Дракон над крышами башен.

Элизабет на волосах вяжет бант и голубая лента врезается в пальцы. Впрочем, она этого не замечает, ей совсем не до этого, – насколько вообще может быть не до этого подростку, задумавшему побег. Она складывает все свои любимые книги и побрякушки, жалея, что никак и ни за что не унесёт на себе ещё и краски с мольбертами, но после задумчиво закусывает губу, озадаченно хмурит брови и, наконец, вздыхает смиренно, вглядываясь в образовавшуюся гору рядом со скромной сумкой. Пальцы пробегаются по истрёпанным корешкам, отголосками детских привычек теребя выбившиеся из общего стана нити, тем самым распуская их ещё больше. Элизабет одёргивает себя, книги возвращая на полки с тоскою в сердце. Она уже не ребёнок, ей четырнадцать, и книги заслужили отношения получше. Она же за пределами этой клетки, совсем не сказочной башни увидит жизнь, о которой так много читала, и эти крохотные, едва приоткрытые окошки в настоящий мир будут ей не нужны. Им с Соловьём тогда вообще ничего и никого не будет нужно – только небо, не ограниченное крышей, шумные площади, пляжи, живые магазины, булочки и багеты, воздушные шарики, музыка и бесконечный смех прохожих... Когда он пришёл, утомлённый дневными делами, Элизабет уже была готова. Вещей получилось немного больше, но их по-прежнему можно было унести, особенно если невзначай подсунуть другу рюкзак побольше. Соловей умостился на полу, тихо скрипя механизмами, а девочка всё молчала. Затем подошла, клаптиком ткани стирая с клюва и крыльев дневную пыль. – Помнишь, – начала она осторожно. – Мы вечно вздыхали, когда ты не мог рассказать, что там, снаружи? Что ты видел за день, и где успевал вечно так обтрепаться. Соловей с ленивой возмутительностью засопел, отвернув от девочки громадную голову, но та не сдавалась. Она обошла его с другой стороны, упрямо всмотревшись в механический глаз. – Я придумала решение. Тебе просто нужно взять меня с собой. – Он, кажется, совсем её не понял. – Тебе совсем не нужно таскать меня на спине вечно. Просто спусти меня вниз, и только если у тебя будет желание, ты сможешь снова брать меня с собой и показывать, чем ты живёшь и где летаешь. Когда до её защитника дошло, о чём Элизабет просит, он начал подниматься. – Так-то я в состоянии передвигаться и сама. И карабкаться вполне в состоянии. Хотя, человечество ведь давно изобрело транспортные средства, что значительно облегчает жизнь. Нам нужно только его добыть. Или не добывать. Можно ведь... – Соловей отрицательно замотал головой, сбив Элизабет с мысли, но она быстро переключилась, совсем не обратив внимания на его протест. – Смотри, я собрала вещи. Девочка указала на несколько сумок, и в ту же секунду наспех закрыла уши ладонями, заслышав пронзительный визг Соловья. Теперь не обращать внимание было сложно. Соловей толкнул своей лапой вещи Элизабет, отодвинув их ещё дальше, будто если бы стен тут не было, он бы, подобно нашкодившему коту, скинул их все с края в огромную пропасть. Впрочем, не будь здесь стен, возможно, и Элизабет бы о подобном не просила. Смятение, зародившееся внутри, приукрасилось каплями злости, когда лицо её юное скривилось в гримасе. – Что ты делаешь? – она попыталась подбежать к сумкам, пальцами ухватиться за ручку хоть одной из них, будто в тот миг, когда она бы за них ухватилась, её друг перестал противиться. Но он второй лапой преградил ей путь гораздо раньше, и Элизабет уперлась ладонями в его чёрную перчатку. – Я хочу уйти! Не хочу здесь быть! Почему ты меня не пускаешь? Соловей опять принялся скрежетать и клекотать, лишь бы вредная девчонка не перелезла его пальцы, покинув то место, где он стремился её оставить. Элизабет разозлилась. Она пыталась его оббежать, перелезть, оттолкнуть, но он был непреклонен, разрезая резко сбившийся в комья воздух всё новыми и новыми криками. Она была готова его ударить и с каждой секундой его сопротивления всё больше укреплялась в мысли, что ей всё равно – уйдёт она с ним или без. – Ты мне не нужен! Не нужен, слышишь? – она крепко ухватилась за выступ в механизмах Соловья и вскарабкалась наверх так, как делала это сотни раз до этого, изучая его строения. – Я сама справлюсь! Сиди себе тут сколько вздумается! Она сама. Доберётся до плечей, ухватится за дыру, вылезет на крышу, а там уж решит, что дальше. Она слишком долго об этом думала. Слишком долго ей снилась жизнь, которой она никогда не жила. Элизабет так не хочет. Элизабет готова идти вперёд, даже если идти придётся одной. Соловей резко тряхнул всем телом, и Элизабет, не удержавшись, рухнула на землю. Перед глазами потемнело в тот миг, когда голову пронзила вспышка боли, но стоило зрению вернуться, как она услышала мерзкий металлический щелчок. Глаза Соловья, добрые и тёплые к ней столько, сколько она себя помнила, на мгновение закрылись, и тут же сменили свой цвет на красный. Он... убьёт её? Но тот только выбрался из дыры, крыльями сбрасывая на пол всё, до чего те дотягивались, и улетел, впившись ей в уши последним яростным криком. Элизабет обняла себя за колени и уткнулась в юбку, когда бледные щёки обожгло слезами. Он оставил её тут. И не позволит ей уйти никогда. Она считала, что Соловей её охранял. Только вот для чего он это делал: чтобы она была в безопасности или чтобы оставалась в той коробке, в которую её посадили? Она думала, Соловей был её другом. Элизабет попыталась медленно выдохнуть, чувствуя, что вопреки её желанию гремящий в груди бой утихать так быстро не собирался. Осознание такой очевидной правды теперь маячило перед глазами, повиснув на зрачке: Соловей оказался её тюремщиком. Могла ли она ненавидеть его за это? Она была готова поклясться, что да.