***
Вся жизнь — полнейший тлен, и Дима это понял ещё будучи семилетним оборванцем, когда нашёл свою мать уже мертвую от передозировки наркотиками. А после он в этом убедился тогда, когда его стали «бросать» то по интернатам, то по приёмным семьям. И снова, когда понял, что значат числа в глазах встречаемых ею людей, и то, что видит их только он. Эти числа сводили с ума Диму поначалу, но после он привык к этому и старался лишний раз не смотреть в глаза людям, потому что видеть их число, их дату, было невыносимо. Особенно если это были знакомые люди, которые могли бы войти в круг «близкие до не могу», но таковыми не являлись из — за стены, выстроенной вокруг сердца парня за многие годы. С таким даром — проклятьем нельзя ни к кому привязываться. Никогда и ни за что. Но, как говорится, любой хороший план или цель рано или поздно пойдёт гулять интимным местом по всем известным кочкам и горам мира, потому что таков закон жизни. Потому что проклятое мирозданье явно ненавидит Диму, ведь… Ведь иначе оно не подкинуло бы ему хвостатую привязанность в лице Матвиенко.***
— Да будь всё проклято! — раздражённо рычит Позов, пиная шину на угнанном им же авто. — Полегче! — доносится сбоку приглушённый голос парнишки, что сейчас копается в механизмах под капотом жестянки, — Нам на ней ещё дальше валить надо. А до ближайшего города, прошу заметить, ещё сто пятьдесят километров. Или ты хочешь всё это пешком пройти? — теперь обладатель голоса поднимает свою голову и вопросительно и насмешливо изгибает бровь, словно издеваясь ещё больше. Дима лишь фыркает, но пыл сбавляет, отводит взгляд от лица собеседника, не желая заглядывать ему в глаза, боясь увидеть там число, а после запрыгивает на крышу старенького мини — купера, наблюдая за пустошью и с высока за бурчащим одноклассником. — Не понимаю, зачем мы сбежали, если не подрывали то колесо обозрения в парке? — спрашивает Матвиенко, словно сам у себя, но всё же надеется на ответ, — Хотя более важно то, почему ты увёл нас из той проклятой очереди за билетами на то самое колесо, которое в последствии подорвали? Позов усмехается, опуская голову, ведь он совершенно не знает, как объяснить Сергею то, что он увидел в глазах всех тех людей из очереди одну и ту же дату: восьмое июня две тысячи восемнадцатого года ? Тот день, когда они пошли туда же. Тот день, когда все люди из очереди встретили свою смерть на том колесе обозрения. И вообще, как ему объяснить то, что он вообще видит дату смерти всех, кому только смотрит в глаза, кроме самого себя? — Раз не хочешь говорить, то не говори. Я — то знаю, что ты этого не делал, но вот… — Сергей договаривать не стал, умалчивая о том, что можно было и без продолжения додумать. Дима выдохнул почти что облегчённо, переводя взгляд на руки его друга по несчастью и вместе с этим единственную причину, по которой Дима ещё не плюнул на эту жизнь. — Другой вопрос, — продолжает парень, поправляя хвостик и уже пристально смотря на Диму, который сверлил взглядом его руки, — Почему ты никогда не смотрел мне в глаза? — Хороший вопрос, — хрипло смеётся Позов, а после смотрит на шею Сережи, — Следующий вопрос. — Я серьёзно, — продолжает Матвиенко, захлопывая капот и залезая на него. Он оказывается непозволительно близко к Диме. Непозволительно близко для других, но, к счастью и сожалению, Сергей не один из них. И даже сейчас, когда Матвиенко смотрит прямо в глаза Диме, почти соприкасается своим носом с его носом, ощущает его дыхание на своей шее, Позов не смеет поднимать своего взгляда, смотря на капот. — Посмотри на меня, Дим, посмотри, — и приказ, и просьба, и мольба одновременно, — Прошу, посмотри на меня, молю, — слишком жалобно, слишком… слишком больно слышать это. А потому Дима подчиняется, поднимает взгляд, смотрит глаза в глаза и почти что плачет, потому что видит число. Число, которое почти настигло их; число, которое унесёт жизнь слишком дорогого человека. И понимает, что тогда они всё ещё будут в чёртовых бегах от полиции, что суточно ищет их, как подозреваемых или свидетелей того инцидента. Понимает, что Дима и есть та причина, которая может стать смертельной для Сергея. — У тебя глаза красивые, — всё, что удаётся вымолвить парню, смотря в такие тёплые и живые карие глаза напротив со смертоносным пятнадцатым июня, что наступит уже через два дня. И Сергей смеётся так искренне, облегчённо и звонко, что Дима решает для себя: пора послать в самую задницу вселенной мирозданье с его тупой системой распределения дней жизни и смерти, изменить хоть одно число, ведь… Ведь Сергей заслуживает всего этого. Сергей просто обязан жить. И Дима точно за этим проследит.***