5 стадий принятия неизбежного

Она влюбилась в него, как люди засыпают: сначала медленно, а потом сразу. Джон Грин. Виноваты звёзды

      Орихиме на протяжении четырех дней лежала в постели, объятая свечением месяца, не покидая комнаты, взяв тишину в соучастники. Светом месяца, который в своё время станет серпом для её шеи, для её души, для её сердца. Время текло медленно, мимо, обволакивая пустотой, не задевая Женщину. Она хотела раствориться в пустоте, она хотела стать пустотой, чтобы ничего не чувствовать, чтобы почувствовать, что чувствует он. Как же ей хотелось просто исчезнуть… Орихиме ждала, не зная чего. Нет ничего тягостнее на свете мучительной неизвестности. Не комната, а ожидание для неё было самой тесной тюрьмой для истины души. Орихиме ничего не хотела видеть, ничего не замечала вокруг. Весь мир вокруг стал серым, пустым, безжизненным, хоть Уэко Мундо всегда таким было. Но теперь она сама стала опустошенной и безжизненной, измученная душераздирающими противоречиями. Его не было здесь, но он был всюду. Его отсутствие сквозило вокруг, вилось, утяжеляя воздух, настолько свинцовый воздух, что сдавливал внутренности до невозможности сделать вдох. Женщина пропахла его отсутствием, насквозь промокла, затапливая свою душу внутренними слезами. И чтобы Орихиме ни делала, она лишь упиралась о «его здесь нет». И тишина. Такая оглушительно громкая тишина, от гула которой сдавливались барабанные перепонки. И Женщина ничего не способна была слышать, кроме тишины его молчания, его отсутствия. Принцесса представляла их встречу, представляла, каковы будут их первые слова после расставания, что они скажут, вернее, о чём они умолчат друг другу. Она бы кричала внутри себя «впусти меня в свою тишину, позволь говорить с тобой твоим молчанием, я хочу разделить с тобой напополам тишину», а Улькиорра ответил ей, что она боится, потому что это сильнее неё, ненавидит — потому что боится, а любит — потому что не может покорить это в себе. Орихиме бы вслед добавила, что он не прав, чтобы тот не приближался к ней, а он сказал в своём духе «приблизься ты, внутри меня темнота, и в ней смогут обитать твои демоны».       Орихиме никак не могла понять своих чувств… она что, скучает по Улькиорре, по арранкару, по врагу, посягнувшего на жизнь её друзей? А он, он скучает по ней? И вообще, способен ли он хоть на миллиграмм чувств, знает ли он, как это, скучать по кому-то? Орихиме это было неведомо, но она точно знала (или хотела знать), что Улькиорра выжидал, нагло, расчетливо и бессовестно. Выжидал, пока её воля сломается. Ожидание забавляло его, потому что он осознавал, что для Женщины незнание было пыткой. Улькиорра понимал: то, что его нет рядом, привязывает её к нему гораздо сильнее, чем это могло сделать его присутствие. Его не было так долго, словно он давал Орихиме время сбежать, чтобы она ещё больше поняла собственную значимость, когда они вновь увидятся. И только в таком случае она либо придет к нему, либо убьёт его. Но Улькиорра ничего этого не осознавал, он не возвращался вовсе не из-за Женщины. Она понимала, что он овеян чувством долга к своему Господину, точно так же, как и она чувствовала за собой всю жизнь обязанность к Ичиго.       Она кричала, вопила, пиналась, когда её силой мыли и откармливали прислужники. Орихиме прокляла каждого, кто дотрагивался до неё. Но одно сделать она им никак не давала: не позволяла расчёсывать её персиковые волосы никому. Только один человек во всех мирах мог до них дотронуться — Сора, её брат, который перед сном её причёсывал. Но теперь этим «человеком» стал Улькиорра. После того, как она подвернула ногу, пытаясь сбежать, Женщине был назначен постельный режим, хоть в нём не было необходимости. Как думаете, кем он мог быть назначен? Верно, Улькиоррой, который ухаживал за ней, не давая подниматься, принося ей еду в постель. Однажды в один из таких вечеров, когда Орихиме ела, он молча взял гребень с тумбочки и так же молча начал расчесывать волосы Женщине, с выверенной аккуратностью, придерживая у корней, чтобы ненароком не причинить боль. На её вопрос «Что ты делаешь?» Улькиорра сухо бросил, чтобы та ела молча, иначе подавится, и что не волосы у неё, а солома, и после ушёл по своим делам, оставив Орихиме в недоумении. На следующую ночь, не ложась спать, она дождалась Улькиорру, который обычно приходил за полночь, и попросила, чтобы тот перед отходом ко сну расчесал ей волосы. И на вопрос арранкара «Зачем?», та лишь ответила, чтобы он молча расчесал, иначе подавится. В тот момент Орихиме показалось, что губы Улькиорры вытянулись в улыбку, или она сама себе это придумала. Так или иначе, Улькиорра причесал её.       После Орихиме вспомнила о тех двух недоарранкаршах, которые её затравливали, глумились над её превосходством, били и истязали оскорблениями. Её, но не Куросаки, не кого-либо ещё из друзей Женщины. От того Орихиме их и спасла, от того, что они больно делали только ей в то время, как Улькиорра делал больно всем, кроме неё самой, от того она и не спасла его. От того она поняла слишком поздно, что хотела спасти его.       Вспоминая всё это, Орихиме поддалась депрессии. Из-за чего? Верней, из-за кого? Из-за друзей, которых она не увидит, или из-за Улькиорры, по-новому увидавшего? Она истязала своё тело, царапая спину до крови, проверяя, жива ли ещё, способна ли ещё чувствовать. Орихиме боялась засыпать, посвящая ещё одну бессонную ночь ему. Боялась, что опять приснится, как она бежит по цветочному полю к Куросаки, бежит и бежит, никак не достигая цели, а потом падает в пропасть, на дне которой бездвижно лежит Улькиорра, закованный в духовные цепи, обдуваемый белым свечением. Чёрные крылья заменились белоснежными ангельскими перьями, разлетающиеся по всему пространству. И Орихиме его целует, целует до исступления, до собственной крови сквозь боль, при каждом поцелуе пронзающей её тело металлическими копьями. Целует, вдыхая кислород. Целует, а он… не дышит…       «Это неизбежно. Я навсегда здесь останусь. Здесь состарюсь и умру. Душа останется в Уэко Мундо, обретет пустофицированную форму. Никогда не попадет в Сообщество душ, никогда не встретится с друзьями, с Ичиго… Может, оно и к лучшему. Здесь я не одна. Здесь Улькиорра. Улькиорра…»       «Глупая Женщина. Глупая Орихиме», — воспоминания слов царапали, истязали Орихиме, дыроколом проделывали отверстия в душе, заполняя их мыслями о зеленоглазом арранкаре, не давая покоя. Тот полёт, тот поступок, те его слова не выходили из головы Женщины, роясь в извилинах воспоминаний, откладывая личинки меж мозговых борозд, из которых должно было вылупиться осознание и принятие своих чувств. Ни их отрицание, ни гнев по поводу их наличия, ни попытка их выторговать на иные, ни депрессия от их возможной правоты, а именно их принятие.       — Это ты, Улькиорра, глупый, — надув по-детски губки, девушка отвернулась к стене, копаясь в чертогах воспоминаний, не понимая, что происходит внутри её, не в силах отфильтровать свои впечатления. Она икала сердцем по тому, у кого сердца отродясь не было.       «Ты для меня — приказ Господина и не более… Ты мне не нужна», — вспомнила с горечью практически первые сказанные ей слова Улькиорры после повторного пленения. Для Орихиме его безразличие к ней было во сто крат хуже её ненависти к нему.       «Иноуэ — ты наш товарищ и друг. Конечно, никто не поверил, что ты перешла на сторону врага», — резонансом в памяти отдались слова Куросаки в голове Орихиме после того, как товарищи спасли её.       — Глупый Куросаки…       Грудная клетка трещала от боли, ломая реберные дуги. Орихиме ещё не сдалась, но и бороться перестала. Она усмиряла своё внутреннее солнце, расчесывая лучи солёными слезами. Просто девушка пока не понимала, что оно готово было сиять ради того, кто укачает её солнце в своих руках, не пытаясь приручить, при этом — не боясь обжечься. И этим кем-то станет Улькиорра, который осознает твою тишину, Женщина, и разделит её с тобой напополам молчанием. Не зря же судьба свела два одиночества. Два абсолютно разных человека. Он считал, что он — плохой. Но она боялась, что он — лучшее, что с ней произошло. Она — хаос в его мыслях, он — яд в её сердце. Но они были нужны друг другу. Одно целое: уголь и алмаз, сотворенные из одного химического элемента; сверкающий камень, вселяющий тёмные помыслы в людских сердцах, и чёрный уголь, горящий и дающий тепло — до бесконечности разные и до боли похожие, невозможность в невозможной вселенной. Каждый из них это понимал. Но не принимал. Обоих терзали такие мысли, точно молитвы, при которых душа на коленях. Весь их путь принятия чувств проходил в вожделеющей близости с оттенком вражды, не дающей связать их единой нитью судьбы. Они то отдалялись, то приближались к друг к другу, как края никак незаживающей раны. Такое непонятное сближающе-отталкивающее чувство, затянувшее в сети, что другие на их месте точно сошли с ума. Орихиме — озеро, а Улькиорра будто река, впадающая в своё озеро. И озеро живёт. И будет жить до тех пор, пока его истоки не перекрыли. Но стоило реке иссушиться, стоило Улькиорре погибнуть, так и озеро усохло, так и Орихиме увяла, пока река вновь не наполнила озеро.       За всеми этими мыслями неожиданно прозвучал стук в дверь. И это, действительно, было неожиданно, учитывая, что последние дни в их с Улькиоррой покои вламывались без стука.       — Госпожа, Госпожа! — раздался за дверью знакомый голос прислужника.       — Оставьте меня в покое! Не хочу тебя слышать! — кинула Орихиме подушку в сторону двери, закрывая уши ладонями.       — Улькиорра-сан вернулся.       «Вернулся… вернулся!»       Орихиме соскочила с кровати, забыв про депрессивные мысли о своей безутешной кончине в обиталище пустых. Она ринулась за надеждой, сметая на своем пути прислужника. Бежала, что есть сил по длинным белоснежным коридорам, босая, обессиленная, изголодавшаяся по Улькиорре, по мыслям о друзьях, по сладкой надежде о предстоящем счастье, которое затмило хандру, о благих новостях поражения Айзена, о скором её воссоединения с друзьями. Но раз Улькиорра вернулся, выходит… получается, что Айзен победил? Значит, друзей она никогда больше не увидит? Девушка замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Орихиме в миг возжелалось, чтобы Улькиорра никогда не возвращался, чтобы пропал без вести, уносимый волнами незнания судьбы её друзей. Ведь именно незнание вселяло ей слепую веру. Но отныне не на кого молиться. Сердце мысленно замерло в смертельной судороге, провалилось под пол, захоронилось под белоснежный песок, из которого после вырастит ива. Уж лучше пусть из ребер растет дерево, тянущееся кроной к раю, к свету, чем под ними уляжется пустота, от которой захотелось бы умереть. Но ни одно дерево не дорастет до рая, пока корнями не дорастет до ада, точно так же, как и человек: чем больше он стремится к свету, тем глубже он впился во мрак.       Надобность встречи с Улькиоррой отпала. Орихиме знала, что он скажет, слышала наперед траурные слова. Принцесса возвратилась обратно в свои покои, волоча свинцовые ноги, делая каждый шаг с тяжестью непосильного людского бремени, словно ей, как узнику, как преступнику, прицепили кандалы, связанные цепью с пушечным ядром с надписью «прошлое», которое не давало ей взлететь. Придерживая себя от обморока, упираясь руками о стену, Орихиме дошла обратно до покоев, закрыв за собой дверь на засов.       В их с Улькиоррой комнате было не слишком много мебели: кровать, на которой по-королевски спала она, в то время как Улькиорра ютился на полу, как собака на брошенной тряпке; письменный стол, на котором лежали художественные принадлежности, не ставшими весточкой для товарищей девушки; рядом со столом пододвинутый под него небольшой табурет, высоты которого не хватило бы повеситься; маленькая прикроватная пустующая тумба, настолько пустая, как и сама Орихиме, не дающая заполнить свою пустоту никому из Уэко Мундо. Не мешкая, Женщина один за одним из предметов интерьера начала передвигать к двери, возводя баррикаду перед последним сражением, окровавленным проигрышем. Вот и всё. Никто больше не подступится в её персональную войну, которую начала сама Орихиме, чтобы проиграть.       Солнечная луноликая девушка уселась на подоконник, отварив оконные рамы, делая глоток воды для храбрости. Ночной ветер песков пустыни напевал погребальную песню. Скоро Госпожа станет свободной, обретет покой. Немые слёзы мокрили белоснежное шелковое платье. А ветер всё пел и пел, громче и громче. Разыгралась песчаная буря. В комнате в одночасье стало холодно, залетавшие крупинки песка царапали нежную девичью кожу, оставляя на теле окровавленные отметины. Орихиме совсем не было больно, все чувства и инстинкты самосохранения выключились. Она решила, но не могла решиться. Песок попадал в глаза, в рот, в нос, во всех физиологических отверстиях был колючий песок. Вдруг девушка потянулась к оконной раме (чтобы закрыть?)       — Я вхожу.       Дверь задергалась. От услышанных слов, от знакомого голоса Орихиме, держась за оконную раму, привстала на подоконник, на высоту непрожеванного крика, на глубину несбывшихся надежд, в которую сейчас намеревалась нырнуть и более не выплыть. Страшно. Чертовски страшно. Страшно… выжить? В это время мебельная баррикада была разрушена мощным изумрудным серо. Оглушительный шум вынудил девушку развернуться. Она понимала, что под гнетом её взгляда стоял Улькиорра, но от затуманенного песком взора виднелся лишь его силуэт, протягивающий руку. Принцесса протянула свою руку в ответ, совсем чуть-чуть, не вытянув руку в полное разгибание локтевого сустава, словно языком жестов говорила «не надо».       В сей момент сильный порыв ветра смахнул стеклянный стакан, стоящий на подоконнике рядом с её ногами, и разбился, разливая содержимое, смешивая воду с осколками, которые будто сетовали на несправедливость этого мира. Разбитый стакан… Такой же хрупкий, как жизнь. Одно неловкое движение, и от неё останутся точно такие же разбросанные по всему полу осколки. Осколки их душ, разбитых одним поступком. Одним бесполезным протягиванием рук.       Орихиме пыталась разглядеть глаза Улькиорры, желая найти надежду на дне его зеленых прудов или даже вернее болот, которые бы затянули её от неправильного решения, сами бы убили, но не дали сделать этого ей самой. Не получилось, она не видела, песок смешался со слезами, глаза жмурились от боли. Она знала, что в изумрудных глазах написано (или хотела верить, что знает?) о том, что ничего не исправить. Выбора не оставалось, она слишком далеко зашла, чтобы остановиться у финишной линии, плюнув на приз. Призом для неё было получить ответы на свои раздирающие душу противоречиями вопросы: по-прежнему любит она Ичиго или нет? Или вовсе… полюбила другого? В какой момент она начала сомневаться: когда Куросаки за ней не пришел? Или когда Улькиорра покинул её? Она не знала. Но очень хотела узнать…       «Уверяет, что безразлична ему, что не нужна. И тогда он не кинулся за мной, не хотел спасать, хотел, чтобы умерла. После говорил, что что-то чувствует, чувствует меня. А что сейчас, прыгнет, захочет ли видеть после всего, что причинила ему своими страхами, боязнью самой себя, своих разрывающих противоречиями чувств? Все испытывают страх, когда могут изменить свою судьбу, поймешь ли ты меня? Подаришь ли ответы?»       Оглушительно громко кричала девушка в своём молчании с опустошенной душой и переполненным сердцем чувством к Улькиорре. Чувством, недосягаемым прежде ни к Ичиго, ни к Урю или кому-либо ещё, а к врагу, до которого оно достигло, доросло и распустилось чёрными цветами с шипами, которые не смогли бы расти без темноты, цветами, которые Женщина поливала слезами.       Знаете такую детскую игру на доверие, когда сзади тебя стоит человек, и он должен поймать тебя? И вот ты по своей детской наивности отпускаешь руки, подкашиваешь ноги, теряешь равновесие, и твой друг ловит тебя со спины. И Орихиме решила сыграть в эту игру: вот она отпускает руку, подкашивает ноги, совершает прыжок веры и летит в объятия убиенных песков Уэко Мундо за ответами.