I’m not your lover; I’m not your friend
I am something that you’ll never comprehend
*****
Мне надо кое-что проверить. Я должен знать, смогу ли я решиться на кого-то, после того, как ты появился. Думаю об этом целый день. Что-то глубоко внутри подсказывает, что я провалю этот «тест», и от этого страшно. Только бы не вернуться снова в восемнадцать лет, когда прикоснуться к губам для меня была неразрешимая проблема. Прикоснуться к кому-то чужому. Сколько же времени мне понадобилось привыкнуть, что рядом не ты. А потом я открываю для себя то, что целовать ведь и не обязательно. Просто делать своё дело и стирать, стирать, стирать из памяти знакомые черты. Мотаюсь по всему городу, чтобы оговорить все детали подборки фактур и материалов, вступаю в длительный нудный спор с одним из строителей, который заверяет в невозможности сноса стены. Понимаю, куда он клонит. Этот вопрос мы уже оговаривали и сочли безопасным соединить гостиную с кухней, ведь стена не является несущей. Доплачивать ему никто не собирался, что я и объяснил ему предельно доходчиво. В какой-то момент Ричи хотел вмешаться, но я не позволил. Именно для таких вещей он и нанял меня. Усмехается, смотрит удивлённо, ведь я никогда не любил говорить с кем-то таким тоном. Но это работа, и это нужно. Разрешает самому справиться с ситуацией, с интересом наблюдая издалека. В конце концов, уж таких разговоров у меня было побольше, чем у него. Лишним словом с ним не пересекаюсь. Он тоже понимает, что мы здесь не одни, поэтому никаких намёков, никаких фраз насчёт нашей последней встречи не подбрасывает. Правда, упоминает свою прежнюю работу, якобы нужно в скором времени решить какие-то вопросы в Сент-Луисе. Кажется, сегодня подходящий момент. У меня абсолютно нет времени на то, чтобы искать кого-то нового, поэтому договариваюсь о встрече с парнем, с которым раньше уже встречались на одной из выставок. В нём я уверен, он, подобно мне, не привязывается. Вечером всё шло своим чередом. Мне казалось, что я могу это сделать. Мне бы только не произнести имени этого парня, потому что я не совсем уверен, что помню его. А ошибиться было бы несколько неловко. Мы выпили достаточно для того, чтобы голова зашумела, но тело всё ещё подчинялось нашим приказам. Когда я в очередной раз бросил взгляд на часы, почему-то подумал о том, свалил ли ты уже из города или всё откладываешь свои дела. Встряхиваю головой, прогоняя ненужные мысли. О другом сейчас нужно думать. Я помню своего первого парня после тебя. На втором курсе университета. И то, насколько неудачным был тот эксперимент. Тогда я совершил большую ошибку, пытаясь подобрать кого-то похожего. С тёмными кудрявыми волосами и бледной, полупрозрачной кожей. Надо было действовать с точностью до наоборот. Надо было абстрагироваться от всего, включая от твоего лица. Особенно твоего лица. Громко раздаётся звонок моего мобильного, заставляя меня вздрогнуть. Парень, я, кажется, вспомнил, что его зовут Майкл, как ни в чём не бывало, переходит поцелуями на мою шею. Вообще не замечает, что я даже не смотрю на него, а поворачиваю голову в сторону телефона. Этот звук не даёт мне сосредоточиться, вбивается в мой мозг, раздражая. Игнорирую, надеюсь, что после нескольких гудков остановятся, но злорадно не сбрасываю. Я, блять, догадываюсь, кто может звонить в одиннадцать часов ночи, да ещё и так упрямо. Жду, назло не беру трубку, и делаю то, что редко себе позволяю: грубо поднимаю подбородок парня и врезаюсь в его губы, без тени страсти проталкиваю язык в его рот и углубляю поцелуй. Он охотно мне отвечает, а я даже глаза забыл закрыть. Так и вижу, как ты, наверняка, сжимаешь мобильный сильнее и, может, хотя бы капельку волнуешься, что не отвечаю. Чувствую, как расстёгивают мне ширинку, а сам слушаю звонок, будто это самый желанный звук на всём ёбанном свете. Да чёрт бы тебя побрал. Бестактно отлипаю от парня и тянусь рукой к тумбе. Яростно хватаю мобильный, проклиная тебя всеми матами мира. Ричи. Кто бы, сука, сомневался. — Да? — выдыхаю в трубку и ловлю на себе удивлённо-обиженный взгляд. Да, таких хамов, как я, ещё поискать. Но не могу не ответить, это сильнее меня. — Эдди, мне нужно с тобой поговорить. Стараюсь вообще не дышать, чтобы ты не услышал, как взволнованно я хватаю ртом воздух. Хотя после твоих слов, его как будто по мановению щелчка разом выкачали из лёгких. — Сейчас?.. — Это и квартиры касается. Ты можешь спуститься, я внизу? Темнеет перед глазами, и мурашки идут по спине. Весь мой разум кричит мне, что нужно отказаться и послать тебя куда подальше, что я не смогу сейчас тебя увидеть. Не в таком состоянии. Перевожу взгляд на Майкла, который с огромным интересом слушает мой разговор и, наверное, охуевает с того, насколько я обнаглел. — Блять… — тихо шепчу в трубку, — дай мне минуту. Сбрасывает, ни слова мне не отвечая. Подскакиваю с дивана, на ходу застёгивая ширинку и пуговицы на рубашке. Тогда, когда мне нужно принять тебя максимально спокойно и пофигистично, моё сердце разрывается внутри, а низ живота огнём горит, требуя к себе внимания. Как и человек, который смотрит на меня горящими глазами и которого мне нужно оставить на какое-то время одного. Ты выбрал идеальное время, чтобы заявиться ко мне, Тозиер. Ты словно чувствуешь, когда следует меня обломать. Бросив абсолютно глупые и неубедительные извинения, заверяя, что я отлучусь на пару минут, закрываю дверь снаружи и нажимаю на кнопку лифта. На все эти действия мне потребовалось буквально две минуты, за которые я даже не успел подумать, что вообще-то, порчу себе очень перспективную ночь, но почему-то так плевать на это стало. И это плохо. Моя проверка трещит по швам. Когда лифт медленно едет вниз, до меня доходит, что большей глупости я в жизни не делал. Позвони мне сейчас, кто угодно, я бы ни за что не заставил себя выйти, даже трубку не взял бы. Прикрываю глаза и надавливаю ладонью на пах, стараюсь выровнять дыхание, но возбуждение, кажется, разливается ещё больше. Моё тело совершенно не на моей стороне, я уже убеждаюсь в этом в который раз. Расслабленно сидишь на водительском месте и поднимаешь голову, когда я сажусь рядом, хлопая дверью. — Только очень быстро, Ричи. Что случилось? — как можно холоднее бросаю ему, но сам у себя слышу хриплые нотки. Прикусываю губу и свожу ноги сильнее, ёрзаю на кресле, полностью игнорирую твой прожигающий взгляд. Нужно говорить, как можно меньше, потому что дыхание учащается, когда я догадываюсь, как ты пялишься на меня. Мне хватило двух предложений, чтобы спалиться. Это рекорд. Молчишь, и когда я мельком бросаю на тебя взгляд, прищуриваешься и склоняешь голову чуть набок, словно собака, учуявшая подвох. — Ты чего такой взъерошенный? Запускаешь руку мне в волосы, ещё больше приводишь их в беспорядок и чуть сжимаешь в пальцах, самую малость причиняя боль. Хочется выгнуться навстречу твоему прикосновению и потереться щекой о ладонь, прося хоть малейшую ласку. Так пусто в голове, что не могу сформулировать и двух слов, чтобы тебе ответить. В машине мне сразу становится очень душно, и воздух вмиг кажется тяжёлым. Ты не убираешь руку и, пристально глядя в глаза, не спеша поворачиваешь мою голову к себе. Убить тебя хочется за эту неторопливость. — Что за срочный разговор? — еле выдавливаю из себя и тону в пронзительных тёмных глазах, которые метают в меня молнии. Мне позже стоит разобраться с осознанием того, что меня возбуждает ещё больше твой ревнивый, настороженный взгляд, который раньше я никогда в тебе не замечал. Отстёгиваешь ремень безопасности и медленно придвигаешься ко мне, почти касаешься губами щеки. Облизываю губы и нервно сглатываю. Вот сейчас я понимаю в полной мере, насколько тупо было садиться к тебе в машину. Ты кладёшь руку мне на бедро, и я горячо выдыхаю, напрягаюсь всеми мышцами, но руку не убираю. Нет на это ни сил, ни желания. Чуть выше, положи ладонь немного выше, иначе я сгорю прямо под твоим взглядом. — Сукин сын… Ты что, трахался? Прямо сейчас?.. — спрашиваешь еле слышно, но я различаю стальные нотки. Я мог бы, если бы первой мыслью в моей воспалённой голове не было сорваться к тебе. Я мог бы держать себя в руках, если бы ты не ласкал губами мою кожу, и не затуманивал всю мою стойкость своим ароматом, тем самым запахом, от которого мне становится жарко. Кладёшь широкую горячую ладонь на мой пах, и я вжимаюсь в спинку кресла со всей силы, поворачиваю голову и сталкиваюсь губами с твоим ртом. Испуганно выдыхаю и выстанываю, когда ты сжимаешь возбуждённый член, второй рукой грубо вцепляясь в мои волосы. — Ты просто издеваешься надо мной, да? Спасибо, что наверх не пригласил посмотреть. Сплошной туман в голове, как будто я под действием каких-то наркотиков. Совершенно бездумно делаю то, о чём пожалею уже очень скоро — толкаюсь в твою руку и вымученно стону. Чувствую себя настолько охеренно, что забываю о том, что это ты, что наверху меня ждёт парень, что мне нельзя давать слабину, что ты хотел о чём-то сказать. Всё прекращает для меня иметь значение, когда ты собственническим скорым укусом ставишь мне засос на шее и быстро расстёгиваешь ширинку, просовываешь руку и ловишь влажными губами мой стон. Я не найду оправдания этому. Не смогу настолько изъебнуться, чтобы соврать достаточно правдоподобно. Мне слишком хорошо, и я хочу честно, на полную катушку ощущать это чувство. Смотришь на моё лицо, бегаешь глазами в поисках каждой эмоции, сменяющейся со скоростью света, и медленно, так издевательски водишь рукой, размазывая уже достаточное количество смазки. Но не целуешь. В сантиметре от моих губ, и ждёшь, наверное, чтобы я умолял тебя прихватить их своими губами, закрывая мой рот от этих бесстыдных стонов, но я слишком растворяюсь в этой эйфории, в твоей горячей, чуть шероховатой ладони с длинными изящными пальцами, каждый из которых я хочу поцеловать. Ускоряешь движение кисти, вынуждая меня задать более быстрый темп и подмахивать тебе бёдрами, даже не имея ни малейшего понятия, насколько развратно и грязно я, наверное, смотрюсь со стороны. Обводишь чувствительную головку большим пальцем, и, несмотря на то, что злишься сейчас до ужаса, нежно, аккуратно сжимаешь член. Приносишь мне такое удовольствие, что хочется захныкать от того, как ты ведёшь себя со мной. Второй рукой разворачиваешь за волосы к своему лицу, хочешь видеть, настолько ты можешь сорвать мне крышу, и я изгибаюсь, издаю последний волнительный стон и изливаюсь тебе на руку. Продолжаешь бережно водить ладонью, размазывая сперму, и чувствуешь, как я расслабляюсь в твоих руках, как дыхание с загнанного переходит в умеренно-учащённое. Постепенно картинка возвращается, и я чётко вижу, что ни один другой парень на одну ночь, на две или на год, не сможет воздействовать на меня так, как ты. И это, наверное, удивительно тупо, что я всё ещё борюсь с этой мыслью и пытаюсь её опровергнуть. Поднимаешь мой подборок и гладишь большим пальцем: — Кто бы сейчас у тебя ни сидел и ни ждал, ты больше в нём не нуждаешься. Отпускаешь моё лицо и аккуратно сам застёгиваешь мои брюки, не сводя с меня глаз. Я понятия не имею, что ему можно сказать, кроме того, что мысли о возвращении в собственную квартиру никогда ещё не были настолько ненавистны. Кладёшь мне на колени ключи от своего дома, даже не желая касаться моей руки. — Мне на две недели нужно уехать в Сент-Луис. Чтобы не тормозить ремонтные работы, можете начинать и без меня. Я буду на связи, если будут какие-то вопросы. Сидишь ровно за рулём, впиваясь в него пальцами, и с силой сжимаешь зубы. Вижу, как желваки заходили на скулах. Не только мне невыносима мысль, что в моей квартире ждёт чужой мужчина. — Ты мог оставить ключи любому из работников. Вся срочность и важность этого «разговора» посреди ночи состояла лишь в том, что ты невероятно ревнивое мудило, которое продолжает накапливать свою власть надо мной каждый раз, когда смотрит вот так. И в том, что ты захотел увидеть меня перед двухнедельной разлукой. Но хер ты, конечно, скажешь об этом. — Прости, если отвлёк, — поворачиваешься и усмехаешься, сверкая блестящими глазами. — Тебя там не заждались? Смотрю на него и душу́ в себе истерический смех, ведь я знаю, что причин для ревности у него никогда по существу не было и не могло быть. Только не у него. Никто никогда не подошёл так близко, никто не может иссушать моё сердце одним подобным взглядом и возвращать его к жизни в то же самое время. Наверное, это ощущается чертовски приятно, когда ты по другую сторону, когда ты у власти, а не над тобой её имеют, когда ты можешь дать отпор вместо того, чтобы потерпеть сладкое поражение, даже если оно на какое-то краткое мгновение делает тебя счастливейшим человеком на Земле. Я не смогу притронуться к тому парню, как войду в квартиру. Не после тебя. Не после того, что здесь произошло. Ты выполнил свою часть просто идеально. Пять, десять, пятьдесят лет — ты всё так же явишься на моём пороге, не имея при этом на меня никаких прав и в то же время, владея всей моей душой, всем тем глупо-стучащим, ничего не соображающим сердцем, которое готово отдать последний толчок лишь бы ты никогда больше не уходил. Ревность к тому, кто тебе никогда не принадлежал и, в то же время, всегда был твоим. На негнущихся ногах поднимаюсь к себе, прокручивая в памяти, пытаясь вспомнить тот момент, когда я потерял полный контроль над ситуацией. Согласился на эту работу, чтобы доказать ту ложь, которую вдалбливал себе годами. Получается, конечно, как нельзя лучше. И даже его не обвинишь на этот раз. Сам к нему иду, забыв обо всём на свете. Сам получаю удовольствие, без всякой задней мысли, не обдумывая, к чему меня это приведёт. Совсем как в тот раз перед твоим отъездом, когда мы оба позволили себе слететь с катушек. Только я не ожидал, что, чем так попрощаться, как мы, лучше уж совсем не прощаться. Лучше не знать, каково это, лучше сгорать от любопытства и желания, чем получить и понимать, что ты исчерпал твой лимит. Что теперь тебе в одиночку придётся жить с этими воспоминаниями. Мыслями о том, насколько много ты бы отдал, чтобы повторить это снова, приблизиться хотя бы наполовину к тому, что трепеталось в тебе внутри. Но никогда даже на четверть не удавалось найти хоть что-то подобное. И ничего не злило меня сильнее. От бессилия хотелось ненавидеть, но даже этого я не смог. Сжимаю в руке его ключи, ощущая неуместное тепло оттого, что ты обратился ко мне, что использовал этот мельчайший повод увидеться лишний раз. Такие пустяковые глупости способны сделать меня чуточку счастливее, что чувствую себя наивным дурачком. Я скучал по этому состоянию. Скучал быть этим дурачком. Скучал быть влюблённым. Сталкиваюсь на выходе из квартиры с парнем, который задолбался меня ждать. Я повёл себя, как самый бестактный динамщик в мире, но ему ничего не говорю и не пытаюсь остановить. Мне нечего ему сказать. Он уходит, чуть толкнув меня плечом. Это сейчас настолько всё неважно. Я рад, что он ушёл.*****
Доля ревности всегда была в наших отношениях, и это уже само по себе странно. Раньше Беверли мне просто советовала поговорить с тобой об этом. Вот так просто, хотя для меня это было самое сложное, что вообще можно придумать. Я делал вид, что говорить не о чем. Очень долгое время делал вид, но тогда я был ужасен в притворстве. Сейчас, наверняка, не лучше. Особенно после случая в машине. Слава Богу, ты уехал на какое-то время, давая возможность спокойно начать реализацию запланированных работ. Можно было расслабленно ходить по твоей квартире и контролировать работу отделочных и ремонтных бригад, и не чувствовать на себе внимательного, изучающего взгляда. Хотя без тебя было несколько непривычно находиться здесь, не хватало важного элемента. И даже этих бесячих взглядов тоже не хватало. Ты не звонил, а я без особой надобности не хотел нарушать наше молчание первым. Я ещё не придумал, как вести себя с тобой, когда ты вернёшься. Надо было сдержаться. Надо было контролировать себя лучше, а не быть, словно глупый перевозбуждённый подросток. Но уже нет смысла гадать, как стоило поступить. Легко быть дохрена рассудительным, когда дело уже сделано. Задержался допоздна у тебя, когда все рабочие давно ушли. Хотелось просто побыть там, где было твоё присутствие. Ревность, ревность, ревность… Кто бы знал, как от неё избавиться?***
— Твою мать, больно же! Оставь это. — Инфекция может попасть, если я не обработаю, так что терпи нахуй. Не надо было ехать, как умалишённый. То падение с велика запомнилось мне по нескольким причинам. Во-первых, не часто я был настолько туп, чтобы ехать так быстро, особенно когда видишь всё с трудом из-за идиотских слёз, наворачивающихся на глаза. Было бы удобно обвинить подростковый возраст, что самые разные ощущения скакали сотню раз на дню, и я становился эмоциональнее, чем обычно. Но, во-вторых, в 15 я не был психологически застрахован на случай, когда увижу тебя целующимся с какой-то левой девицей на школьном крыльце после уроков. Первый раз я был свидетелем этого зрелища, и мне всё казалось, что это должно было произойти позже. По крайне мере, так я себя успокаивал. Но ты, видимо, тормозить с этим не хотел. Ты догнал меня очень скоро. И ошибкой было окликнуть меня, чтобы я притормозил, потому что инстинктивно я обернулся и не справился с ездой. Очень много матов я услышал от тебя в тот день. Причём, непонятно, на кого они были направлены — на меня или тебя самого. Ты дотащил меня до моего дома и весьма оперативно уже успел приложить лёд к припухшей ноге. И сейчас была самая неприятная часть процедуры — обработка спиртом. Пекло блядски. А ты слишком злился, чтобы хотя бы подуть что ли. — Ты можешь, блять, не дёргаться? У меня и так руки трясутся. Большущая гематома на ноге, но кость вроде бы в порядке. Пугает только внешний вид из-за стёртой кожи и крови, пачкающей одежду, кровать, твои руки. Твоё лицо такое белое, будто простынь, на которой я сижу. Если бы не клокотало внутри из-за ревности, я бы успокоил тебя. — Я не просил тебя мне помогать, можешь этим не заниматься. Так и чешется сказать: «ведь у тебя столько дел поважнее». Но кусаю щеку изнутри и смотрю в сторону. Со мной творится какая-то хуйня, которую не могу в себе придушить. — Просто заткнись, ладно? Меняешь очередной ватный диск и стираешь кровь, чтобы наложить чистую повязку. Когда кожу снова жжёт, вцепляюсь пальцами в твоё плечо и сдавливаю со всей силы. Ёбанный в рот, как неглубокая рана может причинять такой дискомфорт? Чуть шипишь, но плечо не убираешь. Заткнуться? Без проблем. Говорить всё равно желания нет. И самое паршивое, что я сам начинаю чувствовать себя идиотом. И ты ведь не виноват в том, что с какого-то перепуга мне неприятно видеть тебя с кем-то. Ты ведь мне ничего не должен. Но от этого ничуть не легче. Оборачиваешь бинтом ногу, кидая на меня быстрый взгляд. Удивляешься, что я действительно не издаю ни звука. — Больно? — голос по-прежнему пытаешься поставить рассерженным, но я слышу нотки мягкости. Уже оттаиваешь. — А ты поцелуй и легче станет, — едко кидаю и тут же мысленно даю себе пинка. Всё же вырвалось, ну конечно же. Совершенно не умею себя контролировать. Долго смотришь на меня и разрываешь пополам кончик бинта, чтобы завязать узел. Только бы ничего не ответил. Пусть сделает вид, что не расслышал. — Таких идиотов, как ты, ещё поискать. Встаёшь и без спроса лезешь в мой шкаф, достаёшь чистую футболку и домашние пижамные штаны. Передаёшь мне, пока сам собираешь использованную ватку и антибактериальные салфетки, перепачканные в грязи и крови. — Переодевайся и ложись в кровать. Я позвоню твоей маме и объясню всё, чтобы она не переживала, когда увидит тебя хромающим. Мгновенно всё проходит. Вся злость, агрессия и ревность. Твоя забота слишком подкупает, что меня это даже пугает. Неужели это всё, что от тебя требуется, чтобы я успокоился? Я думал, что моя злость к тебе будет вечна. — Ты не сильно раскомандовался? — скорее для вида пускаю иголки. — Ложись молча. Сейчас в аптечке посмотрю обезболивающее. И не вздумай вставать. А ещё я запомнил то падение из-за твоего сонного дыхания рядом, ведь ты остался со мной на весь вечер и ночь и, хоть мы так не делаем, в качестве исключения, спал в моей кровати. Просто подошёл и велел мне выпить анальгин, после чего довольно грубо пододвинул меня, освобождая себе местечко. Разморенный от действия лекарств, я вскоре уснул на твоей груди, пока ты успокаивающе перебирал пряди моих волос, наверняка, пыльных после падения на землю.*****
Рано или поздно пришлось бы вернуть твою рубашку, несмотря на утаенное внутри желание оставить её себе. Постиранную и выглаженную вешаю в твой шкаф, последний раз провожу ладонью по ткани. Надо сваливать скорее с этой квартиры, пока я совсем не размяк.