***
С каждым днём теплее не становится, как хотелось бы этого; низкая температура, осенняя меланхолия, отсутствие перспектив на будущее, завядающий город – как-то слишком много факторов, влияющих на весь настрой, думает Чимин, неторопливо шагая по тротуару. Оснований для подверженности его организма различным недугам много, поэтому Пак так легко позволяет себе слегка похандрить. Очередную обиду подавить в себе не удаётся, а она лезет из всех щелей, разбухает, увеличиваясь в размерах. Ну и что, что у него скапливается большое количество прогулянных уроков? Что же от этого, в Земле трещина появится и наступит конец всему живому на этой планете? Чимин не драматизирует, он всего лишь пытается оправдать себя, успокоить – как поступил бы любой нормальный человек на его месте – и утешить, потому что это, вроде как, и некому больше делать. Жалеть самого себя в компании жужжащих фонарей не так уж и скверно, на телефоне высвечивается время, приближающееся к полночи. — Ну что, Чонгук, пойдём сегодня? — А? Так сегодня же среда, Чимин, какое гулять? — на той стороне раздаётся совершенно сонный и недовольный голос, Чонгук зевает, по громкости его вздоха можно определить, что он изо всех оставшихся сил сдерживается, чтобы не послать Чимина к чёрту и вернуться ко сну. У него веки, тяжёлые, сами собой прикрываются, он устаёт, а подушка продолжает манить своей мягкостью. — Да и мне сегодня чуть задницу не надрали за мою охрененную успеваемость по истории, так что я до выходных точно никуда не иду. — Смеёшься, что ли? — Пак кривит лицо из-за сомнительной причины. — Ты же всегда через окно сбегал. — А если меня спалят? Знаешь, не хочу быть четвертованным в шестнадцать, — Чонгук снова зевает, тяжко выдыхает в трубку, мучительно выжидая, когда же, наконец, последует ответ Чимина, а силы действительно на исходе. Он даже не особо различает, где заканчивается сон, а где начинается реальность, и затем, чтобы поставить точку в их диалоге, добавляет: — Мать голову открутит, если узнает. — Уверен, что не хочешь? — Ага. — Окей, спокойной тогда. Чонгук, ничего не отвечая на прощание, сбрасывает звонок, тут же падая лицом на подушку и растягивая губы в блаженной улыбке, буквально несколько секунд спустя он снова засыпает. А Пак продолжает свой путь в одиночестве, теперь к обиде на родителей приплюсовывается обида на такой жалкий отказ друга. Он натура обидчивая, не злопамятная, конечно, но оснований для прекращения общения с Чонгуком постепенно становится больше, ему такая дружба не по душе, Чимин остро нуждается в ком-то более надёжном, способном ценить чиминовскую отдачу во всех проявлениях дружеских отношений. Раздаётся первый омерзительный скрип качели, краска на металле до сих пор не облезла до конца, деревянная спинка, потрескавшаяся, едва не проламывается под весом чиминовского тела. Скрип продолжается, в уличной тиши, внушающей огромный беспричинный страх, эти печальные звуки раздаются так громко, что становится отвратительно их слышать, это всё равно что пытаться слушать игру на расстроенном пианино – сколько мгновений не пройдёт, а уши никак не привыкнут. Постепенно качели начинают затихать, они звучат как-то глухо, Чимин закрывает глаза, продолжая двигать ногами и корпусом и вдыхая прохладный воздух, и прислушивается к тому, как звучит улица в ночное время. Раньше он никак не воспринимал эту ночную композицию, обычный фон повседневности. Чимину только шестнадцать, но подумать только, сколько ненависти в нём скопилось в таком раннем возрасте. Он хочет поскорее повзрослеть, уехать от родителей и там уже как-нибудь зажить, определённых планов на жизнь у него нет, но там как пойдёт. В мечтах он просто имеет собственную квартиру, которая по вечерам будет принимать всех его друзей и в которой будут разворачиваться памятные пьяные свары. Разве станет кто мешать ему жить в собственной квартире? Абсурд. На уме только одна назойливая мысль. Качели снова начинают нарушать установленную тишину, и Пак задумывается над тем, в какой момент они выбирают, когда им скрипеть, а когда затихнуть, потому что звуки то прекращаются, то возобновляются без всякой периодичности. Нет, теперь качели не то чтобы жалобно постанывают – они визжат, буквально визжат своим верхним креплением. Чимин сильнее двигает ногами, раскачиваясь полусолнцем, и, так не раскрыв глаза, перестаёт что-либо слышать и чувствовать. Наверное, он достигает умиротворения, достигает душевного равновесия, его атакует безмятежность мыслей. Возникает ощущение, словно что-то счастливое невесомо касается его, это что-то неосязаемо, но оно приводит Чимина в трепет, улыбка возникает на его лице, но в этот момент что-то мешает ему двигаться, парень, ещё не до конца отошедший от состояния блаженства, смотрит вверх и обнаруживает над собой чужое лицо. — Ну чё, мелкий, покачать? — звучит надменный, прокуренный тяжёлыми сигаретами голос. Чимин оглядывается, замечает, что он окружён какой-то бандой. Настолько сильно он погрузился в себя, что его не тревожили даже громкие мужские голоса. — А ты что, уже скурил все свои сигареты и ещё решил денег у меня отжать? — ёрничает Пак, когда Намджун, упираясь коленями ему в спину, начинает медленно раскачивать их. Вместо ответа Чимин получает толчок в спину и чуть не сваливается с сиденья, а банда тут же реагирует, заходясь в глупом смехе, и от страха, из-за непреодолимой боязни за собственную жизнь подросток настолько сильно обхватывает ледяной металл, что у него сводит пальцы. Он, малолетний, окружён то ли десятью, то ли двадцатью взрослыми парнями – Чимин не успевает сосчитать точное количество присутствующих из-за постепенно увеличивающей скорости, – но при этом позорного испуга не выдаёт, только строит противную гримасу, выражая недовольство от очередной встречи с Намджуном, и высовывает язык, глядя прямо ему в глаза. Достигнутый такими усилиями покой мигом испаряется, подобно утреннему туману над рекой; на замену мыслям о таком далёком счастье приходят подозрения в адекватности этой компашки. Если ему удаётся разглядеть чьё-то лицо, то тут же начинает сравнивать одного парня с другим, пытаясь понять, какая же общая черта присутствует на них. Это нечто неуловимое, но не покидает ощущение, что их всех что-то объединяет во внешности. Он читал, что бандитов и жуликов лицо выдаёт – уж больно оно у них грубое и суровое, черты часто резкие и некрасивые. Говорят, человеческое лицо отображает все жизненные тяготы и грехи. Наверное, им тут всем не больше двадцати пяти, и Чимин тут же обещает самому себе, что, как только окончит школу, обязательно примется за свою жизнь, у него нет намерений становиться какой-то личностью, которая у всех на слуху в какой-то определённой области, но и гнить в роли офисного работника не собирается, такая перспектива, которую сулит ему его отец, вызывает тошноту. И уж тем более нет желания в двадцать с лишним лет разгуливать по детским площадкам в попытке убить скуку. Так что к чёрту всё, Чимин человеком хочет стать, таким, каким захочет. Однако он начинает сомневаться в своих возможностях и завидовать тому, каким уровнем свободы обладают эти люди; у них там какие-то свои жизненные законы, наплевательское мнение на ценности в виде успешной карьеры и семьи. Чимина это привлекает, за такую свободу он не побоится нести ответственность. Те о чём-то переговариваются, о чём-то шутят, улыбаются друг другу и, кажется, совершенно не замечают с воодушевлением глядящего на них подростка, которого безостановочно раскачивает Намджун, не жалея энергии. Чимин уже не ощущает своих замёрзших рук, боится только, что теперь ни за что не сможет оторвать их от металла, он улавливает запах табака. Чимин пересекается взглядом с Намджуном, когда тот стряхивает пепел вниз, не заботясь о том, что может попасть на макушку подростка. И он, внезапно подхватывая диалог, – а Пак был уверен, что тот их абсолютно не слушает, – пускает шутку, остальные смеются. Чимин и вправду хочет узнать предмет их обсуждений, но путаница мыслей ему сильно мешает. — Эй, парни, — подаёт дрожащий голос озябший подросток, когда качели замедляют ход, — а можно и мне с вами? — Куда? — спрашивает Ким и крепко хватается за штангу. — Ну... куда-нибудь? Мне одному тухнуть вообще в падлу, а домой возвращаться не хочется, — его трясёт, наполненные безнадёгой глаза глядят на Намджуна. Шайка замолкает, виснет пауза озадаченности, парни переглядываются, а после снова взрываются в смехе, и Чимин воспринимает это как оскорбление. Может быть, он и глупо звучит со своей просьбой, но отчаяние сильнее стыда. — Мелкий, тебя в детстве по голове били, что ли? — Ким докуривает и выбрасывает сигарету в сторону, напоследок выпуская дым изо рта, и в этот момент, когда все остальные в ожидании молчаливо наблюдают за ним, до Чимина доходит осознание того, что Намджун для них – настоящий авторитет, с соответствующей харизмой, что, впрочем, и отличает его от остальных здесь присутствующих. — Ты чё такое несёшь? В песочнице куличики стало скучно лепить? Йоу, Минхо, — тот обращается к двухметровому, атлетически сложенному парню, который из-за слегка выпученных глаз походит на лягушку, — у нас там ещё осталась водка? — Ага, бутылок пять, наверное, — отзывается Минхо. — Херово, но пойдёт. Ким спрыгивает с качели, тем самым тряхнув застывшего на сиденье Чимина, который принимается судорожно дёргаться на месте, глядя на то, как парни, готовые проследовать за Намджуном, встают с корточек. — Ну Намджун! Ну возьмите меня с собой! — просьба жалкая, голос по-девчачьи высокий. — Мне Тэхён про тебя рассказывал! — Если ты знаешь моего брата, — отзывается Ким и, просунув руки в карманы джинсовки, оборачивается, чтобы лучше видеть Чимина, не скрывающего того, насколько сильно он промёрз, пока его раскачивали на качелях, — это не значит, что я должен с тобой возиться. И вообще, не слушай, что тебе этот оболтус говорит. — Парни, да ладно вам! — Пак в надежде принимает последний ход, обращаясь к намджуновским шестёркам. — Войдите в моё положение, знаете, как домой топать не хочется? — он старается звучать как можно правдоподобнее, накрывая грудью ладонью. — Так тошно, я ведь именно поэтому по ночам-то и сбегаю! Намджун снова оборачивается, приоткрывая рот, чтобы произнести какую-нибудь колкость, но его вовремя прерывает Минхо. — А чё у тебя такое? Чимин выдаёт победоносную улыбку, тут же прикрывая её рукой, как бы утирая нос. Намджун с немым вопросом оглядывает парней, и те без слов обоюдно на что-то соглашаются.***
Чимин не сторонник придавать драматизма своим различным жизненным историям, но в моменты, когда нужда в чужом обществе начинает душить его, он рискнёт добавить долю трагизма в своё повествование, надеясь тем самым вызвать в суровых мужских душах хоть какую-то, даже самую жалкую частичку человеческого сострадания. Да, немного нечестная тактика, но стоит Чимину только преувеличить в некоторых местах – и уже получает поддержку в виде вздоха, процент вероятности того, что именно в этот вечер ряды намджуновской компании пополнит одно наглое лицо подростка, возрастает. Чимин во вранье не мастак, но с некоторыми уловками знаком, главное – не слишком вдаваться в описание, следует добавить некоторые детали для чёткости и полноты всей картины и самого себя заставить поверить в правдивость собственных чувств и эмоций. Сегодня ему сопутствует успех. Вот он снова окружён той же шайкой, только грозные парни предстают в роли слушателей, они, сидящие на деревянной перегородке песочницы детской площадки, распивают энергетик, передавая его из рук в руки. Намджун докуривает вторую или третью сигарету и взгляда, проницательного и внимательного, не отводит от подростка, максимально сосредотачиваясь на попытке раскусить его ложь, успеть схватить за хвост и вытянуть на чистую воду. Ким не позволяет вешать лапшу ему на уши, как только улавливает в какой-то личности хоть лёгкую тень обмана – тут же прекращает общение, ставит красный жирный крест на их дальнейшем взаимодействии. Но, как он не старается, в Чимине ничего подобного словить не удаётся, а затем просто сдаётся, прося Ёнгука пододвинуться и присаживаясь рядом с Паком, чтобы проникнуться его историей, пропитаться его переживаниями и постараться не упустить ни одного слова. — Ну, как-то так, парни, воротит меня уже от этого всего, поскорей бы школу закончить и свинтить куда-нибудь отсюда, от родаков подальше. — Мда, — произносит кто-то в стороне, Чимин видит перед собой намджуновское лицо, тот упирается локтями в колени, подпирая подбородок кулаками. — У меня вот похожая ситуация была, мамка каждый божий день пила. Я в конец концов психанул и послал её нахуй. Первое время без денег вообще хуёво пришлось, думал, коньки отброшу, но сейчас всё стабилизируется, Намджуну респект, чё. Главное, деньги на еду, хату и алкашку хватает – и то славно, жить можно! Раздаются одобрительные усмешки, и Пак присоединяется, но при этом совершенно не понимая, как таким минимальным достатком вообще можно довольствоваться, участь проживающего за чертой бедности... да не проще пулю в голову пустить? Однако на этом самом месте, в окружении десятерых парней, его удерживает вера в свободу. Теперь ему не холодно и не одиноко, с абсолютно незнакомыми людьми оказывается настолько же комфорто, как в компании друзей, которые как мыши прячутся под подушками. Плечи Чимина сжимают чужие плечи с двух сторон, перед носом возникает сигарета, он без слов глядит на худые пальцы, на секунду позабыв о происходящем, а после – на лицо предложившего, пока парни подхватывают новую тему для обсуждений. — Не, спасибо, я не курю, — и ему очень хочется принять сигарету от Намджуна, чтобы не задеть парня этим жестом, ведь по сути такое действие можно принять за официальное одобрение и принятие в их шайку, но в этом случае Чимин пойдёт против собственных принципов, Чимин так поступить не может. — Вот и хорошо, — выдыхает Ким. — Давно с Тэхёном знаком? — он убирает сигарету за ухо и принимается крутить в пальцах зажигалку, то зажигая её, то накрывая крышкой. — Год или полтора где-то, а что такое стряслось? — Да давно не виделся с ним. Ему же родители запретили со мной общаться, а я ему ещё столько всего не рассказал, — глаза уставляются куда-то в даль. Пак смотрит в то же направление, подстраиваясь под намджуновское состояние, только вдалеке пустой двор, еле работавшие фонари, а ещё непроглядная темнота. — У него хоть баба-то есть? Чимин прощупывает чужую заинтересованность, поэтому хватается за новую возможность. У Намджуна выражение лица настолько же невозмутимое, как и у Тэхёна, поэтому не остаётся даже сомнений на тот счёт, что они родные братья, от них исходит какое-то хладнокровие, которому научиться просто невозможно – с этим рождаются. Хотя чем-то они различаются, может быть, просто дело в их воспитании, но как так получилось, что один претендует на первое место в списке успеваемости, а второй вынужден выживать на скудную зарплату? Чимин не слишком часто – если быть честным, то вообще никогда, – встречает старших братьев, которые переживают о младших, отец часто твердит ему о том, насколько важно поддерживать родственные связи, но для Пака эти слова не более чем шум. — И то верно. Правильно, что переживаешь, за брата всегда волновать стоит, но так тебе скажу: никого у него нет. Друзей мало, на девчонок из нашего класса не заглядывается, всё залезть на первое место стремится, только вот второй год на одном месте застрял. Намджун старается ухмыльнуться, но не получается, берётся за сигарету, а затем, о чём-то быстро подумав, возвращает её обратно. — Слушай, а это правда, что у тебя условка была? — искренне интересуется Чимин и ближе наклоняясь к Киму, когда над ухом раздаётся невероятно громкий гогот и его пихают в бок локтем. — Тэхён разгалдел? — Ну а что? Мы с ним друзья, он ведь знает, что мне доверять можно. — Да это и не секрет, — на лице парня отображается недоумение, — тут у всех дела с полицией есть. А про меня тогда точно половина города знала. Ладно, — он поднимается с места, оттряхивая колени от чего-то, и рукой призывает друзей подняться, наблюдая за тем, как те с недовольством отлепляются от своих насиженных мест. — У нас дела, — кто-то по-глупому смеётся на его слова, — а ты домой вали, понял? — Так что, мы договорились? — Чимин мгновенно подскакивает и, оказавшись почти лицом к лицу Намджуна, смотрит ему в глаза, ожидая вердикта. И, чёрт возьми, да он же на целую голову ниже его! — Да договорились, договорились. Вот же прилип. — Ну так давайте тогда и будем звать его Прилипало, — подаёт кто-то идею, и с ней тут же все соглашаются, кроме Намджуна, не являющегося любителем вешать на людей какие-то ярлыки. — Ты это, номерочек-то свой дай, — Минхо крутит своим телефоном. — Как будто тёлку какую-то подцепляешь! — Да завались ты со своими тупыми шутками. Детская площадка уже через несколько минут пустует, на песке сотни следов, оставленных шайкой, за песочницей валяются несколько энергетиков и окурки. Чимин бесшумно проникает в дом, отец снова ночует в гостиной, на экране телевизора порно, и подросток не знает, то ли ему стоит упасть на колени и горячо помолиться, благодаря всевышних за незаинтересованность родителей в его отсутствии, то ли затаить новую обиду, решение о побеге заинтересовывает.