***
— Просто заткнись, — произносит Павел, гаденько так ухмыляясь. Антон смотрит с непониманием, а после вскидывает вверх брови, удивлённо и шокировано смотря на своего студента. Будучи профессором литературной кафедры уже лет десять — это мало по сравнению с теми, кто работает в университете уже более тридцати лет, но достаточно, чтобы уже знать тот или иной тип студентов — Антон с уверенностью мог сказать, что Добровольский Павел — самый несносный в мире второкурсник, в прошлом такой же неугомонный первокурсник, которых только свет видел. Или, по крайней мере, Антон. Этот парень, Павел, слишком нахальный, а также беспардонный. И много, много, очень много всяких минусов, которые только есть во всём человечестве вместе взятом, только вот собранном в одном теле. — Что, прости? — переспрашивает Шастун и вопросительно смотрит на студента перед собой. Добровольский недовольно закаnывает глаза, бурчит что-то под нос о недогадливости преподавателя. — Забрать бы у Вас Вашу степень за такую тормознутость, — фыркает парнишка и, прежде чем Антон успевает опомниться, толкает того во вполне себе удобное преподавательское кресло на колёсиках и опускается на колени, раздвигая чужие ноги. — Какого чёрта ты делаешь, Добровольский?! — возмущается Шастун, перехватывает чужую кисть, что уже поглаживаниями по бедрам плавно двигалась у ширинке. — Ты понимаешь, что вообще творишь? Паша в ответ хищно улыбается и выгибает бровь, а после вырывает свою кисть руки из чужой окольцованной, произносит: — Один раз живём, — и тут же кладет руку на пах мужчины перед собой и сжимает почти до какого-то мазохистического удовольствия. Антон давится на полувздохе, вздрагивает и стонет: протяжно, на выдохе, с чувством. Руки безвольно опускаются на ручки кресла, но сознание слишком быстро для Паши и через огромный промежуток времени для Антона возвращает свои права. — Если это такой способ заработать зачёт, то он провальный, — Шастун совсем не хочет сопротивляться, но всё же убирает чужие руки, что уже расстегнули его ширинку на джинсах и оглаживали полувставший член через ткань трусов, а после отъезжает от студента на кресле. Павел смотрит слишком серьёзно, нахально, с горой решимости и каплей обиды. — Вовсе нет, — отвечает он спустя долгих полминуты сверления профессора взглядом. — Я давно на Вас взгляд положил, вот и доказываю всем и Вам, в особенности, что настроен серьёзно, а потому… — продвигается ближе, не разрывает зрительного контакта с удивленными зелеными глазами и кладет свою руку на пах Шастуна, а после и вовсе трётся носом. — А потому просто позвольте мне всё сделать, и после уже всё обговорим, — пользуется чужим замешательством и проводит языком по контуру спрятанного за тонкой тканью белья члена. Антон вновь давится вздохом, тихо стоная. — Я старше тебя почти вдвое, — запускает свои пальцы в волосы студента, оттягивает их, заставляя посмотреть на себя, и встречается взглядом с бешеным юношеским взглядом и похабной ухмылкой. И эта фраза становится его последним противоречием на действия парня, потому что сопротивления больше не осталось. — И это чертовски заводит, — больше Антон сам не даёт сказать ни слова, притягивает к себе лицо Добровольского и целует: долго, протяжно, с агрессией и страстью. Парень грязно ухмыляется в ответ, отвечает со страстью и всем своим пылом на поцелуй, на полных правах опускает свою руку на пах Антона и начинает поглаживать, не боясь границ, что уже размылись. Мужчина рвано выдыхает в чужие губы и отрывается, затуманенным взглядом смотря в карие глаза и явно что-то этим говоря. Студент понимает это невысказанное разрешение и вновь опускается на колени, продолжает почти что невесомо гладить член профессора, а после смелеет и отодвигает мешающуюся ткань в сторону. Шастун привстаёт на месте, видя небольшую просьбу в глазах Воли, который тут же стягивает чужую одежду до таких же чужих щиколоток и несколько давится воздухом. Но быстро приходит в себя и придвигается ближе, вновь смотрит в зелёные глаза, устанавливает зрительный контакт и облизывает возбуждённую плоть. Сверху тут же доносится довольный хмык и полувздох, взгляду открывается тонкая и несколько бледная шея, освобождённая от воротника рубашки и галстука. В волосах чувствуется чужая пятерня, что почти ласковым движением перебирает пряди волос, но одновременно с этим несколько настойчиво толкает вниз, прося о большем, глубоком удовольствии. И Добровольский не смеет отказывать, покорно выполняя просьбу-приказ. А всё, что происходит дальше, сливается во множество ярчайших фейерверков, взрывающихся одновременно сразу десятками. Остаются лишь чужой рот и язык, размеренно, иногда срываясь на быстрый темп, опускался по всей длине члена со слишком пошлым чавкающим звуком. Остаётся лишь взгляд из-под длинный чёрных ресниц, несколько прикрывающих затуманенный карий взгляд. Остаётся тяжёлое дыхание Антона и его рука в чужих волосах, мягко подталкивающая к более активным действиям. Его хриплые полуслышные стоны, иногда срывающиеся на тихий скулёж, когда Павел начинает дразниться, отстраняясь и показательно проводя языком по головке, нарочито медленно, растягивая момент, почти что смакуя, сводя Антона с ума. Шастун почти задыхается от всего этого, теряется в ощущениях, а после чувствует, что эйфория всего этого уж слишком близко. Пытается отстранить от себя хмыкающего, не прерывающего своих действий Павла. Но тот лишь на миг отрывается, с вызовом смотрит глаза в глаза, а после берёт настолько глубоко, что перед глазами Антона пляшут слишком яркие звёзды, а дыхание перехватывает. И после весь оставшийся воздух в лёгких тут же покидает их, когда зелёные глаза натыкаются на слишком развратный вид Павла у своих колен: затуманенный взгляд, ярко-алые опухшие губы, по которым стекала сперма Антона, капая на пол, расстёгнутая белая рубашка и рука, опущенная ко спущенным джинсам и трусам парня и держащая опустившийся половой орган. Мужчина тянется руками к лицу парнишки и притягивает к себе, целуя и одновременно с этим пробуя свою сперму на вкус. — Семь тридцать, в ресторане «Галлактика», завтра. Просто прими это как факт и только попробуй не прийти, — предупреждает Антон, собственническим движением оглаживая спину Паши. — Заткнись уже, — улыбается Павел в ответ, давая понять, что и в мыслях прошляпить первое свидание не было, кладет свою голову на чужое плечо, на которое у него в голове зреют уже «синие» планы множественных укусов, и тихо ухмыляется себе под нос.***