***
— Шелли... Ты меня слышишь? Девушка и не подумала кивнуть в знак согласия. Да, последние десять минут она слышала монолог азиата, но старалась не придавать ему огромного значения — на данный момент в мыслях вертится совсем другое, что с ним она обсудить не может. По крайней мере, не сегодня. Ради интереса она подняла голову и впилась коньячными глазами в черты друга — если бы не Томас, то его могло бы рядом и не быть... — Что ты ему сказала? — на выдохе спросил Минхо. Что любит. Вроде бы эти слова для него ничего не значили — Ньют погиб до того, как услышал признание. И эта фраза, вырванная из контекста, будет вечным напоминанием того, что она не смогла спасти того, кого любит. Тех, кого любит.***
Тереза несется по улице, охваченной огнем. Ей бы никогда не пришла в голову подобная картина — Денвер, ставший за эти полгода ее домом и временным пристанищем, заживо похоронят шизанутые, восставшие из-за Стены. Быть может, это просто неудачный розыгрыш, вышедший из-под контроля? Но ужасающие крики людей говорят об обратном. Брюнетка бежит, не останавливаясь ни на минуту. У нее даже нет времени на то, чтобы вдохнуть — сейчас висит на волоске не только ее шкура, но и жизни людей, которыми она дорожит. И это прибавляло ей сил добраться до центральной площади города, где, со слов Томаса на другом конце рации, сейчас должен быть Галли и, следовательно, Шелли. Вот только Тереза не могла понять одного: как девушка нашла своего брата и место, куда бежать с Лекарством? Скорее всего, животный страх. Или, на худой конец, интуиция. Заново построив маршрут в голову, голубоглазая поняла, что ее цель совсем рядом. Осталось осторожно пробежать две улицы и она будет на месте. Только бы не было слишком поздно... <...> (John Paesano — Please Tommy, please // 8:30) По ее щекам текут леденящие душу слезы. Несмотря на жару, она чувствует, как они медленно стекают на его лицо — бледное, болезненное, неживое... но все равно прекрасное. Она с дрожью в руках закрывает его глаза, устремленные высоко в небо. Больше он не увидит ужасный мир, катящийся в бездну, больше он не будет мучаться от боли в руке или провалах в памяти. Никогда. Но, так же он не будет видеть прекрасное преображение планеты. Да, Вспышка со временем изживет себя, но Шелли больше чем уверена, что она изменений не увидит — вряд ли она переживет сегодняшнюю ночь. И, даже если переживет, то вряд ли сможет жить со случившимся. А если и сможет — далеко-далеко, на самом краю света, где не будет зелени, пустыни и красивейших закатов, ведь все это будет напоминать о том, как она теряла самых дорогих для нее людей — один за другим, — из-за гребанутого ПОРОКа. (8:54) Шелли слышит, как кто-то подбежал к площади, но остановился. Она не смеет поднять взгляд с Ньюта, потому что ей больно видеть человека, который, быть может, был ему даже ближе, чем она сама. Сердце трещало по швам. Как она будет смотреть в глаза Соне? Страшно даже представить лицо вечно веселого азиата с отпадным чувством юмора и человека, которому блондин еще в Глэйде стал наставником и верным товарищем. Как она будет смотреть в глаза Минхо и Томасу со знанием того, что она не смогла спасти его? Нет, Шелли не сможет так жить. Не захочет. Ей хватило смелости поднять глаза и взглянуть на человека, слишком вовремя подбежавшего на площадь — Тереза стояла в ступоре, держа в одной руке Лекарство от Смерти, которое могло его спасти... но уже слишком поздно. Да, быть может, во всем виновата Шелли — наверняка она схватила не ту пробирку и вместо сыворотки ввела Ньюту двойную дозу Вируса, но исправить уже ничего нельзя. Жизнь не дает вторых шансов. Она покачала головой, со слезами на глазах и, глядя на брюнетку, впервые за долгое время укорила себя в своей же вспыльчивости: стоило дождаться, а не бежать, сломя голову. Но, кто знает, если бы она не сделала этого, был бы Ньют еще жив? Смысла спорить нет. Шелли вновь посмотрела на погибшего возлюбленного и, поднявшись с колен, она поправила чехол с оружием, находящимся на правом бедре. Даже не глядя на Терезу, шатенка убежала. Не похоже было, что она хотела скрыться с места преступления — ее побег был отчаянным поступком на эмоциях, который не в силах объяснить даже Тереза. Ее щеки заалели под дорожкой непрекращающихся слез. Она не смела подойти и на шаг ближе к парню, спасти которого она не успела... ей не хватило буквально пары минут, которые решили судьбу блондина — теперь его хладный труп лежит в центре главной площади Денвера в позе мученика — его руки были развернуты, а голова приподнята. Тереза слышала, как подбежали ребята. Томас, Минхо и Бренда замерли, но, даже находясь от Тереза на расстоянии в двадцать шагов, она почувствовала их бешеное сердцебиение. Следом из-под угла выбрались Фрайпан с Галли — повар тащил на себе еле-еле живого куратора, тело которого покрыла грязная побелка. Первым молчание нарушил Томас. Он подбежал к другу, встал на колени и, сквозь слезы, поднял и пододвинул его руки ближе к телу. Никто не понял, зачем была совершена эта махинация. Чуть позднее, когда к нему приблизились Минхо и Фрайпан, брюнет отстегнул застежку униформы ПОРОКа на рукавах и поочередно поднял их, словно что-то ища. Заметив на одной руке след от укола, который, должно быть, был уколом с сывороткой, Томас заплакал. Никого не стесняясь, в голос. Парень поправил его рукава и, продолжил рыдать, облокотившись на грудь погибшего друга. Человека, который стал для него буквально всем — лидером, наставником, примером... и больше его нет. И, если смотреть на эту ситуацию со стороны, то можно подумать, что Ньют просто спит. Его поза расслаблена и недвижима — должно быть, ему снится прекрасное сновидение, в котором все, кого он когда-либо любил, счастливы. Да вот только незадача — рыдающий Томас, Минхо и Фрайпан, стоящие перед ними на коленях и Галли, у которого слезы потекли, смывая грязь, не давали принять эту картину... А у нее в голове крутится один и тот же диалог: — Ты к ним? — К нему.***
Холодный душ бы сейчас не помешал. Не только для того, чтобы смыть всю грязь, кровь и пот, связанные с событиями, которые будут преследовать всю ее жизнь, но и для того, чтобы подумать. Поразмышлять о случившемся. Никто ее останавливать не стал. Шелли сама выбрала лачугу, где будет жить ближайшие несколько недель, чтобы оправиться от случившегося. Но оправится ли она вообще? «Если и думать об этом, то явно не сейчас» — сама себе сказала она, избавляясь от ненужной одежды, которую она вместо того, чтобы выкинуть в корзину для белья, сразу запихнула в мусорную корзину, где теперь уже помимо розовых брюк и светлого свитера валялись остатки строительных материалов, с помощью которых строился домик. Шелли зашла в душевую кабину, с одной стороны которой была стена, которая, похоже, была сделана из картона и при малейшем ветерке она бы развалилась; а с другой была огорожена обычной тканевой занавеской, еле прикрывающей кабинку. Она включила воду и, заметив, что через несколько секунд из прозрачной она окрасилась в мутно-красный, девушка чуть наклонилась вперед и уперлась лбом в стенку, стараясь не смотреть себе под ноги. Шатенка рвано дышала, будто вместе с пылью хотела содрать кожу, как обычно сбрасывают ее ящерицы. Выдавив немного мыла с приторным запахом ромашки, девушка принялась намыливать тело и уже порядком влажные волосы. После этих нехитрых манипуляций она смысла грязную субстанцию со своих рук и, взглянув на них, замерла: кровь так и не отмылась, что довольно странно. Но девушку это не остановило: она выдавливала мыло снова и снова, пока руки не начали розоветь — эффекта это никакого не дало, но кровь полегоньку смывалась. Бросив это дело, Шелли сполоснула руки под ледяной водой и присела на холодный кафель, спиной облокотившись на стену. По ее лицу больше не текли слезы — их место заняла эмоция, которую может понять далеко не каждый. Ее лицо отражало боль, смешанную с усталостью и ненавистью ко всему живому. <...> Еще раз сполоснув голову под чистой, уже прозрачной водой, Шелли вышла из душа. Она легла на двуспальную деревянную кровать, которую смастерил какой-нибудь новичок-строитель, и уставилась на потолок, сделанный из чего-то, напоминающего бамбук или другое дерево, походившего на него. В ее мыслях творился полный хаос: беспорядок, царивший в голове, так и норовился вырваться наружу — ей неимоверно сильно хотелось что-нибудь разбить. Или кого-нибудь ударить. Глубоко вдохнув и выдохнув, девушка встала и сняла со своей головы чалму из полотенца, с которой вышла из душа. Волосы все еще были влажными и ей бы стоило выйти на свежий воздух, где тепло и сухо (логично, что они быстрее высохнут), но Шелли решила насладиться теплом солнечных лучей, посылаемых ей в небольшие окна, в полном одиночестве. Она вновь присела на кровать. Взглянув на свои руки, ей вновь почудились темные кровяные пятна, каплей за каплей стекающие с ее запястья. Девушка зажмурилась и руками закрыла лицо, стараясь развидеть этот кошмар. Шелли не хотела представлять в своей голове произошедшее. Только не снова.***
Город бомбят. Взрывы, которые можно услышать с другого конца города, никак не напрягали канцлера — Пейдж предвидела, что эра, начатая главой Андерсеном, а законченная теперь уже ею, близится к концу. Он сравнивал эпоху ПОРОКа с рассветом, расцветающим в необъятной тьме: лучи заставляют просыпаться Землю, погруженную во мрак, и именно они напоминают всему миру о начале нового дня и, возможно, об еще одном шансе на возрождение человечества из пепла. Вот только Ава всегда знала, что если их время и будет напоминать какое-либо природное явление, то закат — красиво заплывающее небо в розово-фиолетовых тонах, слегка заметные звезды, полумесяц и темнота, погружающая в ночную мглу. Если не с грозой — такой же грозной и раскатистой, хотя поэты и живописцы воспевают ее чуть ли не как самое эмоциональное проявление природы в нашем мире, которое помимо разрушения несет и раскаяние. Видимо, ПОРОК только разрушение. Советник не развернулась, когда во время еще одного взрыва на ближнем к комплексу проспекте она услышала чьи-то шаги. Более того, она даже не шевельнулась, когда почувствовала, как на нее направляют оружие. Она не скрывала свое присутствие, все ближе и с каждый шагом громче приближаясь к Пейдж. Да ей и не нужно было — Шелли выставила арбалет на уровне своей груди, направляя стрелу прямо в голову женщине. Ее руки тряслись, но взгляд был направлен прямо и решительно. Девушка вернулась в ПОРОК лишь ради одной цели — убить канцлера. — Это правда? — тихо спросила она. Пейдж не поняла ее вопрос и покачала головой. — Мы с Томасом... мы могли спасти Ньюта? Ава поджала губы — она не знала о том, что блондин уже мертв. — Вы могли бы спасти всех нас. — Вы... вы сказали... вы пообещали, — облизав дрожащую губу, промолвила шатенка, — что это все закончится... если мы вернемся... Пейдж согласно кивнула головой. — Вот только... уже поздно, — ответила ей Ава. У Шелли вновь заслезились глаза. — О чем... о чем вы говорите? Канцлер устремила свой взгляд в окно, куда глядела последние несколько минут до встречи с девушкой. Там вновь виднелись ярко-оранжевые взрывы, пар от которых стремился прямо в ночное небо. — Этот мир уже не спасти. Из-за нас. Из-за ПОРОКа. Шатенка перестала дрожать и внимательно слушала речь, стараясь не упустить ни малейшей детали. Но арбалет опустить не подумала. — А я ведь с самого начала подозревала, что именно так все и закончится. Слава Богу, что в последние дни распределения ролей в Лабиринтах я сообразила спутать данные. И ведь не знаю, что на меня нашло: почему-то я не стала менять местами Томаса и Терезу или, еще хуже того, не поставила ее в пару с Рейчел. Да, я поступила подло и относительно жестоко и, быть может, именно из-за меня девочка сейчас мертва. Но я ни о чем не жалею, — сказала она, все так же глядя на панораму захваченного города. — А знаешь, почему? Шелли промолчала, и женщина восприняла это все же как отрицательный ответ. — Потому что если бы не я, сделавшая десять лет назад этот шаг, тебя бы сейчас не было. Ты бы не смотрела на меня с яростью и презрением, не наставила бы на меня сейчас оружие, — Пейдж развернулась и произнесла это, глядя ей в глаза. Шелли напряглась: какой же вывод Ава хочет сделать? — Я ни о чем не жалею, — повторилась она. — Я ни капли не жалею, потому что мой выбор стал правильным. Я чисто по интуиции спутала карты ПОРОКу и ведь на тот момент я подумать не могла, насколько этот опрометчивый ход повлияет на события в будущем, — объяснилась она. — Ты, именно ты единственная из тех, кто прошел все три Фазы и достиг того, чего мы и не мечтали достичь десятилетиями. — Чего же? — горько усмехнулась шатенка. — Разбитого сердца или сломанной жизни? Чему я научилась благодаря Лабиринту, Жаровне и другим долбанутым испытаниям, составленной стебанутыми учеными для подростков? — Выживанию. Шелли с еще большей уверенностью наставила на нее арбалет, целясь уже далеко не в черепушку. В сердце. — Я не собираюсь говорить о том, что понимаю тебя. Просто потому, что я действительно не знаю, что ты сейчас чувствуешь, — хоть в чем-то Пейдж не лжет. — Я не знаю, какого это: потерять подругу, сраженную в бою; стать жертвой бесчеловечного насилия в Жаровне; и не суметь спасти любимого человека. Но я твердо знаю только одну вещь в этом мире — ты должна выжить. Любой ценой. Девушка недоуменно уставилась на Аву. Она тут, как бы, собирается пристрелить ее, а та говорит ей спасаться и нестись к чертовой матери из этого города? Пейдж сделала несколько шагов в ее сторону. Шатенка все это время хоть и переваривала сказанное, но не дремала — еще крепче сжала в руке ложе и решительнее натянула тетиву. — И не потому, что ты ценный образец, Изабель, не потому. Ты, Эрис и Томас единственные в своем роде иммуны, способные не только противостоять Вспышке, но и лечить ее. Сделать другого человека таким же неуязвимым к Вирусу. Сделать его способным к нормальной жизни, наполненной простым человеческим счастьем. Еще чуть-чуть и шатенка выстрелит. Но вот уже не в нее, а в себя — она уже чувствовала слабость и с каждым мгновением теряла гнев. Ненависть к этой женщине в белом халате постепенно куда-то испарялась. — И они были бы благодарны. Они бы поняли, почему не ты сделала этого раньше, — она на мгновение замолчала. — Ньют бы понял. Это конец. Шелли опустила арбалет и с тяжелым стуком сердца в груди сделала глоток воздуха вновь, позволяя на какой-то промежуток времени себе отступить. Вот только знала бы она, что надолго это не затянется. Девушка из-под опущенных ресниц наблюдала за тем, как Ава шаг за шагом становится к ней ближе, не боясь того, что шатенка в любой момент передумает и выстрелит. — Вы обещаете?.. — тихо спросила она. — Что ты выживешь? Шелли усмехнулась. — Что они останутся в живых. В последнее время на себя мне как-то все равно. Пейдж грустно улыбнулась. — Я обещаю, я... — женщина так и не успела договорить. Тишину, царящую в помещении, нарушил оглушительный выстрел Крысуна, который следом появился из-за облака дыма. Ошарашенная, она без промедления направила арбалет в его сторону, даже не раздумывая над тем, стоит ей стрелять или все же нет. Ее рука была сосредоточена, тетива натянута, а глаза следили за каждым действием мужчины. Первыми отказали руки. Шелли судорожно попыталась взять над ними контроль, как вдруг пришло осознание происходящего. После того, как она на направила на него свой злобный и удивленный взгляд, полный ненависти, ноги перестали ее удерживать. Она грохнулась на пол, краем глаза следя за действиями врага. — Я не Тереза, дорогая моя, — по-крысиному усмехнулся Дженсон. — Я всегда использую вещи по назначению. Парализующий яд. Который был создан Рейчел с ее помощью и усовершенствованный Эрисом. Скорее всего, он дал ему свойство распространяться медленнее или нанес на ту поверхность оружия, к которой девушка не прикасалась ранее, и нанес на арбалет, когда их с Терезой не обнаружили в ПОРОКе. Она почувствовала, как ее затягивает в тревожное небытие...***
— Шелли... ты здесь? — вдруг раздался голос снаружи лачуги, от которого девушка интуитивно дернулась. События прошедшей ночи завуалировали ее, и на какое-то время она не обращала внимание на реальность. Должно быть, это происходит со всеми, кто в короткий срок теряет самых близких людей. Ответить она так и не успела: Томас не посчитал нужным спрашивать дважды и открыл деревянную дверь, вошел в комнату, развернулся, захлопнул ее и, собираясь решительным шагом продолжить свое наступление внезапно замер, глядя во все глаза на Шелли, сидящую в позе лотоса в одной пижаме. Шатенка недоуменно уставилась на него в ответ — неужели он решил, что за несколько часов она взбунтуется, разожжет посреди домика костер из подручных материалов и станет плясать вокруг него, как одичалый бабуин? Если это так, то, должно быть, брюнет разочаровался. — Зачем пришел? — спросила она сразу в лоб. Брюнет хочет сказать, что ему жаль. Но не может. Просто потому, что это она уже знает. — Галли... он... — перед тем, как она закатила глаза, парень увидел едва заметную грусть, переменившуюся в легкую раздражительность. — Это был только его выбор.***
— Я остаюсь. После этой брошенной вскользь фразы, в голове у Терезы сумбурность событий смешалась с шоком. — ЧТО? — воскликнула она с испугом. — Галли, ты же понимаешь, что... — Да, — резко ответил экс-глэйдер. — Я не полечу с вами... Томас поднялся с колен и запротестовал: — Нет-нет-нет, ты идешь с нами! Блондин закатил глаза и уже морально приготовился дать отпор, но его прервал Минхо: — Слышь ты, шанкоголовый! — заорал он. — Я конечно понимаю, что ты большой сообразительностью и в Глэйде не отличался, но сейчас открой глаза, Галли! Ты хочешь, чтобы мы тебя оставили тут одного? — уточнил он. — Даже если так, то мы так не поступим, и не надейся. Поверь мне на слово: эти полгода были одним ужасным кошмаром, который я запомню на всю жизнь. Но знаешь, что мою совесть будет мучать еще дольше? Твоя смерть! — так же громко продолжил он. — Поверь мне, не проходило и дня, чтобы я не думал о том, как бы сложилась наша жизнь, если бы я в тебя не швырнул копье. И сейчас ты вместо того, чтобы спасать свою задницу отсюда, хочешь себя похоронить заживо? — будь Минхо тогда в своем обычном состоянии, у него бы хватило смелости если не ударить выжившего, так попросить у Томаса копье, чтобы прикончить его сию же минуту. — Минхо, — устало выдохнул Галли. — Это моя жизнь. И лишь я решаю, как ей распоряжаться. Томас впервые признал, что бывший куратор строителей прав. Но и потерять человека, которого он хоть и недолюбливал, но ценил за свое мнение и упорство ему казалось ужасным — слишком много потерь за последнее время. — Ребят, — блондин осмотрел всех присутствующих: Минхо смотрел на него с гневом, Томас с безмолвной надеждой на то, что он одумается, Фрайпан дрожащими губами что-то бормотал, и ведь только Тереза... только она смотрела на него с пониманием. Возможно, ранее у нее проскакивали подобные мысли. Но, как бы Галли ее не ненавидел, он подсознательно уважительно относился к ней, хоть этого и не показывал. И ведь он уже было отказался от этой глупой затеи, но, повернув голову, он увидел бездыханное тело Ньюта, голова которого была повернута к темному небу. Он вдохнул и выдохнул. «Расставляй приоритеты» Прочистив горло, Галли сказал: — Я убил Чака, — в воспоминаниях всплывает пухлый мальчуган, в сердце которого он выстрелил из-за воздействия Вспышки. — Я убил Ньюта, — меньше часа назад он обещал ему, что найдет сестру и скажет, что он любил ее. — И я убил Шелли, — в памяти прокручивается ее голос, который что-то мямлит, говорит про документы и про то, что она присоединится к ребятам в другом крыле. — И, ведь, я не знаю, где она сейчас. В лучшем случае ее пристрелит какой-нибудь шиз и умрет она быстро и без боли. В худшем сами понимаете... — договаривать он не стал. Пару минут в воздухе помимо разгоряченного воздуха витала тишина, пока он не продолжил. — Они обещали, что истребят только ПОРОК, а не станут бомбить город... — промолвил он. — И они не выполнили это обещание. Но я, в свою очередь, должен его выполнить. Хотя бы одно из них. Галли все еще помнит, как дал обещание Шелли. Они пообещали друг другу, что будут рядом. Всегда. Перед глазами замелькали картинки: сестренка сделала надрез на собственной ладони и пожала руку Галли, пообещав, что не бросит его. Вот только парень струсил проделать то же самое — ну, что поделать, двенадцать лет ему было, как никак. И, несмотря на то, что метки у него не имеется, свое обещание он выполнит прямо сейчас. Шелли не выберется живой из города. Как бы ему того не хотелось. На данный момент у него нет возможности найти ее, он не успеет. Зато он прекрасно осознает, что если останется здесь, то он будет рядом. Они погибнут недалеко друг от друга, хоть и не плечом к плечу. Галли выдохнул. — Уходите.***
— Тебе лучше уйти. Что же, она попросила хотя бы вежливо. Не так, как это сделал ее брат. Томас кивнул и промолвил: — Мне не понять твоих чувств, Шелли, — согласился он, повернувшись ко входу. — Но если тебе будет нужно что-то, то не стесняйся, обращайся... — замялся он. И перед тем, как покинуть девушку, брюнет развернулся в ее сторону и, глядя ей в глаза, произнес: — Я всегда буду рядом. Просто помни об этом. Именно с такими словами Томас и ушел. <...> К чему это было? Шелли прекрасно знает, что ее поддержат, если она попросит. Но попросит ли? Нет конечно. В его последней брошенной вскользь фразе она разглядела понимание, несмотря на то, что парень ей прямо сказал, что не чувствует тех эмоций, которые испытывает она. А чувствует ли она хоть что-нибудь, кроме опустошенности и безразличия? Вряд ли. Шатенка, заправив влажные пряди за уши, направилась в ванную. Снова. <...> В свое отражение она смотрела минут пять, если не больше. Внимательно разглядывала себя: мимические морщины, опухшее от слез лицо, бледная кожа, синяки и тонкая царапина, очерчивающая острую линию подбородка. Правда всматривалась в черты лица она вовсе не поэтому — как бы странно это не звучало, она не узнавала себя. Все те же глаза. Тот же нос, те же губы. Тот же овал лица. Но по другую сторону стоит другой человек. С другими взглядами, интересами и принципами. Шелли уже и не помнит, как видела мир раньше — для нее он был неизвестным местом, рассматривать которое было запрещено из-за ужасов, происходящих в нем, и страха заразиться Вспышкой. В любом случае, он останется для нее ярким воспоминанием из прошлого: жаркий ветер, развевающий волосы и холодные ночи, во время которых нельзя было согреться под несколькими слоями одежды и непотухающим костром; бескрайняя пустыня, преодолеть которую не решились бы даже самые безбашенные смельчаки; каньоны, природные стены которого закрывали солнце и защищали от зноя, чем-то похожий на стены Лабиринта; и, конечно же закаты. Самым красивым и поистине чудесным зрелищем за всю жизнь она считала каждый увиденный ею закат. Казалось бы, мир погружается во тьму — это должно насторожить любого человека, боящегося чего-то. У Шелли множество страхов, но, несмотря на это, ей нравится наблюдать за тем, как небо приобретает самые разные цвета, начинающиеся от бледно-желтого до коралловых, порой даже фиолетовых оттенков. Ночное же небо пробуждало интерес: ведь кто знает, что скрывается за звездами? Она любила наблюдать за ними из любого места: со второго этажа домушки, построенной строителями в Филде; оперевшись на бревно, в Жаровне; и в горах. Последний закат она увидела именно там. Шелли из прошлого увидела последний закат именно там. Девушка все еще помнит то бледно-голубое небо, окрашенное в розовые и ярко-оранжевые тона. Она помнит, как впервые после Стерки поцеловала Ньюта. Произошло это тоже там. Но что же случилось дальше? Бомбы. Выстрелы. ПОРОК. Темнота. И именно с того дня Шелли по-настоящему стала бояться темноты. Да, неоновый свет Денвера поздним вечером завораживал, но если ночью она куда-то и выходила, то она не сколько искала себе компанию, сколько старалась ходить по освещенным проулкам. Если подумать, то случилось в ту ночь случилось не только это. Эрис потерял свою Шелли, — лучшую подругу, наставницу, родственную душу, — тоже там. С того времени русоволосый прилично изменился: помимо его волос выросла не только самооценка, но и ответственность. Он стал более грубым и нервным, но девушка не может его винить. Если и существует виноватый, то она его уже нашла — этот человек, который повлиял на изменения филдера, отражается в зеркале. Она стала первым шагом к его изменениям. И предательство не стало последним шагом — их встреча на следующее утро, после побега из ПОРОКа тоже не стала им. Черт возьми, даже стычка на первых уровнях катакомбы была не последней их встречей, которая изменила его. Эрис стал более изощренным и сообразительным. За полгода парень должен был хоть как-то поумнеть и достичь определенного уровня, соответствующего всему тому, через что он прошел и что пережил. Вот только как он позволил случиться тому, что случилось?...***
— Я вас оставлю ненадолго. Эрис кивнул в знак согласия; Ари в ожидании уставилась на Соню, которая сидела к ней спиной на деревянном ящике, внимательно всматриваясь в темноту — они втроем остались ждать Шелли, надеясь, что она успеет вернуться. Аловолосая хотела уговорить Винса, который неожиданно прибыл вместе с Хорхе на берге, что им нужно дождаться еще нескольких людей, но он ее приятно удивил, прервав ее просьбу ровно на половине словами «мы будем ждать столько, сколько потребуется». Быть может, лидер Правых за время их отсутствия поменял свои взгляды и перестал быть так ко всему чужд. Да, жизнью одного можно пожертвовать, чтобы спасти нескольких. Но что, если они сейчас в безопасности и у них есть все основания дождаться без «сюрпризов» этого самого человека? Ариетт восприняла молчание Сони как согласие, поэтому развернулась к коридору, поднялась по лестнице и направилась к Винсу, который отвечал на вопросы иммунов. <...> Они оба молчали. Прошло достаточно времени, чтобы оно наскучило, но тишину никто нарушить не решался — Соня была занята, а Эрис не хотел ей мешать. Спустя десять минут он все же решился и аккуратно подошел к девушке сзади, осторожно кладя ей руку на плечо. — Ты в порядке? Она впервые посмотрела на него. — В полном. В ее светлых карих глазах, похожих на самый сладкий мед, светилась надежда. Вот уже как полчаса они дежурили недалеко от входа в катакомбы, на разветвлении: если Шелли вернется, то она непременно будет проходить здесь. И Соня в это верила. Первые десять минут, сидя на старом ящике. Она дружелюбно сжала руку парня, покоящуюся на своем плече, но он резко отстранился. — А если она не вернется? Соня поджала губы и вновь посмотрела в пустой проход. Она вернется. И блондинка знает это. Девушка уже собиралась с мыслями сказать Эрису о том, что он не прав насчет его отношения к Шелли послать его куда подальше, но вдруг в груди резко кольнуло. Словно кто-то (или что-то) проткнуло ее в области сердца. Насквозь. Она часто задышала: было не больно в физическом смысле, но ее тело словно парализовало, а в груди вот-вот разрастался ураган. Сердце забилось очень быстро и вдруг она начала дрожать. Соня понятия не имела, что происходит — ее разум трезв, но почему-то колени и кончики пальцев хаотично трясутся, не замирая даже на крохотное мгновение. Заметив происходящее, Эрис рефлекторно присел рядом с девушкой на ящик, взял ее лицо в руки и силой заставил посмотреть на себя. — Соня, успокойся! Ты слышишь меня?.. СОНЯ! <...> Ее разум отключился. Светловолосая стояла посреди огромного поля, покрытого асфальтом. Чем-то это место ей напоминало площадь какого-нибудь города. Вдруг в глаза ударил яркий свет. Соня прищурилась и услышала отголоски фраз: «... вы можете спасти Ньюта. Вам нужно только вернуться ...» Она так и не смогла понять, кому принадлежит поразительно знакомый голос. Девушка не успевала осмыслить происходящее и вдруг почувствовала, что не может контролировать свои движения. Словно ее тело было взято под контроль. Соня побежала вперед. Она резко затормозила и грохнулась на асфальт, не ударившись лицом — ее туловище словно зависло в воздухе. Ее резко отбросило. Блондинка выдохнула и, самостоятельно пошевелив рукой, поняла, что ее тело снова принадлежит ей. С большим трудом встав, Соня подняла голову и посмотрела на небо. На нем было очень много звезд и эта картина была поистине потрясающей: словно на темном полотне попытались размазать белую краску и она рассыпалась на миллионы осколков, которые превратились в небесные светила. У нее сперло дыхание. И вовсе не от необычайной красоты. Девушка опустила свой взгляд вниз и заметила небольшое красное пятно, постепенно растекающееся на бежевой кофте в области сердца. Она потеряла опору и снова упала на каменную плиту, в этот раз прилично ударившись головой. У нее изо рта потекла темно-бурая кровь, и, кажется, Соня начала осознавать происходящее, как вдруг... <...> Она очнулась в объятьях Эриса. Облизнув губы, она почувствовала, как из носа течет чуть теплая кровь. У нее случился то ли припадок, то ли паническая атака. Но что это было? Что за поле? Что за левитация? И что за существо, контролирующее ее тело? Все вопросы мигом отпали, как послышался хлюпающий звук из темноты. Русоволосый не отстранился от подруги, но левой рукой потянулся к пистолету, закрепленному на ноге. Из темноты вышел полуживой шиз: одежда его была порвана, а выдранные волосы оголяли нелицеприятную бледную черепушку. Ребята на эти детали не обратили внимание — он в руках держал приличную пушку. Эрис помнил, как выглядят хряски — кровожадные животные с неутолимой жаждой крови. Но в глазах мужчины не было бесчеловечности: было видно, что он трезво оценивает свои действия и намеренно приближается к ним с оружием. И делает он это с каменным лицом, не прилагая никаких усилий. Складывается ощущение, будто бы он выполняет чей-то приказ. Ребята замерли, не в силах пошевелиться: Соня молча наблюдала за шизанутым, а под боком Эрис уверенно держал пистолет — в любую секунду он схватит его и выстрелит в зараженного. Совесть его вряд ли будет мучать. Как только зеленоглазый посчитал, что мужчина приблизился на опасное расстояние, он плотно обхватил ладонью пушку и уже собирался направить его в шиза, как вдруг за его спиной что-то замелькало. Эрис побоялся в упор смотреть на того, кто идет прямо за его спиной, дабы не сдать возможного спасителя, а Соня же об этом не подумала и в чуть различимом свете фонаря, который поступал с улицы, она разглядела Ариетт, уверенно держащую кинжал. Ее шаги были почти неразличимы в полной тишине обычному человеку. Но не хряску, у которого все чувства обострены до предела. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, мужчина без промедления выстрелил в ее лоб. Ари сразу же потеряла равновесие и упала замертво. Соня чуть было не закричала, но не успела — шиз повернулся и направил оружие в ее сторону. Тут вступил Эрис: — Не смей! — заорал он. — Пристрели лучше меня, а не ее, — он заслонил светловолосую, вплотную прислонившись к дулу пистолета лбом. Шиз сплюнул. — Как благородно, — басом промолвил он. — Вот только на кой черт мне она? Приказали принести тебя, — он на мгновение взглянул на Соню, а потом, снова посмотрев на зажмурившегося парня, добавил: — Желательно живого. Ну, или относительно. Соня посмотрела на макушку Эриса, которая отстранилась от пистолета: — Эрис... нет... — пролепетала она. Зеленоглазый даже не развернулся в ее сторону — увидев только его профиль, она поняла, что Эрис, несмотря на безысходное положение, твердо уверен в своих действиях. Так же она увидела, что в его глазах растаяла последняя надежда — их кто-нибудь услышит и придет на помощь. Не придет. Больше не придет. Потому что единственный человек, который за них беспокоился по-настоящему, сейчас лежит на каменной лестнице с пулей во лбу. Нельзя подставлять других. — Если ты пойдешь добровольно, — уточнил хряск, — то, она не пострадает. Эрис усмехнулся. — Что стоит слово шиза? — задал он риторический вопрос, на который бы стоило ответить «правильно, ничего». На это мужчина только покачал головой.. — Да, может я и заражен, но это не значит, что я совсем слетел с катушек. До заражения я работал в полиции — боролся с бандитами и охранял родной город, где прожил почти всю свою жизнь, — сказал он. — У меня была семья: любимая жена и дочка, которая умерла пару часов назад. Вроде бы, смысла жить дальше нет, — сделал логичный вывод мужчина, — но я все еще могу чем-то помочь в борьбе с Вирусом. Мне только дали приказ и я обязан его выполнить, — закончил он. «Но тебе не давали приказ убивать невинных» — мысленно в голове продолжил русоволосый. Но в ответ он ничего не сказал. — Если не веришь мне, парень, то поверь человеку, потерявшему семью из-за Вспышки. Я не хотел убивать ее, — хряск кивнул в сторону Ари, — но тогда бы она зарезала меня и я бы не смог выполнить приказ. И, если ты не пойдешь со мной добровольно, — добавил он, — то я пристрелю девчонку, а тебя сделаю калекой. Тогда уж ты точно никуда не сбежишь. Соня не верила происходящему: неужели Эрис поверит ему? Нет, чепуха собачья! Она уверена, что парень не поведется на уловку зараженного, а просто выстрелит и они убегут. Взглянув на друга, она увидела в нем борьбу и неуверенность, что удивило ее — неужели он видит возможность вернуться в город, откуда так рьяно хотел сбежать? Глупости. Он достал пистолет. Поднял его рукой за дуло, чтобы шиз видел все его действия. Эрис отбросил оружие в сторону. — Я пойду.***
Невыносимая боль пробила череп, кажется, насквозь. А какие-то громкие звуки, будто доносившиеся за несколько тысяч километров, только усугубляли его состояние. Эрис неподвижно лежал на кресле. Он был в сознании, вот только сил не было даже на то, чтобы открыть глаза. Когда же русоволосый сосредоточился, у него это вышло и первое, что он сделал — осмотрелся вокруг. Его внимание привлек не серый стеллаж с разноцветными пробирками; не тусклый потолок, выцветший от старости; и даже не специфический запах, который можно почувствовать в больнице или какой-нибудь лаборатории. Единственное, на чем он задержал свой взгляд — Шелли, стоящая прямо напротив него. Так близко, что, протяни он руку, коснется ее темного, немного потрепанного кардигана. Внезапно зеленоглазый почувствовал боль в области вены и, устремив взор вниз, он увидел, как шатенка с помощью тонкой иглы выкачивает из него алую кровь. В ее глазах не видно каких-либо эмоций — она с беспристрастной миной продолжает свое занятие ровно до того момента, пока не поняла, что «пациент», ранее бывший фиг-знает-сколько-времени в отключке, отошел от похищения шизом. Девушка замерла. В ее взгляде читался животный испуг и, казалось, она была на грани истерики. Помимо этого Эрис беспокойно заморгал и, после ее безмолвного крика о помощи понял, что лучше бы он не просыпался. — Догадываешься, что это за место? — внезапно к парню обратился Крысун, который все это время восхищенно наблюдал за панораммой города через толстущий слой пуленепробиваемого стекла. Причина, по которой Шелли ничего ему не сказала ясна. — Это спасательная лодка, — продолжил мужчина, — и когда весь мир идет ко дну... нам не обязательно тонуть вместе с ним... Тем временем кареглазая вводила кровь Эриса в небольшую пробирку, которая, должно быть, подходит для прибора, с помощью которого можно вылечится от Вспышки. Сам парень в эту чушь не верит, но на кой черт размышлять о таких вопросах, когда жизнь висит на волоске? Его тело постепенно приходило в норму и он попробовал резко дернуться, но успеха это никакого не дало. Дженсон одарил его сдержанным смешком в кулак — зачем ему хохотать во все горло и говорить ребенку, что он отсюда не сбежит? Вскоре паренек и сам до этого додумается и ему даже не придется в качестве доказательства показывать верхнюю часть тела шиза, который его привел сюда взамен на Сыворотку. Вот только хряск не учел, что его могут обмануть, поэтому поплатился своей жалкой и никчемной жизнью прямо на пороге открытия Лекарства. — Ты закончила? — поинтересовался Крысюк, внимательно смотря на движение рук шатенки — быть может, она и слаба в эмоциональном плане, но нельзя исключать то, что в любой момент она может выкрутить собственный финт и оставить его опять ни с чем. «Ну уж нет, — сказал он сам себе, — в этот раз я не куплюсь». Когда девушка вынула шприц из устройства матрицы, вставленную в специальный аппарат, он осторожно забрал его и с нездоровым блеском в глазах наблюдал за голубой жидкостью. Лекарство от Смерти у него в руках. — Знаешь ли, Эрис, — вновь Дженсон обратился к связанному экс-филдеру, — в наше время выживают сильнейшие. Ну, или сообразительные, — мужчина не переставал любоваться сывороткой, переливая ее из стороны в сторону. — Ты, конечно, таковым не являешься, — с усмешкой заметил он, — но ты нам будешь достаточно полезен. Или твоя кровь, — неоднозначно усмехнулся он. Парень понимал, к чему ведет Крысун: сейчас они выберутся из ПОРОКа, покинут полыхающий Денвер и, угнав чей-нибудь грузовик, ринутся во все тяжкие подальше от этого гиблого местечка. Вот только одна вещь не укладывалась в голове Эриса. На кой черт этому мешку дерьма нужна сыворотка? Он получил ответ на свой безмолвный вопрос буквально через мгновение — Дженсон закатал рукав куртки, оголяя набухшие от Вспышки вены. Вот и встало все на свои места. «Это конец», — подумал Эрис. И нет, у него не проскользнуло в голове ни одного сожаления, что обычно бывает у других людей на пороге неминуемой гибели. (Но вы же спросите: «Почему Эрис считает этот момент своим смертным часом?») Для него рабство является самым настоящим приговором — быть может, это его последние минуты свободной жизни. Пусть даже и в кандалах. Крысун поднял прибор, намереваясь вогнать иглу себе под кожу. Русоволосый зажмурился и в его голове возникла безумная идея, точнее — идеальный план действий: Шелли совершит отвлекающий маневр, из-за которого Дженсон отключится, она его освободит и они вместе покинут этот злочастный комплекс, который доставил им немало проблем. Вот только Эрис не учел одного — она этого не сделает. Они бы, как в старые добрые времена, когда хорошо дружили и при любом удобном случае прикрывали задницы друг друга, пускаясь в очередное приключение. Правда, больше их не будет. Но зеленоглазый все равно не жалеет о случившемся. Да, ему не стыдно за то, что он тогда сказала Шелли — горькая правда намного лучше, чем сладкая ложь. Тогда, в заброшенном монастыре, он хотел высказать ей больше, но вовремя остановился — что-то в его душе сказало прекратить и он послушался. Да, может быть, это было грубо, но эта злость и ярость как нельзя кстати точно описала его чувства в тот момент. Она бы его не поняла, если бы он посадил ее за парту, взял Библию и ткнул пальцем на заповедь «Не убивай» и с радугой изо рта пояснял, что она поступила очень плохо и убила часть его души, которая все это время принадлежала только ей. И принадлежит до сих пор. Эрис дернулся, когда из рук Крысюка выпал аппарат. Мужчина упал на колени, ртом жадно хватая воздух. Своими выпученными глазами он уставился на Шелли, которая обогнула рабочий стол и встала прямо напротив него. Ее взгляд излучал торжественную, можно так сказать, ненависть. — Может быть ты и использовал его по назначению, — грубо согласилась она, — но создали его мы. Парализующий яд гривера. Снова. Конечно, у шатенки не было на руках этой драгоценной колбы, которая в прошлом могла бы действительно изменить ход некоторых событий. Но Дженсон не учел того, что у этого вещества не простая жидкая субстанция — помимо того, что у яда болотно-серый цвет, что делает его не столько похожим на слизь, сколько вязкая консистенция. Очнувшись на полу в лаборатории, Крысун приказал выполнять все его указания, если она не хочет распрощаться со своей жалкой и никчемной жизнью. Не оказывая какого-либо сопротивления, она согласилась и попросила перед началом своей работы аппаратуру, которая ей поможет собрать матрицу. Дженсон, ничего не подозревая, покинул помещение, а Шелли в это время хотела внимательно осмотреться и найти отсюда выход. Вот только осознала она свое удачное положение тогда, когда вытирала об бумажное полотенце руки, пропитанные не только кровью, но и ядом. И несмотря на то, что процесс действия у него был замедлен, она догадалась это использовать в качестве преимущества — он сработает быстрее в сыворотке, которую собрал приказать ей бывший заместитель канцлера. Слизь гривера безопасна и не причиняет никакого вреда человеческому организму. Ровно до того момента, пока не попадает в кровь. Следовательно, вероятность того, что Дженсон раскроет ее замысел, миллион к одному, если будет вводить прямым способом с помощью укола и благодаря отвлечению внимания. Но вот то, что введя «Лекарство» он заметит подмешанный яд, близится к нулю. Достаточно было пары капель, чтобы они растворились в реальной сыворотке и были незаметны человеческому глазу. После медленного падения Крысуна, Шелли, не взглянув на ошарашенного парня, принялась отстегивать его от кресла. Эрис смотрел на нее с удивлением и... благодарностью? Освободив юношу, она ринулась к лабораторному столу и схватила колбу с прозрачной голубой жидкостью. Открыв дверь с помощью отпечатка пальца, девушка вышла в темный коридор, намереваясь покинуть здание с помощью запасного выхода на первом этаже. Вот только Эрис за ней не последовал — он стоял в центре лаборатории на том же месте, словно не собирался уходить. — Эрис, мы должны... — Нет. Я с тобой никуда не пойду. Шелли замерла с приоткрытым ртом — этого еще не хватало. По-хорошему ей бы стоило наплевать на этого смертника (особенно после всех его обвинений) и сбежать из комплекса, опасаясь только за собственную жизнь. Но хватит. За сегодняшний вечер шатенка вынесла одну, да и то не очень понятную вещь — каждое ее решение, действие и выбор приносит последствия, с одними из которых продолжать жить можно, а из-за других на душе скребут кошки. Эрис всегда оставался с ней. При любой ситуации. Он постоянно ее поддерживал, спасал, защищал и, что немаловажно заметить — уважал. Время проходит, а ничего не меняется — юноша хоть и испытывает к ней неприязнь и, возможно, презрение, но он по-прежнему остается рядом с ней. Как и всегда. — Сколько еще людей должно погибнуть, чтобы ты осознала, что все кончено? — внезапно поинтересовался он. Шелли прикрыла глаза и тяжело вздохнула, мысленно считая секунды до собственного успокоения. Вот только Эрис, кажется, про этот прием не знал: — Это конец, Шелли. Все, кого ты знала, скоро умрут. Все до единого, — сказал он. — И если уж умирать в этом дрянном местечке, то здесь, не видя никого из своих близких. Это невыносимо, понимаешь? — задал он риторический вопрос. Конечно она его понимала. Кому, как не ей понимать его чувства. Но только вот знает ли он о случившемся этой ночью? Плевать: Шелли будет тянуть до последнего, иначе русоволосого накроет волна отчаяния и безысходности. — Ари мертва, — с горечью и сухостью в голосе промолвил он. — Ее застрелил шиз, который привел меня к Крысуну. Шатенка покачала головой. У нее не нашлось слов поддержки — она просто без слов наблюдала за тем, как ее лучший друг тает с каждым сказанным им словом, летит в бездну. Вот только она давно уже там. — Мы должны идти, — на выдохе произнесла она. Не ожидая какого-либо сопротивления, девушка развернулась прямиком к выходу из лаборатории, но последующие слова заставили ее остановиться: — Ты просто никого не любила. Никогда. Она закусила губу. На ее лице царапины покрылись толстым слоем пыли, а руки «по локоть в крови». В воспоминаниях всплывают разные картинки, которые, на первый взгляд, ничем не связаны. Вот мама читает ей сказку. А вот она летит с крыши их собственного дома. Вот она помогает подняться Рейчел из Ящика. А вот она проходит мимо нее в сопровождении врачей и смотрит так, будто впервые видит. Вот странный, сероглазый паренек с безумным взглядом говорит о том, что собирается продать их ПОРОКу. А вот Теодор закрывает ее от пули, прикрывая своим телом. Вот она ищет в архиве информацию о светловолосой девочке с большими серыми глазами и натыкается на испуганного модератора, в обязанности которого входит докладывать о всех внезапных проишествиях Дженсону. А вот Джаспер лежит с перерезанным горлом, в то время как у нее в памяти всплывает его обещание о том, что все будет хорошо. Вот она лежит напротив необыкновенной внешности мальчика под капельницей. А вот остывшее тело Ньюта лежит в ее объятьях — она до сих пор не может смириться с тем, что все это случилось на самом деле... Вот она с равнодушием смотрит на женщину, которая предлагает ей помощь в освоении — на бейдже гласит надпись, что она врач. А вот Ава Пейдж с непромолвленным обещанием падает на пол. Шелли глубоко вздохнула. И выдохнула. — Ты прав, — согласилась она. — Я никогда не любила. И не полюблю больше, — добавила она. — Вот только знаешь причину, Эрис? Потому что некого. Русоволосый нахмурился. О чем она, черт возьми, говорит? — «Любить — значит прежде всего отдавать, а не получать», — процитировала девушка одну из немногих прочитанных книг, связанных с психологией. — Мне нечего отдавать, я полностью опустошена. Мне правда, правда жаль Ариетт, Эрис. Я хотела бы сказать, что не могу понять твою боль. Но я пережила намного больше. И нет, я не жалуюсь — это опыт, хоть и ужасный, но опыт. Зеленоглазый впал в ступор — он даже не знал, что ответить. — Представь, какого мне было, когда нашла близкого друга с раскроенным горлом. Нет, я не унижаю тебя и не говорю, что ты слабак или что ничего плохого в этой жизни не пережил, вовсе нет, — она взяла свои слова обратно. — Мы обязаны выжить, Эрис. И не потому, что это нам этого хочется, — всем ее видом ему казалось, что она этого вовсе не хочет. — Мы выживем, потому что слишком многое задолжали человечеству. И свой грех мы искупим только путем помощи нуждающимся. — Когда успела стать альтруистом? — пофигистично хмыкнул он. — Я им никогда не была. Работая в ПОРОКе против своей воли, я увидела достаточно вещей, чтобы понять, в чем проблема. Проблема не в обстоятельствах или определенных вещах, изменить которые нам не подвластно. Проблема в людях. В нас. Во мне — сказала она. — Я по глупой случайности не смогла спасти человека. Которого любила. Или, по твоему мнению, которого любить я была не способна, — Шелли шмыгнула носом и опустила голову. — Быть может, он и погиб только потому, что моей любви, уважения, честности и ответственности не было достаточно. Ты прав, Эрис, как всегда прав... Уже и до юноши дошло, что совершить самоубийство в их положении глупо. Но прервать свою подругу и согласится он уже не может — пусть договаривает до конца. — Но, я думаю, Ньют был бы счастлив, если бы мы с тобой выбрались отсюда и продолжили дело, начатое ПОРОКом — спасение людей, не обладающих иммунитетом. Только другими, более человечными и приемлемыми способами. — Был бы? — не понял он. — Да, был бы. Ньют мертв.***
Шелли начинает мыть руки — почему-то ей хочется сделать это еще раз. В четвертый раз. Она чувствует, как по ее щеке катится одинокая слезинка. Но какой причине? Ведь самое ужасное она уже пережила, и, кажется, больше ей нечего бояться — она в безопасности здесь, в Тихой Гавани. Удручающие воспоминания начинают сжирать ее изнутри. Лицо шатенки начинает гореть и, надеясь избавиться от этого ощущения, после рук она умывается и в очередной раз внимательно рассматривает себя в зеркало. Те же царапины, те же синяки... она похожа на мертвеца. «Может вскрыть вены?» — вдруг подумала она, глядя на бритву, которая из стакана отражала солнечный свет и казалась решением всех проблем. Но за эти несколько часов Шелли поняла, что заканчивать жизнь суицидом бессмысленно. Эрис решил так же, как потом признался. Поэтому эти мысли быстро покинули ее голову. Дотрагиваясь до щек, кареглазая кончиками пальцев чувствовала, как кожа буквально возгорается под ее прикосновениями. Похоже, ей пора перебороть свои животные страхи и выйти на свежий воздух и вновь не отвечать на вопросы ее друзей, правду на которые знает только Томас и еще пара человек...***
«Почему ты раньше не сказала?» Этот вопрос крутился у Эриса на языке последние десять минут. Но задавать ему его было глупо — что она ему ответит? «Извини, но было не до этого. Ты, овощ конченный, хотел сдохнуть прямо тут и распинался о том, что я та еще тварь. Я тебя конечно люблю и хочу, чтобы ты выжил, но сегодня погиб человек, который любил меня больше жизни, а я ответила ему взаимностью. Но, с твоих слов, любить я и не могла. Поэтому можешь воспринимать это на свой счет — почему я не сказала об этом раньше...» Она молчала. Шелли сидела в углу комнаты и пыталась починить с помощью наконечника стрелы рацию, которую Дженсон по счастливой случайности положил в коробку недалеко от места, где из русоволосого хотел выкачать всю кровь. Пока она занималась делом, Эрис, скорее всего, сделал самый отчаянный поступок в своей жизни — он хотел выбраться из черного входа с помощью какого-либо пароля. Шелли знает все комбинации, но сказала, что это бессмысленно — Крысун и вовсе выключил всю охранную систему и вместо того, чтобы сделать супер-сложный пароль, он поступил умнее — сделал выход из здания невозможным. Главный же вход в комплекс был загорожен огромным бетонным блоком, который пробить было возможно только с помощью танка или какого-нибудь взрыва. Но, пока шизы-революционеры не додумались взорвать его, подросткам пришлось искать другие возможные варианты выхода. — А что случилось бы, если в тот день ты не вышла из комнаты? Шатенка вздрогнула: это первая фраза, которую ей сказал Эрис после того, как они покинули лабораторию и спустились на несколько этажей в тишине. Она бы хотела дать ответ на этот вопрос, но и сама не знает — скорее всего, он имеет в виду тот день на станции ПОРОКа, когда она впервые вышла из их комнаты без его сопровождения. Несколько недель она ходила везде вместе с ним по одной причине — она боялась, что ее заберут в «Убежище» и она будет так же, как и Рейчел, не узнавать Эриса. Или, еще хуже — заберут его и, если ей посчастливится пройти мимо него, он не вспомнит, кто она такая. По иронии судьбы, раньше она считала что, скорее всего, тем днем произошло самое лучшее, что могло произойти в принципе — она заново познакомилась с Томасом, Минхо, Фрайпаном и... Ньютом. — Я не знаю, — ответила она, не отрываясь от работы. И это правда — она понятия не имела, как их знакомство повлияло на события, уже с ними произошедшие. Но она точно уверена, что, рано или поздно, судьба бы их все равно свела. Быть может, они бы присоединились к Соне и Гариетт намного раньше и так же встретили экс-глэйдеров в каньоне, наставив на них пушки. Или, может быть, они бы вместе загнулись еще в Жаровне и сдохли бы там, но только в разных частях пустыни. Все возможно. И Шелли твердо уверена так же в том, что с Эрисом они бы все равно сбежали. С компанией Томаса, или без — это уже не важно. Она чувствует, что юноша хочет завести с ней разговор не с проста. Может быть, он хочет сказать ей что-то важное, но ей плевать, ведь для этого есть еще время — починив рацию, она подаст сигнал ребятам, откуда их забирать. Если они услышат, то Эрис скажет ей все, что захочет, но уже в Убежище, где безопасно и не бегают разъяренные шизики. А если нет, то она просто спокойно выдохнет и погибнет с честью, осознавая, что она не проиграла — у нее просто не было возможности выиграть и были использованы все ходы. Эрис смотрел на нее и отчасти не мог поверить, что она находится так близко. Она, на удивление, не испытывает к нему ненависти. Может потому, что она упорно занята работой и просто забила на него? Да, именно так. В этом ему было легче признаться, чем в том, что она в нем разочарована. Он смог пережить все — стрельбу, потерю и смерть друга, депрессию, даже предательство... но только не ее разочарование. Эрис признался себе, что был не прав. Все это время, что он унижал, издевался и докапывался до девушки, она, по сути, была не виновата. А если и была, то вместе с ним. Не стоило так поступать. Жаль, что понял он это только сейчас. Шелли сидит перед ним грязная, а вся ее одежда под слоем пыли, перемешанной с кровью... Но, ничего, у него еще будет время все исправить. И, если шатенка хочет искупить свою вину перед другими, то Эрису пофигу на других и он, позволяя внутреннему эгоизму наконец заткнуться, собирается искупить вину не перед ними, а перед ней. Слишком много потрясений она пережила именно из-за него. — Шелс, — обратился он к ней, замечая, что она как-то нервно отбросила серебряный наконечник стрелы, с помощью которого собиралась перестроить провода, — все в порядке? — Да-да, почти... — ее смутило дружеское обращение, но виду она не подала. — Я сделала все, что могла, но она не будет работать даже без самого маленького удара током, — кивнула она на рацию. — Возможно, мои труды окупятся и она сработает, но с огромным шумом, с которым вряд ли разберут наше сообщение. Наверху, в моей лаборатории есть небольшой источник энергии, удара которого хватит, чтобы зарядить рацию до конца. Эрис подумал. — Слушай, а сколько по времени Крысюк будет в отключке? Ну, знаешь... из-за яда. Шелли закатила глаза — ничего умнее спросить не нашлось. Конечно, сколько раз она подвергалась его действию? — Достаточное, чтобы мы успели подняться на крышу. — Всмысле? — не понял юноша. — Оттуда им будет легче нас забрать, если что. Да, вокруг здания все горит, — согласилась девушка, заставляя его вспомнить о том, что устроили зараженные, — но до крыши пламя не доберется. Если только они не додумаются повредить фундамент, удерживающий комплекс или еще того хуже — взорвать десятый, или, скажем, пятнадцатый этаж. Парень подал руку Шелли. Не подавая волнения, она приняла его помощь и, поднявшись, она отряхнула кардиган. Им нужно спешить. <...> — Вот, держи, — шатенка протягивает ему собственный пистолет, который Крысун, должно быть, забрал у него после отключки и положил в коробку недалеко от той самой лаборатории, куда им нужно попасть как можно скорее. — Думаю, он не заряжен... Шелли строго на него посмотрела. — И что прикажешь делать? Искать по всему комплексу несчастную пулю, которая нас все равно не спасет, если этот говнюк очнется? Эрис задумался. — Где твой арбалет? — Он его выбросил из окна перед тем, как закрыть все возможные выходы... Но это не важно, идем! Они зашли в лабораторию, откуда она сбежала пару часов назад — здесь Тереза доказывала Аве, что Шелли все это время была не только Партнером Эриса, но и иммуном. Но каким, черт возьми, образом они спроецировали внутри ее тела видимость Вируса? И для какой цели? Чтобы она лишний раз боялась умереть? Слишком много вопросов и ни одного ответа. Шелли обогнула рабочий стол, открыв в нем ящик, где, предположительно, находится тот самый источник энергии. В это время Эрис вертел в руках колбу с Лекарством, которую она передала внизу со словами: «Если погибнем, то тебе будет, что заложить в Аду». Естественно, он это воспринял как шутку, но было невообразимо тяжело осознавать, что сейчас у него находится вещь, ради которой ПОРОК и другие организации трудились не одну сотню лет. Спустя несколько минут поисков, девушка достала небольшую вещицу, которая светилась бледно-голубым цветом и по своему строению чем-то напоминала глушилку. Следом она вытащила короткий провод, наверняка с помощью которого они подсоединят прибор к рации и тем самым зарядят ее. Вот только шатенка не спешила: — Нам стоит зарядить рацию в самом конце. Я не думала, что источник все это время сам по себе сжигал ток, — должно быть, это она определила по слабому свечению. — Когда поднимемся на крышу, зарядим там, перестрахуемся. Эрис согласно кивнул. — Куда дальше? Шелли сглотнула. — Нам придется вернуться в место, откуда мы сбежали. — Где валяется Крысюк? Зачем? — Только оттуда можно попасть на крышу. — И насколько оттуда долгий путь? — Нам придется пересечь «тюрьму шизов», коридор и подняться по лестнице. Парень покачал головой. — Веселым будет путь, однако. <...> Они зашли в лабораторию, где было так же светло и просторно. Эрис почувствовал запах гнили, но Шелли настояла на том, что у него поехала крыша и, как известно, «когда кажется креститься надо». Ребята очень тихо передвигались по комнате. Им было не очень приятно вновь увидеть рожу этого самодовольного кретина, но другого пути не было — их спасением является крыша, куда пробраться можно только таким образом. Девушка осторожно шла за Эрисом. Следовательно, юноша первым должен был увидеть Крысуна и испытать отвращение, но что-то пошло не так. Как только он прошел стол, за которым было тело мужчины, он резко остановился. Шелли недоуменно врезался, а русоволосый, кажется, по-настоящему запаниковал: — Его здесь нет, — нервно прошептал он. Услышав его слова, шатенка оттолкнула его и убедилась сама, что это не глюки — место, где час назад бессознательно валялся Дженсон, было пустым. Он очнулся. Шелли вздохнула и собиралась медленно продолжить свой путь, при этом успокаивая Эриса, но краем уха услышала, будто сзади кто-то передвигается. Или что-то. Развернуться она так и не успела — первым делом, схватив Эриса за воротник кофты и ринувшись в противоположную от выхода сторону, она спряталась в тени, в то время как парень упал за высокий стеллаж. Выстрелив, Дженсон понял, что жестоко облажался: когда он их заметил, не стоило приближаться — было легче выстрелить и не попасть, а не приблизиться в надежде задеть хоть кого-нибудь из этих самонадеянных засранцев. — Ну все... Прятки закончились, — еле слышно сказал мужчина, перезаряжая пистолет. Эрис в надежде посмотрел на Шелли, надеясь, что она что-нибудь придумает. Вот только взглянув на место, где она скрылась, он не разглядел ничего, кроме необъятной темноты. Что бы она ему сказала? Не высовываться? Верно — любой нормальный человек так бы и поступил. Вот только эрисовской проблемой и является то, что он делает все наоборот. Именно по этой причине он выскочил из-за стеллажа и направил пистолет в Крысуна, на что тот только ухмыльнулся. — Ну же, стреляй, — провокационно потребовал он. Видимо, Дженсон тоже считал, что пистолет не заряжен. Как же они удивились, когда Эрис, преисполненный реальной мыслью пристрелить этого говнюка, но без малейшей надежды на очередной неожиданный поворот событий, который его и спасет, выстрелил ему в правую руку заряженным, как оказалось, пистолетом. Это ему и дало время — офигевший от подвернувшихся обстоятельств, парень с громким щелчком, который бы ранее Крысун точно услышал, убедился, что в оружии теперь точно нет патронов. По хлюпающим звукам стало ясно, что мужчина просто так сдаваться не собирался. Именно по этой причине зеленоглазый прошел через узкий проход между стеной и стеллажами и быстро просек, что пока Дженсон будет там пробираться, он через другую сторону пересечет лабораторные столы и окажется перед входом в коридор, откуда спокойно можно будет попасть на крышу. Эрис не задумался о том, где Шелли — для него главной целью было дойти до выхода, а там он что-нибудь сообразит. Вот только удача оказалась не на его стороне — Дженсон просек, что стеллажи были неким отвлекающим маневром, поэтому попытался там пройти для вида, а когда парень оказался на достаточно близком расстоянии к двери, он оттуда выскочил с полной готовностью, медленно приближаясь с наставленным на его грудь пистолетом. — Я не могу допустить себе такую роскошь, — продолжил устрашение мужчина, — как то, что оставить тебя и ее в живых. Лучше уж сдохнуть здесь вместе, чем позволить вам сбежать. Вы, Партнеры, всегда были для ПОРОКа важны... и зря. Эрис не боялся умереть, но его тело парализовало и перестало поддаваться под контроль. Паника была не в том, что его убьют, а в том, что в последнее мгновение своей жизни он будет смотреть на мерзкого Крысуна. Поэтому юноша решил тянуть время до последнего. Хотя, после брошенной мужчиной вскользь фразы о ПартнерАХ, у русоволосого и правда появилось несколько вопросов. — О чем вы говорите? — А Шелли тебе не сказала? — зло усмехнулся Дженсон. — Или ты, быть может, не слышал слова Пейдж, которые раздались на весь Денвер? Ах, конечно, тебя же во все ставят в последнюю очередь, — точно подметил он. Правая ладонь Эриса сжалась в кулак. Невообразимое желание одолело им — ополоснуть этого мерзавца пару раз ударом в челюсть, но нападать было опасно. — Вы с Шелли являетесь Партнерами, — кажется, бывшему заместителю главы ПОРОКа нужно было сказать только эту фразу, чтобы удивить парня и заставить его покорно слушать, не опасаясь сопротивления. — Пейдж сообразила защитить вас от возможных людей, у которых другие принципы и морали, ставящиеся в противовес бывшим альтруистическим требованиям ПОРОКа, но кто сказал, что она будет способна защитить вас от меня? Парень выжидающе смотрел на Крысюка. Ему, порядком, поднадоела эта речь с «предназначением» и «судьбой» из-за ПОРОКа, но факт остается фактом: скорее всего, причиной его дружбы с Шелли было не сколько их желание, а механизм их наречения и, скорее всего, обычный человеческий фактор — люди становятся ближе, когда вместе проходят через какие-то преграды в стрессовом состоянии и помогают друг другу. Но, честно говоря, юноша верит, что их дружба это та небольшая вещь в мире, которая всегда была настоящей и не имела подделок. Где же Шелли? Нырнув в темноту, она обрекла его на верную смерть. Вспомнив о своих размышлениях, Эрис мысленно закатил глаза — пора бы уже определиться. — Вы — ничтожество, — продолжил Дженсон. — И всегда им были. В какой-то момент юноша представил, как они с Шелли находятся в каком-нибудь развлекательном телешоу, где транслируют события, в которые они попадают и Минхо сидит перед телевизором, смотря эту передачу, в какой-то момент начинает ржать, как конь и орет: «Посмотри на себя, кланкоголовый! Единственное ничтожество здесь ты!». Было бы прекрасно, будь это наяву. Эрис и не заметил, как Крысюк спустил курок. И он бы погиб. Если бы не Шелли, в нужный момент выскочившая с правой стороны от парня, все это время стоящая в тени, откуда ее никоим образом они бы не заметили, Дженсон попал бы ему в грудь. Она нажала кнопку на сенсорном ридере и кинулась в другое крыло, минуя «тюрьму шизов» вместе с ним. Из-за громкого выстрела русоволосый даже не заметил, как оказался вместе с ней на полу, а стеклянная дверь закрылась прямо перед носом Крысуна, заставляя того несколько раз ударить по ней. Теперь его соседями были монстры, равные ему: правда, они стали чудовищами не по собственной воле, а Дженсон всегда им был. Парень ошарашенно выдохнул, отряхнулся и, перестав наблюдать за будущим шизиком, собирался уже подать руку Шелли, которая до сих пор лежала на плитке, но вовремя опомнился — что-то в ее позе его насторожило. И, сев перед ней на колени, он понял, что она без сознания — должно быть, отключилась из-за стресса и сильного удара головой. Но пульс у нее был. И это радовало. Не так, как простреленное пулей колено.***
Она посмотрела на замотанную часть ноги, куда несколько бинтов наложила Тереза. Боль была вполне ощутимой, но брюнетка заверила ее, что скоро и она пройдет. Шелли зажмурилась и сильно-сильно надавила пальцами на глазные яблоки, словно это действие ей поможет забыть все произошедшее. Как минимум, присутствие теплых ладоней в области глаз позволят никому не увидеть то, как она плачет. В своей комнате. Очень и очень тихо. Глупо было думать, что со временем станет легче... легче, конечно, станет, но больно будет всегда. В очередной раз убедившись, что ей стоит выйти на улицу и убедить всех в том, что у нее все в порядке и она, несмотря на все плохое, продолжает радоваться в жизни. Ведь только иллюзия этого действия позволит всем от нее отстать с глупыми расспросами. Ей нужно было поговорить с Томасом.***
— Шелли... Шелли! Она почувствовала влажные ладони на своем лице, которые пытаются заставить ее вновь что-либо почувствовать. Сфокусировав свой взгляд, девушка заметила Эриса, который стоял перед ней на коленях. Она не хотела себе в этом признаваться, но в тот момент он на нее смотрел действительно так, будто она — все самое дорогое, что у него есть. Ей это не капельки не льстило — адски болело правое колено и, казалось, парень ее возвращал прямо из комы: все события в голове перемешались и трудно было осознавать происходящее. — Ты меня слышишь? — спросил он с надеждой. Девушка чуть заметно кивнула. — Хорошо... хорошо.., — прошептал он. — Нужно... нужно найти... что-нибудь... Юноша поднялся и принялся искать в комоде, на который в бессознательном состоянии облокотил Шелли, хоть какой-нибудь кусок чистой ткани или даже бинта, чтобы перевязать рану. На его счастье, в нижнем ящике покоилась пыльный мешочек с ватно-марлевыми повязками и, выудив оттуда одну, вновь приблизился к подруге и, под ее громкий стон, аккуратно зафиксировал ее на ноге. Эрис никогда не практиковался в оказании первой помощи, но сейчас это было не важно — девушка на грани потери сознания. — Придерживай ее... придерживай.., — от волнения Эрис повторялся, но ему было плевать. — Ты... ты... уходи... Эрис замер. — Что? — Ты должен выбраться отсюда... ты должен... ты должен жить.., — с огромным трудом произнесла шатенка, не замечая, как по щекам текут холодные слезы. И в этот момент в глазах друга она увидела не только страх, но и твердую уверенность. — Ну уж нет, — он провел теплой ладонью по ее щеке. — Без тебя я не уйду. Шелли готова была заплакать с новой силой, как поняла, что Эрис имеет в виду. Он ее никогда не бросит. А она его бросала. Неоднократно. Когда улетела с ПОРОКом. Когда не попыталась снова заговорить после его обвинений. Когда не пошла вместе с ними через катакомбы... Почувствовав ее нервозное теплое дыхание на своей шее, он не выдержал и смачно поцеловал ее в лоб, а потом прижался своим лбом к ее и тихо-тихо произнес: — Мы отсюда выберемся. Я обещаю. <...> Крысун бился в конвульсиях, пытаясь разбить стекло. Шелли это, порядком, начинало раздражать. — Нужно выпустить их... выпустить, пока есть такая возможность.., — обратилась она к Эрису, который все это время ходил кругами — юноша пытался понять, как пройти на крышу. Если бы Шелли не была задета, то они бы просто поднялись туда после того, как связались с друзьями. Точно. Он уже было полез в карман за рацией, как вдруг вспомнил, что отдал свою кожанку Шелли — в дырявом кардигане ей было холодно. Юноша жутко покраснел, когда понял, что последние несколько минут он ее игнорирует, задумавшись о своем. — Кого выпустить? — Шизов, — пролепетала она. Сначала он не догнал, что она имеет в виду. После ее кивка в сторону ридера и шизов, стоящих за стеклом в коридоре, где как раз-таки пытался пробить дверь Дженсон, он ее прекрасно понял. За то время, пока Эрис искал в устройстве команду, позволяющую открыть двери в палаты зараженных, Шелли достала из кармана одолженной кожанки рацию и, включив ее, что-то сказала. Ей не ответили и она достаточно громко выругалась. — Пароль, — попросил парень, найдя нужный алгоритм. — F5CK1NG, — как можно громче по буквам сказала она первое слово, но потом вдруг замолчала. Эрис же не уделил этому особое внимание и попросил продолжить. Когда она ему во второй раз не ответила, парень развернулся, мысленно рисуя самые ужасные опасения в своей голове. Но все оказалось гораздо проще — девушка просто неотрывно наблюдала за коридором, в котором находился бывший помощник Пейдж. Несмотря на это, ее стеклянный взгляд казался странным — словно она следила за чем-то, что располагается намного дальше. — Шелли?.. — Он больше не понадобится... — Почем... И в этот момент Эрис с чудовищной силой отлетел от двери, на приборе которой набирал пароль. Коридор напротив разрушила бомба, брошенная, должно быть, восставшими хрясками, а в их комнате посыпалась побелка с потолка. В этот момент ребята так и не услышали едва различимые в белом шуме по рации слова Сони: «Скоро будем». <...> (John Paesano — I'm Sorry) Все было объято огнем. Казалось, будто пекло выжигало в людях самое хорошее, что у них есть, но в то же время оно заставляло их не опускать руки, бороться и идти дальше. Эрис донес ее на руках, позволяя опуститься себе лишь в тот момент, когда уже стало поздно. У него есть цель и он готов за нее бороться... но сейчас... есть ли смысл? Пламя полыхает совсем рядом, и оно не дает время на размышление. Поэтому единственным правильным выходом из такой ситуации будет просто сдаться. Будь Шелли в трезвом, не опьяненным болью разумом, она бы что-нибудь придумала. Вот только он — не она. Своими коньячными глазами она посмотрела наверх, задирая голову: звезды были такими же прекрасными, как и всегда... удивительно, что ей доведется погибнуть в таком контрасте: сожженной языками алого пламени под холодным, темным и необычайно спокойным небом. Слезы высыхали прямо на лице. Эрис достал из кармана джинс Лекарство от Смерти, ради которого, по иронии судьбы, чуть больше половины года назад Шелли пришлось сдаться ПОРОКу. Юноша раскрыл ее оледеневшую ладонь и положил туда сыворотку, в то время как сам опустил голову и смотрел прямо в глаза, желая запомнить только ее в этот момент. Ни огонь, ни звезды, ни ПОРОК... только ее. — Я люблю тебя... У Эриса не нарочно потекли слезы, которые, как и предыдущие, высохли, не успевая дойти даже до подбородка. Больше всего он пожалел, что сказал ей сегодня, что она никого в жизни никогда не любила. Быть может, он сказал это в приступе ярости, но теперь он убедился окончательно, что с его уст слетело совсем другие слова. Тогда он хотел сказать, что она его никогда не любила. Черт, как же он ошибался. — Я знаю... Он обнял ее, уткнувшись носом в холодную шею, стараясь запомнить шеллин запах, который не сравнится ни с каким другим приятным запахом в мире. Потому что он ее — человека, который его любит. Безвозмездно. Без какой-либо выгоды. Взаимно. Эрису показалось, что вдали что-то зашумело. Но, списав все на глюки, парень все равно тоскливым взглядом уставился в огненную пустоту, не различая ничего, кроме желто-алого огня. Как вдруг сильно загудело. Поблизости. Сначала показались огни берга, а потом и сама посудина. Ее свет был настолько ярким, что его заметила даже Шелли, слегка подняв голову с колен друга. Пепел и огненные искры закрывали обзор, но, несмотря на это, Эрис стал подниматься и подтягивать за собой шатенку. Они медленно, но верно приближались к кораблю, который принялся разворачиваться к краю крыши. Даже башня, зашумевшая рядом, не заставила Эриса развернуться: юноша ясно видел свою цель и знал, к чему он идет. Шелли не выдержала такого резкого подъема и почти что упала без сил, но русоволосый ей этого не позволил. Как вдруг дверь берга открылась и оттуда закричали: — РЕБЯТА! — это был Томас. Или Минхо. Или Соня. Или Бренда. Или Фрайпан. Или Винс. Не важно. За ними вернулись. Эрис вновь поднялся вместе с девушкой и вот, они прошли уже больше половины пути. Он мог взять ее на руки, но тогда они не попадут на корабль. Как минимум, оба. Разум Шелли отрезвел: она поняла, что сейчас их жизнь на волоске и какой-то внутренний стержень заставил ее терпеть поистине ужасную боль и продолжить держаться за друга, который все это время только и делал, что пытался ей подсобить. Вместе они с огромным трудом подошли к краю крыши и уже кончиком пальцев могли достать любого человека, который протягивал им руку. Но все равно было недостаточно близко, чтобы взойти на борт. — Прыгайте! — проорал Минхо, протягивая Эрису руку. Русоволосый оглянулся на башню, которая вот-вот готовилась слететь. Она дала ему дополнительный стимул продолжить эту неравную борьбу душевной и физической боли, заставляя поднять Шелли и дать ей прыгнуть на борт. Развернувшись, юноша взглянул в ее коньячные глаза и прошептал так, чтобы она слышала: — Не бойся. Я рядом. Силы это никакой ей не придало, только поддержку; но, благодаря таким словам шатенка усерднее пыталась встать на колено, которое вот-вот выгнется под неестественным углом. Как только ей это удалось, Эрис кинул ее на дверь, на которой все это время стояли прикрепленные к бергу Томас и Винс. Они быстро схватили девушку, а девчонки, стоящие сзади, помогли ей перевернуться. (3:23) — ПРЫГАЙ! — чудовищно заорал Томас. Его крик пробрал девушку до дрожи и по какой-то причине она взглянула выше, упуская из вида зеленоглазого, который в это мгновение отвернулся и смотрел туда же. Башня. Она падала. Парень развернулся, закрыв лицо руками. После громкого падения конструкции юноша повернулся к ребятам, но своим взглядом он впился в единственную фигуру на борту, на которой была надета его кожанка. — ЭРИС! — вряд ли он услышал ее громкий испуганный крик, который, казалось, привлек внимание всего человечества именно к ним. Он выпрямился. Прямо сзади него крошилось последнее здание такой ненавистной ему организации. Умрет ли он трусом в глазах других? Возможно. Может быть, они запомнят его как человека, который всегда шутил. Или, может, как филдера, который всегда был неуклюжим. Все равно. Но память о нем, которая никогда не умрет, будет только внутри того человека, который, как потом окажется, всегда считал его не только самым лучшим в мире другом, но и героем. Он сделал это. Он справился. Она заслуживает жить больше, чем он. Кажется, в своей жизни он совершил действительно что-то хорошее не только для себя, но и для дорого ему человека. Эрис улыбнулся ей в последний раз, даже не пытаясь смахнуть слезы счастья. А потом он полетел с крыши. <...> Они успокаивающе стучали ей по плечу, с облегчением говоря, что все закончилось. А она смотрела на потолок стеклянным взглядом, вспоминая его улыбку и такие родные зеленые глаза. «Не бойся. Я рядом» А потом он погиб. *** — Все хорошо? Шелли с искренней, настоящей улыбкой посмотрела на Минхо. Азиат пришел не с пустыми руками — у него были небольшие зефирки. Он хорошо ее знает, однако. Девушка с такой же радостью развернулась и продолжила созерцать необыкновенно красивый пейзаж. Побережье представляло из себя обширный пляж, на котором сейчас никого не было — правильно, ведь дети обычно бегут играть на золотистом песке после полудня, а сейчас около пяти часов утра. Океан манил: бирюзово-голубая вода прибывала к берегу белоснежными барашками, который в то же мгновение растворялись на суше; чайки пытались устроиться на волнах и даже, быть может, покорить их, но им это не удавалось, поэтому они довольно-таки скоро покидали эту местность — оставались только пеликаны, которые гнездились на корабле «Убежища», который не использовался после того, как Винс переправил на нем иммунов. Шатенка пила прохладный брусничный глинтвейн, который Фрай замутил вчера вечером, когда она легла спать. Томаса она так и не нашла, а вот пищу для размышления — да. И единственный вывод, к которому она пришла за несколько часов, казался до жути простым, но в то же время и невозможным. Она уедет отсюда. Уплывет, улетит, убежит. Но ноги ее в Тихой Гавани больше не будет. А причина проста — именно к «Убежищу» выжившие стремились все это время и думали, что здесь, именно здесь они будут счастливы и наконец-таки обретут покой. Вот только не все его получили. По крайней мере, не в этом месте. Она никому ничего, конечно, не скажет. Ни Томасу, ни Минхо, ни, тем более, Соне — блондинку она не видела со вчерашнего утра, как только они прилетели сюда на берге, да и Шелли ее не искала. Она боялась посмотреть в глаза подруге и увидеть разочарованность и, может быть, ярость. Ведь именно из-за кареглазой погибли ее брат и Эрис. Шатенка вновь сделала глоток; Минхо, не дожидаясь ее сопротивления или согласия, устроился рядом с ней — у него в руках ничего, кроме маршмелок не было, поэтому он просто сел рядом. Последние несколько дней он был твердо уверен в том, что хорошая пьянка пробудит его аппетит и ему не придется есть через силу. Вчера, к счастью или сожалению, ее не было — выжившие просто собрались на пляже и после подбадривающей речи Винса стали возводить память погибшим друзьям, родственникам, да и просто людям, с которыми они когда-либо были знакомы. Из них только Бренда написала имя своего брата, а Шелли — имя Чака и Эриса. Ну и, конечно, всех девчонок из Филдрейда, в число которых входит и Ариетт. Остальных она не упомянула на мемориале — их смерть она не видела, поэтому просто надеялась, что вместо нее это сделает кто-нибудь другой. Смерть Ньюта, конечно, она тоже видела (более того, она была более косвенной причиной), но его имя должна была вырезать Соня. Или Минхо. Или Томас. Ну, на крайняк. Минхо не ожидал, что она первая начнет разговор. Да и вообще, он не ожидал, что с утра у него появятся силы говорить с ней — впервые в жизни он почувствовал такую боль от эмоционального выгорания, что ему было грустно и тоскливо. Но предлог встретиться с ней нарисовался сам: вчера, поздно вечером, к нему в лачугу зашел Томас с каким-то свертком бумаги в руках, вручил его азиату и попросил передать Шелли, прося, чтобы сам он в него свой любопытный нос не совал. Минхо не очень-то и хотелось, но его любопытство проснулось быстрее, чем трезвость. И, все же, мысленно зачитывая строки этого послания, он не смог прочесть дальше — совесть не позволила. Это было слишком личным даже для него. — Томас просил тебе передать. Шелли взяла из рук бывшего куратора бегунов свернутую бумагу и, не успев его поблагодарить, он возразил: — Я, наверное, тебя оставлю, — с такими словами он покинул ее общество. Даже зефир не забрал. «Странно» — подумала она. Что бы там ни было, это ей передал Томас. А даже если он удосужился передать ей это после того, как она его послала и даже не извинилась за это, значит, в ней что-то действительно важное. Шелли развернула бумагу. (John Paesano — Goodbye // 4:10) «Дорогой Томас! Это, похоже, мое первое письмо. Естественно я не помню, писал ли я их до Лабиринта, но даже если оно не первое, скорее всего оно будет последним. Главное знай — я не боюсь. Смерти, по крайней мере. Страшно забывать. Я теряю себя из-за Вспышки, и это меня пугает. Поэтому я каждый вечер вслух повторяю их имена: Алби, Уинстон, Чак. Я повторяю их, и повторяю как молитву. И я снова все вспоминаю. Мелочи: например, как солнце освещало Глэйд перед тем, как оно скрывалось за стенами; вспоминается вкус рагу Фрайпана... я не думал, что буду так по нему скучать. И я вспоминаю тебя. Как ты первый раз появился в Лифте, просто напуганный новичок, который даже имени своего не помнил. Но в тот момент, когда ты побежал в Лабиринт, я понял, что пойду за тобой куда угодно. И я пошел... как и все мы. И я прошел бы через все это снова и не стал бы ничего менять. Я надеюсь, что вспоминая все это много лет спустя, ты сможешь сказать то же самое. Будущее теперь зависит от тебя, Томми. И я знаю, что ты найдешь верное решение. Как всегда» Из ее ее глаз потекли слезы, размывая текст письма, написанный до боли знакомой рукой: «И ведь знаешь, ты был прав насчет воспоминаний. Они меня не испугали, даже наоборот — рассказали больше, чем должны были. Например то, что у меня есть любимая сестренка, ради которой я пошел бы на все, что угодно. Но, если ты читаешь это письмо, значит все-таки пошел. Или не ради нее... не важно! Важно лишь то, что я благодарен тебе за все. И, в особенности, благодаря тебе я разобрался в своих чувствах. Я пишу это письмо на кухонном столе, пока все спят. Галли все еще наверху, а я сейчас пойду искать Шелли. Не знаю, что меня ждет после встречи с ней — злость, ярость, недоумение или, быть может, даже вспыхнувшие чувства... или тюрьма... это тоже не важно. Ты не поверишь, как я ее люблю, Томми. Больше своей жизни. Ты можешь считать меня трусом или неудачником, который ходит вокруг да около, но к чему лукавить? Ведь так и есть. Жизнь, она... скоротечна. И в последствии не знаешь, к чему она приведет. Сегодня, после того, как Галли привел нас в Денвер и показал комплекс ПОРОКа во мне что-то щелкнуло и я... перестал испытывать к ней ненависть, которую питал изо дня в день все эти полгода. Надеюсь, что в будущем Эрис тоже одумается и поймет ее... Передай ей это. Скажи спасибо, что она появилась в моей жизни и разукрасила ее красками. Я привнес в ее только разрушение, но она, наверняка, на меня не обижается» Она представила, как он смеется. Боже. (John Paesano — Goodbye // 6:11) «Пожалуйста, береги всех ребят и береги себя. Ты достоин счастья. Спасибо, что был мне другом. Прощай, дружище. Ньют» У нее затряслись руки. Письмо упало на песок. Подул ветер. Даже его порывы не унесли бы ту боль, прописанную словами на бумаге. Шелли смахнула слезы и улыбнулась. Она действительно счастлива. Смотря на розово-алое небо, которое через несколько минут рассечет поистине потрясающий рассвет, она почувствовала, как в ее душе разливается умиротворение. Да, она смирилась с произошедшим. Шатенка не может сказать, что все, пережитое ими, было к лучшему или худшему. Потому что она этого не знает. Да и, наверняка, никогда не узнает. Душа будет болеть еще очень долгое время, а в голове всплывать не самые приятные, но такие нужны воспоминания. Ведь без них она бы никогда не стала тем, кем есть сейчас, на данный момент. Не Изабель Рейн. Не Субъектом В4, нареченным ПОРОКом «Исполнителем». Не хорошим стрелком или, еще того хуже, близким человеком для многих людей. А Шелли - простой девчонкой, которая пережила очень многое. Выжившей. И человеком, который изобрел Лекарство от Смерти. Лекарством для него.