to fuck smoke and to thump

***

      Чимин охотник до новых острых ощущений, подстрекаемый чётко сориентированной любознательностью, он порой бывает неутолим. И невозможность пресытиться сполна, когда он всё ещё находится на границе между уже испытанным и ещё неизведанным, разжигает его интерес до такой степени, что этот своеобразный голод чаще Чимину мешает адекватно смотреть на окружающий мир, поскольку зацикленность на одном объекте, которым он увлечён, крадёт всё его внимание, вызывая в нём всё новые всплески страсти. Если в нём пробуждается заинтересованность в каком-то человеке, тогда для него в принципе не существует никаких преград, когда он ставит перед собой задачу изучить личность всецело и в полном объёме. И Намджун, этот парень с условным сроком и скрытым прошлым, заставляет Чимина крутиться вокруг него, подобно спутнику. Буквально каждая его сторона становится удивительным открытием для подростка, что впервые за свою недолгую жизнь встречает человека, в котором заключён целый комплекс отличительных от остальных людей достоинств или других характеристик. Этому можно и завидовать, этим можно и восхищаться до такой степени, что иногда хочется положить весь мир к ногам Намджуна.       Фанатизм обычно заканчивается в тот момент, когда он предъявляет Паку: слишком юный для таких взрослых дел. А затем набрасывает ещё пару аргументов, типа слабая подростковая психика, внутреннее противоречие и некий намёк на скептицизм, отсутствие толерантности и неспособность к самоорганизованности. К чему он вообще этот список ему сейчас озвучивает, Чимин не понимает. Подросток начинает злиться, лицо его багровеет от ярости, а затем он сильно бьёт кулаком в плечо, и тогда Ким приписывает ему беспочвенную агрессию, какое-то психическое расстройство и нежелание адекватно относиться к критике.       — Да какая ещё, нахрен, критика?! Ты совсем дебил?! Ты к чему вообще эту чушь несёшь?       — Чего ты сразу обзываешься-то? — с досадой произносит Намджун и отпихивает от себя Пака, назойливого, приставучего и больно бьющего. — У тебя, как я посмотрю, что-то гормоны разыгрались, ну, вам, подросткам, это свойственно, поэтому советую избавиться тебе от этого перевозбуждения где-нибудь в укромном месте. И без меня!       — А ну иди сюда!       Если бы снаружи кто-то проходил мимо гаража, то он бы обязательно полицию вызвал: громкие ругательства, крики, угрозы, швыряние тяжёлых вещей. Кажется, там настоящая потасовка! Чимин запускает в Намджуна всё подряд: подушки, табуретки, одноразовую посуду, вешалки, леденцы и даже гаечный ключ. Металлический инструмент попадает парню точно в плечо, и он, взвыв от боли, подбегает к Паку, хватая его за вырез футболки и прибивая того к стене так, что он ударяется затылком.       — Слышь, похотливый муравей, не вынуждай меня бить твою наглую морду! —цедит сквозь зубы Намджун, крепче сжимая кулаки. — Отстань от меня с такими просьбами.       — А чё, есть кого по вечеркам драть на этом древнем диване, а? Тебе же почти двадцать пять, организм молодой, в самом расцвете сил, так ведь и думаешь, кому бы присунуть! — едко проговаривает Чимин, его лицо искажает насмешка. Намджун мгновенно реагирует на это эмоцию и слегка потряхивает подростка, как бы призывая его к адекватности. — А тут я, готовый, нахрен, на всё, о чём ты только попросишь! Да о таком мечтают миллионы!       — Ну вот и вали к этим миллионам придурков! Тебе шестнадцать только, ветер в голове. И в трусах, — оторопев, парирует Ким, — совсем порнухи уже пересмотрел.       — А ты по себе людей-то не суди, — Чимин скалится. — Ну, чего тебе стоит взять меня прямо тут? Тебе – удовольствие, мне – опыт.       — Отстань от меня, я же сказал тебе.       Взгляд Намджуна пробегается по лицу напротив, взбудораженный и возбуждённый Чимин слегка подрагивает от восторга и втягивает голову в плечи, он выдыхает через рот, слегка приоткрыв губы. Шального, его почти невозможно контролировать, этот необузданный темперамент ни в какую не поддаётся управлению извне. Неугомонность Чимина и его резвость вызывает в парне точно такой же эффект, Намджун обращает внимание на эти объёмные губы, находящиеся буквально в нескольких сантиметрах от его губ. Пак перелавливает этот пытливый взгляд, трётся спиной о стену и выпускает совсем слабый, еле слышный стон. Пухлые губы - его маленькая гордость, но губы Намджуна - его большая слабость. Он тянется за поцелуем, взгляд не поднимает, только парень отступает, поддаётся сомнениям и колеблется. Но стоит Чимину только очертить пальцем по контуру губы, и Намджун первый же притягивает того к себе.       — Ты же такой крутой Намджун, крутой и уверенный, — он выдаёт лукавую улыбку, играясь, отворачивает раз за разом голову, когда парень хочет украсть у него поцелуй. — Давай прямо здесь по-быстрому, пока никто из парней не пришёл.       — Не вынуждай меня.       И он даёт слабину, Чимин верно обнаруживает эту пробоину в корпусе этого неприступного корабля. Намджуну, вообще-то, не следовало таких слов произносить, может быть, на бессознательном уровне он действительно вожделеет подростка. Взгляд его иногда задерживается на привлекательных чиминовских ягодицах, на зоне паха, если подросток сидел, широко расставив ноги, и грудной клетке, но он эти мысли во внимание не особо принимал, потому что как-то и не приходилось ему подозревать, что Чимин его физически привлекает. И озвученная угроза для подростка как самая настоящая провокация, как что-то новое и неизведанное доселе, что-то безумно искушающее; он проводит ладонью по намджуновскому бедру, пытаясь распалить в нём ответный интерес и обольстить его.       — Ну же, Намджун-а, ты ведь такой классный, настолько офигенный, что я первый раз хочу с тобой. Мне вообще по барабану, что ты думаешь по этому поводу, но ты должен это сделать со мной. Мало ли я сбегу ещё от тебя, а я молодой, чистый и красивый. Давай прямо на этом диване.       И Чимин толкает парня в грудь, прислушивается к его тяжкому дыханию, надвигается на него – пока тот не напирает на диван – и роняет его на жёсткую мебель с прожжёнными от сигарет дырками, а после, с грацией, с изяществом и лёгкостью в движениях, занимает позицию сверху. Руки Намджуна он укладывает к себе на талию и, накрыв их своими ладонями, ведёт вниз, а чужие пальцы тут же, без разрешения, обхватывают чиминовские ягодицы. Подросток думает, что целуется Намджун настолько отменно и первоклассно, что можно перевозбудиться и спустить всё в нижнее бельё. Руки интенсивнее оглаживают зад и раздвигают половинки, и джинсовая ткань едва не расходится по швам. Теперь ему следует подчиняться, точнее, необходимо подчиняться, поскольку дело приобретает серьёзные обороты, и Намджун, прощупав почву, вскоре начнёт устанавливать свои правила игры, поэтому остаётся надеяться на какое-нибудь проявление милосердия с его стороны.       Чимин возбуждается сильнее, орган давит на ширинку и больно пульсирует, терпеть сил нет; гремит пряжка ремня, раздаётся сильный шлепок, Намджун вкладывает в этот удар больше силы, чем требуется. Подросток, довольный, вскрикивает, прерывая поцелуй, ему буквально голову кружит, а кровь в венах начинает бурлить, закипая. Ким ударяет сильнее – и Чимину просто напрочь срывает крышу, шлепок повторяется – и под веками возникает жжение. Такую реакцию организма способен вызвать только проявляющий безжалостность и свирепость Намджун. Уж если Чимин и вправду стремится переступить черту юности и сделать серьёзный шаг навстречу взрослению, то Намджун сопротивляться не станет, у него моральные установки в этом плане не настолько закрученные, они довольно просты для понимания и принятия. Ким сам девственности лишился лет в пятнадцать, к счастью, руководил процессом именно он, и никто о его зад так неприлично не тёрся.       — Чёрт возьми, как больно!       Парень подхватывает его, прижимает к себе так, что их паховые области соприкасаются, оттягивает обтягивающие джинсы до колен и запускает пальцы под нижнее бельё, скользя между двух горячих ягодиц, тем самым вынуждая Пака сдавленно проскулить и отчаянно прижаться выпирающим бугорком. Он мимолётно рассуждает о том, что у Намджуна подходящий для его зада размер ладоней, а пальцы настолько длинные, что с лёгкостью сможет только ими довести его до бурного оргазма. Чимин жаждет, чтобы он ввёл свои пальцы по основание, Чимин грезит исключительно о фистинге, гадая только о том, какое блаженство доставит ему Намджун, до какого неконтролируемого безумия всего тела доведёт.       Целуется Намджун настойчиво, агрессивно кусает губы и раз за разом слегка подбрасывая Чимина, стараясь усадить его в более удобную позицию и сдерживая бушующую энергию, обладающей разрушительной силой, – ему приходится выражать её только в неслабых ударах по пышным чиминовским ягодицам.       Руки парня помогают избавиться от одежды, подросток ощущает, как прохлада касается его позвоночника. Внутренняя сторона его боксеров оказывается липкой – он уже успел кончить от взрывного удовольствия, вызванной мощью намджуновских шлепков.       — Если будет больно – терпи, ты не дама, церемониться тут с тобой не собираюсь. И уж тем более не буду нежным, — хрипло произносит Намджун и, наугад порывшись недолго под подушками, находит пачку контрацептивов. Упаковку разрывает, презерватив раскатывает по всей длине члена; половой орган наливается кровью, увеличиваясь в размерах.       Чимин, упирающийся руками в подлокотники возле головы парня, вопросительно глядит на него, взывая к ответу:       — И откуда это он тут у тебя? Что, всё-таки трахаешься здесь с кем-то? — а голос приобретает ревнивый оттенок, на который Ким не обратить внимание не может.       — А ты и не первый здесь.       Ягодицы снова содрогаются от удара, заставляющего обладателя капризной натуры прикрыть свой рот. Нежная кожа краснеет, после последнего шлепка, совершённого просто с бесчеловечной силой, возникает даже отпечаток ладони.       — Ай, сука, больно! Да больно мне, твою мать! Прекрати так лупить, я же сидеть не смогу! АЙ! — он пытается изогнуться, чтобы избежать очередного шлепка.       — Вот и славно, помучаешься за свои грязные дела. Всё, не ной, кому говорю!       А пальцы у него и вправду волшебные, Чимин испытывает на себе их длину; после первого проникновения они проталкиваются в девственное нутро без намёка на какую-либо нежность, которую принято проявлять по отношению к людям, терявшим целомудрие. Подросток даже и не думал подпитывать себя такими наивными надеждами, неукротимое стремление к половой близости раскрывает в нём нездоровое желание быть использованным Намджуном в любых целях и в любой позе; а этот проклятый раж, который никак нельзя подавить, затуманивает рассудок.       — Ох, чёрт!       Член с трудом проникает в нутро, Чимин испытывает ужасный дискомфорт, словно разрывает изнутри. Вероятно, Пак переоценил свои возможности, он физически не был подготовлен к такому вторжению в его тело. Спасает только рука Кима, накрывающая ствол Чимина и скользящая вверх-вниз по всей длине.       — Я не могу так! — горланит он и шевелится на парне, пытаясь вырваться из его захвата, но тот только чёлку сдувает с глаз и сильнее напрягает пальцы свободной руки на ягодицах, этим действием приказывая терпеть и не прекращать попыток насадиться на член.       — Ты сам хотел этого, а теперь заткнись нахрен и постарайся привыкнуть. Мне, знаешь ли, тоже не сладко приходится, расслабься, иначе больно будет двоим.       — Да как тут расслабишься! — на таком же высоком тоне возмущается подросток. От сосредоточенности на боли, когда орган проникает ещё глубже, раздвигая стенки нутра, в ушах возникает шум. Чимин воет и тяжко выдыхает, чтобы справиться со своими страданиями. — Проклятье, для меня он слишком большой.       Чимин убеждён, что проливание слёз – это совсем не мужское занятие, это противоречит его принципам, но совладать со своими сумбурными эмоциями для него сейчас дело неподвластное; щёки покрываются влажными дорожками, а во рту возникает солоноватый привкус. Ягодицы горят после шлепков, Намджун продолжает их яро сминать, член выскальзывает, и повторное глубокое проникновение кажется настоящим мучением. Болезненных факторов с каждым поступающим движением бёдер становится только больше, при такой совокупности нереально полноценно насладиться процессом, но Пак доверчиво прислушивается к словам Намджуна.       Правильным действием, как только плоть погружается по основание, становится смена угла проникновения, Чимин, кусая солёные губы, выдаёт стон и ногтями оставляет красноватые борозды, призывая парня повторить толчок бёдрами.       Как только скорость фрикций достигает максимальной отметки, она, задержавшись на этой отметке ещё какое-то время, начинает спадать, и движения вскоре становятся размашистыми и неторопливыми. Аффект, руководящий каждым телодвижением Намджуна и каждой его мыслью, принимает яркий окрас, а тело Чимина, не имеющее каких-либо изъянов или неправильных изгибов, кажется привлекательным ровно настолько, что можно влюбиться отдельно в оболочку подростка. Чимин успевает ощутить лёгкость в каждой конечности своего тела, когда парень подхватывает его под бёдра и небрежно, точно какую-то вещь, бросает на диван, прижимается к нему со спины, не давая опомниться, и, проникая, вколачивается в него с новой силой и наращивает темп. Раздражающе скрипит под телами мебель, намекая на свою непригодность для подобных марафонов. Пака лицом вжимают в подлокотник, он трётся щекой о грязную обивку, невольно и глубоко вдыхает приевшийся запах алкоголя и сигарет. Рука Намджуна надавливает на вторую подставленную щёку подростка, и она, напряжённая до окаменения, не позволяет Чимину принять более удобное положение. После пальцев остаются слабые красноватые отпечатки, затем они быстро пробегаются по всей голове, путаясь в волосах, и после хватают их возле самых корней, оттягивая вверх; шея Чимина заметно напрягается, на ней выступают вены, кадык изредка дёргается, и становится проблематично сглатывать слюну.       — Господи, — неясно восторгается он, прикрывая глаза, и его сведённые лопатки, остро выпирающие из-под кожи, покрывают быстрыми, едва ощутимыми поцелуями, спина выгибается, словно готовится изогнуть позвоночник и сложиться пополам.       Чимин кончает, марая красную обивку дивана, и благодаря руке, резко дёрнувшей его голову вверх, он ощущает, как кончает Намджун. Он хочет ударить подростка, всего такого изящного, хочет сделать ему больно за его идеальные линии тела. Ким стягивает с члена презерватив, завязывает узлом, метко отправляет в мусорное ведро и, натянув нижнее бельё, обходит помещение по периметру в поисках своих джинсов, пока Чимин восхищённо вздыхает, приходя в чувства. Он дышит совсем тихо, будто с опаской, перебирая в воспоминаниях испытанный минутами ранее бурный экстаз. Никакого проявления нежности, только несильное садическое удовольствие и извращённое сладострастие, такой экстракт страсти и вожделения буквально пьянит. В помещении небывало тихо, раздаётся щелчок зажигалки, изо рта вырывается серая струйка дыма, когда Намджун самозабвенно выдыхает, вымещая из себя всю усталость, скопленную за эти года, и присаживается на край дивана; он, сжимая губами фильтр, разглядывает развалившегося подростка, застывшего в одном положении и разбирающегося со своим внутренним беспорядком мыслей и чувств, вызванного открытием нового способа получения удовольствия.       Намджун широкой ладонью оглаживает его спину, запоминая пальцами каждое углубление и каждую мышцу его тела. Чимин олицетворение эстетики, Чимин непокорный, Чимин ненасытный, в Чимине преобладает та сила, которая стремится с ног на голову перевернуть установленный порядок. Подросток свешивает руку к полу, со стороны это походит на положение бездыханного тела, но, на самом деле, он всеми фибрами своей души стремится достичь экзальтированного спокойствия.       Длинные пальцы сжимают покрасневшие чиминовские ягодицы, и тот жмурится от жгучей боли, поворачивая к парню голову, Намджун тут же обхватывает его подбородок.       — И только посмей ещё хоть с кем-нибудь сосаться, ясно? Прибью и тебя, и любого, кто к тебе прикоснётся. Прямо на месте, — чеканит каждое слово Ким и не слишком бережно проводит большим пальцем по щеке с отпечатком от дивана, словно этим действием помечая этого удивительного человека и делая его своей собственностью. Чимин, вздыхая, молчаливо соглашается, лениво кивнув головой. — Одевайся, скоро парни должны прийти. Ты ведь не хочешь, чтобы они застали тебя в таком виде?       Намджун делает длинную затяжку, в последний раз проводит тыльной стороной ладони вдоль линии позвоночника и, отвесив очередной сильный шлепок, поднимает с пола всю одежду и бросает её на подростка. Тот, приподнимаясь на руках, жалуется на нестерпимую боль. А Намджун только наблюдает за его страданиями, ухмыляется, пускает дурацкую шутку – ведь это в его стиле – и, прощупав пальцами линию нижней челюсти, чтобы удостовериться в своих догадках, скрывается к ванной, из которой вскоре раздаётся жужжание бритвы.       — Чё ты с такой кислой рожей на жопу садишься? — замечает Минхо, когда силой усаживает подростка на диван, надавливая ему на плечи. — На члене весь день скакал, что ли? — он неприятно скалится, находя эту шутку уместной, и даже Намджун ухмыляется, за что получает удар в плечо от Чимина.       — Аха-ха, как смешно.       Пак наблюдает, как чья-то рука с закатанными рукавами куртки, ловко разливает спиртное по стопкам, в этот ответственный момент кто-то толкает парня, и чётко направленная алкогольная оказывается сбита. И когда начинается слабая перебранка, Намджун и Чимин, точно по зову, обмениваются взглядами, а затем – неловкими улыбками.