Три шага до вечности

Гарри и сам не знает, как так получилось, но после его последнего сражения с Волдемортом, после того, как всё рассказал друзьям — и о воспоминаниях Снейпа, и о том, как очутился на призрачном вокзале, а затем спрятал Старшую палочку, при этом объявив, что уничтожил её, ему до безумия хотелось остаться одному. Хотя бы на пару минут, а лучше — часов, и самым безлюдным местом оказывается лесная опушка. Лес был тих, тёмен, несмотря на яркое солнце, и его тишина обрушилась на Гарри словно лавина, вмиг оглушая и ослепляя его. Он только смог дойти до огромного дерева, прислониться к нему спиной и съехать вниз по корявой коре, чтобы усесться на влажную землю и закрыть от усталости глаза. После всего, что случилось в настолько стремительном круговороте, он только теперь ощущает, что помимо осознания, что всё закончилось и вернувшейся волной жгучей боли от смерти людей, которые ему были дороги, на него обрушивается зыбкая отрешенность пополам с равнодушием и холодная пустота накрывает душу своим тёмным саваном. Лес убаюкивает хвойной свежестью, сумеречными тенями деревьев, журчанием невидимого ручья, прохладой лёгкого ветерка и потому Гарри не сразу замечает тёмную фигуру, лежащую поодаль в ворохе прошлогодних листьев. Измотанный тяжёлой битвой, утомлённый бесконечными бегами от врагов, умерший и воскресший, ему уже не до болезненного ошеломления, когда он решается проверить, до кого ещё могла добраться злосчастная Авада, кто ещё мог погибнуть по его вине до того, как он отправился умирать. Только вот… Этот человек хорошо известен ему, ведь он сыграл в его жизни слишком неоднозначную роль. Он потерянно и одиноко всматривается в бледное знакомое лицо нелюбимого учителя и не чувствует горячих слёз на своих щеках. Ещё одна потеря, непредвиденная, ошеломляющая, после того, что он узнал, и от того наиболее тяжёлая и горькая. Он абсолютно не знал этого человека до последних минут его жизни. За что он ненавидел того, кто всегда его защищал? Кто всегда был на его стороне. Кто был преданным другом его матери, даже после всего случившегося. Кто нёс свои грехи сам, не перекладывая их на плечи других. Кто действительно относился к нему как ко взрослому, равному, без прикрас говоря о том, что его ожидает без опыта и знаний. Кто помог увидеть изнанку предначертанного ему. Кто в итоге помог победить. За что стоило ненавидеть этого человека? Он не может ответить на этот простой вопрос. Кому он должен был верить? Кого ненавидеть? Кого слушать, а с кем никогда не разговаривать? Одни лишь, ненужные никому, вопросы и горечь сожаления, что изменить ничего уже нельзя. Последний, кто был связующей ниточкой с его призрачными родителями, которых он толком не знал, крёстным, ставшим ему родным, и погибшим по его же вине, и Люпином, сражающемся за него до последнего — был мёртв. Как и все, кто был ему дорог. — Даже вы, профессор… От боли, охватившей его ещё больше, которая никуда не исчезала, а только преумножалась с каждой новой утратой, ему хочется кричать — долго, надрывно, срывая голос, круша всё на своём пути, или хочется скрутиться в клубок и тихо выть, перекрывая этим подступающее безумие, или же молчать долго-долго и неподвижно стоять, вглядываясь в темноту леса. Но только пальцы, впившиеся в ладони, что сжимаются в кулаки, да крепко сомкнутые, мокрые от слёз ресницы, и холодная, удушающая пустота, глухая ко всему, сильнее обволакивает сознание. Его на мгновение приводят в чувство слова появившегося из ниоткуда домовика особняка Блэков: — Хозяин Гарри, вас ищут друзья. — Что? — но словно не слыша, о чём ему говорят, он медленно оседает на землю рядом с профессором. — Да… Кричер хочет повторить сказанное, но, заметив того, около кого он нашёл нового хозяина дома, в котором так долго жил, он с удивлением, несвойственным ему, выпаливает: — Мастер всё ещё жив, но очень-очень плох. Его лучше доставить к целителям. Но видя, что Гарри никак не реагирует на его слова, то попросту окутывает своей магией обоих и перемещает их в больницу Святого Мунго, сдав на поруки подвернувшемуся ему Сметвику. Гарри проводит в больнице от силы неделю. Вечером последующего дня в его палату врываются перепуганные Рон с Гермионой, с порога перебивая друг друга. — Ты как, дружище? — интересуется Рон, усаживаясь на стул около кровати. — Ты не представляешь, как мы испугались, что потеряли тебя, Гарри! — взволнованная Гермиона тепло обнимает его и присаживается на постель. — Ты так незаметно исчез, что мы и не обратили внимания, — в унисон начинают они. — А после нам сообщили, что ты в больнице. И Снейп тоже. — Так он и, правда, выжил? — Рону не терпится узнать подробности. — Мы же ведь видели, как он умирал. — Да, — не поспевающий реагировать на вопросы друзей и их эмоции, отвечает Гарри. — Да, он жив. Говоря эти слова он, пусть и на мгновение, но ощущает нахлынувшее облегчение и трепетно щемящее в груди чувство, и едва заметно улыбается друзьям. — Я считаю, что это хорошо, — улыбается ему Гермиона. — Ведь после того, что ты рассказал нам, это просто настоящее чудо. Рон только кривовато улыбается на её слова, а Гарри кивает, соглашаясь, и, переговариваясь ни о чём с друзьями, постепенно соскальзывает в мысли о выжившем профессоре. На момент попадания в светлую, уютную палату, Гарри не придаёт значения тому, как Снейп очутился на той поляне, почему оказался жив, когда он сам поверил в то, что тот умер на его руках. Но полностью осознаёт, что хотя бы одного человека ему удалось спасти, когда Сметвик выспрашивает у него подробности событий, случившиеся со Снейпом. Тогда же он и узнаёт от целителя, что есть возможность спасти профессора, но при условии, что он им добудет один из запрещенных ингредиентов для необходимого зелья. Ведь Снейп будучи Мастером Зельеварения принимал различные антидоты к ядам, равно как и сами яды, поэтому вычленить яд Нагини из его крови обычным способом не возможно. К тому же он ещё и является одним из преступников, для которых у Министерства не найдётся оснований для помощи, которая так необходима ему. И Гарри приходится обращаться за помощью к Кингсли, чтобы хоть как-то помочь целителям в этой непростой задаче. Да и Сметвик уверяет его, что сделает всё возможное, чтобы спасти столь одиозную фигуру Магической Британии. И слово своё сдержит до конца. Друзья приходят каждый день, подолгу сидят в палате и обговаривают, что им делать теперь, когда всё завершилось и какой путь выбрать дальше, вплоть до его выписки, перед которой Сметвик сообщает Гарри, что Снейп находится в относительно хорошем состоянии, но чтобы он вылечился полностью, они будут поддерживать его с помощью искусственной магической комы. И что кому-то необходимо взять на себя ответственность, чтобы дать на это разрешение, ибо близких родственников у Снейпа нет. Гарри, по сути, тоже никем ему не приходится, но разве он вправе отказаться помочь человеку, не раз спасавшего его? Потому и подписывает несколько свитков пергамента, перед тем как покинуть больницу, условившись с целителем, что тот непременно будет информировать его обо всём. Дни летят за днями, складываясь в недели тёплого и волнующего своими красками лета. Эти послевоенные недели стали для Гарри первыми, поистине волшебными и полными свободы — тёплые, солнечные, действительно беззаботные, несмотря на докучливых журналистов и других личностей, с которыми ему не особо хотелось общаться. Впервые он был предоставлен самому себе — не нужно было никуда торопиться, чего-то бояться, кому-то угождать, жить там, где жить не хотелось, видеть рядом с собой тех, кому он был безразличен. Он никак не может надышаться внезапно обрушившейся на него свободой, вдоволь нагуляться по улочкам магического и маггловского Лондона, узнавая и открывая для себя что-то новое, и в то же время ему через раз удаётся осознать то, что всё действительно закончилось. Он будто не может остановить самого себя от попыток оглядываться, нет ли за ним погони, подсознательно ожидает подвоха с любой из сторон. Долгие прогулки дотемна, с друзьями или без, до появляющихся на небе луны и едва различимых звёзд, отвлекают его от мыслей о том, что всё могло быть по-другому, иначе сложиться в общую картину, что можно же было изменить хоть что-нибудь, совершить изначально другой выбор. И порой эфемерная, придуманная им самим возможность, что близкие ему люди остались бы в живых, иллюзорным призраком парит в уставшей от многочисленных потерь душе и в неё до дрожи хочется уверовать, ибо теперь верить ему уже попросту не во что. Несмотря даже на то, что одного он всё же смог вырвать из холодных объятий смерти. Гарри каждый день приходит в госпиталь, чтобы навестить Снейпа, уточнить у целителя изменения его состояния, да и просто немного побыть с ним рядом. Гарри хоть немного, но понимает, отчего в нём пробудилось желание всё знать о состоянии мужчины, каждый раз справляться о необходимых для зелий ингредиентах, или даже бродить в тиши его одинокой палаты, а то и посидеть подле него. Ему хочется извиниться за всё — нелепую ненависть и вражду, за обидные слова, обронённые им по незнанию, за подозрения и обвинения, за собственную глупость и недальновидность. И желание узнать его с другой стороны, или же попросту начать их взаимоотношения с чистого листа, заставляет его изо дня в день приходить к нему. Но разговаривать вот так, с человеком, находящемся в коме, кажется ему чем-то странным и нелепым, хотя Сметвик и говорил ему о том, что с такими больными следует разговаривать. Поэтому он молчаливо и подолгу сидит на стуле около постели, на которой в магическом перламутровом коконе покоится Снейп. Или, стараясь не шуметь, тихо ходит по палате, а после, собравшись с силами и обдумав в очередной раз все доводы и аргументы, уходит в Министерство, к временному министру за возможностью добиться освобождения профессора от следствия и суда, когда тот придёт в себя. Но министр только каждый раз лишь разводит руками и ссылается на законы Магического мира, по которым такой возможности предоставлено быть не может. И такая несправедливость раз за разом бьёт наотмашь, не хуже оплеухи, выбивая почву из-под ног, и гася желание добиться правоты. Только Гарри известен своим упрямством и не сдаётся ни перед министром, ни перед журналистами, которые преследуют его изо дня в день. Да только и он начинает уставать от постоянной травли со всех сторон, и принимается избегать всех, едва замечая намечающейся и ничем неоправданный интерес к своей персоне. И дело здесь совсем не в Снейпе, хотя и в нём тоже. Ведь Гарри никогда не считал себя героем в прямом смысле этого слова, и для него это всего лишь непреложная необходимость соответствовать данному образу, который был его долгом, только вот неясно до сих пор — перед кем. Перед родителями, перед самим собой, перед обществом, перед Томом, перед Дамблдором или же он вообще никому и ничего не был должен? И им попросту воспользовались, ибо никто бы не пошёл на подобное, и даже бы он сам, зная, с самого начала, чем это обернётся. И теперь тоже, когда он пытается сделать что-то важное не в объёме всего магического сообщества, а только для себя, его всё так же хотят использовать в угоду своих прихотей, чему он активно сопротивляется. Как и в прошлом, сейчас он ощущает пристальное, ничем неистребимое наблюдение за своей жизнью. И от этого хочется скрыться, спрятаться в тёмном доме крёстного, где можно побыть одному, и самим собой без всевозможных соответствий ожиданиям других, без лживых масок и никому ненужных ролей, которые ему вновь пытаются навязать. Пусть и неосознанно, но ему до дрожи хочется хоть какую-то часть собственной жизни оставить себе, и на своё усмотрение — как, для чего и зачем. Хотя бы на мгновение отпустить себя, сбросить горестную тяжесть, которой наполнена уставшая от всего душа, убаюкать собственное сердце, израненное потерями и жёсткими законами мира. Друзья, конечно, поддерживают его, помогая всем, чем только могут помочь, ограждая от надоедливой прессы, отстаивая и его, и свои интересы перед чиновниками Министерства, оставаясь с ним в запустелом особняке на улице Гриммо, который старый Кричер всё же привёл в порядок. Теперь дом выглядит чище и даже немного светлее, во всех жилых комнатах топятся камины и горят тёплым светом белоснежные свечи в тяжёлых канделябрах из чернёного серебра. И в один из вечеров, когда уставший от препирательств с министерскими чиновниками Гарри опускается в полюбившееся кресло в гостиной Блэк-хауса, в камине взвивается зелёное пламя, и из него в комнату выходит Джинни. — Привет, Гарри, — она не улыбается ему, только смотрит, как-то не привычно, совсем по-взрослому. — Привет, Джин, — он поднимается поприветствовать её и останавливается на полпути. — Ты… Давно не заходила. Что-то случилось? Они действительно толком и не виделись после окончания войны, в больницу она ни разу не пришла, да и сюда вместе с Роном и Гермионой не появлялась. — Что ты делаешь, Гарри? — она смотрит на него с непониманием и вопрошающе. — Всё Министерство только и говорит о тебе. Зачем тебе оправдывать Снейпа? Он ведь… — Он — что, Джинни? — опешив от такого вопроса, с осторожностью интересуется Гарри, с недоумением глядя на неё. — Он же предатель, убийца Дамболдора, он… а ты, ты хочешь, чтобы его оправдали, — торопливо начинает Джинни, а потом словно захлёбывается воздухом. — Он позволил напасть на школу. Позволил стольким умереть. — Джинни, он не виновен, — вздыхает он и запускает пальцы в волосы, взъерошивая их. — Ты же сама слышала, когда я говорил об этом Волдеморту, после того, как накрыл вас всех Защитным заклинанием. — Я не знаю, не помню. Я, кажется, вообще там не была. Была рядом с Фредом, — качает головой девушка. — И я не понимаю твоих действий. Ты ведь все эти годы ненавидел его также как и он тебя. — Джин, он не заслуживает смерти, — Гарри не знает, что сказать, что вообще нужно говорить. — Может, ты многого не знаешь… — Да, я много не знаю! — резко перебивает она его. — Никто толком ничего не хочет говорить мне. Вообще со мной. Все отдалились, и ты сделал это раньше всех. Ты не приходишь к нам, даже на похоронах Фреда не появился. — Джин… — пытается прервать её Гарри, чувствуя вину за своё равнодушие, из-за которого он и не был на похоронах. — Тебе вообще есть хоть до кого-нибудь дело? До меня хоть кому-нибудь есть дело? — Джинни вдруг всхлипывает, но сдерживает слёзы. — Всем плевать. У каждого своё горе… Всё запираешься в этом доме с Роном и Гермионой, идешь штурмом на Министерство и пытаешься спасти убийцу. И ради чего только…? — Джин… — но она уже скрывается в зелёном пламени камина, не давая ему и слова сказать в своё оправдание ли, в признании ли своей трусости или неизбежности происходящего. Гарри вновь устало опускается в кресло и с грустью отмечает, что он совсем не знает Джинни, и что впервые видит её настолько сломленной. Что за то время, что он потратил на поиски хоркуксов, стычки с Волдемортом и не только, он совсем не заметил, как она изменилась, столкнувшись с войной, предательством взрослых и смертью брата. Да и сейчас, даже сейчас он бы и не замел этого, вновь и вновь бросаясь в борьбу за Снейпа, если бы она не пришла. Он не сможет объяснить ей, что сейчас ему нет дела практически ни до кого, не то, что до неё, но и до них всех, что порой не может и не хочет видеть людей, их глаза, наполненные горечью, их понимающие улыбки; и что, наверное, война для него всё ещё не закончилась, она всё ещё продолжается. И что Снейп для него — некая важная константа мира, в котором он сейчас не живёт, а существует, что профессор — нечто незыблемое и неизменное в быстро меняющемся потоке жизни Магического мира, а потому и столь почему-то необходимое, надобное и значимое. И что именно этот человек на данный момент — связующее звено между прошлым, настоящим и будущим в его сложной жизни. А ещё Гарри хочется хоть как-то отблагодарить Снейпа за всё, чем тот смог помочь ему в борьбе с Волдемортом, отплатить хотя бы столь малым, как освобождение от необоснованных и по большей части ложных обвинений. Ему хочется, чтобы этот человек получил заслуженную награду и жил, больше никому не служа. А ведь это может случиться вновь, если с него не снимут обвинения, и Гарри очень хочется избежать этого риска. — Юной особе никогда не осознать, что Мастер мог самоотверженно потратить свои силы и время на вашу защиту и спасение, хозяин Гарри, — домовик появляется посреди гостиной с подносом в лапках и, чинно подойдя, ставит его на журнальный столик, стоящий около кресла. — Я и сам не знал о его истинных мотивах до недавнего времени, так что не стоит говорить о том, что Джинни не верит этому, — горько улыбается он в ответ и встаёт с кресла, чтобы отправиться в свою комнату. — И давай больше не будем об этом. — Вам следует поужинать хоть немного, хозяин, — остаётся при своём мнении домовик. — Спасибо, Кричер, но я не голоден, — уже ступив на скрипнувшую ступеньку, говорит в ответ Гарри. А на следующий день Северус Снейп придёт в сознание. И всё завертится, закружится в водовороте многочисленных событий, встреч, и Гарри едва удастся добиться того, чтобы профессора не поместили в Азкабан на время предварительного следствия, так, как после комы тот был всё ещё в плохом состоянии, и зелья действовали медленно. Он найдёт на континенте адвоката Снейпу ещё до того, как тот придёт в себя, а после ему придётся искать Мастера по менталистике, чтобы подтвердить подлинность воспоминаний Снейпа, которые он изначально не хотел использовать на слушании дела. Но адвокат будет настаивать на использовании хотя бы на части из них, уверяя в благополучном исходе, если у них будут неоспоримые доказательства. Только вот суд, состоявшийся спустя несколько недель следствия, всё равно превратится в фарс и многоступенчатый, неиссякаемый спор, после просмотра в омуте памяти нескольких десятков свидетельств, и, разрешившись в итоге — снятием обвинений, чего будут добиваться и Поттер, и адвокат Снейпа. Гарри не видел Снейпа со дня памятного вечера, когда у него побывала Джинни, и теперь, в зале заседаний Уизингамота он украдкой рассматривал бывшего преподавателя. Осунувшийся, бледный, практически без сил, всё с той же непоколебимой и гордой осанкой и презрительным выражением лица — неизменный, но немного другой. И от этого Гарри стало легче дышать, будто он, наконец, смог сделать что-то значимое не сколь для общества, а в кои веки для самого себя. После вынесенного оправдательного приговора и так необходимой ему беседы со Снейпом, Гарри ощущает, как тяжёлые тиски, сковывающие его всё это время, дали слабину, что равнодушие, укутавшее его тёмной мантией, медленно истаивает, и что холодная пустота, держащая в своём плену, постепенно отступает, давая свободу чувствам, эмоциям и жизни. И последняя неделя июля становиться для Гарри самой тихой, спокойной и в какой-то степени полной умиротворения. Он, как и прежде никуда не выходит из дома, но не потому, что в Ежедневном Пророке напечатали каверзную и глумливую статейку по поводу того, что он помог оправдать Пожирателя Смерти и убийцу самого могущественного волшебника двадцатого столетия. Ему попросту никого не хочется видеть, ни друзей, которые тоже устали от долгой борьбы с правовыми законами и людьми из Министерства, ни просто людей. Иногда пишет письма друзьям, и припомнив о договорённости со Снейпом, отправляет письмо и ему. Порой переговаривается с Роном через камин или отправляет Патронуса, почему-то с грустью вспоминая о серебристой лани директора Хогвартса. Гарри длинными тёплыми днями подолгу возится в библиотеке, подбирая себе книги для повторения школьного курса, и засиживается дотемна над ними. О многом размышляет в тиши старого особняка, слушает магическое радио, иногда подпевая под знакомую мелодию, а вечерами пробирается в небольшой сад за домом, чтобы посидеть на качелях под мерцающими в тёмном небе звёздами, чувствуя, как прохладный ветерок теребит его волосы. Кричер ничего не говорит на затворничество молодого хозяина, только готовит и следит, чтобы Гарри хоть немного, но всё же питался, принимал выданные целителем зелья и нормально высыпался. А так же подсказывает, какие ещё книги пригодятся Гарри для пополнения тех или иных знаний, порой приговаривая, что хозяин совсем ничего не знает о Магическом мире Британских островов. Гарри, несмотря на уговоры Кричера, совсем не хочет отмечать день своего рождения. Раньше он бы ждал его как маленький праздник — за шесть лет успеваешь привыкнуть к тому, что ты тоже нужен, что хотя бы друзьям важно отправить тебе ничего не значащие маленькие подарки и письма. Но не в этот год. Хотя упрямый Кричер вечером тридцатого начинает приготовления праздничного пирога и обеда. А Гарри сомневается, что о нём вообще вспомнят. И безмерно удивляется, когда тем же вечером, вернее уже ночью, после двенадцати, чёрный филин влетает в распахнутое окно и, покружив под потолком гостиной, плавно опускается на журнальный столик и, ухнув, протягивает лапку с письмом и небольшим мешочком. Гарри несколько раз непонимающе моргает, а филин возмущенно ухнув, вновь протягивает лапку, и только тогда парень снимает с неё послание. И ломает незнакомую сургучную печать. «Мистер Поттер, Я не уверен, когда именно филин доставит вам письмо и то, что покоится в волшебном мешочке, но уверен, вы по достоинству оцените мой скромный дар в знак помощи, ибо то, что я узнал от целителя Сметвика, меня не радует. Так же, наша обговорённая встреча будет перенесена на несколько дней раньше, о чём заранее вас уведомляю. Можете аппарировать к воротам Хогвартса седьмого августа, в одиннадцать часов пополудни. Директор Школы чародейства и волшебства «Хогвартс», С.Т.Снейп». Гарри перечитывает письмо снова и снова, и не верит, но всё же тянет за тесьму и вытаскивает из мешочка небольшую резную шкатулку из красного дерева, в которой на поверку оказываются несколько незнакомых зелий и небольшой пергамент с инструкцией их применения. — Мастер прислал вам подарок, хозяин Гарри? — интересуется появившийся домовик с кружкой холодного молока и парой свежеиспечённых булочек, о которых вдруг, на ночь глядя, попросил Поттер. — Мы не настолько хорошо общались, чтобы отправлять друг другу подарки, Кричер, — качает головой тот, откладывая шкатулку на столик и улыбается: — Но думаю, что это самое необходимое из всех подарков, которые мне завтра пришлют.