It's a different kind of danger and the bells are ringing out
*****
Нельзя натягивать струну до бесконечности, нельзя засовывать голову в пасть льва и надеяться, что он не захлопнет челюсть. Чаша терпения, как оказалось, лопается не только у меня. Раньше понедельника я тебя не ждал. У меня в запасе была ещё целая неделя, чтобы снова, как ни в чём не бывало, находиться с тобой в одной комнате. Я держал строителей под постоянным контролем, чтобы они не сделали что-то неправильно и не пришлось потом переделывать. Чтобы это не затянулось ещё дольше, чем положено. По мере того, как истекали дни, я понял одну пиздатую вещь, хуже которой выдумать просто нельзя было. Я начинал скучать по тебе. Так сильно, что у меня начали включаться все защитные механизмы, которые ты потихоньку усыплял за все эти месяцы. Как никогда раньше, чувствовал себя очень близко к тому состоянию, которое высасывало из меня силы в тот год, первый год без тебя. Я бы руку на отсечение отдал, чтобы никогда не испытывать это снова. Но кого особо волнует моё мнение? Мне хотелось прибить себя самого за то, какой я непроходимый тупица. Что ещё более дико – я бы всё равно не отказался от твоего предложения, верни я время назад. Даже нечего придумать в своё оправдание, мне просто не хватает тебя, и исправить это стоит в приоритете. Но я всё ещё не хочу, чтобы ты вернулся так скоро. Я ещё не успел обесценить то, что крутится во мне, увеличивается как снежный ком, когда думаю о тебе. Мне нужно время, чтобы остыть. Хоть именно время и кажется лютой насмешкой, потому что оно, как выясняется, бесполезно. Если не помогли девять лет, поможет ли неделя? Не хочется лезть к кому-то на трезвую, поэтому предварительно прохожу процедуру превращения себя в овощ. Уж так точно должно помочь. Я слишком часто проговариваю в голове это слово. Точно. Самому смешно, что верю в эту глупую точность. Но как упрямый мул не перестану пытаться, чтобы на этот раз уж точно. Пару раз вибрирует телефон, но во всеобщем шуме в клубе не замечаю этого. Один парень уже есть на примете и после двух-трёх коктейлей легче просто не может не стать. Иначе я не знаю, что делать, других идей у меня просто нет. Когда он вдавливается в меня и просовывает колено между ног, я всё же понимаю, что вибрация в кармане мне не показалась. Пьяный мозг не генерирует идею лучше, чем поднять трубку. Потому что отчасти и сам этого хочу. Услышать голос. — Я тебя почти не слышу здесь, так что говори громко, — вместо привета кричу ему в трубку. На удивление, тяжёлый вдох расслышать всё же получилось. Сразу понимает, где я и чем занимаюсь. Мне почти стыдно. Ни в коем случае нельзя допустить это чувство. — Эдди, я хоть иногда могу застать тебя одного? Замолчи и не говори таким разочарованным голосом, мне будет сложнее вытеснить тебя из головы сегодня. Даже не успеваю открыть рот, чтобы ответить, как продолжаешь: — Забей, мне нужны ключи. Где ты сейчас? Ещё целая неделя у меня была, какого хрена ты возвращаешься так скоро? И какого хрена моё сердце выпрыгивает из груди, будто я услышал что-то радостное? Диктую ему адрес, игнорируя странное чувство расползающее внутри. Как будто был пойман с поличным, как будто делаю что-то неправильное. Он слишком настойчивый, этот парень, прижимающий меня к стене. Но я вижу это, как будто издалека, будто не со мной. Мысленно я не здесь, витаю где-то далеко за пределами этого клуба, наверное, в каком-то месте, подозрительно похожем на машину. Твою машину. И почему-то не хочу, чтобы ты ехал слишком быстро, чтобы подвергался риску. И это явно не то, что должно занимать мои мысли сейчас. Не замечаю и то, как этот высокий блондин спускается руками всё ниже, сжимает всё крепче и прижимается слишком откровенно. Когда он тянется к моему рту, срабатывает щелчок, и рассудок проясняется на мгновение. Но всё ещё как будто издалека. Как будто тело сопротивляется само по себе, не мой разум. Он сейчас слишком затуманен. Когда меня перестают лапать и никто больше не прижимает к стене, тоже не улавливаю этого момента. В полутьме твоё лицо появляется неожиданно, точно мне всё ещё кажется. Рассерженное. Мурашки расползаются от твоего взгляда. Ты чертовски быстро приехал. Я не ждал тебя так рано. Не придумал, как заглушить этот трепет от вида чёрных, бездонных глаз, которые прошибают меня с головы до ног. Не столько ревностные, сколько разозлённые, по-настоящему взбешённые. Больно сжимает мою руку и тащит к выходу. Ногтями впивается в кожу, но я не вырываю, позволяю себя увести. Вытаскивает меня на улицу и грубо прижимает к стене, отрезая пути отступления. Поднимаю на него расфокусированный взгляд и вижу, чувствую, насколько он злится, гневом будто каждая клеточка дышит. Никогда не видел и, тем более, не доводил его до такого состояния. — Какой же ты идиот! Ты хоть отдаёшь себе отчёт в том, что делаешь? Яростно выдыхает мне в губы, бегает глазами по моему лицу, пытается разглядеть, понимаю ли я хоть что-то. Грудь разъярённо поднимается и опускается, и горячее дыхание опаляет мне щеку. — Насколько тебе должно быть плевать на себя, чтобы так с собой обращаться? — Ричи, я прекрасно осознаю, что делаю. С силой сжимает зубы, сдерживаясь, чтобы не прибить меня на месте. Я никогда не напиваюсь до такой степени, чтобы меня брали силой, но он, видимо, считает иначе. Обхватывает меня за горло, борясь с желанием сжать со всей силы. Его дрожь переходит на меня, и я взволнованно облизываю пересохшие губы, не свожу с него глаз. Даже не делаю попытку вырваться. Застываешь, чуть ослабляя хватку. Взгляд будто переключается, и ты прижимаешься ближе, ощутимо давишь коленом между ног и фиксируешь второй рукой мои ослабшие ладони сзади. Тяжелеет внизу живота, наливаясь возбуждением. Тебе не стоило приезжать сюда. Есть что-то в том, чтобы ходить по самому краешку пропасти, но осмысленно не давать себе сорваться вниз. Будто дарить себе возможность оставить это на потом. Ещё одна иллюзия контроля над ситуацией. Я ведь могу спрыгнуть, я просто пока не хочу. Говоришь себе, когда ты уже давно внизу. — Ты просто безмозглый придурок, Эдди, — смотришь мне в лицо, в чёрные, расширенные от темноты и возбуждения, глаза, и крепче вцепляешься пальцами в хрупкую шею. — Никогда не задумывался, что это, блять, опасно? Всё, что ты делаешь? Понимаю, что он имеет в виду, и закатываю глаза. Естественно, я задумывался. В этом и суть. — Я никогда не занимаюсь незащищённым сексом, за кого ты меня принимаешь? — Господи, какой же ты тупой ребёнок, — горько усмехаешься. — Ты видел себя? Он же смотрел на тебя, как на кусок мяса. Да он бы трахнул тебя всухую, и ни о каком презервативе речи и не зашло бы. Ощущаю, как немеют запястья и дёргаю их, пытаюсь ослабить твою железную хватку. В голове проносятся все те моменты, когда я намеренно просил не использовать смазку и не подготавливать меня. Специально открещиваться от любого проявления заботы и упиваться, множить физическую боль, мечтая, чтобы она перекрыла моё состояние. Но это никогда не касалось контрацепции. Этот момент я бы никогда не проигнорировал, несмотря на всю страсть к саморазрушению. — Опусти, мне больно. — Разве не этого ты добиваешься? Чтобы тебе делали больно? Тебе нравится, когда с тобой так обращаются? Водит губами по щеке, жёстко трётся коленом о мой вставший член, и с силой кусает за подбородок. До искр в глазах прикусываю губу, чтобы не застонать ему в лицо. — Думаешь, я не понимаю, что происходит? — вжимается пальцами в мой затылок и неосознанно перебирает пряди волос. — Не проходил сам через это? Когда мы расстались, я столько людей перетрахал, парней, девушек, что тебе и не снилось. Так что я сэкономлю твоё время: это не помогает. Но если ты уж решил блядствовать направо и налево, то никому никогда не позволяй трахать себя без резинки, кретина кусок. Отпускает запястья и запускает вторую руку в мои волосы, фиксирует голову, чтобы я смотрел только на него. Всё для меня остановилось в этот момент, чувствую, как сердце бьётся у самого горла и, кажется, даже не дышу. В груди подкатывает истерика, и мне хочется его оттолкнуть, ударить, закрыть себе глаза и уши, лишь бы избавиться от этого тёплого чувства внутри, которое вызвала у меня его забота. Голыми руками хочу вырвать из его глаз этот испуг за меня, за мой образ жизни и возможные последствия. Хочу, чтобы снова сжал моё горло и избавил, наконец, от этой долбанной «болезни», которую я к тебе испытываю. Ты же грёбанный врач, вылечи меня. Подними с этих моральных колен, на которых я стою перед тобой. Всхлипываю и закрываю глаза, жажду просто слиться со стенкой и стать невидимым, превратиться, подобно ей, в камень и застыть. Глаза увлажняются от накатывающих слёз, что заставляет меня крепко сжать их, не позволить эмоциям взять вверх. Не могу открыть их и бросить стальной взгляд на тебя, боюсь сорваться, рассыпаться в твоих руках в любой момент. — Эдди... Посмотри на меня. Всё хорошо, — гладишь ладонями мои скулы и тихонько шепчешь в губы: — Извини меня, я потерял контроль. Горячие слёзы подло вырываются и скатываются по моему лицу, не могу продохнуть, а ты продолжаешь говорить мне успокаивающие слова, разрывая меня на части ещё больше. Нагруби мне, накричи или скажи, как ненавидишь, действительно имея это в виду. Весь твой гнев сходит на нет, когда видишь меня в таком виде и, очевидно, полагаешь, что переборщил. Но дело ведь совсем не в этом. Мне припадочно хочется рассмеяться, ведь мой организм пытается бороться с тобой, как с вирусом, старается отвергнуть твоё беспокойство и стереть всё-всё, что ты здесь сказал. Потому что ты опасен для меня. Ты единственный способен доставить мне крышесносное удовольствие и неизгладимую боль. Ту, которая не излечится никаким трахом, никаким безразличием и никаким самовнушением. Двумя пальцами ты можешь сломить меня, и я скажу тебе спасибо, потому что сломишь ты. И это самый опасный паразит, который только может въесться в моё сердце. Убрать его можно, только удалив само сердце. И я вполне успешно делал вид, что могу жить и без него. Но ты снова появляешься передо мной, и оно предательски подаёт признаки жизни, мол, я всё ещё здесь, всё ещё управляю тобой, и ты слаб передо мной и перед тем, кого я хочу. Вытираешь большими пальцами мокрые дорожки и приподнимаешь мою голову, просишь отреагировать хоть как-то. Не могу, сейчас просто не могу остановиться. Вообще не помню, когда последний раз плакал. Делаешь последнюю попытку и бережно, мягко целуешь в губы. И это худшее, что ты можешь со мной сделать, потому что я чувствую, как это приятно, снова чувствую. Дёргаюсь, точно кипятком облили, и сдаю назад, упираясь спиной в стену. Испуганно выдыхаю в рот, и ты пользуешься этой заминкой, скользишь горячим языком по моим губам и раскрываешь рот пошире. Мне нельзя так целоваться, нельзя тонуть в этом ощущении, но на одну долю секунды я осознанно иду на дно и позволяю себе насладиться этим последним глотком кислорода, перед тем как задохнусь в тебе снова. Надеюсь, ты счастливо, долбанное сердце. Отвечаю ему, прижимаясь в его родное, тёплое тело, пыщущее уверенностью и решимостью. Приподнимаюсь на носочки, чтобы углубить поцелуй, и выгибаюсь, когда ощущаю твои ладони на моей спине. Видишь мой отклик и успокаивающе гладишь меня, целуешь глубоко, неторопливо, боишься спугнуть или навредить ещё больше. Прихватываешь зубами нижнюю губу и чуть оттягиваешь, отпуская. Мелкими, крошечными поцелуями покрываешь верхнюю, затем нижнюю губу и снова захватываешь в свой плен. Меня никто не целовал так, как делаешь ты. Ни до тебя, ни после, и это заставляет меня оторваться от тебя, опуститься на землю, потому что это слишком. Слишком соблазнительно, для того, чтобы быстро привыкнуть. Тебе так мало требуется, чтобы сорвать все мои клапаны, которыми я затыкал всего себя годами, что это пугает. — Отпусти меня, — шепчу ему в шею и отстраняю руки. Ты крепче сжимаешь меня и не даёшь сдвинуться. — Ричи, пожалуйста. — Не могу. Зарываешься носом в мои волосы и прячешь лицо в них. У меня вырывается нервный смешок, и я шепчу ему прямо на ухо: — Я с ума сойду, если это повторится. Я не выдержу этого во второй раз. Отпусти. Расслабляешь руки и чуть отслоняешься от меня, неотрывно смотришь на моё лицо. Как же хочется прижаться снова, но мне страшно. Слишком остро помню, что случилось со мной, когда ты уехал. В любви я, как собака, приученная к ласке и доброте, которую однажды неожиданно ударил хозяин. Шарахаюсь потом той руки, которая вроде бы и погладить пытается, но тот удар не забываю, помню. И довериться больше не могу. — В этот раз всё будет по-другому. Нет, нет, нет. Не заверяй в том, о чём сам не догадываешься, не давай мне надежду. Я ненавижу, когда обещают. Что бы то ни было. Даже если исполнят. Не бросайся словами, которые я не смогу стереть из памяти. — Возьми. Самостоятельно вкладываю в руку его ключи. Я даже к этим долбанным железкам привязался, к возможности в любое удобное время свободно и легко войти в твою квартиру. Мне нужно держаться подальше и от этого помещения, и от его владельца. Смотришь на ключи, будто и сам забыл, зачем вообще сюда приехал. Я растрепал твои кудряшки, и сейчас они до такой степени небрежно свисают на лоб, что собираю все силы и стойкость, чтобы снова не зарыться в них руками. Ты, очевидно, подумаешь, что я вернулся в клуб развлекаться, вернулся к тому мужчине или к любому другому, кто свободен в эту ночь. Пусть так. Так даже лучше. Мне хватило пары минут, чтобы расплатиться с барменом за сегодняшнюю выпивку, и покинуть это место. Самому. Нужно сделать всё возможное, чтобы строители закончили работу, как можно скорее. Работать на износ, чтобы выполнить заказ и никогда больше не входить в твою квартиру.***
— Билл, прекрати уже подливать, ему хватит. — Но я отлично себя чувствую! Мне весело! — Это и пугает, Эдди. У тебя глаза безумные. Отмахиваюсь и делаю последний глоток, пока ты не отбираешь стаканчик. А тебя всё не берёт и не берёт, что со справедливостью в этом мире? Ты пьёшь столько же, но не выглядишь, словно тобой уже можно вытирать пол. Как я. Первый раз я напился в шестнадцать лет на День рождения Беверли и безмерно благодарен тебе за то, что ты никогда не вспоминал тот вечер. Хотя мог бы столько шуточек кидать мне в лицо. Или, не дай Бог, говорить пресловутое «говорил же». Ты никогда так не делал. Я не успел всего на три секунды. Как только захлопываешь дверь уборной, меня тут же выворачивает на твои белоснежные кроссовки. Уже не так весело. Медленно поднимаешь на меня глаза и даже ничего не говоришь. Даже не выдыхаешь тяжело, блять, будто устал морочиться со мной. Так ты тоже никогда не делал. А странно. Наверное, на моём лице и так, как неоновая вывеска, светится сожаление. — Наклоняйся. Придерживаешь за плечо, чтобы я аккуратно опустился на колени. Будь я девчонкой, ты бы, наверное, и волосы мне подержал. В тот момент мне не стыдно, мне плохо. Уже потом до меня дошла вся ситуация, но ты не придал этому никакого значения. Пока я опустошаю свой желудок, спокойно бумажными полотенцами чистишь обувь. Действительно, очень будничное дело, каждый день такое происходит. Просто ты умеешь держать себя в руках, а я нет. Причём, рядом с тобой, как назло, всё всегда прорывается ярче. Не спеша подхожу к умывальнику, как ты тут же тянешь ко мне руки, чтобы удержать. Мне ужасно становится неловко, и вмиг ощущаю себя лет на десять младше. — Ты всего на год меня старше, хватит так трястись надо мной. Дело не в возрасте, никогда не было. Будь мы одногодками или даже ты меня младше, всё было бы точно так же. Просто вот такой вот ты. И я, который часто доставляет только проблемы. Усмехаешься, но руками больше не трогаешь, уважаешь моё пьяное желание. — А тебе это неприятно? Если по-честному. Выдыхаю. — Приятно. Немножко. А в остальное время бесит. Умываюсь и полощу рот холодной водой. — Идём подышим, — будто мысли читаешь. Облокачиваюсь спиной о дерево на заднем дворе, потому что всё ещё качает. Мне только дай сейчас волю. Стоишь рядом, и я тянусь длинными цепкими пальцами к твоим задним карманам. — Чего ты забыл в моих штанах? — Я видел у тебя зажигалку, — соплю тебе в шею и продолжаю водить руками, последними крохами мозга удерживаю себя от желания сжать твои ягодицы и придвинуть ближе. Так приятно, только не отталкивай. — Ты, блять, ещё и курить сейчас собрался? — Мам, всего одна затяжка. Вытягиваю зажигалку, нехотя отнимая руки. Так сильно хочется покурить, чтобы перебить этот жар, расползающийся по всему телу, чем-то занять губы, чтобы не сорваться. Не успеваю даже зажечь, как ты мягко вытаскиваешь изо рта сигарету и кидаешь на землю. — Выброси эту чёртову хрень и приходи в себя. Просто дыши свежим воздухом. Упираюсь затылком в ствол дерева и смотрю на тебя в упор. — Когда-то я заставлю тебя бросить курить, знаешь. Глаза блестят, кудряшка упала на лоб, раздражая меня тем, что вызывает желание прикоснуться и убрать. Но стою, не трогаю. После одного прикосновения непременно последовало бы другое, и ещё одно, и я бы точно не остановился сейчас. — Заставь. Подходишь ближе и упираешься в кору ладонью на одном уровне с моей головой. Будь ты чуть пьянее, я бы ощущал себя на равных, но ты смотришь уверенно, трезво, и я боюсь, что ты спишешь это со счетов. То, что хочу сделать сейчас больше всего на свете. Неправильно меня поймёшь или, что хуже, не придашь должного значения. Подумаешь, что я просто пьян. Обхватываю руками за спину и притягиваю к себе. Обнять – это ведь не преступление, верно? Друзья так делают, всё прозрачно. — Ты мой лучший друг, Ричи. Самый лучший, понимаешь? — шепчу ему в шею. — Ты ведь знаешь, что я к тебе чувствую. Не можешь не знать. — Знаю. Я чувствую то же самое, — говоришь тоном, каким мы всегда разговариваем. Не то, я имею в виду совершенно другое, когда стискиваю ткань рубашки на спине и понижаю голос ещё больше, так, будто раскрываю величайшую тайну. — Нет. Это не одно и то же, — заверяю. Опускаешь руки мне на талию, и в моем мозгу будто десятисекундный таймер запустился. Ещё мгновение, и я очень пожалею. — Отойди от меня, я боюсь сейчас сделать глупость. — Ещё более абсурдную, чем наблевать на мои кроссовки? — Гораздо. Чуть поворачиваю голову и утыкаюсь губами в мягкий, тёплый изгиб шеи. Позволяю один крохотный поцелуй. Совсем невесомый, он не смертелен. У тебя быстро бьётся пульс, я чувствую губами, как кровь мечется по вене. — Так просто сделай это. Таймер уже зазвенел в голове, подталкивая к действию – либо оттолкнуть, либо позволить себе утонуть. — Нет, я боюсь тебя потерять. Не нужно. Отцепляю руки и поднимаю на него глаза. Чуть хмуришь брови, но не злишься. Я слишком люблю тебя, чтобы рисковать всем ради одного пьяного поцелуя. — Идём, вернёмся внутрь. Надо с ребятами попрощаться. Тебе уже лучше? Закрываю лицо ладонями и давлю на глаза, пытаясь привести дыхание в норму. Киваю, размышляя о том, что вообще я творю. — Прости за кроссовки. Чуть улыбаешься, словно этот инцидент был уже в далёком прошлом и не стоит париться. — Да забудь. Спустя столько лет, когда я вспоминаю тот вечер, то всё ещё не знаю, поступил ли я правильно.