to fuck smoke and to thump

***

      Из открытой настежь форточки выставляется худая рука, на запястье которой поблескивает несколько браслетов с потёртыми от длительного ношения бусинками, между пухлых пальцев зажата сигарета, а запах чистящих средств и мочи смешивается в одной тошнотворной смеси с запахом никотина. Чимин ненадолго подтягивается, чтобы выглянуть в окошко, видит впереди небольшой школьный стадион, на котором бегают старшеклассники, и снова устраивается на подоконнике, ощущая тупую боль в мышцах бёдер от неудобного положения.       Его школьная успеваемость, именуемая как отсутствие успехов в учёбе, уверенно удерживается на той же планке, отметки неутешительны, посещение кабинета директора становятся привычным, почти что еженедельной традицией, и единственное занятие, которое для Чимина кажется интересным за те тридцать минут, что он выслушивает гневные речи в свой адрес и угрозы об отчислении, - наблюдать, насколько сильно в этот раз может побагроветь лицо мужчины и что будет, если попытаться пожарить на нём лепёшки. И если бы у него была хоть капля совести, то он бы не перебивал взрослого человека, старше его почти на тридцать лет, и не делал бы замечания по поводу отсутствия профессионализма у некоторых преподавателей, которых он находит раздражающими.       Чимин трёт правую щёку, она всё ещё помнит сильный удар мужской ладони. Такое, конечно же, непозволительно в рамках человеческой этики, но он сейчас не в том положении, чтобы стучать на директора школы.       Он помышляет даже о том, не стоит ли ему уйти и от Намджуна, потому что его рвение пропихнуть против воли подростка в школу вызывает только чувство ненависти, да почему он вообще должен потакать чьим-то прихотям, если эти капризы не нацелены на что-то полезное и действительно стоящее? А то, что Ким называет «необходимостью для каждого проживающего в этой стране», не более чем притворство и обычная уловка. Главный вопрос крутится на языке, хочется озвучить его и призвать Намджуна к ответу, потому что с его стороны это выглядит как-то некрасиво: сам высшее образование не получил, но других тянет. Это больше походит на лицемерное благородство, чем на бескорыстное стремление помочь неосведомлённому и совсем юному. «Ещё ведь требует от меня что-то, — решительно не понимает Чимин. — У меня и так проблем выше крыши».       — А с каких это пор ты куришь? — в уборную заходит Тэхён, отмахиваясь от смога, заполнившего маленькое помещение, и Пак, отвлекаясь от падения школьника на дорожке, переводит взгляд на друга, вынимает упаковку из заднего кармана, быстро заглядывает в неё – всего лишь две – и предлагает Тэхёну, не особо желая с ним делиться, но прекрасно понимая, что этот шаг поможет преодолеть разногласия. Тот отказывается.       — Да хрен его знает, — Чимин делает последнюю затяжку, которая становится контрольной в процессе достижения полного умиротворения после жалкой попытки промыть мозги, выбрасывает бычок в форточку и спрыгивает с подоконника. — Как-то само вышло.       — Всё-то у тебя само собой как-то выходит. Мне бы так, — бубнит подросток. — Ты ж не хотел курить-то.       Чимин встаёт рядом с другом, прислоняясь спиной к стене и заглядывая на потолок, когда Тэхён расстёгивает ремень.       — Слушай... а что у тебя сейчас вообще в жизни происходит?       — М-м-м... — на его лице возникает озадаченность, он замолкает, и эта пауза, возникшая после чиминовских слов, заставляет Тэхёна смутиться.       В данный момент ему претит откровенность, которую стремится неаккуратно вскрыть озвученный вопрос и распотрошить изнутри с особой жестокостью. Он не любит ни себе, ни кому-либо ещё напоминать о скудном течение собственной жизни, бытовую повседневность которого способны разбавить только занятия после школы, выгул собаки и чтение манги по ночам. Парень закусывает нижнюю губу, рассуждая, что ему следует сказать, но тут на него находят воспоминания о недавно испытываемом чувстве тоски и вынужденной отчуждённости. Он прекрасно осведомлён о слухах, которые пускают одноклассники за его спиной, поэтому Тэхён остро нуждается в дружеской поддержке и надёжности, и всё это способен обеспечить только один проверенный человек, который прямо сейчас в ожидании заглядывает на его половой орган. Ким вздыхает, даже его внутреннее существо больше не может мириться с ощущением тотального одиночества и всем количеством грусти, которое идёт в комплекте с самобичеванием.       — Ты чего замолк-то?       — Ничего такого, чем можно было бы похвастаться. Родители только разводиться собираются.       — Разводиться? Как так? — Чимин наблюдает за тем, как Тэхён моет руки, разглядывая своё отражение в зеркале и моментами с недовольством поправляя отросшую чёлку.       — Мать узнала о том, что отец с кем-то на работе ей изменил, отомстила ему с его лучшим другом. Меня в подробности не посчитали нужным посвящать, но в итоге отец об этом как-то разузнал, скандал устроил. Я домой возвращаюсь, а у них там телевизор опрокинут, пол весь в осколках посуды, одежда вся из шкафа выкинута. А те двое в гостиной стоят, глотки надрывают. Ну, сошлись на том, что они устали друг от друга.       — Вот оно что... а ты как, нормально?       — А я что? Это не моё дело. Раз решили, значит, так надо, — Тэхён трясёт ладонями, сбрасывая с них капли воды, а после обтирает о брюки. — В любом случае, я на их решение никак повлиять не могу, они оба хороши в этой истории. Знаешь, после такого сильно разочаровываешься не только в людях, но и в любви, ничего из этого хорошего никогда не выходит. А мать сейчас у бабушки живёт, дома не появляется. Но если быть откровенным, я давно заметил, что у них отношения не ладятся, но ненавидеть друг друга годами и при этом пытаться ужиться под одной крышей ради какой-то там «общей» цели – настоящее сумасшествие, которое оказывает воздействие не только на них двоих.       — А они что тебе по этому поводу сказали?       — Ничего, они думают, что я такой дурачок, такой наивный сынишка, который поверит в их сказки про какие-то болезни матери. Мол, я заразиться могу, а у меня экзамены впереди.       — Братан, ты это, прости, если что, я ведь не знал, ты из-за этого на взводе был?       — Не помню.       — Короче, ты на меня зла не держи.       Тэхён доходит до дверей, оборачивается, пересекаясь взглядом с Чимином, недолго глядит на него с прищуром, словно желая услышать от него что-то определённое и необходимое для душевного баланса, и для чего-то кивает головой. Какой-то неясный жест.       — В общем, я не знал. Мир? — Пак выставляет мизинец.       — Мир, — и Тэхён скрепляет мизинцы собственным, тем самым обозначая долгожданное перемирие. Не так официально, как заключение мирного договора, но это действие внушает уверенность в том, что их дружба сможет продержаться ещё долгие годы. Просто предчувствие.       Они слабо улыбаются друг другу. Тэхён испытывает чувство удовлетворения от того, что на будущее он себя обеспечил верным товарищем в лице Чимина, с ним довольно комфортно вести личные беседы, почему-то он внушает доверие, наверное, потому, что Чимин слишком простой и не требует особого подхода. А Тэхён испытывает критическую зависимость в осознании того, что рядом с ним будет находиться человек, которому не страшно будет показать свои раны, которые он тщательно скрывает в страхе наткнуться на непонимание и человеческую тупость.       — Слышал, точнее, видел, что ты с Намджуном конкретно так скорешился. Что же, неужели тебе удалось вписаться в его узкий круг хороших знакомых? Хотя, дай угадаю, что именно вас связывает. Алкоголь, да? Я ведь прав.       — Эй, ты, догадливая задница, это не повод, чтобы насмехаться. Но так-то ты в яблочко попал. Я у него сейчас кантуюсь.       — Чего?       — Родаки из дома попёрли, вот он и приютил у себя. Пригрел, так сказать, — Чимин ухмыляется.       — Знакомая песня. А из-за чего вся эта хуйня произошла?       — А... — он задумывается, вороша волосы на затылке. Всё же, ему следует извлечь для себя урок из таких ситуаций: сначала думай, а затем говори, и никак не наоборот. — Я с отцом жёстко посрался, говорю ему: «Бать, да ты заебал вечно дымить, как паровоз, я такими темпами коньки быстрее тебя отброшу». А он своё начал, да как ты смеешь, да я тебя из дерьма вырастил, на ноги поставил, человеком воспитал. По уху залепил так, что я целый день им ничего не слышал. Сука старая. Воспитание, блять, конечно, спасибо этому ушлёпку за все мои комплексы. Ну вот я и спизданул, что свалю, если он не прекратит. Как видишь, я им оказался не нужен. Мать даже перечить не стала, нахуй их.       — Понятно.       — И не звонят ведь, старьё последнее.       — Да ладно, всё нормально ещё будет. Хотя странно вообще, что он тебя к себе жить пустил. Не похоже на него.       Чимин, ощущая прикосновение чужой ладони к своему плечу, нервно поражается, как быстро и смело ему удалось смешать реальность с долей фантазии. «Феноменально,» - хлопает он себе в душе. А он ведь действительно завёлся так сильно, что был бы не против ударить отца прямо сейчас в лицо, что-то раззадорила его эта вымышленная причина, ему бы поаккуратнее с этим. Если говорить на чистоту, то ему и без семейных уз комфортно живётся, Намджун есть – и этого достаточно.       Поскольку на данный момент главная намджуновская забота и головная боль предстаёт в образе неугомонного подростка, он обязывает себя по максимуму обеспечивать его всем необходимым и, конечно же, двадцать четыре часа находиться в поисках верного выхода из ужасного положения, в котором они оба оказались. Ему хотя бы Чимина на свет вывести. Хочется как тонущего котёнка на руке над водной поверхностью поднять и забыть про то, что ему, собственно, самому помощь постороннего не помешала бы. Он находит вторую работу – грузчиком, и уже буквально на следующей неделе опрокидывает ящик с дорогим вином. Намджун, как бы иронично это не звучало, ненавидит себя, но любит Чимина. Ему вообще нравится это слово «люблю», которое ранее он никогда и никому не произносил, но сейчас буквально душа требует повторять его как можно чаще, даже если не слышит подобного в ответ. Он не знает, просто чувствует, что обязан это делать, Чимину этого явно не хватает, Чимин может быть иногда ласковым, но почему-то тот уверен, что такие моменты проявления сентиментальности являются самым настоящим самообманом.       Чимин, сидящий верхом на Намджуне и обхватывающий ладонью его член, насаживается на орган, помогая парню проникнуть в него. Как только он садится по основание, начинает медленно двигать телом, часто зачёсывая чёлку назад. Он внимательно смотрит на Намджуна, на его лице присутствует какое-то подобие блаженства с умилением, приятно от того, что парень оказывается взволнован каждой эмоцией, выдаваемой Чимином. Подросток прикрывает глаза и продолжает неторопливо раскачиваться, находясь в забытьи и еле слышно дыша. Его подхватывают за бёдра и помогают ускориться. Намджун всё так же нетерпелив, и если ему срывает крышу от скорости, то Чимина больше накрывает от неспешности и глубины проникновений. Всё происходит так, будто его, наслаждающегося горячим гавайским солнце, покачивают волны где-то посреди тихого океана, но за одно мгновение Чимина мощно сбрасывают с надувного матраса, лишая лёгкой и приятной предоргазменной судороги, и сотрясают всё его тело.       — Я так устал за сегодня, ты даже не представляешь, насколько сильно, — привычно начинает диалог Намджун, пока Чимин выводит узоры на его груди, тот уже собирается проследовать в душ, как вдруг его останавливают. — Посиди ещё так немного, мне нравится в тебе находиться.       — Ты в последнее время говоришь слишком много бабской хуйни.       — Но ты тоже такое любишь, да? У меня большой, и ты чертовски обожаешь, когда он в тебе находится даже тогда, когда ты кончил. Ты этого, может быть, и не осознаёшь, но на лице всё написано.       — Пф, давай-давай, тешь своё эго. Кстати, я на днях с Тэхёном говорил. Он сказал, что родители разводятся.       Чимин приподнимается, аккуратно оглаживая ладонью член парня и размазывая по всей длине ствола остатки семени.       — Ну, я догадывался, что они потерпят пару лет, а потом на развод подадут. Тэхён, наверное, даже и не подозревал обо всех проблемах, ему же лучше. Он в порядке вообще?       — Говорит, что всё нормально, его эта ситуация и не сильно-то и волнует.       — Это да, он спокойный, уравновешенный, но думаю, его следует поддержать, обсудить с ним всё. Я с ним большую часть своей жизни прожил, это его самая отвратительная черта характера. Когда дело совсем пустяковое, он тебя заебёт вымышленными проблемами, но если его действительно что-то задело, то он не станет даже упоминать это. Поэтому я понимал, что в его душе наступил охеренных масштабов пиздец, когда он вообще ни о чём не желал говорить. Было дело, когда он за целые сутки ни одного слова не произнёс.       — А чё такое?       — У нас кошка часто пропадала. Ну, знаешь, когда кота хочется, как на неделю убежит – так хрен отыщешь, ну вот Тэхён однажды и нашёл её на заднем дворе, только кому потребуется возиться с мёртвой кошкой?       Чимин касается своими губами намджуновской щеки, заматываясь в тонкое покрывало и следуя в ванную.       — Да знаешь, — выкрикивает Пак, стараясь перекричать шум воды, чтобы позволить Намджуну расслышать каждое произносимое им слово, — ему это и нафиг не надо. Я с ним тоже достаточно знаком, он не тот тип человека, который готов поплакаться в дружескую жилетку. Он обычно помощи не требует.       — Если человек не просит о помощи, это не значит, что он в ней не нуждается.       — Ну... может быть!       — Он слабый, на самом-то деле, - но Намджун произносит это уже больше для себя, чем для кого-то, кто сейчас намыливается под горячим душем. Он недовольно крутит зажигалку в пальцах, иногда приостанавливая это действие и ударяя металлическим кресалом о деревянную катушку, как бы этим звуком обозначая себе границу, которая обережёт его от глубоких размышлений, что могут окончательно помочь ему разочароваться в происходящем.       — И слушай, выбрей хорошенько свой подбородок, твоя слабая щетина очень сильно раздражает, от неё хочется чесаться, а бородка тебе точно не пойдёт! На козлика похож будешь!       Из ванной комнаты белоснежными клубами валит пар, настенная плитка и пол становятся влажными. В голове Намджуна автоматически крутится счётчик. На все намджуновские заявление о больших затратах на воду Чимин только показывает в ответ язык, по которому иногда так и хочется ударить железным прутиком. Может быть, когда-нибудь тот заинтересуется информацией о том, как много денег на одно только его содержание, «когда-нибудь» – это когда он повзрослеет. Тут раздаётся тяжкий, идущий из глубины опустевшей души вздох Намджуна. Он сам ещё лет в пятнадцать зарабатывать начал, момент поиска первой работы пересёкся с тем днём, когда Намджун окончательно осознал, что скоро его взгляды с родительскими начнут розниться. И это даже ничуть не совпадение, больше предусмотрительность, чем случайность.       — Ты никакую работу не нашёл?       — А... да, кстати, завтра утром позвонить обещали. Скорее всего, официантом пойду, знакомый обещал приличную зарплату. Плюс я ещё могу все чаевые себе забирать. И если хорошенько постараюсь, то чаевых буду сгребать больше, чем моя ежемесячная зарплата.       — Официантом? — Пак отставляет сковороду в сторону, позволяя маслу скатиться по стенкам. — Почему официантом?       — Да я же только что сказал: чаевые. Да, много пьяных ублюдков, но у меня удар сильный, а начальство там из-за такой поеботы веником не погонит.       — А если посуду разобьёшь?       — Ну и хер с ней, — без всяких забот отвечает Намджун, он удобнее устраивается в кресле и, допивая пиво из банки, переключает на второй канал, на тот, где вещают о самых скучных новостях в мире. — Деньги всё равно позарез нужны. Может быть, потом барменом пойду, если позволят.       — А если бабы какие-нибудь пьяные к тебе полезут?       — «А если», «А если». Давай без этих «если», будут лезть – так я сделаю так, чтобы они как можно больше денег поверх счёта закинули.       — Ты охуел?       — Воу-воу, без всяких задних мыслей. Красивым всегда хорошо платят.       — Ха, ты? Насмешил. Кто хоть дал бы тебе ещё, кроме меня, лошок?       — Вообще-то, много кто. Мне мама всегда говорила, что я самый красивый, — Намджун по-пьяному улыбается.       — Для мамки ты, может быть, и самый красивый. Но ты тех прошмандовок за нормальных людей не считай, они под кого угодно легли бы.       — То есть, хочешь сказать, что я со всяким отбросом общества трахался? И всё же, в итоге ты оказался мной покорён. Если следовать твоей логике, то ты точно такая же грязь из-под ногтей. Кто у гаража чуть ли не в штаны писался? «Ах, ты такой крутой, Намджун, такой охуенный. Трахни меня, Намджун, отымей меня прямо на диване, Намджун, я хочу, чтобы ты у меня первый был, Намджун. Ах, Намджун, ой, Намджун, отсосать тебе хочу, Намджун», — тот нарочито повышает голос, которой в совокупности с его хрипотцой звучит по-издевательски противно. — Ты это, давай, не подпёздывай тут.       — Так и чё, когда работать будешь? — Чимин, смутившись, поворачивается к плите, огибает взглядом поверхность буфета, подмечает небольшие количество масла на дне бутылки и отсутствие соли , а после включает плиту, помещая на одну из конфорок сковороду.       — Не знаю, может, по ночам, мне пока ничего не сообщили.       — Ты уверен, что нам это необходимо?       — Ну а как ещё, Чимин? Думаешь, с такой мизерной зарплатой на мойке я способен два рта прокормить? Это называется взрослая жизнь, между прочим. Уж не знаю, чего ты там такого навыдумывал, когда ко мне со своей сумкой припёрся, но твои представления явно были далеки от реальности. У меня тогда денег только на алкашку-то и оставалось.       Чимин замолкает, не зная, как ещё оправдать свою наивность, ни о чём подобном он действительно не задумывался, но признавать этого вслух не станет. Да в его ли это положении? Родители давали ему денег из собственного кошелька на карманные расходы, на пиво хватало – и то славно. Пока что Пак не готов возложить на плечи ответственность за ту жизнь, которую он сейчас ведёт. Ещё успеет. Поэтому, именно в ту же самую минуту, когда Намджун опустошает банку пива и метко бросает её, сжатую, в мусорный пакет, Чимин решает, что уверенно он шагнёт во взрослую жизнь только тогда, когда сам этого пожелает, а не тогда, когда от него будут требовать этого обстоятельства. Он оглядывается, смотрит на уставшего Намджуна, развалившегося в кресле, и думает, что если тот в некоторой степени является лицом взрослой жизни, то он явно пока не хочет становиться взрослым, подобная обёртка не разжигает в нём интереса, как случается это с остальными его возраста.       — Чимин. Чими-и-ин, — окликает подростка Намджун, всё ещё широко улыбаясь, — а тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что у тебя красивое имя? Такое, знаешь, приятное-приятное, бархатное... произносишь его, слышишь, как оно звучит, и озузение, словно твоё ухо котёнок лизнул.       — Чё? Озузение? Какой ещё котёнок, придурок угашенный?       — Обычный.       — Господи, я так-то тоже пить хочу, но ты в итоге выдул всё, что я нам двоим купил! Ну заебись, Намджун, всё в одну харю!       — А у меня красивое имя?       — Распиздяйское у тебя имя, Намджун!       — Но мне так нравится, когда ты меня по имени зовёшь, чувствуешь себя особенным! Ты такой красивый у меня, сделай мне минет, ну пожа-а-а-алуйста.       — Ах вот ты чего подлизываешься ко мне, романтик хуев! Никаких интимных услуг не предоставляю. Или плати мне пятьдесят тысяч – и я весь твой.       — Ну... ну ты посмотри, какой я уставший. Знаешь, как у меня всё тело ломит? Сука, я так загнусь скоро. Ну Чимин, что тебе стоят эти десять минут? Иди сюда, просто сядь на колени и раскрой свой горячий рот, а я как-нибудь сам дальше, — Намджун, совершая непонятные телодвижения в кресле, пытается расстегнуть ремень, но быстро сдаётся и, прекратив совершать любые попытки, безысходно глядит на экран с мерцающими картинками. — Вот и хуй с тобой, даже позаботиться обо мне не хочешь.       — Эй, я так-то жрать готовлю!       Но Намджун, на самом деле, совсем не обижен.