***
Утро следующего дня звучит с привкусом тотальной безысходности, к горлу подступает ком, стоит только Чимину появиться на школьной территории. С сотрясающим все душевные составляющие страхом он боязливо заглядывает в лица проходящих мимо обучающихся, чешет кадык и вдруг ощущает ужасное чувство раздражения изнутри, Чимин буквально хочет ногтями разорвать кожу и мышцы и расцарапать глотку изнутри. И он действительно прикладывает в своё действие больше усилий, чем требуется, будто от этого ему станет легче дышать. Но под подозрением находится абсолютно каждый, и каждый из них хранит злорадное молчание, пугает отсутствие необходимых жестов, по которым можно было бы определить вскрывшего чужое счастье мерзавца. Его тело, точно подстреленное, валится на стул, а голова укладывается на парту. — Будем об этом у Чимина спрашивать? — Чонгук ловко запрыгивает на подоконник, пока Тэхён справляет нужду. Тот долго ничего не произносит, раз за разом погружая эту идею в глубокий анализ. Чонгук начинает сомневаться, услышал ли друг заданный вопрос. — О чём? — Ну, о вчерашнем. — А что вчера было? — Ты чего, Тэхён? Мы же вчера с тобой видели, как они... ну... — Мне нет до этого дела. Завершив диалог безразличным тоном, Тэхён возвращается в класс, попрощавшись с Чонгуком одним только взглядом. Нельзя точно определить, что стало виной такого пренебрежительного поведения: апатичное настроение или отвращение к самой ситуации в целом; своим резким высказыванием он обозначает границу, за которую переступать не следует – граница, отделяющая его от чужих проблем, она подчёркивает желание быть эгоистом по отношению к другим людям и страх оказаться в самом эпицентре событий, поэтому проще продолжать оставаться зрителем без попыток вмешаться в развитие сюжета, хоть он вызывает неприязнь и требует корректировки. Чонгук со стороны наблюдает, как почти бесшумно появляется Чимин в классе, с опаской приближается к своему месту, падает на стул, а затем что-то шепчет Тэхёну на ухо, прикрывая рот ладонью, будто сдерживая ею произнесённые слова и направляя их в единственную ушную раковину. Хочется знать содержание диалога. — Тэхён... у меня, кажется, проблемы... — Да неужели? — не отрываясь от чтения параграфа безэмоционально спрашивает Тэхён и довольно резко перелистывает страницу, хотя сам текст ему теперь неинтересен. — Серьёзные проблемы... — чтобы обозначить уровень своего опасения, Чимин обхватывает предплечье друга, но тот всё ещё не реагирует даже этот молящий жест и снова переворачивает страницу, достаточно громко, чтобы собеседник понял: он зол. — Я... й-я даже не знаю, что мне делать, Тэхён... ты единственный, кто мне сможет помочь... — Ну ты со своим Намджуном поговори, может, подсобит чем. — Тэхён... Тэхён- И больше он никак не взаимодействует с Чимином, поднимается со стула, приветствует вошедшего в класс учителя и мгновенно поднимает руку на подобие механического устройства, высказывая своё желание разобрать домашние примеры. Пак тут же поникает, ощущая тупую боль в области груди, и отчаянный, сломленный, сжимается на стуле, накрывая голову ладонями, он чувствует себя лишённым защиты, будто его нагим выставили на всеобщее обозрение. Он озирается, неужели на него кто-то смотрит? Кто-то, кто что-то подозревает или знает. Чимин пересекается с внимательным взглядом тёмных глаз, они сверкают безжизненным блеском. Это Чонгук, но он тушуется и прячется за учебником. Чимин никогда не боялся наткнуться на подобное равнодушие со стороны друга, не потому, что ему это позволяла собственная сила воли, а потому, что уверенность в надёжно подобранных людях просто лишала подобного течения мыслей. Ему здесь никто не поможет, каждый, кто окружает его, – потенциальный противник, он один против всех, а за спиной пусто, никого нет.***
На протяжении нескольких дней эта тишина становится пыткой, Чимина буквально скрючивает от осознания того, что кто-то неизвестный в курсе о его тайне, такое бесцеремонное проникновение в чужую идиллию вызывает недоумение: как так? Это ведь его личное счастье, сокровенное и всепоглощающее. На переменах Чимин переписывается с Намджуном, точнее, пытается – парень на работе, загруженность не позволяет каждую минуту проверять сообщения, и лучшим решением сейчас кажется спрятаться на последней парте, попытаться стать незаметным настолько, чтобы о нём все забыли. С доброжелательной улыбкой к нему присаживается Чонгук. — Ты чего? — сонно интересуется Пак, потирая покрасневшие лоб и щёки. — Да так, просто, — Чонгук опускает взгляд, разглядывая свои ноги и принимаясь ими усиленно двигать, создавая кедами скрип. — Ничего сказать не хочешь? Выглядишь взволнованным. — «До смерти напуганным. Ну же, поделись со мной». — М... вроде... — он заглядывает в окно, солнечный луч, проходя сквозь тонкое стекло, льётся на его левую часть лица, создавая эффект сверкающей кожи. Подросток хмурится, прикрывая глаза рукой. — Ничего, совсем ничего. — Уверен? Чонгуковский взгляд после этого проницательного действия становится тяжёлым и серьёзным, он перебирает пальцами сплетённую фенечку, и в этот момент Чимина охватывает лёгкое чувство паники, которое скоро должно начать увеличиваться в размерах, уничтожая собой весь его сдержанный образ. — Просто небольшие проблемы, так, фигня вообще, мелочь... не больше. — С Тэхёном говорил? — Без толку, он весь в учёбе. — Понятно, — Чонгук поднимается с места, но, опомнившись, добавляет: — Если что случится – обращайся, мы ведь друзья? — Друзья. «Я надеялся, что ты найдёшь в себе силы…» Друзья. Чимин, до этого открывший рот, чтобы произнести какую-то глупую шутку, резко замолкает, когда из его рта только-только выходит первый звук. Чонгук, не понимая, выгибает одну бровь, взывая к ответу, но Пак только отмахивается, потому что голова за одну секунду становится занята этим нарочно брошенным словом. Крутя его в разные стороны, разум пытается определить, какое из определений будет верным и что в него входит. У слова должно быть ограничение, должны быть какие-то исключения. Чувство стыда за молчание охватывает подростков, этот случай вносит серьёзный диссонанс в их дружеские отношения, ощущается возникновение неловкости, потому что Чимин бредит мыслью о том, что все в курсе его любовных дел с парнем, которому уже за двадцать. «Грёбаные общественные моральные нормы, они давят на меня, я ненавижу людей, — судорожно размышляет Пак, до боли сжимая пальцами бёдра, показывая ободряющую улыбку покидающему его Чонгуку. — Я ненавижу этот мир, я ненавижу всех, каждого на этой планете, даже самого себя». По пути домой Чимин забредает в ближайшее кафе, в кошельке хватает денег на чай и чизкейк с малиной. Он садится в самую глубь зала, желая оказаться поглощённым будней живостью всех посетителей, но из-за непрерывного потока мыслей он не ощущает ни лёгкости на душе, ни тепла, ни вкуса чая, ни мягкости десерта – словно всё окружающее потратило свои привычные характеристики. После он отправляется к морю, долго смотрит на водную гладь. Чимин по памяти восстанавливает минувшие дни: всё начинается с приятного утра, в этот час Намджун говорит, что он, наконец, купил краску, поэтому сегодня они смогут взяться за преображение гаража, затем следует невыносимое времяпровождение за партой, нетерпеливые и незаметные касания рук в толпе, горячие поцелуи за закрытой дверью. Вечер того дня был самым ужасным в его жизни, настроение скачет с ужасающей амплитудой: хочется пробраться в собственную комнату и заснуть в кровати, накрывшись огромным одеялом, и одновременно одолевает желание прыгнуть в ледяные волны и позволить лёгким заполниться солёной водой. В этот момент звонит Намджун, спрашивает о местоположении Чимина, и тогда тот отвечает, что решил немного проветриться, парень понимающе мычит в трубку, просит быстрее вернуться домой и говорит, что скучает, и на этом их короткий разговор оканчивается. Невероятно, думает Чимин, пряча телефон в кармане брюк: Намджун называет гараж их «домом». Когда он вообще стал их домом? Да с каких пор вообще гараж – это дом? Однако Чимин не знает значения слова «дом». Не знает ответа – и всё. Ему обидно за то, что за все семнадцать лет своей жизни он не сумел в полной мере ознакомиться с такими простыми понятиями, в последнее время обычные, как казалось на первый взгляд, слова кажутся незнакомыми. Он ведь был уверен в своих знаниях, но после Намджуна всё теряет привычный смысл, точно он вверх дном переворачивает чиминовское осознание этого мира, складывается ощущение, словно всё, чему обучали Пака его родители, – несусветная чушь, чушь, от которой становится жутко, от этого обмана становится мерзко на душе, внутри пробивается семя ненависти за эту ложь ко всем, кроме одного единственного Намджуна, который один на этой планете верно истолковывает все принципы этой жизни и осторожно знакомит со всеми нераскрытыми частями. Возникают сомнения даже в том, а правильно ли он вообще до этого жил? Он ведь что-то упустил, но Намджун научит, он поможет ему наверстать упущенное, только он способен. — Понятно, — неизвестно для чего и неизвестно кому проговаривает Чимин, выпускает из пальцев докуренную сигарету и носком кроссовка вдавливает бычок в песок, а потом, вспомнив про собственное обещание никогда не прикасаться к сигаретам, тихо смеётся, покидая пляж. Гараж оказывается пуст, Намджун ещё не вернулся с работы, и здесь пусто настолько, что даже включённый телевизор никак не способен заглушить чувство одиночества и состояние отрешённости. Чимин бесцельно обходит помещение, со скуки вытирает пыль со всей мебели, подметает полы, подогревает себе молоко и принимается смотреть телепередачу о животном мире в темноте. У него медленно начинает слипаться веки, Пак чувствует, что он вот-вот уснёт, так и не дождавшись Намджуна и не сумев отблагодарить того за появление в его жизни, он отставляет кружку и сильнее укутывается в покрывало, морща нос от едва уловимого запаха алкоголя, которым пропитана старая ткань. Сонливость прерывает очередной звонок Намджуна, который снова жалуется на сильный голод, а Чимин в ответ смеётся и рассказывает, что по пути домой он успел перекусить. — Ты не забывай, что ты балуешь себя только на мои деньги, — с обидой произносит Намджун, — лучше бы мне что-нибудь на работу принёс. — Ага, вот ещё чего. Я не похож на бабу, которая будет тебе свою стряпню в коробочке в сумку по утрам складывать, ты мужик или как? Слушай... Намджун, а скажи мне что-нибудь приятное, — шёпотом просит Пак, накручивая на палец локон волос, — знаешь, как я уже соскучился по тебе? По твоим рукам... — Не начинай, а! Я только на пятнадцать минут присел. — А мне больше и не надо, — при этом Чимин улыбается так сильно, что это даже слышится в тоне его голоса, он запускает руку под штаны, принимаясь массировать орган, — я сейчас представляю, как ты трогаешь меня там. У тебя в последнее время немного грубоватая кожа на внутренней стороне ладони, но это и хорошо, поговори со мной о чём-нибудь, — он тяжко выдыхает в трубку, блаженно прикрывает глаза, чувствуя многотысячные уколы в сердце и тягу в паху, нарочито громко стонет и кусает губу, усиливая движения рукой. — Проклятье, Чимин, зачем ты это делаешь без меня? — Намджун усаживается на стоящую рядом бочку и сдвигает колени, потому что между ног начинает образовываться бугорок, не заметить который просто невозможно. Член натягивает ткань, и парень всё чаще слышит своё имя, это в очередной раз тешит самолюбие, его обожают, его едва ли не боготворят, и чиминовские стоны на пике экстаза тому доказательство. — Я так устаю на работе, но знаешь, как только я возвращаюсь домой, как только я ложусь в постель к тебе... — Да-да... продолжай, Намджун... Намджун, не останавливайся... — Я по-настоящему ощущаю себя живым, ты заставляешь меня вспомнить, что я могу что-то испытывать. До этого мне было всё равно: работаю я или дома, но сейчас я хочу как можно больше времени находиться рядом с тобой, знал бы ты только, насколько велико это желание, между нами ещё не пропал тот интерес, который обычно утрачивается спустя год отношений. На самом деле, Чимин не старается даже разобрать произносимые слова, ему хватает одного только голоса, который раздаётся в трубке с присущей усталому человеку монотонной интонацией, голос Намджуна звучит так, словно он выступает со смертельно скучным проектом на такой же смертельно скучной конференции. Чимин шире раздвигает ноги, съезжая по спинке, он испытывает чувство, будто он впритык подобрался к грани, отделяющей обычное удовольствие из-за касаний от оргазма. Подросток, кончая, удовлетворённо выдыхает, сильнее закусывая нижнюю губу, медленно проводит ладонью по всей длине органа, ещё недолго дышит в трубку и только после понимает, что Намджун всё ещё продолжает что-то говорить, тон голоса не меняется. Тот вдруг замолкает, с восторгом прислушиваясь к тихим вздохам. — Возвращайся быстрее, тут нереально скучно, — Пак вынимает руку из штанов и разглядывает белёсую сперму, покрывающую внутреннюю сторону ладони, — и вообще, знаешь, мы уже давно с парнями не выпивали, давайте завтра замутим что-нибудь? — Завтра? Я завтра работаю. — Ну Намджу-у-у-ун, — капризно произносит Чимин и перекатывается по поверхности дивана, вытягивая руку вперёд, опасаясь запачкать обивку, — я уже заебался за последнее время, а тут ещё на голову свалился этот неизвестный зритель. Хм, и даже тот факт, что в школе никто этого не обсуждает, очень сильно давит на психику. Я будто становлюсь грёбаным параноиком. — Потерпи до выходных, Чимин, я тоже безумно устал, — Намджун трёт пальцами переносицу, — всё равно эти придурки работают точно так же, как и я, мы все сейчас заняты. — Хочешь сказать, что это я один такой лодырь среди вас? — Нет. Я просто прошу дождаться выходных – и тогда мы сможем собраться, выпить... не вредничай, тебе давно уже не семь лет. — М... ладно, если обещаешь, то я подожду. Короче, жду тебя. — Я сегодня поздно вернусь. — Ну я всё равно подожду. Но Чимин так и не дожидается, он дремлет в кресле, сжавшись в кресле и прижав к груди пульт от телевизора. Просыпается он только в тот момент, когда кто-то отключает телевизор и поднимает его на руки. Сквозь сон он чувствует, как его укладывают на диван, накрывают одеялом, а за окном виднеется луна в виде неясного пятна. Намджун не может заснуть долгое время, занимаясь длительными рассуждениями. У него всё не как у людей: приличной работы нет, машины нет, семьи нет, сбережений на банковском счету нет, вообще ничего нет, кроме отношений с Чимином, несовершеннолетним Чимином. Это выбивает из колеи, быть может, он неправильным образом влияет на него? Это страшно, он не хочет менять чьё-то течение жизни, предназначенное судьбой, он не хочет испытывать чувство вины от осознания масштабности своей ошибки, он не хочет, чтобы его образ ассоциировался у Чимина с каким-то отрицательным опытом. Возможно, обоим будет лучше, если Чимин оставит его и вернётся в семью, Намджун для него никто, он – причина раскола семьи. Ким уже давно оказывает влияние на этого несамостоятельного человека. В порыве чувств парень целует Пака за ухом, прижимается к его груди, обхватывая ладонями спину, и прислушивается к ровному биению сердца, которое он так любит. Намджун мысленно клянётся сделать всё возможное, чтобы позволить Чимину собственноручно контролировать свою жизнь.