***
Чонгук поднимает глаза к потолку и, задумчиво кусая край учебника под монотонный рассказ преподавателя об НЛО, существование которых якобы запечатлено на чёрно-белых снимках, отсчитывает дни: сначала он загибает один палец за другим, а затем сконфуженно заглядывает на обе руки, понимая: пальцев не хватает. Получается, что с момента последней адекватной беседы между ним, Тэхёном и Чимином прошло более десяти дней. Взгляд пробегается по двум виновникам: один, как обычно, погряз в учёбе и учебниках, второй – щекой пытается слиться с партой. Если убрать, как нечто ненужное, из нынешней ситуации тот факт, что в их непонятной дружбе поставлена точка... хотя нет, не точка, троеточие. Это троеточие хоть как-то олицетворяет чонгуковскую надежду на то, что всё у них ещё будет хорошо. Значит, если игнорировать тот факт, что Чимин и Тэхён забывают о существовании друг друга, то этот день походит на все предыдущие. Чонгук невольно улыбается по-глупому, когда позади слышит невнятное бормотание пребывающего во снах Пака и наблюдает сосредоточенный вид Тэхёна, листающего страницу за страницей, словно он намеревается за раз поглотить все знания, заложенные в листы нового учебника, из которого торчат яркие закладки, говорящие о том, что вот именно в этих местах присутствует что-то такое, что привлекает пытливый и гибкий ум человека, вот уже второй год застрявшего на втором месте в списке успеваемости. Тэхён боится этого звания, но все именно так про него и думают, а некоторые, наблюдая этот список успеваемости, не стесняются даже произносить это вслух. «Второй» для него становится невыносимым клеймом. На следующем перерыве Чимин с красной щекой подходит к Чонгуку, интересуется о его состоянии, спрашивает о матери и о том, как та отреагировала на пропажу денег. Пускает пару шуток о пьяном друге, за которым он героически ухаживал всю ночь, и на этом их разговор сходит на «нет», будто несколько выходных пожирают в один присест все общие темы для повседневных бесед. Это нельзя назвать неловкостью, больше походит на то, что каждый из них двоих с каждым днём всё больше вязнет, точно в отвратительно пахнущем сыростью болоте, в своих ежедневных проблемах. Чонгук принимается покрывать поверхность парты разными штрихами и несуществующими иероглифами, которые его снова заставит кто-нибудь стереть, ну а что ему остаётся делать, если руки требуют занятия? На листе в линейку? Ужас какой, да у Чонгука мозг болеть начинает, когда он изо всех сил старается генерировать случайные идеи для рисунка на тетрадной бумаге, словно эти большие чёрные полосы помещают в жёсткие рамки полёт фантазии – и всё, о рисовании можно забыть, дельного ничего не выйдет. В классе постепенно поднимается уровень шума, все окружающие громко смеются, и лучи блеклого солнца покрывают серебром сложенные на парте руки. Яркость солнца с каждой неделей понижается, словно оно лишается своей энергии, скоро погаснет, как лампочка: мигнёт на прощание и потухнет. Вскоре оно скрывается за рыхлыми облаками грязного цвета. В последнее время ощущается нарастание напряжения. Непонятно, откуда оно берётся, но пополняет всё существо Чонгука объёмными порциями, почти до краёв. Это даже не объяснить – в чём именно выражается напряжение, параллельно с этим нарастает нехорошее предчувствие. Случается моментами, берёт паника в свои руки бедную душу и, сотрясая её, не отпускает, пока не случится нечто приятное и согревающее сердце. Чонгук обхватывает края парты, потому что возникает давление в грудной клетке и голове, он пугается такой перемены и буквально хочет начать плакать. Он судорожно перерывает весь рюкзак, вываливает содержимое на пол, находит наушники и трясущимися руками вставляет их в гнездо; деревянные пальцы нажимают на кнопку «плей» – и мозг содрогается от приятной звуковой волны, щекочущей ушные раковины: кто-то трогает гитарные струны, и Чонгук, умиротворённый, падает на спинку стула, будто бы всё, чего ему не хватало для счастья в этой жизни, – неожиданного звучания трека «Shape of my heart», убаюкивающей мелодии, больше походящей на болеутоляющее. Его взгляд снова падает на тэхёновскую спину, плечи широко расправлены, а голова опущена, на парте – раскрытый учебник. В последнее время он становится менее разговорчивым и подвижным, более меланхоличным и равнодушным. Смотрит на Чонгука незаинтересованно, и в глазах можно прочитать немой вопрос: «А кто ты такой вообще? И что тебе от меня надо?» Хотя Чона буквально разрывает от желания вывалить на своего друга все свои переживания, извергнуть наружу своё негодование по поводу предательства того шепелявого парня по имени Мин-мудак-Юнги. Хочется обсудить чиминовское счастье. Но нет, тот не подаёт признаков вовлечённости в жизнь окружающих людей, он действительно становится зависимым от своего стремления забраться на самую вершину и продержаться там максимально долгое время. Он хочет быть уверенным, что его сил точно хватит на то, чтобы остаться там до самого последнего дня обучения в этой школе. Его вызывают к доске, какое-то время Тэхён не реагирует на собственное имя, глаза бегут по строчкам. Не слишком ли высокая скорость для мозга? Возле самой доски так ничего и не произносит, продолжает стоять на месте и потупившись смотреть в окно, не обращая внимания на вопросы преподавателя. В его личном мире существует только он и та голая ветвь дерева, толстая и покрытая влагой после дождя. Рука с мелком между пальцев застывает в одном положении, Чонгук отвлекается от музыки, вынимая наушники из ушей, и, пытаясь понять происходящее, оглядывается на Чимина. А тот в скуке смотрит вперёд – он тоже не знает. — Ох ты, Господи, — вздыхает мужчина и, похлопав Тэхёна по плечу, добавляет: — Садись, горе, у тебя, наверное, голова болит? — тот возвращается на своё место, провожаемый двадцатью парами глаз. — У меня вот постоянно что-то болит, когда погода меняться начинает. Вы только посмотрите, какая отвратительно унылая весна к нам в этом году пришла. Лет пять назад, помню, в такое время стояла настоящая жара. А сейчас? Солнца нет, витаминов нет, радости в жизни нет. А потом правительство недоумевает, отчего же народ безвылазно в депрессии сидит. Беда! Отчего-то эти слова заставляют Чонгука задумываться о предстоящих экзаменах, его последних экзаменах. Ещё целый год остаётся, так ведь? Быть может, он возьмётся за ум, наконец-то вытрет пыль со своих учебников, впервые сядет за стол не для того, чтобы провести пару-тройку часов в онлайн играх, и примется за решение неизвестных примеров. Всё пока только в рамках «будущего», настоящий момент для него как область свободы и полёта мыслей, так что Чонгук просто пролистывает свой плейлист и выбирает следующий трек. По окончании уроков – а Чон отсиживается до самого последнего занятия, просто чтобы потренировать свою силу воли, – на выходе со школьной территории его поджидает Мин Юнги. Чонгук замирает на месте, а тот водит носком кроссовка по поверхности лужи, приподнимает ногу, наблюдает, как с обуви стекает вода. Увлекательное занятие. Когда Чон резко меняет направление, прогремев значками на рюкзаке, Юнги окликает его и нагоняет, пристраиваясь рядом. — Ты как, Чонгук? — Нормально. Лучше всех на планете, — он мгновенно тормозит, будто во что-то врезаясь, хватается за лямки рюкзака, подтягивая их, и с прищуром глядит на подростка, на лице которого выражается искреннее удивление. — Что тебе от меня нужно? Говори быстрее, у меня на тебя времени нет, — а потом Чонгук понимает, что он не в ту сторону идёт и что его дом вообще в противоположном направлении находится, поэтому снова крутится и шагает в обратную сторону, совершая широкие шаги, указывающие на его недружелюбный настрой. — Да я, в общем-то, извиниться хотел, — проговаривает Мин, от неловкости потирая шею, — ты прости, что мы тебя... оставили тогда... — Ты хотел сказать «кинули, как последнюю свинью»? — Блять, нет... да, мы уроды, да. Но в нашей компании много кто на учёте стоит, нам вообще лучше никаким образом с полицией не пересекаться, иначе из говна не выберемся потом. Чонгук натура не стервозная, личность не вспыльчивая, уравновешенная, способная к анализу. Но в этот раз он позволил этим качествам раствориться в всепоглощающих мыслях ненависти и агрессии. Юнги не создаёт образ человека, имеющего проблемы с законами. Чон ещё раз осматривает его с ног до головы: обычный подросток, если исключить выкрашенные волосы и слегка небрежный вид. Но таких тысячи! От него больше порядочностью веет и дружелюбием.«У него же компашка ебанутая. Они буквально на днях разгромили какой-то продуктовый круглосуточный магазин».
— «Блять, — думает Чонгук, — я наивный придурок. Вряд ли он какой-то положительный персонаж. У меня явно будут проблемы из-за них». — Да? Не врёшь? — Да зачем мне тебе врать, Чонгук-а? — и Юнги улыбается так простодушно, так открыто и искренне, что становится противно от той мысли, что он мог кого-то оставить в беде только из собственной прихоти. — Мы своих не бросаем! Всегда выручаем и руку помощи протягиваем! А тут, понимаешь ли, безвыходная ситуация сложилась! И вправду, безвыходная. А на Юнги всё равно долго обижаться невозможно – у него улыбка яркая и ослепительная настолько, что мозги может вынести напрочь. И Чонгук принимает его извинения, по-другому никак.