал, что ты их все же оставишь при себе.       – Не стоит так разоряться, брат, – раздался тихий, как шипение прибоя, голос Шанасс. – Ты забыл, тело какого яга принадлежит этому мальчику. И если он прав, и его любовь в состоянии преодолеть неприязнь к яргенам, то это будет достойный брак. А чья душа будет заключена в теле этого яргена – не имеет особого значения. И если ты действительно хочешь вернуть своих детей в этот мир, то, будь добр, предоставь мальчику яргена, в котором бы текли две линии жизни, как и в этом маленьком яге.       Я чуть не подавился собственным языком, услышав подобный ответ от богини Шанасс. И, если бы было в моих силах, отменил бы просьбу. Но боги никогда не меняют своих решений, следовательно, мне обязательно достанется ярген с двумя линиями жизни. Такой же, как и я… Если я правильно понял эту мурену.       Шанасс, улыбнувшись, погрозила мне пальчиком, когда увидела в моих мыслях, как я завязываю ее хвост узлом, но я продолжил. Хоть так отыграться за тот дар, что они мне подсунули. Притом, я более чем уверен, прямо сейчас. Потому что я точно знал, как и Рушшус, что не являюсь носителем двух линий жизни. А являлся бы – никогда бы даже не подумал искать себе яйцо яргена! Обошелся бы и простым ягом! Эгъясс непристойно заржал, показав сестрице большой палец, и смылся в свои эмпиреи, чтобы с максимальной выгодой для себя исполнить мою просьбу.       – О, божественная, – начал я, услышав смех мурены. – Нет, Шанасс, какого хрена, прости за мой невольный русский?! – я перешел на родной язык, зная, что Рушшус не сможет его перевести для себя. – Ты как себе это представляешь?       – Я представляю, Андэр, какую душу ты себе нашел. – Шанасс стала серьезной. – К тому же, как ты заметил, я не попросила брата принести яйцо с одной, но сильной линией жизни. Может, догадаешься, почему?       – Есть вероятность, что эннэшше снизойдет к моим просьбам и поднимет передо мной свой хвост? – Я хмыкнул. – Разве я выбираю себе такого?       – В любви, мой мальчик, нет выбирающих и выбираемых. Иначе это не любовь. Советую, хорошо подумать, действительно ли ты готов к данному союзу. И если ты сам себе ответишь «да», то будь готов не только брать, но и отдавать. Васшис сильно потворствует твоим желаниям, но и он когда-нибудь устанет нести на себе твой эгоизм. Запомни это. И не тяни за собой своего эннэшше, если он не захочет быть рядом. Времени тебе отмерено много, ты успеешь не только отдать приказ, но и склонить просьбами. А о том, чтобы у него хватило времени ответить тебе, не тревожься, об этом позабочусь я. Кое-какой дар, пусть и небольшой, я имею право передать через пространство, оставив его в вашем мире. Когда ты проснешься там, у себя, изумруд на твоем перстне превратится в футляр, в котором и будет лежать то, что позволит твоему эннэшше продолжить жизнь, равную той, что есть у тебя.       – Благодарю, богиня, – кивнул я Шанасс и задумался над ситуацией.       Крепко так…       Наг или ящер с двумя линиями жизни, это ни больше, ни меньше как обычный гермафродит. Вторичных половых признаков ни у кого на Урее не отмечалось, так что превращений не будет. А вот то, что мы можем стать прародителями нового племени… Вот это слегка озадачивало. Я морально не был готов к тому, что мне предложила, точнее, приказала Шанасс. Да, у нас – если это «у нас» будет – достаточно останется времени и на то, чтобы свыкнуться с этой мыслью, и на то, чтобы решиться на подобное.       Нет, я реально осознавал, что почти треть населения Уреи, к какой бы расе они не принадлежали, обладали двумя линиями жизни. Я знал это так же точно, как и то, что есть самки и вовсе не использующие самцов для размножения. Но получить этот «дар» был не готов. Морально не готов! Это как мужику влезть в женские тряпки. Одно дело, задницу подставить, а другое – начать мыслить как давалка!       И еще раз нет! Я уважал женщин, принимал их права и возможности. Я даже преклонялся перед тем, что дарит им судьба. Но у меня никогда и мысли не возникало, что мое тело хоть когда-нибудь, хоть даже на короткий промежуток времени будет нести в себе две линии жизни.       – Шанасс, как всегда, поставила перед тобой неразрешимую задачу? – «улыбнулся» Рушшус.       – Как всегда, – кивнул я. – Да ты и сам слышал, она дала брату добро на то, чтобы я получил яйцо яргена, но с условием, что от нас род яргенов и возродится. А я не могу придумать ни единой отговорки, ни единой политической уловки, чтобы в нашей семье, если эту семью я все же решусь завести, появлялись исключительно яргены. Тогда род ящеров падет еще ниже, чем я его втоптал. Но одно дело уничтожать воинов, а другое дело – унижать расу. К этому я категорически не готов. И ты сам прекрасно понимаешь, что это значит.       – Все твои сес-ша, и ты сам выбирал таких, насколько я помню, носители двух линий жизни, – осторожно вмешался в мои мысли старик.       – В том-то и дело! Они – всего лишь сес-ша! А я…       – А ты – глупый мальчишка, который так до сих пор и не понял, что каждый раз, когда ты что-то делаешь, ты проводишь аналогию со своим миром. Ищешь равнозначные решения, а мне потом приходится исправлять твои ошибки. Разве ты не знаешь, что все твои сес-ша не позволяют продлиться своему роду с обеих сторон по одной причине: ты вбил себе в голову, что они равнозначны мужчинам твоего мира?       – Даже так? – Я удивился. – Но я никогда…       – Ты поставил им себя в пример. – Рушшус дернул кончиком хвоста. – Никто и никогда не видел тебя ни с кем иным, кроме как с самкой, хотя ты сам носитель двух линий жизни. Поверь мне, мальчик, только я и еще двое из всей твоей команды знают, какую ломку ты испытываешь, когда инстинкты берут свое.       – Я слишком много перетащил сюда душ из нашего мира. – Я вздохнул, понимая, что меня мои же не поймут, если я поддамся инстинктам двух линий жизни. – Одно дело то, что будет твориться за закрытыми дверями, и совсем другое – приплод. Его ни от кого не спрячешь!       Старик хмыкнул и, свернув свой хвост кольцами, уселся на него.       – Малыш, а ты никогда не задумывался, что те, кого ты перетянул сюда, прячут свое потомство, выдавая его за потомство своих пар? Может, хватит быть тираном, и пора задуматься о развитии рода, а не его укреплении? У некоторых ягов уже хвост дрожит от напряжения, а тебе все мало оборонной мощи. Ты наглядно всем показал, насколько ты сильный и воинственный. Пора показать, насколько ты милостивый.       – Не задумывался… – Рушшус, как водится, взял на себя решение моих проблем, оповестив о них лишь тогда, когда я сам в себе запутался. – Ты утверждаешь, что те, кого я перенес сюда…       – Почти поголовно. В отличие от тебя, скользящего между мирами, эти яги не могут покидать Урею, как следствие, менталитет вашего мира постепенно испаряется из их разума. Но твои правила загоняют их в жесткие рамки, заставляя скрывать не только свои желания, но и инстинкты. То есть ты сам держишь их хвосты в своих зубах и так же пытаешься ухватить за хвост и себя. Вспомни, как я тебя учил: магия познается не в усилии и напряжении, а в расслабленной самодостаточности. Возможно, твой эннэшше станет тем, в чьих руках ты, наконец, совьешься клубком, перестав стоять на страже своего клана.       – Я понял тебя, наставник, и сделаю все, чтобы так и случилось.       Кивнув старику, я пошел к своим покоям, чтобы снова погрузиться в анабиоз и проснуться в своем мире, где меня ждет мой возможный оплот спокойствия.       И все же, как всегда, Рушшус заставил меня задуматься. Выходит, я получил свое второе имя – Хашша – по той банальной причине, что все мое безумство не более чем подавляемые инстинкты нага, носящего в себе две линии жизни? Все безумие, сумасшествие, ломка, в которой я забывался, долгие дни приходя в себя, на деле обычный зов природы? Как у тех звериков? У кошечек, собачек… Ну и так далее, по нарастающей?       Осознавать подобное было неприятно. Даже неприятнее, чем постоянный сон при возвращении на Землю. В этот переход я его даже не заметил, погрузившись с головой в проблему, которую мне подкинули боги Уреи и Рушшус. Спелись, гады. Интересно, они за моей спиной, когда я здесь, на Земле, свой срок отбываю, что, в покер на желания играют? И думают, какую еще мне проблему подбросить?       Конечно, бесило подобное жутко. Зато я хоть определился, что в первую очередь мне следует сделать на Урее в последующие несколько десятилетий. Точнее, чего от меня хочет эта взбалмошная четверка божественная. Кстати, когда я уничтожал поголовье яргенов, вырезая их род под корень, меня никто не останавливал. Потом дернули, правда, за шлейку, показав, где мое место, и что я слишком, по их мнению, зарываюсь. Но до этого ни единого писка! А это значит, что эта шайка-лейка заблаговременно знала, что я не только обзаведусь своим якорем, но и буду вынужден искать яргена, потому что мое тело нага не в состоянии будет принять больше никого.       Как это называется. Паратимия, вроде как?.. Давно я с психологами не общался, забыл, что они там плели… Но какой-то адекватный специалист объяснил мне, что из-за взаимодействия насилия и очень ярких эмоций произошла подмена сознания. И то, что вызывало у меня омерзение, переродилось в желание и стремление получить ту же эмоциональную встряску, поэтому в будущем я буду искать себе партнера наиболее похожего на насильника. И как раньше бежал от своих страхов и обид, так буду сближаться с максимально подобным типом личности, пока не найду себе идеальную пару именно в среде тех, кто чуть не довел меня до полного психического расстройства.       Видимо, я воспринял это буквально. Искал не столько личность, сколько её визуализацию. Оттого и безумие, потому что ненависть и желание сплелись в такой клубок, что я пытался убрать даже отголосок образа насильников из своей памяти, уничтожив целую расу, чтобы потом выть от отчаяния, не в состоянии найти ни единого представителя оной, когда чувства окончательно переродились.       Эта безумная четверка приняла мою эскападу в сторону яргенов, дала право уничтожить некую часть, скорее всего, сокрыв большую в другом измерении, и подождала, пока я не посмотрюсь в этакое кривое зеркало собственных эмоций, чтобы подбросить мне наказание: уничтожал? Будь умным мальчиком, возрождай. Не плодись и размножайся, а политику партии меняй. Притом меняй так, чтобы все семьи когда-то изгнанных и попранных могли вернуться в свои дома или отстроиться заново.       – Бля, ни в одном из миров, куда приходит человек, даже если в другом теле, он не приносит ничего нового, – буркнул я себе под нос, поднявшись с кровати. – Это пиздец какой-то! И да, Шанасс, да! Ты совершенно права. А я – идиот мелкий и безмозглый. Хоть и целый повелитель своего собственного клана. Спасибо, что глаза мне открыла!       Не удивился бы, раздайся из-под потолка смех этой мурены. Тоже мне, владычица морская! Хранительница любви и домашнего уюта!       Да уж, глаза мне действительно капитально открыли. Причём не абы как открыли, а еще и мордой ткнули в сотворенное. Ведь если Родион мой эннэшше и так далее – то мне придется повиниться перед ним во всем, что я сделал, чтобы он знал, какую роль я ему предлагаю. Не просто роль своего якоря, не просто любовную связь, а стать единственным за последние годы после геноцида яргеном, который будет принят мной и более того – станет со мной плечом к плечу. Сколько яда, морального и физического на него выльется – даже не представлял. А ведь так оно и будет, если я его к себе приближу.       Расплата за ошибку, которую я никогда за все эти годы ошибкой не считал – настигла меня. Притом так под дых ударила, что я полночи просидел за бутылкой виски, пытаясь разобраться во всех хитросплетениях своей политики, чтобы найти хоть единственную лазейку, в которую можно будет протолкнуть этого ящера, сделав его равным себе.       Наконец, под утро, измученный и сломавший мозг, я дал себе небольшую передышку. Пройдет достаточно времени, пока из яйца вырастет полноценный ярген, и все это время душе, которая в будущем займет это тело, не обязана находиться на Урее. Можно жить и здесь. Появиться на пару минут, а после вернуться сюда. А у меня будет достаточно времени, чтобы как-то сгладить ненависть, которую я взрастил в нагах к прямоходящим ящерам. Это единственное, что я мог придумать.       Когда я задумался над тем, что проще отказаться от подобной идеи и оставить Родиона в покое, в столовый зал спустился сонный Димка.       – У-у-у… А я вижу, ты крепко задумался над тем, что я тебе предложил. По какой причине такое мрачное настроение?       – Что?.. – Я воззрился на него, внезапно осознав еще одну истину, которая не давала мне покоя.       Вот за каким демоном мне потребовалась эта парочка. И именно Дима. Как проводник между мной и моим будущим эннэшше. Как тот, кто сведет нас, показав друг другу. Не потому, что он сам в чем-то хорош, или может мне помочь в том, в чем не смогли помочь остальные, а потому что у него есть связь с Родионом. И потому что, возможно, Дима сможет стать этаким буфером между нами.       – Задумался, говорю. – Дмитрий толкнул ко мне чашку кофе. – Ну и чем же твоя царская морда обеспокоена?       – Ох, Димыч, ты даже не представляешь… – Я сербнул напиток, а потом как-то сам собой начал рассказывать: – Ты меня правильно царской мордой назвал. Я там кем-то вроде этого индивидуума и подрабатываю. И совершил я в свое время одну очень большую глупость. А вот теперь не знаю, как это все исправить.       – Делись. Не бесконечно же тебе мне помогать, может, и я в чем-то золотой рыбкой окажусь. Кто знает? – Дима пододвинул пепельницу, сигареты, поставил кофейник и, не сильно заморачиваясь, плеснул себе в чашку остатки виски. – Чтобы на одной волне с тобой быть, – пояснил он мне.       Ну, я и рассказал. И то, как оказался на Урее, и что со мной сделали там, и как потом обозлился на воинственный народ яргенов, собрав армию из нагов, чтобы планомерно уничтожить эту расу. И как мне почти удалось, а я верил, что удалось полностью. А, оказывается, от моего гнева яргенов скрыли сами боги, застив мне пеленой забытья разум, а сам род яргенов переместив куда-то, где я до них добраться не мог. И немного о своей бредовости рассказал. О том, что на Урее ни единому нагу, даже тем, кто казался мне достаточно хорошим партнером, я не мог позволить прикоснуться к себе. Да, пробовал, перебарывал себя, но всегда оказывался разочарованным. А сам тонул в воспоминаниях того дня или дней, понимая, что мои тело и разум готовы принять только яргена.       – Покорежило меня, Димыч, знатно. – Я затянулся в последний раз, затушив окурок в пепельнице. – Не мог даже представить, что еще найдется в этом или том мире кто-то, кто способен будет пригладить мою вздыбленную чешую, подарив покой душе. А вот ты, когда Родиона мне показал, я и понял, что родился все же этот человек. А как представил его в теле яргена, так мне и вовсе крышу снесло. Я и рванул на Урею, приказав найти мне яйцо яргена, хоть самого последнего. Вот тут меня наказание за истребление яргенов и настигло. Боги Уреи потребовали, чтобы мне нашли яргена с двумя линиями жизни, как и у меня, и обязали возродить род, который я почти уничтожил.       Да, я объяснил, что такое две линии жизни и что именно потребовала от меня Шанасс.       – Я чего-то не могу понять, Андрей. – Дмитрий смотрел на меня задумчиво и спокойно. – Какие у тебя проблемы? Ты правитель, или так, погулять вышел? Боги Уреи – не мифические персонажи, а вполне реальные? Вот и в сад! Все в сад! Со всеми вопросами, всеми закидонами, какие бы души у кого ни были – к богам со своими возмущениями! Или ты думаешь, что, дав тебе такую задачу, они для тебя еще и какие-то препятствия серьезные приберегли? А если и так, ты что, не справишься? Двадцать лет, или сколько там, поднимал свой народ, а теперь неугодный окажешься, потому что внезапно простил тех, кого ненавидел? Ты еще Родиона не видел, не знаешь даже, можешь ему помочь или нет, не уверен, будет ли у вас что-то, а развернул полномасштабную кампанию в голове по возвращению милости этим яргенам. Ты, давай, мозги себе не морочь, занимайся лучше насущными делами. А потом и увидим, как и что получится. Если совсем туго придётся, то, как и говорил, пригласишь меня к себе, а я им расскажу в цветах и красках политику партии. Или тебя то беспокоит, что Родик детей не любит? Так у него свои были. Близняхи, девки. Он чего и в аварию попал. За день до этого его дочек какой-то мудак сбил. Так что, нечего думать. Бери все в свои руки и действуй так, будто у тебя нет этого груза за плечами. А вот когда все получится, когда сойдетесь, как хотите, тогда соберемся все вместе и будем решать, как дальше действовать.       – Понял. – Я встал из-за стола. – Данные дашь или сам меня проводишь?       – Мы сами, – вынырнул из дверного пролета Сашка, умильно улыбнувшись моему удивлению. – Но с тебя – превращение.       Так и оказались снова в нашем городе, словно нам делать больше нечего, как полмира на самолетах преодолевать.       Нет, недельку все же отдохнули, и ребята окончательно смирились с моей ипостасью, под конец используя как некую водяную лошадь, на которой можно покататься и которая точно никого не сбросит. Сашка, визжа, пытался зацепиться за скользкую чешую, но вечно соскальзывал, оказываясь в воде, если заранее не цеплял на меня что-то вроде узды, шедшей поперек груди. Дмитрий обожал плавать рядом, цепляясь за плечо, но тоже пару раз пытался меня оседлать. Но так как в отличие от Сашки с лошадьми дело не имел, то получил множество болезненных ссадин на бедрах и стойкую неприязнь к подобным играм.       Заодно за эту неделю я споил ребятам достаточно своего яда, чтобы немного оздоровить и привести в норму. В результате, когда мы посвежевшие и отдохнувшие сошли по трапу в аэропорту нашего города, я был более чем уверен, что переманил парней на свою сторону. Одно дело – долг и обязательство, другое дело – взаимовыручка. Между нами даже существующее напряжение куда-то пропало.       Чтобы не попадаться на глаза тем, кто следит за их домом, парни поселились у меня, благо свободных комнат было предостаточно. Сашка взял на себя кухню, Димка – приведение в порядок дел Родиона, а я занялся самим парнем.       Когда вошел к нему в палату, даже не сразу узнал того, кто лежал на больничной койке, слишком уж разительный перепад был между видением и сопливо–слюнявой личностью, которая бездумно переставляла кубики, не в состоянии сложить даже простейшие слова. Словно парень действительно разумом повредился окончательно.       Меня и пускать сначала не хотели. Родственники Родиона все были известны, а вот меня никто и никогда не видел. Пришлось вплетать толику веления, чтобы пропустили, а после и вовсе не замечали.       Перед тем, как прийти к Родиону, я изменил свою внешность, значительно помолодев и, по приказу Дмитрия, чуть отрастив волосы, чтобы максимально быть похожим на собственный портрет. Удалось, хоть и не сразу. Дима намекал, что я должен выглядеть так, Сашка думал, что совсем иначе, и приходилось то отращивать на своем теле мускулатуру, то выглядеть тощей копией себя. Наконец, плюнув на ребят, я наотрез отказался хоть что-то менять, кроме возвращения к собственному возрасту той фотографии, с которой был сделан портрет. Мало ли? Вдруг забуду, каким был перед этим, изменюсь… А этот облик – он родной, близкий, неизменный. Последний раз я именно таким и получился после того, как меня в очередной раз убили, а врачи на ноги подняли.       На том и порешили. Поэтому уже через несколько дней с пакетом фруктов и букетом гвоздик я стоял у палаты Родиона, не решаясь переступить через порог. А когда решился войти – взглянул в бездумные водянистые глаза человека, чей разум полностью и безоговорочно отсутствовал.       – Ну, здравствуй, эннэшше, – отставив пакет и отложив цветы, я подошел к парню, присев рядом с ним на корточки, осторожно взяв его руки в свои, ощутив, как его разум беспрепятственно, словно туман, пропустил щупы моего сознания к себе в голову.       Ощущение было, словно бредешь по задымленной комнате, в которой не слышно ни звука. То есть звуки какие-то были, но словно эхо прошлого. А так – сплошной дым и марево воспоминаний. Какие-то призрачные картины, что возникали в жгутах дымки, тут же растворяясь в этом призрачном тумане. Какие-то отголоски мысли, которых явно не хватало, чтобы связать воедино прошлое и настоящее.       Больше всего подобное состояние было похоже на ментальное проклятие. У нас на Урее таким иногда баловались и определить схожесть я мог играючи. Но в отличие от проклятия, в голове Родиона не было плотного и темного кокона, в котором заключена личность. В этом теле личности, как таковой, вообще не было. Словно все, что этот человек знал и помнил, пропустили сквозь резчик бумаги, искрошив его воспоминания в пыль, а после еще и сожгли. И этот дым от сожженных воспоминаний и был в его голове.       Если бы я раньше никогда не сталкивался с подобным, у меня бы не было никакого шанса помочь ему, но я сам себя собирал из таких вот разрозненных кусочков, истлевших и бесполезных, потому и решился помочь.       Первое, что сделал, это потребовал перевести Родиона в другую палату, платную двухместную, где я мог бы заняться им. Второе, попросил до минимума свести посещения родней, чтобы меня не отвлекали от работы, и даже оговорил эти часы посещения заранее, чтобы передали родственникам. Третье, сразу созвонился с Сергеем Андреевичем, чтобы он составил диету для больного, а Димку попросил нанять курьера, который бы привозил свежие завтраки, обеды и ужины прямо в больницу. Еще арендовал на два часа в день реабилитационный комплекс больницы, понимая, что мне, кроме разума, придется возрождать и тело этого человека, а после уже и занялся им вплотную.       Прежде всего вскрыл перстень, который, как и сказала Шанасс, оказался футляром, в котором лежал другой камень, больше всего похожий на рубин, и, зная приверженность мурены к предметной магии, сразу же вдел толстую нить в специальное отверстие, проделанное в камне, повесив этот амулет на запястье Родиону. Пока на шею еще рано, повернется не так – задушит себя ненароком. Это в дальнейшем вделаю в какую-нибудь безделушку, подарив как талисман, а пока и так достаточно.       После напоил своим разбавленным ядом, чтобы полностью нейтрализовать действие любых лекарственных препаратов, которыми пичкали Родиона… Рэйдана, как я переиначил его имя на лад Уреи… и начал приводить его разум в порядок.       По большому счету, это было похоже на то, будто я неподвижно сидел напротив него, держа его массивные ладони в своих руках, и бездумно смотрел в глаза, но это было не так. Я бродил по его разуму, отыскивая отрывки воспоминаний, из туманных картин сплетая нечто, что напоминало прежнюю жизнь Родиона. Была мысль иссечь некоторые куски, особенно связанные с трагедией потери детей, но я решил, что это будет насилием над личностью и ни в коей мере не сможет мне помочь восстановить парня цельным и полным, каким он был до аварии. Поэтому скрупулезно собирал мельчайшие отголоски воспоминаний, вплетая их в общую картину прошлого, вытаскивая на свет даже то, что было забыто и погребено под завалами пепла давным-давно. Пусть уж лучше вспомнит все, и сам отсеет то, что ему мешает. А пока нужна полная картина. Ведь по какой-то же причине Родион стал именно таким, каким мне его показал Дима. Значит, если я уберу это воспоминание, то переделаю саму личность этого парня. А мне он нужен был именно таким, каким был до аварии. Со всеми своими проблемами, обидами, болью, которая его сделала подобным. Со всей наносной бытовой шелухой, которая из идеала делала человека. Ведь мне нужен был не робот с набором качеств, а живое и теплое создание, которое бы понимало и осознавало, что и почему его свело со мной. Чтобы человек не задумывался, почему его просят поступать так, а не иначе, и чтобы это было всё завязано на инстинктах, тех, которые рушились вместе с сознанием в тот момент, когда он лежал здесь, и когда его пичкали препаратами, еще больше разрушающими мозг.       Так проходили дни за днями. Я даже не помню, появлялись ли родственники, но знал, что Димка постоянно где-нибудь рядом пасется, и стоит ему позвонить, как прибудет в течение пары минут. Видимо, за друга своего переживал, не полностью доверяя мне его лечение. Но пока видимого ничего и не происходило. Родион так и оставался полностью замкнутым в себе, таким же опустошенным и угнетенным, каким был и при встрече со мной. Но я знал, что ему вновь начали сниться сны. Разрозненные, короткие, длящиеся пару секунд, но сны. А значит, мне удалось собрать хоть часть его личности.       Больше всего я обрадовался тому дню, когда Родион впервые сложил правильно пирамидку. По размеру и цветам, а не бездумно, как ранее, кладя бессистемно кольцо на кольцо. Слова ему еще не давались, потому что речевым центром я не занимался, уверенный, что стоит воссоздать личность, и он сам начнет работать правильно, а вот кое-какие логические цепочки стали прослеживаться. Даже в том, как парень неосознанно заправлял рубашку в больничные штаны, пробуя застегнуть ремень, которого на нем не было. Даже в том, как, когда переставал обращать внимания на действия, держал вилку или ложку. В том, как иногда смотрел за окно, где медленно, но неуклонно вступала в свои права весна.       Как раз к тому времени я решил водить его в реабилитационный зал, чтобы он начал восстанавливать свое тело. И если не занимался им, давая полную свободу, то Родион сам находил себе идеальный комплекс упражнений, после которых ощущался хоть и усталым, но удовлетворенным.       В один из таких дней, вопреки наставлениям врачей, я принес в его палату карандаши и бумагу, и Родион оживился! Сразу протянул руки, взяв принесенное, в несколько быстрых штрихов нарисовал природу за окном. Да, без деталей, но если взглянуть на эту мешанину линий, то вполне можно было рассмотреть то, что он увидел. И это обрадовало меня еще больше.       Как раз тогда я и выспросил у Димки, на чём именно рисовал Родион. Узнав, что тот использовал для этого планшет, как только выдалась свободная минутка, пошел в первый же магазин, заказав один из лучших графических планшетов. Когда покупка была доставлена, преподнес этот образчик современной техники Родиону, увидев первый осмысленный взгляд, и на протяжении дня до самого вечера не беспокоил его, позволяя ваять свои скетчи, как говаривал Сашка, который зачастил к нам с какими-то профессиональными журналами.       Может, я бы и торопился, если бы мне было куда спешить, но у меня были мои полгода, плюс столько времени, сколько я сам пожелаю провести на Земле. Даже если это будет десять лет. Поэтому я позволил себе расслабиться и медленно разбираться с проблемой Родиона, не слишком и задумываясь над тем, сколько трачу денег на то, чтобы поднять его на ноги. Стас исправно отсылал мне отчеты о работе, интересных дел не было, да я бы за них и не взялся. Проблемы с сетью ресторанов Дмитрия были полностью решены. А меня никто не пытался беспокоить, прекрасно понимая, что первому же беспокойщику я его голову в одно место и засуну.