И ничего кроме

- У тебя слишком крутое имя, - говорит Адам, устраиваясь на диване поудобнее. Блейк искоса наблюдает за ним – очень плавные движения, как у кота какого-то – вот кого он напоминает. Гримёрка – отличное место, чтобы просто поговорить, особенно, когда до эфира еще полно времени, а гримёры будут только через час. - Я люблю Блейка… того, который Тигр, Тигр, жгучий страх,* - цитирует Адам нараспев. - Хотя тебе до него, как до Луны пешком. Блейк не может не восхищаться двойственностью его слов – только этот талантливый пиздабол способен одновременно и признаться в любви и обломать по полной. Впрочем, он уже научился ему достойно отвечать. Кажется. - Ну и хорошо, - Блейк широко улыбается, слегка прищуриваясь. - Я простой парень из Оклахомы, куда мне до изысков английского романтизма восемнадцатого века. К тому же, это обычное американское имя, а не английская вычурная фамилия. Адам ухмыляется, глядя в потолок – для простого парня из Оклахомы Блейк слишком образован. - Имя, фамилия – какая разница? Слово одно и то же, звучит одинаково… - Адам лениво потягивается и раскидывает руки по сторонам узкого дивана. Блейк в очередной раз поражается тонкости его запястий. Совершенно некстати вспоминается, как Адам этими вот ладонями и пальцами обхватывал его лицо прямо на шоу и торжественно целовал в лоб, расчетливо повернувшись к камере в полупрофиль. Блейк прекрасно знает, что это один из любимых ракурсов Левина, который он сам считает чертовски удачным. Стопудово, Адам отрабатывал его дома перед зеркалом не один месяц, думает Блейк отрешенно. Игра на камеру была просто вопиющей, но, даже зная это всё, Блейк не смог удержаться, чтобы уже дома не пересмотреть ту сцену на повторе раза три. Или пять. Вспоминать ощущения от этих рук и смотреть на всё это безобразие со стороны было немного… чересчур. Чересчур объемно, как будто он оказывался главным объектом и одновременно наблюдателем 3D – голограммы. Когда он видел на экране, как эти длинные, мать их, пальцы, аккуратно ложатся на его скулы, обхватывая голову, ему становилось трудно дышать. Но не от недостатка кислорода, а от его избытка. Было слишком хорошо. Как-то так. А теперь они говорят о Блейке, который Уильям. Чёрт его знает, почему они вообще об этом говорят. Адам всегда непредсказуемый, у него в голове – полный бардак и ассоциации чуть менее чем в край долбанутые. И одновременно он расчетливый, как прижимистая адвокатша перед пенсией. Полупрофиль, блядь. И не успокоится же, пока все нервы не вытрепет. И Блейк как завороженный слушает ленивое бормотание Адама, который нараспев вполголоса декламирует, как будто тут полно народа: «Кто скрутил и для чего Нервы сердца твоего? Чьею страшною рукой Ты был выкован - такой?» «Твоею, ты, сволочь глазастая» - чуть не ляпает Блейк, но понимая бредовость происходящего молчит, слегка усмехаясь. Нет уж, Адам Левин, на тебя уже за столько лет иммунитет выработался такой, что тебе придется декламировать не английских романтиков, а всего Боба Дилана в течение нескольких суток. Речитативом, на память. Без музыки. Может тогда Блейк впечатлится настолько, что отреагирует с максимальной тупостью и подставится, как безмозглый подросток. - Ты сценарий читал? – Блейк пытается вернуть разговор в привычное русло, тем более, вопрос очень даже актуальный. Нет, Блейк совсем не против импровизаций, но в разумных пределах. А Адама иногда заносит, особенно, когда дело касается их броманса и всего, что с ним связано в эфире. Хорошо еще, что не всегда в прямом. - Просмотрел… ой, да все будет как обычно, не переживай, - небрежно машет рукой Адам. – Ну что там может быть неожиданного, если все основные моменты прописаны? - Мало ли, - тянет Блейк и хитро прищуривается. – Из неожиданного постоянно случаешься ты. - Ну, тогда уж мы, - возражает Адам, и Блейк замирает – лицо Адама в мгновение ока становится серьезным, а взгляд… в общем, Блейк не может отвести глаз, когда Адам так смотрит. Он чувствует, словно его душу затягивают в прекрасный и удивительный ад, а он только тянется навстречу, мечтая там оказаться побыстрее. Вот такая хуйня. А в голове сами по себе возникают слова, почему-то голосом Адама: «Чей был молот, цепи чьи, Чтоб скрепить мечты твои? Кто взметнул твой быстрый взмах, Ухватил смертельный страх?» Блейк неожиданно вспоминает какой-то (он не помнит по счету какой) катрен из вышеупомянутого «Тигра» и эти слова, звучащие в его голове, сейчас кажутся удивительно уместными. А стих воспринимается вовсе не как восхищение богом и его творениями, а их с Адамом вечными разговорами на краю дивана в чьей-нибудь гримерной, в забегаловке за гамбургерами между съемками, в дешёвом баре, где на них особо никто не обращает внимания или еще какой-нибудь жопе мира. И хренов Адам Левин в роли бога. Между тем Адам, даже не догадываясь, какую роль отводит ему коллега и друг в своей бедной голове, продолжает смущать Блейка своими запястьями и взглядами и чем еще только не. Адам, видимо, думает о чем-то похожем, потому что снова впадает в некий транс и задумчиво изрекает: «Чей бессмертный взор, любя, Создал страшного тебя?» «А, пошло оно всё нахер» - думает Блейк и рывком поднимает Адама с дивана, прижимая к себе. Тот и не думает сопротивляться, податливо приникая к плечу Блейка своим. Он почти стекает по дивану и Блейку, снова напоминая тому кота. Большого такого. Почти тигра. Господи, да что за хрень у него в голове? Всё этот чёртов Левин. Адам трется носом о щеку Блейка, потом словно невзначай притрагивается губами, улыбается, сглатывает и зарывается пальцами в волосах у него на затылке. Блейк начинает немедленно терять связь с действительностью и способность мыслить здраво. Да хоть как-нибудь. А Адам, мудак такой, еще подливает масла в огонь, хрипло мурлыча куда-то в висок, пока его жадно целуют в шею: - Люблю Блейка… он охуительный все-таки. И Блейк наконец-то полностью с ним согласен.