to fuck smoke and to thump

***

      Стремление вступить в крупную драку – слишком опасное явление, как думает Намджун. За одним подобным желанием последует целая вереница безумных целей, но любое действие подразумевает осознания его причин и последствий. И как-то мала вероятность того, что Чимин этот факт принимает во внимание, он не безнадёжный случай, однако намджуновские наставления, из-за бараньего упрямства, что так присуще этому безобразнику, каким-то образом деформируются в его мозгах до нравоучений, слушать которые становится невыносимо. И Намджун видит, как закатываются глаза, слышит эти обречённые вздохи, выражающие раздражение, чувствует неприязнь к его словам и наблюдает настоящее проявление подросткового максимализма во всей красе. Иногда его тянет хорошенько так выпороть Чимина или выгнать из своего гаража пинком под зад, но одна мысль, одна единственная мысль всё ещё сдерживает его и не позволяет возникнуть дичайшему конфликту, итогом которого наверняка станет серьёзный раздор. Он просто юн. Он просто недостаточно сформировался в плане личности с незыблемыми моральными ценностями и мировоззрением. Если бы Чимин только знал, какие молчаливые уступки совершает раз за разом Намджун, на какие жертвы порой идёт, то он, наверное, был бы более сдержанным, но, к великому сожалению, подросток этого не знает и даже не предполагает.       Но спустя какое-то Пак начинает о чём-то догадываться, когда Намджун заезжает за ним в школу, а дальнейшим пунктом назначений становится турнир по боксу.       — Ну и зачем? — не понимает подросток, запрыгивая на мотоцикл и принимая от Кима шлем.       — Я видел, как ты дрался. И скажу тебе как мужик мужику – дерёшься ты хреново. А я, уж извини, не древний китаец с гор, который мог бы обучить тебя искусству боя, — объясняет свой внезапный жест заботы Намджун и косится на друзей Чимина, остановившихся на школьном крыльце. Те с интересом заглядывают на них двоих. — Это там Тэхён стоит? — он поправляет солнечные очки на переносице.       — Ага, он самый. Ты хоть позвонил бы! У меня, может, планы какие были. Я им даже толком ничего не успел объяснить.       — А он подрос. Сколько в нём, метр восемьдесят? — взгляды братьев, даже при таком большом расстоянии, пересекаются, Намджуну становится не по себе, и мотоцикл трогается с места, вдруг Тэхёну вздумается к ним подойти.       В последних озвученных мыслях Намджун – перед тем, как он покинул родительский дом, – выразил свои глобальные, мелко и чётко продуманные мечты и цели относительно будущей жизни, и поделился он ими только с Тэхёном, поздно ночью, на пониженном тоне, на широком диване в их общей комнате. Парень глядит на дорогу, с силой сжимает рулевое управление и, когда перед глазами встаёт лицо брата, терпит дичайший стыд вперемешку с чувством предательства. Он обманул не только свои надежды, но и веру Тэхёна. Ему тошно от того, на каком социальном дне он в итоге оказался, не такой исход он предполагал, даже отдалённо не похоже. Тошно за то, что ожиданиям не суждено было воплотиться в реальность, и теперь исчезает желание ещё когда-либо пересекаться с младшим братом. Не потому, что они расстались на какой-то плохой ноте, Намджун просто не знает, что сказать Тэхёну, если тот задаст вопрос: "Хэй, что с тобой стало?"       У Чимина к гаражу Намджуна эмоциональная привязанность всё ещё настолько же велика, даже больше, чем к дому, где он рос на протяжении шестнадцати лет. Пак знаком только с одним определением слова «дом», изначальное происхождение которого предназначалась для описания жилой постройки, оно довольно примитивное и никакой полезной информации для подростка особо не несёт. Его вообще воротит от этой человеческой сентиментальности, отображающейся в словах людей, когда дело доходит до индивидуального понятия термина «дом»; его воротит, когда на вопрос «Что такое дом?» слышит в ответ от всех подряд однообразные, сопливые и нехитрые определения. Дом – это... и бла-бла-бла, дальше, в принципе, можно не слушать; как только человек открывает рот и успевает выдать пару звуков, Чимин закатывает глаза и понимает, что ничего дельного он не узнает в ближайшие несколько секунд. Скучно, неинтересно, занудно, тя-го-мо-ти-на.       И тем не менее, Чимин хочет сформировать собственное определение этого незатейливого слова, но возможности у него нет, прочувствовать ему на себе этого не удалось, долгие годы попыток адаптироваться к условиям, в которых он проживает, не увенчались успехом. При каждом отцовском шаге, раздающемся в коридоре, Чимин замирает на месте, не шевелится, только сердце в груди ухает, и в голове крутится мысль: «Только бы не зашёл, только бы не зашёл в комнату». А ужин за одним столом походит не на совместное времяпрепровождения членов семьи, а на официальный приём со скудным разнообразием в блюдах.       Мать, кажется, уже давно не испытывает никаких чувств к своему мужу, и их брак не распадается только потому, что они обязаны дождаться совершеннолетия своих детей, а дальше развод и проживание на отдельных жилых площадях. За завтраком, обедом и ужином Чимин с молчаливой завистью глядит на своего брата, рождение которого, как он уверен, было предусмотрено для спасения и так провального союза пары. Как можно было поместить такую слабую, наивную веру в возрождение прежней любви в человеческий плод? Они возлагают на него свои надежды, но в любом случае исход уже понятен – Чимин снова видит ночующего в гостиной отца.       Он особо-то и не любит жалость к себе вызывать, но ему, всё же, порой бывает завидно наблюдать людей, которые отлично знакомы с эмоциями, испытываемыми при возвращении не просто домой, а в зону комфорта. А Намджун... Намджун его спасает в этом плане. И Чимин постепенно отдаляется от своей семьи, угрызений совести не чувствует и даже уверен, что не должен. У него только сильнее растёт привязанность к Намджуну и его старому дивану, на котором они обычно вдвоём ведут ночные рассуждения. И что-то трогает душу подростка при воспоминаниях о тихих вечерах, скрашенных умеренным употреблением алкоголя, выпитого не с целью напиться до свинского состояния, а с целью эмоциональной разгрузки. Чимин обычно обижается, если по окончании пьянок, когда все уже начинают расходиться, кто-то из друзей остаётся с ними на диване и отвлекает Намджуна своими неинтересными историями о каком-то там парне, загремевшем в тюрьму. Хочется, чтобы Ким уделял внимание только ему, хочется верить, что только он один единственный из всей группы знаком со скрытой стороной намджуновской души. Он хочет чувствовать себя особенным, таким человеком, с которым первым Намджун заговорит о своих жизненных неудачах и у которого спросит совета. Однако Минхо чаще, чем он, успевает подставить дружеское плечо.       Чимин узнаёт, что Намджуна, оказывается, выкинули с третьего курса университета; узнаёт, что тот служил в армии, но не смог пойти по контракту и был вынужден работать в течение года на трёх работах сразу, чтобы не умереть с голоду. Намджун какой-то особенный и неповторимый экземпляр, независимый, в некотором смысле схож в характере с великими историческими лидерами. Он только не в тот век родился и не в той семье.       — Намджун! Намджун! Намджун! Намджун! — несдержанно произносит Тэхён на весь кабинет, перебивая Чимина, восторженно описывающего очередную драку.       Тот прерывается, с изумлением глядя на друга, затихают и все присутствующие.       — Задрал ты с этим Намджуном, каждый грёбаный день о нём болтаешь! Словно у тебя нет никаких тем для обсуждения!       — Ничего подобного, — тушуется Пак, складывая, как бы в знак защиты, руки на груди.       — Бесишь уже, в печёнках этот твой Намджун сидит. Заткнись или проваливай отсюда, понял меня? — выражение лица Тэхёна вселяет ужас, особенно эти толстые брови, грозно сведённые не переносице. Он пальцами запихивает еду в рот и стучит палочками по столу, подавляя в себе дикое желание в кого-нибудь их воткнуть.       — А ты чё мне указываешь? — заикаясь, возмущается Чимин и пихает ножку стола так, что всё содержимое на нём трясётся. — Хочу и рассказываю, а ты из себя пмс-ницу не строй!       — Да пошёл ты нахуй!       Подросток встаёт из-за стола, окидывает взглядом негодования окружающих его друзей, задерживает на Чимине и покидает кабинет, от злости пихнув кулаки в карманы брюк так, что ткань едва не порвалась.       — Чего это с ним? — смущённо интересуется Чимин, хотя он примерно понимает причину этого взрыва ярости: у него опять какие-то проблемы, справиться с которыми ему никак не удаётся вот уже долгое время. Но что за проблема мучает его – остаётся только гадать, тот не особо разговорчивый в этом плане.       — Чёрт его знает, — Тэмин, задумчиво глядя на проход, в который вылетел Тэхён, трёт подбородок и медленно прожёвывает пищу, — наверняка опять родаки мозги пилят. Ну, ты же понимаешь. Да и ты, честно говоря, реально слишком часто о его брате говоришь. Уверен, они с ним лютые враги сейчас, я бы на его месте точно так отреагировал бы.       — Да ему же вообще похрен на него, — твёрдо произносит Пак, — я его спрашивал об этом, он давно уже на Намджуна болт положил. Из-за хуйни драму разводит, я думаю, тут дело в чём-то другом. Он любит на всех подряд срываться, если его преследуют какие-то неудачи. Это в его духе.       — Может, он опять бесится из-за девяносто пяти баллов по тесту?       — А чё бы и нет.       И просить прощения за себя Чимин не собирается, он свято уверен, что ни в чём не виноват, Тэхён просто слишком высокомерно и эгоистично себя ведёт. На протяжении всего учебного дня они не обмениваются словами. Настроение понижается со стремительной скоростью, и Чонгук, потерянный, чувствует себя подавленно, потому что он в стороне вынужден наблюдать за этим крупным раздором, слушать его никто не станет. Тэмин никак не комментирует этот инцидент, Тэиль только оптимистично заявляет, что всё со временем наладится.       Чимин, не выдержав такого эмоционального груза, выговаривается одним холодным вечером. В руке стопка, до краёв наполненная водкой, подростка окружают слушатели в лице пьяных и мало что понимающих парней. Какое-то время его с открытым интересом пытаются выслушать, фокусируются на его проблеме и даже дают какой-то примитивный совет, но спустя несколько минут кто-то пускает шутку и все забывают о подростковых переживаниях. Раздаётся цоканье, Чимину становится достаточно, он пьян настолько, что ему становится не по себе, и он, точно тряпичная кукла, заваливается на плечо Намджуна. А тот пьян ровно настолько же, но всё равно поднимается с места вместе со всеми, чокается, выпивает и, зажимая рот рукой, заваливается обратно в кресло. Тошнота подходит к горлу, в грудной клетке, расширенной, ощущается дискомфорт, словно выпитое спиртное вот-вот разорвёт стенки желудка и вырвется наружу через живот, мощно разодрав мышцы и кожу.       — Я ща блевану, — признаётся Намджун, сдерживая рвотные позывы, — я следующую, наверное, пропущу.       Все понимающе кивают, и парень покидает гараж, чтобы прикурить. Он никогда не отказывается от сигарет во время попоек, хотя знает и прекрасно понимает, что курение провоцирует ещё более быстрое опьянение, но тяга к табаку, эта зависимость в никотине оказывается сильнее. Следом за ним из гаража выбирается и Чимин, он мирно наблюдает за тем, как Намджун поджигает сигарету и прикуривает. Тот слабо пошатывается, блаженно делая затяжку за затяжкой, но на месте держится, взгляд устремляет на красную точку, что маячит перед его глазами, и ненадолго суёт руки в задние карманы свободных джинсов.       — И вот что мне теперь с этим придурком делать? — удручённо вздыхает Пак, точно так же пряча руки в карманах брюк. Зря он не прихватил на выходе свою куртку.       — С Тэхёном-то? — неразборчиво произносит Намджун и затыкается, что-то обдумывая в своей голове.       Он всё молчит и молчит, и Чимину даже кажется, что тот уже давно позабыл о его вопросе и думает о чём-то своём, может быть, даже вспоминает какую-нибудь детскую песенку, только бы его на пение не потянуло. И Пак дёргает парня за рукав кофты, удивительно, но его не трясёт от холода.       — Понятия не имею, я с ним уже лет сто не общался, так что сейчас я не знаю всех его замашек. Если между нами когда-то и происходили ссоры, то я просто давал ему время остыть. Он потом сам первый подходил и заговаривал со мной так, словно между нами никаких серьёзных разногласий и не происходило. Так что ты особо-то не парься.       — Думаешь?       — Уверен.       — Ну я тебе поверю тогда, — Чимин, глупо улыбаясь, делает мелкий шаг в сторону парня, но он поскальзывается на льду под ногами, вскрикивает, истерично машет руками в воздухе, пытаясь за что-то ухватиться, и его вовремя подхватывает Намджун.       — Аккуратнее, чёрт возьми, — бубнит тот, не выпуская сигарету из губ, а Чимин ловко крадёт её и приставляет фильтр к своим губам. — Эй, сдурел, мелкий?       А Чимин не думает особо, что творит: в нём ужасно большое количество алкоголя и вызванная высоким градусом радость, подталкивающая его на новую шалость. Мозг отказывается адекватно работать, да ещё и мороз ударяет крепко, будто создавая ледяную корочку на оголённых участках тела. Не удержавшись, Чимин делает свою первую, слабую затяжку – знает, что курить не умеет, поэтому втягивает совсем мало, и самодовольно глядит парню в глаза, ожидая от него хоть какой-нибудь реакции и выпуская мелкую струйку дыма изо рта. Он так, пробует, балуется.       Отвратительные сигареты сегодня купил Намджун, они ужасно тяжёлые и горькие, и невольно Чимин задумывается о том, что у парня, возможно, есть какие-то свои проблемы, обязанности, стресс от которых снимают именно эти жуткие сигареты. Но почему-то он продолжает возиться с ним, как с младшим родным братом.       — Намджун?       Парни застывают в одном положении, Чимин опирается головой о стену, не прерывая зрительного контакта, а Намджун продолжает придерживать его за талию, устойчиво держась на ногах.       — М?       — А зачем ты вообще носишься со мной?       — Не понял, а пояснее?       — Да вот сижу я иногда, на тебя смотрю и думаю: чё-то ты всё возишься со мной, нянчишься, беспокоишься по пустякам, советы даёшь, в драках защищаешь, напиваться до смертельного исхода не позволяешь, до дома провожаешь, к себе в гараж пускаешь, даже чай для меня зелёный купил. Что-то как-то много заботы от тебя исходит, не думаешь? Это так... подозрительно, я ведь не привык к такому, понимаешь? Я тебе разве такой нужен? От меня проблемы сплошные. А со стороны ты ну вот совсем пофигист, кажется порой, что тебе вообще на всех наплевать, даже на товарищей своих и самого себя.       За стеной раздаются пьяные свары, дикий, хмельной хохот и звук падения громоздкой мебели.       — Оставил бы ты меня лучше, не носись со мной. Вцепился в меня тут ещё, держит, не отпускает.       — Воу-воу-воу, ты конкретно наклюкался, видать. Что за бредни ты такие несёшь? — Намджун усиливает хватку, длинные пальцы сжимаются на талии. — И вообще, какого хрена ты в одной водолазке вылез?       — Во-о-от, видишь? Опять. А мне, знаешь, тепло, да, сейчас мне тепло. Ты на мой вопрос так и не ответил, — когда парень свободной рукой тянется за сигаретой, Чимин отводит её в сторону, а после делает вторую затяжку, такую же короткую, чтобы не сильно травиться.       — Так ты же сам к нам привязался, всё умолял: возьмите меня с собой, возьмите.       — Так вы и отпор могли бы дать, вас вон сколько, а я один.       — Что мы, бандиты какие-то? Садисты?       — И всё же, ты единственный, кто печётся обо мне. Никто не замечает, а я вижу, всё-ё-ё подмечаю, но вот мотивы твои всё равно понять не могу, — Чимин старается произносить это как можно веселее, но тон его голоса всё равно трогает какое-то беспокойство, непреодолимое волнение. Он выдерживает длительную паузу, позволяя парню скомпоновать свои пьяные мысли, но тот не издаёт ни слова, только следит за пухлыми чиминовскими пальцами, которые страшно краснеют. — Намджун, а знаешь, обо мне никогда так никто не заботился, — их глаза всё ещё находятся друг напротив друга, — я всё жду, когда ко мне ласку проявят, от матери ждал, долго ждал, а тут ты позволил приютиться у тебя под боком. От нехватки я очень быстро привыкаю, зависимость вот просто дикая возникает, и я расставаться с таким не желаю. Намджун, а ты крутой, Намджун. Охрененно крутой.       На морозе эффект этанола усиливается, Чимину становится на какое-то мгновение горячо, жар активно распространяется по всему телу. И только алкоголь, думает мимолётно подросток, стоит обвинять в том, что он продолжает увлечённо целовать Намджуна.       И вдруг ощущение тепла резко покидает парней, они чувствуют ударивший по коже мороз, пробирающий до самых костей, начинает колоть кончики пальцев. Но момент оказывается настолько захватывающим, что оборвать поцелуй только потому, что кому-то вдруг стало нестерпимо холодно, станет настоящей глупостью. Чимин хочет выглядеть опытным и показать, что техникой поцелуя он, вообще-то, владеет, но выходит у него как-то неумело и жалко. И Намджун вовлекает подростка в глубокий, интимный поцелуй, языком проникая в его горячий рот и скользя им по нёбу. Может быть, им и не стоило переступать через эту границу, но у Чимина крышу сносит от того, как целует его Намджун, прижимая к себе. Одна рука обвивает талию, вторая укладывается на спину, и это настолько близко, что даже возбуждает. Один какой-то случайный (совершенно непреднамеренный) поцелуй абсолютно пьяных людей, однако поцелуй запоминающийся настолько, что наутро о нём будет помнить каждый из двоих. Ускоряется сердцебиение, но никто из них почему-то не может остановиться, они боятся той тишины, которая возникнет между ними после того, как заглянут друг другу в глаза.       И тишина всё же наступает, в ней Чимин слышит громкое и прерывистое дыхание парня, который, отвернувшись, задумчиво покусывает губы. Пак выбрасывает сигарету.       — Эй, вы где там пропали? — скрипит дверь, в проёме возникает голова Минхо, он взглядом пробегается по взъерошенному и ошалелому Чимину, жутко дрожащему от холода. — Эм, короче, мы пошли, а то уже... — договорить ему не позволяют внезапно навалившиеся на него парни, буквально выталкивающие наружу. Он, отряхиваясь от снега, встаёт и заканчивает: — А то уже поздно, засиделись чё-то мы сегодня. Чимин, — он крепко обхватывает плечо подростка, — ты как, норм? Порядок? Не тошнит?       Пак слабо мотает головой, слепо глядя куда-то в сторону. Парни прощаются с Намджуном и пропадают за углом гаража, скрип снега становится тише. Чимин оглядывается, но не наблюдает Кима поблизости, а тот уже давно ускользнул в гараж, оставляя подростка наедине со своими мыслями. Спустя несколько минут он возвращается, подаёт ему куртку и молча указывает рукой на тропинку, намекая на то, что снова собирается проводить его до дома.       Весь путь, пройденный в обоюдном молчании, кажется для двоих невероятно длинным. Вот уже виднеются знакомые фонари, работавшие из последних сил, и пустующий перекрёсток, а в голове столько безумных мыслей. Чимину думается, что его жизнь закончится ровно в тот момент, когда Намджун доведёт его до двери, развернётся и вернётся к себе обратно домой.       — Ну... — хрипло произносит парень, потирая покрасневший кончик носа, и останавливается, слегка сгорбившись, — давай тогда, удачи, — и он уже и вправду разворачивается, совершает несколько шагов, пока его не останавливает голос Пака, пронизанный незнакомым до этого момента искренним сожалением.       — Ты меня теперь ненавидишь? Может, мне не следует больше приходить к вам?       Намджун, оторопев, оборачивается и не знает, что ответить, заглядывая в пустые глаза подростка. И вот что ему сейчас необходимо сказать? Какую утешающую или ободряющую фразу способен произнести Ким? Да у него язык не повернётся. А стоило ли им вообще целоваться? Во время незапланированной прогулки по улице алкоголь уже успевает выветриться, и тогда за работу принимается мозг, который в панике пытается осознать все масштабы произошедшей трагедии. Возникает путаница в мыслях, недовольство из-за своего поступка, стыд перед Чимином. Он ведь не желал подобного влияния на подростка, он совсем другого эффекта хотел добиться. Было ли это его опрометчивостью? Определённо. Намджун в два шага добирается до крыльца и для удобства ставит одну ногу на первую ступеньку, а Чимин крупно дрожит и стучит зубами от холода, но терпеливо выжидает неизвестно чего.       — А ты мне вот что скажи: зачем ты это сделал?       — Н-не знаю. Захотелось.       — Просто взял и поц... — Намджун запинается и даже не понимает, как он вообще может задавать сейчас подростку такие прямолинейные вопросы. Он заканчивает своё предложение, понижая голос: — Просто вот так?       — Ну да, никаких проблем.       — Да ты хоть знаешь, почему люди целуются, а?       — Конечно, я знаю, зачем люди сосутся. Мне не пять лет.       — Как я понял, ты хочешь сказать, что..?       И Чимин так просто кивает головой в ответ. Остаётся только надеяться, что с определением слова «любовь» он хоть как-то знаком, иначе как он так быстро, без медлительности признался Намджуну? Чимин разрывается между желанием забежать в тёплое помещение и желанием довести до конца намджуновскую мысль.       — И как давно?       — Что, «как давно»?       — Блять, Чимин, не тормози. Втюрился ты в меня когда?       — А я знаю, что ли? Умный какой нашёлся, у меня нет времени вспоминать такую чушь, уж извините, что не пометил эту дату красным маркером в календаре, — шёпотом возмущается Чимин и отходит от двери, заглядывает на занавешенные окна, боится, как бы кто из родителей не подслушивал их сейчас. — Если ты такой тупой и не замечаешь всего, что творится вокруг тебя, то я не виноват, знаешь ли.       — Ну нахрен тебя, — старший машет на это всё рукой, снова поворачивается к подростку спиной, готовясь отправиться в обратный путь до дома, но в какой-то момент передумывает, и в итоге Чимин оказывается прижат телом к двери. Намджун желает развеять свои сомнения.       Пак больше задумывается не о языке, умело пробирающемся в его рот, а о громких звуках, которые они здесь время от времени создают, и Намджун окончательно втягивается в процесс, обхватывая лицо подростка ледяными пальцами. Он, наверное, скоро обморожение получит, но наплевать! Совершенно наплевать, пока в руках податливый Чимин. На некрасиво покрасневшей коже выступают вены, Намджун не выдерживает боли, пронзившей его мышцы, и матерится в поцелуе.       — Чёрт-чёрт-чёрт, как же холодно!       — Пойдём.       — Куда?       — Ко мне домой пойдём, дурачьё. Отсидишься у меня в комнате, а потом свалишь, родаки спят, так что не узнают.       — Так я там дверь не запер.       — Ну и похрен на эту дверь, кому сдалось твоё старьё?       Чимин тихо отпирает дверь, уже переступает порог дома, как вдруг его локоть обхватывает намджуновская рука, в которой ощущается не проявление доминирующей силы, а предельная нежность и аккуратность.       — Ты уверен, что влюбился?       — Слушай, я что, на бабу похож? Мы не в романтической комедии, я коньки сейчас отброшу, если ты продолжишь вести эти свои бредни возле дверей дома.       — Придурок мелкий.       — Сам придурок, но крутой.