to fuck smoke and to thump

***

      Чимин действительно упорно делает вид, что такого человека по имени Ким Намджун в мире не существует. Но исключить из головы его существование, на самом деле, просто невозможно, подростка гложет совесть, но откуда возникает чувство вины – неясно.       Вечером значительно холодает, Чимин мёрзнет у дверей гаража, пытаясь покурить. Это у него не выходит потому, что пальцам не удаётся зажечь зажигалку, они уже замёрзли. Наконец, зажигалка изрыгает маленькое пламя. Краем уха он слышит высокий чонгуковский смех, такой... незнакомый, вызывающий неприязнь, по звучанию складывается ощущение, будто Чонгук – самый отмороженный ублюдок этого района. Почему-то Чимин это определяет по громкости смеха. Хотя, наверное, так просто действует на Пака алкоголь, он оглядывается на приоткрытую дверь, разглядывает, как его друга окружает компашка и, хлопая, наблюдает, как тот за один глоток опрокидывает в себя стакан с какой-то жидкостью. Становится немного завидно, с ним так в первый день не обходились.       — Ну и хуй с вами, — Чимин незаметно проникает в гараж, хватается за рюмку, на мгновение пересекается взглядами с Намджуном, немного осуждающим и раздражённым, и затем, зажмурившись, выпивает содержимое, а это оказывается абсент.       Остальной вечер он ведёт себя отстранённо, демонстративно отрешённо, хочет дать знать, что он и без этих людей прекрасно справится в одиночестве. Ни родители ему не нужны, ни товарищи, ни... Намджун. Он ломает пальцы, сидя на краю дивана, и хочет дотронуться ими до парня, потирает кончики пальцев и даже не может понять, а его ли это пальцы, они какие-то ледяные, будто чей-то труп ощупывает. И сегодня Чимин намеревается настолько показать своё бесстрашие перед одиночеством, что нарушает главное правило алкоголя: не понижать градус и не смешивать. Сначала начинает с сорока градусов, затем переходит на абсент, перескакивает на пиво, а затем снова возвращается к водке. Его начинает тошнить, поэтому ощущается нужда в том, чтобы очистить желудок, но Чимин только на диване крутится, зажимает рот рукой, изредка поглядывает на Намджуна, завязавшего длительный диалог с Чонгуком. Он… это чувство ревности. Намджун должен только о нём единственном заботиться.       Ну и о чём они только беседу вести могут? Намджун не самого хорошего мнения о Чонгуке. Откуда проявление доброты, снисходительности, желания завязать диалог? Чимин трёт глаза, некрасиво ухмыляется, глядя на них двоих, и хватается за бутылку.       — Чимин, выйди на улицу, продышись, — запястье обхватывают чьи-то длинные пальцы, взгляд скользит до локтя, затем до предплечья, дальше он теряется где-то в районе грудной клетки, глазные яблоки больше не могут крутиться.       — Отстань, Минхо, я выпить хочу.       — Я видел, как ты едва не блеванул пару минут назад. Если Намджун на тебя хуй забил, то остальным не наплевать.       — А ты откуда знаешь, забил он на меня хуй или нет?! Тебе какое дело, отъебись! — Чимин грубо сталкивает парня с подлокотника и откручивает крышку, а бутылку у него отбирают. — Отдайте, отдайте бутылку!       — Слышь, блять, а ну-ка угомонился быстро, чё руки распускаем? Намджун, угомони свою шавку.       — Шавку, шавку?! Охуенные ты слова для меня подбираешь! Нахуй иди, слышал? Шавкой он меня называет! Нахуй! Вы все идите нахуй! — он вырывается из чужого захвата, прицеливаясь кулаком в лицо Ёнгука, но тот ловко соскакивает с дивана, и Чимин падает на твёрдую поверхность, не способный ухватиться за спинку, секунду спустя его тело оказывается на полу, а катушка, заменяемая стол, опрокидывается. Позорно.       В ответ только очередной пустой взгляд. Лицо Намджуна едва поворачивается в его сторону, Чимин хочет зарыдать от такого безразличия, слёзно просить снисхождения. Но больше парень не шевелится, уголки его губ даже не дрогнули, а грудная клетка не расширилась в глубоком вздохе. Он все так же держится невозмутимой скульптурой, вдруг взгляд холодеет, щёки втягиваются, и своим видом он будто говорит: «Ты такой отвратительно жалкий и надоедливый». Ладони Пака пачкаются в образовавшихся лужах, он поскальзывается на месте при попытке подняться, и никто не шевелится в помещении, чтобы оказать помощь.       — Уроды, какие же вы все... мудаки, — у него спутаны волосы, глаза начинают краснеть, но он прячет их за чёлкой.       Оказавшись на улице, Чимин ощущает себя ещё более разбитым, чем прежде. Никаких моральных сил не остаётся на то, чтобы продолжать бороться, оказывать сопротивление равнодушному Намджуну. Его безразличие обладает безумной силой, буквально способность сломить самого стойкого человека. Приложив затылок к железной стене и присев на корточки, Чимин поднимает голову к небу, звёзд, конечно, не видеть, хочется отключить каждый источник света в городе и насладиться абсолютным мраком, от которого мурашки по спине пойдут.       Подросток почти засыпает, как вдруг слышит крики и ругань в гараже. Забежав внутрь, он обнаруживает упавшего на зад Чонгука, между пальцев, зажавших нос, виднеется кровь.       — Чё за хуйню этот долбоёб мелит? — рука рассекает воздух, и указательный палец, подобно шпаге, указывает на Чонгука, а тот испуганно оглядывается по сторонам, он совершенно пьян.       — Вы чё творите, уёбки?! — надрывает глотку Пак и мгновенно оказывается на коленях перед другом, отрывая его ладонь от лица и разглядывая покрытую кровью кожу, несколько капель впитываются в ярко-жёлтую ткань худи. — Какого чёрта? Зачем они ударили тебя, Чонгук? Вы совсем с ума сошли, на подростка с кулаками? — он звереет, поднимается в полный рост.       — Намджун! — Ёнгук делает шаг вперёд. — Ты вообще знаешь, что этот носатый про тебя слухи пускает?!       — Какие ещё, нахрен, слухи?       — Чё за сказки, а? Какого хуя он мелит, что вы тут по вечерам потрахиваетесь, а? Давайте расправимся с этим недоразумением так, как полагается. Где там у тебя биты лежат, а, Намджун? — Донхэ подаёт голос, разминая шею и хрустя костяшками, он норовит схватить Чонгука за капюшон и дёрнуть его на себя, но этому действию мешает Чимин, пиная того по руке, и тогда парень вопрошающе глядит на Намджуна, как бы прося адекватного разъяснения ситуации и позволения приступить к делу.       А тот замолкает, одновременно затихает и музыка на смартфоне. Минхо, слепо двигая руками в воздухе, убирает с катушки ножи и забрасывает куда-то за диван, глаза у него комично и так по-лягушачьи расширены, отображая всю наивность его натуры. Каждый из присутствующих переглядывается, только Чимин и Намджун оказываются в той позе, по которой нельзя точно сказать: либо рассыплется прямо на месте, либо подорвётся с места подобно разъярённому животному.       — Э... х-хэй, Чонгук, т-ты что такое вообще говоришь? — Чимин охвачен страхом, он кидает взгляд на поднимающегося с дивана Кима, руки у него безжизненно свисают вниз, а Минхо в изумлении глядит на него снизу вверх.       — Не надо, Чимин, — прерывает подростка он. — Этот момент должен был настать рано или поздно.       — Какой момент? Чего? Ты о чём, дружище?       — Да это он шутит так! Мы разыгрываем вас! Ха-ха, скажите им, Намджун, Чонгук! Давайте, скажите, что это всё шутка! — на чиминовском лице возникает отвратительная улыбка, некрасивая, она обезображивает его, он поворачивается к Намджуну. Да что он такое несёт?       — Хватит! — Ким пинает катушку.       Помещение поглощает вмиг возникшее молчание всех присутствующих, и звон гробовой тишины предвещает что-то ужасное. Все обмениваются взглядами, а лицо Намджуна выражает только... Чимин вглядывается в черты его лица, но никак не может понять. Обычно, если Намджун достигает точки кипения, то он обязательно щёки втянет и немного выставит нижнюю челюсть. Сейчас же на его лице царствует неясная гамма эмоций. Неужели он за эти несколько суток разучился вообще что-либо ощущать и испытывать?       Чонгук кидает взгляд на внутреннюю сторону ладони, хватаясь за ветровку Чимина, он видит кровь и утирает нос краем бордовой футболки. На самом деле, он совершенно не ведает, что творит, и, если честно, по его внешнему виду и не скажешь, что он переживает о своём поступке: не страдает от внезапного наплыва самоуничижения, не думает извиниться – вообще ни о чём не думает, кроме крови на ладони. И в душе он не возводит себя эшафот из-за подобного предательства, на него это не походит.       — Это правда, — твёрдо произносит Намджун, он ненадолго замолкает, цепляя прикованные взгляды, а затем продолжает, чтобы подтвердить чужие мысли: — То, что сказал Чонгук, – чистейшая правда. Мне поебать, вот до фени вообще, что вы сейчас скажете мне в адрес или в адрес Чимина. Я не дурак, не обманщик, не лжец. Моей природе претит скрываться, а стыдиться этого не стану, — Пак тут же тушуется, опуская голову. Парень на него даже не смотрит, не обращается к нему, а ему стыдно. — Я не какой-то жалкий трус, который, блять, будет трястись от каждого подозрительного взгляда, обращённого на меня.       — Так ты пидорас, что ли?       — Да пошёл ты, — только и отвечает он, — я другого от вас даже и не надеялся ожидать. Валите уже отсюда, дружки хуевы.       Все вдруг начинают шевелиться, создаётся копошение, обозначающее конец долгой дружбы. Каждый забирает свою вещь, оставленную в гараже, из-подо лба глядит на застывшего в одном положении Намджуна, просунувшего руки в карманы штанов и принявшего позу человека, которому абсолютно нечего терять в этой жизни. Мимолётно он успевает разглядеть отвратительные души людей, которых прежде считал друзьями и товарищами. Сразу чувствуется их желание врезать ему, забить, запинать ногами до полусмерти. Но совершить это из них никто не посмеет, потому что все они в долгу перед Намджуном. Только Ёнгук напоследок останавливается прямо перед ним, глядит в глаза, самоуверенно приподнимая подбородок.       — Да как так можно, Нам? Чтобы твой друг оказался... вдруг.       — Не друг ты мне, Ёнгук. Проваливай отсюда.       — Фу, блять, это же против природы, фу, — тот мотает головой, поворачивая корпус в сторону замолкшего Чимина. — Ты ему задницу подставляешь, да? Фу, фу, блять, я это место за километр обходить буду.       На выходе он окликает Минхо, который всё так же продолжает наблюдать за происходящим с дивана. Он опоминается, подпрыгивает и топчется на месте.       — Эм...       — И ты вали.       — Мы всё равно с тобой друзья, Намджун, — и он покидает гараж.       Дверь грохочет в последний раз, откликнувшийся гулким звоном металл – как трагичное завершение очередной истории, длительной и такой полюбившейся. Забыть этот период будет сложно, но ещё сложнее будет смириться с тем фактом, что эти люди повернулись к нему спиной. Они даже ничего не хотели выяснить, в этой ситуации их ничего не интересует. Раздаётся чиминовский вздох: он не знает, на ком выместить свой гнев. Но он ощущает нужду в том, чтобы выразить свою ярость, и ударяет кулаком по деревянной дверце шкафчика.       — Вы чё творите, придурки?! Ты, олень малолетний, кто тебя просил трепаться с ними?! А?! — он пихает друга в плечо, возвращая этим грубым жестом подростка в реальность, где он, вообще-то, должен понести наказание. А у него взгляд всё такой же отсутствующий, с ним бесполезно говорить, пока связь с миром не налажена. — А ты, Намджун, ты нахуя им это сказал?! — Чимин, на грани бешенства, начинает метаться по помещению, сгорая от желания накинуться на кого-нибудь, разорвать грудную клетку и вырвать сердце, ну или глаза хотя бы, чтобы какую-нибудь боль да почувствовали. — Надо было на шутку всё свести! Вот чё ты теперь делать собираешься, дебила кусок? Ну! Не молчи! Сука, не беси меня!       — Хлебальник завалил. Быстро! — рявкнув, командует Намджун, а тот, будто впадая в кому, мгновенно замирает на месте, раскрывая от шока рот. — Ты кто такой, чтобы на меня голос повышать? Не дорос ещё до такого. Ты здесь единственный, кто собирается всю жизнь в тряпочку молчать и ныть от страха, что кто-то узнает о том, что тебя в задницу потрахивают? Ты такой жалкий был, когда плакался, что школу бросить из-за этого хочешь. Мне аж плюнуть на тебя хотелось, такое ничтожество ты, оказывается. Ты даже не мужик, даже не его подобие, — Намджун подходит к Чимину вплотную, а тот его лица и голоса не узнаёт, — в тебе ничего нет. Вообще ничего. Ни стержня, ни воли, ни бесстрашия, ни ответственности. Вечно ноешь, вечно истеришь, вечно какую-то хуйню вытворяешь, вечно хуй тебя поймёшь, дохера ты сложный какой-то, а я это всё терпеть должен? Нахуй бы тебе не пойти с таким требованием? Я устал от тебя, понимаешь? Мозги мне, сука, ежедневно выносишь своими выебонами. — Парень хватает Чимина за загривок, слегка дёргая его голову назад, скалится и не прерывает зрительного контакта. — Надо было на улице тебя бросить, чтобы ты понял, каково это – выживать без какой-либо материальной поддержки и стараться не сдохнуть от голода. Ты даже не представляешь, насколько это страшно и тяжко. Сгнил бы ты без меня. Урод.       Намджун замолкает, а подросток взгляда не отводит. Всё заглядывает в его глаза, но не может разглядеть даже зрачков, словно на его лице образовываются две зияющие дыры, словно он души лишается. По позвоночнику пробегаются мурашки, кожей на затылке он ощущает, как длинные пальцы с гневом сжимают волосы у самых корней, едва не вырывая их, но он не посмеет шевельнуться. Просто нутром чувствует, что у него нет права даже на лишний вздох, потому что Намджун так велит. Парень больше не произносит ни слова, просто пытается отыскать в себе остатки ненависти, пытается выплеснуть всю скопившуюся ярость. Как только пальцы расслабляются, Чимин, будто потеряв всю силу в теле, падает на колени. И только Намджун, насколько громкими не были бы его слова, не выгоняет Чимина из своего дома, он сам уходит в неизвестном направлении, грозно хлопнув дверью – последнее слово было за ним. А напряжение в воздухе становится концентрированным, оно сгущается так, что его можно прочувствовать, его можно обхватить руками. Пребывающий в своём мире Чонгук взгляда, совершенно пустого и безжизненного, не отводит от голой стены напротив, ему всё абсолютно неинтересно. Чимин винит себя, он виноват и перед погибшим Тэхёном, и перед Намджуном. И вот он снова ненавидит себя так сильно, что готов тут же наглотаться таблеток.       — Как же... как же курить хочется, — со смешком шепчет Пак на грани нервного срыва, он судорожно похлопывает по карманам ветровки, у него безумно сильно трясутся ладони; он видит мокрый след на штанах, дотрагивается до него и вспоминает – пролил на них водку, а после смотрит на стол с опрокинутыми бутылками, там растекаются лужи, с краёв начинает капать. Вся эта картина походит не на поминки, а на очередное незавершённое торжество, прерванное очередной дракой на улице.       Только сигарет нигде не оказывается, Чимин проходится по карманам снова, и снова, и снова, пока у него не сгорает последний нерв. Он кричит от гнева, ворошит волосы, и мелко и часто прыгает на месте так, что у него начинают болеть ступни. На него находит приступ ярости.       — Ненавижу, ненавижу, как же я, блять, всё это ненавижу! — воет подросток, выпуская крик в пол. Чимин устаёт от того, что он, не успев разобраться с одной проблемой, тут же оказывается погребён под завалами другой. — Ненавижу всё!       У него краснеет лицо, губы бледнеют, сердце пронзает острая боль, от которой он сгибается, хватаясь ладонью за левую часть груди. В полусогнутом положении он обнаруживает раскрытую пачку, оставленную кем-то на диване. Она тут же оказывается у него в руках, как только совершается первая затяжка, Чимина одолевает мнимое спокойствие, с каждой затяжкой ему дышать становится легче. Он не любит слёзы, это не в его стиле, однако в этот раз он себя сдержать не в состоянии, руки начинают дрожать, он позволяет слезам внезапно скатиться по щекам, и очередная затяжка ощущается горьким привкусом слёз.       Почему вообще так выходит, что одна единственная смерть несёт за собой столько проблем? Видимо, Тэхён в этой жизни слишком много значил, его смерть затрагивает многих, подобно мощному взрыву. Почему Намджун его терпел? Было бы лучше, если бы он выгнал его. Он косится на алкоголь, опьянение до сих пор не покидает его тело. Чимин думает, не пойти ли ему за Намджуном, а потом понимает – бессмысленно всё это, если тот и вправду от него устал, то напоминать о собственном существовании ему лучше даже не стоит, так можно и на удар нарваться. А Чонгук уже засыпает, оставшись на полу и прижавшись к креслу, не найдя сил забраться на него. Чимин падает на диван. Со всем этим надо что-то делать, причём срочно.