Рейв на двоих

Идиот. Какой же он идиот! Юра катался по кровати на верхнем ярусе, зажимая ладонями глаза до радужных бензиновых пятен под веками, и никак не мог успокоиться. Какого хрена он творил! Что он наговорил, а что потом сделал... Продумывая в ванной свой гениальный план по выявлению в Отабеке очередного спонсора, он почему-то не учёл, как дико, бесчестно и до ужаса по́шло это будет выглядеть со стороны. А Отабек сам лучше, что ли? Сидел такой весь раздетый, смотрел, будто сейчас с потрохами съест и не подавится. Каменного из себя строил, негодяй. Мажорный бомж. Тормозил, отговаривал, отнекивался, отгораживался, а потом взял и... На этой мысли Юра споткнулся и завис. Пальцы сами опустились к губам, словно пытались то ли нащупать остатки горячего воспоминания, то ли стереть его до конца. Юра прикусил язык. Да, Отабек лучше. Лучше всех в этом городе, в этой стране, в этом грёбаном мире. И уж точно лучше самого Юры, уже давно морально разложившегося на такие же щуплые вредные молекулы. И что странно — Отабек, похоже, этого даже не подозревал. Из-за двери ванной доносился мерный шум воды — как только Юра вернулся в номер, Отабек отправил его спать, а сам ушёл в душ, велев все разговоры и объяснения отложить до утра. Прав, как всегда. Что путного можно решить вот так, с наскока, посреди ночи, да ещё после едва не грянувшего скандала? Но сон не шёл, Юра вертелся с бока на бок, пытался заставить тело расслабиться и считал прыгающих через ограду овечек, которые на лету превращались в рычащие чёрные мотоциклы. В конце концов он подмял подушку под живот и свесил голову за край. Перед глазами стояла сцена из «Сниффера». Юра гонял её заевшей киноплёнкой снова и снова, пытаясь понять, что он упустил из виду. В какой момент всё пошло не так? Вот Отабек стоит у барной стойки, вот рядом с ним размахивает руками Мэтт. Вот Мэтт делает шаг навстречу и наклоняется так близко, что едва не утыкается в него носом. И ничего! Не дрогнул ведь ни единым мускулом, Отабек вообще будто сквозь смотрел. Юра сделал всё в точности так же, но почему-то на него Отабек среагировал. Да так, что дрожащие губы начинало дёргать мелким зудом, а щёки обдавало кипятком. Как девчонка-младшеклассница, ей-богу, вот тебе и парень в самом расцвете сил и половой жизни. А вдруг Отабек это всё всерьёз? Да ну, не может быть, он же крутой, популярный, красивый. По-настоящему, по-мужски красивый, не то что... Юра поворочался ещё немного, затолкал подушку обратно в изголовье, упал сверху и уставился в потолок, лениво ползая взглядом по длинной чёрной трещине в пожелтевшей штукатурке. Жирной такой, глубокой, прямо как на стенах развалюхи «Флэша». И тут его будто током прошило, от макушки до пяток грохнули российские двести двадцать вольт: всё началось гораздо раньше эпизода с Мэттом. И Отабек тут, можно сказать, ни при чём. Юра сам этого хотел, сам не мог рядом спокойно дышать и смотреть в бесстрастное восточное лицо. С тех самых пор, как впервые услышал его музыку в Сиэтле, как увидел его мрачным таинственным пятном на сцене второсортного клуба в свете полудохлых прожекторов. И сам же вмазал ему ни за что. «Ты ошибаешься, не такой». Нет, ну какой же он всё-таки идиот! Юра одним рывком перевалился на живот, вцепился пальцами в подушку и зарылся в неё лицом, беспомощно скуля в унисон с жалобно скрипнувшей под ним кроватью. Вынырнул только через минуту, когда в наволочке и в лёгких кончился воздух. Повернул голову набок, глянул на рыжеватые разводы на кривом полу. За окном занимался рассвет. Отабек походу реально киборг. Вывалился из ванной вместе с клубами пара — в кипятке он там, что ли, варился? — как обычно, в одних джинсах и с полотенцем на шее, бросил свой чёрный портфель на нижнюю койку и вместо того, чтобы на законных основаниях завалиться отдыхать, уселся за стол что-то дальше строчить в своём блокноте. Ну и что, живой он после этого? — Чего не спишь? — вдруг спросил Отабек, не отрываясь от записей. Вот это эхолокация у чувака, любая бэт-личность позавидует. А может, просто телепат? — Не спится, — проворчал Юра, сверля взглядом согнутую спину. Лучше соврать, чем объяснять, почему страшно глаза закрывать по ночам. — А сам чё не ложишься? Утро уже. — Надо закончить, пока помню. — Даже последняя разнесчастная раскладушка дохнет без зарядки. — Юра кивнул на лежащий на столе телефон, воткнутый проводом в розетку. — А ты чего, механический, что ли? Железный дровосек. Ручка на минуту замерла над листом. Отабек обернулся, посмотрел долго и непонятно. Юра пожалел, что полез с советами, как будто этот бродяга сам не знает, как ему жить. Сейчас пошлёт его как следует, и не поедут они вместе уже никуда. Но раздавшийся в тишине номера голос совсем не был злым или раздражённым: — Я привык. На рейвах по три-четыре дня могли не спать, некогда было. До недавнего времени Юра не то что не бывал на таких сборищах, но и вообще не выезжал за пределы Остина. Зато много слышал о рейверах, даже общался с теми, кто заезжал к ним в клуб. Много увлекательного рассказывали, особенно про то, как долго они могли тусить, где, с кем, а главное какие стимуляторы и в каких количествах им в этом помогали. Юра опять украдкой уставился на голую спину, на подвижную правую лопатку. Было трудно представить Отабека исколотым или обкуренным, валяющимся под забором или творящим в неадеквате необъяснимую фигню. У него же голова никогда не отключается, весь такой правильный. Хотя нет, как раз наоборот: неправильный диджей, неправильный бомж, неправильный байкер. Мистер «долой стереотипы, свободу попугаям!». И угораздило же с таким связаться... Телефон на столе вздрогнул вибросигналом, мигнул лампочкой на корпусе и затих. Отабек только мельком глянул и снова уткнулся в блокнот. А трубка вдруг разразилась возмущённым грохотом, подпрыгнула на столешнице и планомерно поползла к её краю. Чтобы спрыгнуть и повеситься на проводе, не иначе. — Ну чего ещё! — рыкнул Юра, спуская ноги с кровати и промахиваясь по тонким перекладинам-ступенькам. Только один человек имел возможность и наглость писать и звонить ему посреди ночи. Юра сбросил звонок, открыл прилетевшее сообщение и не успел его дочитать, как раскладушка снова разразилась бешеным скрежетом, чуть не выскользнув из ладони. Бесшумный режим же, ага. — Скотт, ты совсем охренел?! — огрызнулся он так, что Отабек вздрогнул и оторвался от записей. — Четыре утра. Чего? Да я ебал, что у вас там на два часа больше! Похоже, всё-таки пришла пора обсудить дальнейшие планы. Юра надеялся, что ему дадут хотя бы пару дней передышки. Но с другой стороны, он о ней не просил, а Скотт просто выполнял их уговор: чем больше выступлений, тем выше итоговый ценник. Юра вернул телефон на зарядку, подвинул в сторону огромный портфель на кровати и уселся рядом, сцепив пальцы в замок. Отабек молча смотрел и ждал. — Денвер, — объявил Юра. — В среду. — Успеем, — кивнул Отабек. — Что за клуб, знаешь? — «Зажигалка». Густая чёрная бровь дрогнула, словно в удивлении, и Отабек покосился как-то... осторожно. — А ты знаешь, что это за клуб? — Нет, — напрягся Юра. — А ты? — Бывал. Так хрен ли ты заткнулся, если бывал? — Ну? — Юра заёрзал по покрывалу. — Ну... — Отабек склонил голову и уставился на свой блокнот, как будто впервые его видит. — После недавних событий я думаю, что тебе должны быть неприятны такие заведения. Какие заведения? И каких событий? Их за последнюю ночь случилось едва ли не больше, чем за весь прошедший год. — Чего, блин? Ты можешь по-нормальному сказать, без этих твоих... — Юра поводил в воздухе рукой, но слова так и не подобрал. — Тебе знакомо имя Кристоффа Джакометти? — вдруг сменил тему Отабек. — Естественно, — фыркнул Юра, — всю Америку поимённо знаю. — Он из Швейцарии, — невозмутимо продолжил Отабек. — Но здесь уже давно и успешно двигает тему международных отношений, обмена знаниями и технологиями, активно борется за права гомосексуалов и по совместительству держит сеть ночных клубов, головной из которых находится в Денвере. Он выдержал паузу, давая время переварить и сделать выводы. Ржавые шестерёнки замученного мозга скрипели так громко, что их можно было бы принять за зубовный скрежет. И тут до Юры наконец дошло. — Гей-клуб?! Он кинулся к телефону, но в сообщении не было ни слова о тематике тусовки или самого клуба. Впрочем, как и всегда: только дата и адрес, никакой другой информации Скотт почти никогда не присылал. — Бля-я-я, вот ведь скотина! — Бедная старенькая раскладушка затрещала от натуги в сжавшихся пальцах. — Ну, блядь, тварь продажная! Гомофоб ебучий. Знает же... Юра легко мог представить, как, мерзко ухмыляясь своей очередной шутеечке, Скотт выбирает петушиный клуб поближе к Портленду, чтобы не пришлось ехать в другой конец страны — а вернее, чтобы у Юры не было причины отказаться. Или с тем же успехом ему могла прилететь заявка из клуба, а он тут же вспомнил бы о «своём лучшем экземпляре, который, конечно же, с радостью выступит перед вашими почтенными голубоватыми гостями». В стиснутых кулаках вместе с пульсом билось неуёмное желание вернуться в Остин, с ноги шарахнуть в дверь его кабинета и собственными руками задушить этого криволапого жирдяя, обставив всё как несчастный случай. Вот ведь гад, долго он ещё будет издеваться? — Откажись, если так противно, — сказал Отабек ровно, а у самого в глазах словно костёр потух. Залили водой, один только чёрный дым валил с кострища. — Не могу, — вздохнул Юра. — Я должен работать. И мне не противно, просто... Он опустился на пол рядом с уставленными едой пакетами и подобрал полупустую бутылку воды — хоть чем-то занять руки. — Просто он постоянно выкидывает что-то такое, прикалывается. Как будто нарочно пытается меня выбесить, но знает, что всё равно поеду, потому что выбора особо нет. То в последний момент сообщит, типа «случайно», то с бронью билетов продинамит. А во «Флэш», думаешь, он меня просто так послал? Если б не ты, не знаю, как бы выкручивался там. — Зачем тогда ты с ним работаешь? Юра растрепал пятернёй волосы на макушке. Отличный вопрос. Теперь бы ещё как-то ответить, не вдаваясь в многочисленные детали последних трёх лет. — Потому что он единственный, кто меня поддержал и согласился помочь, когда всем остальным было глубоко плевать. — Он поднял глаза. — Прям как ты. Отабек пересел к нему на пол, скрестив ноги, и зашуршал пакетом с булочками. — Что тогда думаешь делать? — Ну, что делать. — Юра с хрустом потянулся. — Ехать надо, отрабатывать. Я и так знатно проебал эту ночь... Пиздец, вспомнить стыдно. Чего ржёшь? Отабек и правда улыбался: скупо, тихо, его выдавали только чёрный прищур и дрожащие губы. Но улыбался же! — Да так, вспомнилось. Будешь? В четыре руки они умяли почти всё, что осталось с ночи, не сговариваясь, вместе убрали мусор и выставили пакеты к двери. Телефон показывал почти шесть утра. Отабек опять сел шнуровать берцы. — Ты куда? — спросил Юра, ощутив, что начинает привыкать к этому вопросу. — По делу. — По какому ещё делу? Ты врасплох сюда приехал всего сутки назад. — Отдыхай. — Отабек обернулся в дверях, накидывая на плечи свою вечную кожанку, а Юра подумал, что это он тоже уже видел не впервые. Наверное, люди и правда добреют, когда едят. Потому что на сытый желудок даже мерзкая выходка Скотта уже не так сильно напрягала. Нет, Юра всё ещё негодовал, но мысль о том, что он будет не один, что рядом будет крутой, умный и надёжный Отабек, грела и успокаивала. Настолько, что он всё-таки отключился, едва только прилёг на нижнюю койку и закинул руки за голову, как вчера вечером это делал Отабек. *** Отабек стоял, оперевшись на лестницу между кроватями, и думал: будить или не будить? Жалко, умаялся же наверняка. Да и неловко, вряд ли Юра стал бы напоказ так крепко обнимать во сне его, Отабека, портфель. Чтобы хоть как-то потянуть время и дать Юре возможность проснуться самому, он разделся, вынес пакеты с мусором в кухню, затолкал их в специальный контейнер, вернулся, несколько раз вымыл руки и даже успел наскоро побриться — трёхдневная щетина уже заметно темнила подбородок. Юра просыпаться не желал. Отабек протянул руку к разметавшимся по старому покрывалу светлым волосам и застыл на полпути. Он вообще ни в чём теперь не был уверен. Поди пойми, что у него на уме, одна только сегодняшняя головоломка не давала покоя. Где гарантии, что у Юры в арсенале нет других? Устроил тупую проверку, ударил, обругал, а потом предложил себя сопровождать. Или Отабек чего-то не понял. Время стремительно утекало, и он дотронулся до угловатого плеча: — Юра, вставай. — А? Чего? — Юра насилу разлепил один глаз, за ним, чуть сложнее, другой. — Я всё проспал? — Ещё не всё. Собирайся, надо успеть кое-чем затариться и выехать до темноты. — М-м. Юра сел, потянулся, скрючившись под дном второй кровати, и вытаращился на пачку денег, которую Отабек не слишком аккуратно уронил ему на колени. Помолчал, потёр глаза, снова уставился. Потрогал пачку пальцем, сверху на покрывало слетели две купюры. — Это чё такое? — спросил он сипло, не то от удивления, не то спросонья. — Твой гонорар. У Юры было такое лицо, будто он никогда в жизни не видел столько денег сразу. Или не держал в руках. А если и держал, то не свои. — Откуда? — Мэтт передал. Цитирую: «За моральный ущерб и сногсшибательное выступление». Ты молодец. Юра переводил ошарашенный взгляд то на Отабека, то на пачку. Очевидно, это не укладывалось в его привычную картину мира, поэтому решительно не желало перевариваться никакими ферментами. — Ты его что, пытал? — сощурился он. — Или пригрозил инспекцией? А может, ты ещё гипнозом владеешь, признавайся. — Да нет, просто зашёл забрать ноут, — ответил Отабек, в доказательство запихивая принесённый чехол в портфель. — Полиция давно уехала, но его самого я застал. Отабек и правда искренне считал, что после Сиэтла его уже ничто не удивит. Что может быть невероятнее аккуратных панков и честных промоутеров? Но Мэтт превзошёл всех — он оказался промоутером с совестью. Даже сердиться больше не получалось, по счетам тот расплатился сполна, во всех смыслах. — Собирайся, — повторил Отабек и оглянулся по сторонам, проверяя, не забыл ли чего сам. А, вот же, блокнот с ручкой. — Сколько я тебе должен? Отабек обернулся. Юра уставился на него твёрдым, почти злым взглядом. Значит, не показалось. — Ты их честно заработал. Со мной Мэтт отдельно... — Только не надо мне щас вот этого бла-бла и широких жестов, — перебил Юра, вскинув ладонь. — Иначе я опять начну подозревать подтекст. Ты платил за номер, еду, бензин и прочую мелочёвку в молле. Всё стоит денег, но я немного сбился со счёта. Сколько с меня? Отабек стоял и думал. Уже даже не удивляло, давно было понятно, что Юра гордый. Хорошо, что сам не стал предлагать денег, а то получил бы с другой руки и в более чувствительное место. Чем дольше он молчал, тем выразительнее становилось лицо напротив. Мелькнула мысль, что какую сумму сейчас ни назови, заставить его пойти на попятную не выйдет. Да он скорее почку продаст, или даже две, чем откажется от своих слов. Настоящий парень. Неужели кому-то это не очевидно? — Освоишь импровизацию, и будем в расчёте. — Чего?! Отабек мысленно усмехнулся: так-то, не ты один тут умеешь ставить людей в тупик. Хорошо, что вчерашние чеки успел выбросить, а то Юра и до них бы добрался, если бы вспомнил. — Импровизацию, — повторил Отабек медленнее. — Искусство создавать новое на ходу, без подготовки. Глаза Юры, кажется, округлились ещё сильнее, чем когда он получил деньги. — С чего вдруг? — Ну, видишь ли, — начал Отабек, тщательно фильтруя выражения: не хватало ещё его окончательно добить критикой. — Мне показалось, что в доработке нуждается не только твой плейлист. Я помогу, если надо. Юра помрачнел ещё больше, скрестил на груди руки. Задел всё-таки. — А ты прям у нас рубишь в импровизации, — съязвил он. — Я диджей, я постоянно импровизирую. — Сравнил, — фыркнул Юра и затих. Отабек уже перетащил собранный портфель, гитару и комбик ближе к выходу, а Юра всё сидел, уставившись на свой гонорар. — Значит, говоришь, Мэтт и тебе заплатил? — спросил он, глянув исподлобья. — Заплатил. — А ну, покажи! — Не могу. — Ну и чего ты мне свистишь тогда? — Юра подхватил пачку и неуклюже начал делить её пополам. — Не могу, я уже положил их на карту в банке. Удобнее, чем с полными карманами налички рассекать по стране. Юра осёкся. Правильно, и проверить теперь нельзя, только поверить на слово. Трудно, почти нереально, потому что всегда есть подвох. Но иначе — никак. — Чёрт с тобой, ладно! — воскликнул Юра, вскочил с кровати и яростно сунул охапку купюр в рюкзак. — Я согласен. Но знай, что ты теперь официально извращенец. Отабек не сдержал улыбки, но убежавший умываться Юра уже не мог этого видеть. Через минуту Юра вернулся и замер у письменного стола. Отабек сначала не обратил внимания, занятый сообщениями в пейджере, но, когда поднял голову, увидел, что тот держит в руках чёрную ткань. Его старую новую футболку. Отабек шагнул ближе и разглядел в урне белый — или когда-то бывший белым — костюм с оторванными стразами и разодранными рукавами. Выбросил, не задумавшись. А футболку, даже в жутких разводах рвоты и уличной грязи, никак не хотел отпускать. — Она славно послужила, — негромко сказал Отабек Юре над плечом. — Пусть уже покоится с миром. А в Денвере я, может, выброшу что-нибудь ещё. Покруче. — Придурок, — буркнул Юра в ответ и отправил футболку туда же, откуда её взял. *** Когда Юра в обнимку с рюкзаком вышел на улицу, то не сразу понял, куда идти. Отабека видно не было, как и его мотоцикла. Перегнать, что ли, решил? Зачем тогда торопил выходить? Юра потоптался на тротуаре, вспомнил, что ни одного контактного номера не взял, как его искать-то в случае чего? Уже было хотел начать поисковый обход квартала, как вдруг Отабек показался из-за открытого багажника красного «Опеля». — А где твой железный конь? — Боливар не выдержит двоих, — ровно ответил Отабек и приглашающее махнул рукой. — Денвер далеко, это тебе не четыре часа от Сиэтла. С вещами мы бы далеко не уехали, а тут ещё и комбик... Так что знакомься с новеньким. Фигасе, подумал Юра, это ж сколько он проспал, если Отабек успел и в клуб метнуться, и в банк, и мотоцикл где-то потерять, и машину взамен надыбать. Они вместе затолкали портфели и аппарат в удивительно узкий и низкий багажник. На ум почему-то настойчиво лезло сравнение с советской морозилкой. Отабек уложил гитару на заднее сиденье и захлопнул дверь. — Располагайся, и погнали. В молле они разделились, чтобы быстрее управиться с покупками. Отабек свернул к продуктовому, а Юра побежал за CD-болванками. Решив, что лишними точно не будут, он выбрал целую круглую коробку дисков на десять штук и к ним несколько пустых боксов, чтобы не таскать постоянно всю пачку. И ещё чёрный маркер, чтобы нормально эти болванки потом подписать и не путать. Пока стоял в очереди, поймал себя на том, что опять отстукивает пальцами по бедру ненавязчивый ритм мурчащей где-то под потолком мелодии. Прислушавшись, он разобрал приглушённый, как будто боязливый голос: I was just trying to be cool, I was just trying to be like you. I'm a spark and you're a boom, What am I supposed to do? И вроде мелодия не то чтобы красивая, гармония странная. Но заслушался, чуть очередь не пропустил. Что ещё за новые глюки на почве личных комплексов... Да, Отабек крутой, до такой степени, что аж завидно. Но это же не повод мимикрировать под ему подобных, тем более что «подобных» на свете, наверное, больше нет и не будет, а выглядят такие попытки чаще всего ущербно и жалко. Он торопливо сунул кассиру две смятые купюры, схватил пакет с покупками и рванул прочь из-под злостных динамиков. В спину ему неслось то ли насмешливое, то ли горькое: I was just trying to be cool, I was just trying to be like you... По дороге к продуктовому он прикинул, где сейчас искать Отабека и что делать, если не найдёт. Разумнее всего казалось вернуться к машине и подождать там. Но всё-таки надо было заиметь хотя бы номер пейджера. Зацепившись взглядом, Юра притормозил у длинной блестящей витрины с чёрно-белыми манекенами, одетыми в безумный рваный дворовый гранж. Подумал, что Отабеку бы, наверное, пошло. Его самого Юра очень вовремя нагнал уже на кассе, когда тот заканчивал собирать пакет. — И пачку «Нью Порт», пожалуйста, — выдохнул он, добежав и хлопнув ладонью по столешнице. — Кончились, — флегматично протянула девушка-кассир, звонко лопая пузырь жвачки. — Тогда «Винстон» белый. Три. Гулять так гулять, подумал Юра, вспомнив про внезапный гонорар. — Айди, — потребовала девушка-кассир таким тоном, будто надеялась, что после этого покупатель передумает и уйдёт восвояси. Юра ловко вытащил из кармана заранее приготовленный паспорт и раскрыл на нужной странице. Отабек как-то странно покосился. А, ну да, он же не курит. Не одобряет, наверное. Девушка-кассир лениво пробежалась по строчкам в документе и плюхнула на прилавок три белые пачки. Отабек по-прежнему смотрел и молчал. Заговорил он только на выходе из отдела: — Почему ты тогда паспорт бармену не показал? В Сиэтле. Можно же было коньяк. Оба-на. Юра и сам уже почти забыл про тот эпизод, мало ли кто ему когда чего не продал. А Отабек, выходит, помнит. — И унижаться, словно ты пацан-недомерок, который метнулся для компании? — фыркнул Юра, виртуозно пряча удивление в голосе. — Нафиг, ещё чего не хватало. Я вообще тогда был слишком бешеный с очередного косяка Скотта, чтобы удержаться и не затолкать бармену этот паспорт в глотку. А куда я потом без документов? — Да, предусмотрительно, — кивнул Отабек. — Вот именно. Кстати, у тебя же есть телефон? — Есть, а что? — А то, что раз мы с тобой куда-то едем, надо держать связь, чтобы не теряться. — Ладно, — сказал Отабек и достал из внутреннего кармана куртки простую чёрную трубку. Всегда она там, что ли, лежала? — Диктуй. — Не, я так не помню, — ответил Юра и полез в свой пакет за только что купленным маркером. — Последнее время я жёстко экономил, и каждый раз, когда на телефоне кончались деньги, просто брал новую симку у перекупщиков. За бесценок, зато с бесплатным пакетом минут. Скотту я сообщал новый номер, а больше мне никто не звонит, так что... Сам диктуй. Он сорвал прозрачную плёнку с новой пачки сигарет и со скрипом вывел на белом картоне десять цифр. Вот так, теперь точно никуда не денется. Юра поднял голову и снова увидел ту здоровую витрину с гранжем. Вспомнил: — Слушай, я ж без костюма остался. Есть идеи, чем можно заменить? Они оба уставились на слепые безликие манекены в страшных шароварах цвета мокрого асфальта и белых потрёпанных шейных платках. Удавиться лучше, чем такое носить, подумал Юра. — Давай лучше в Денвере поищем, — сказал Отабек с точно таким же сомнением в голосе. — Там выбор должен быть больше. Сказал байкер, который круглый год, похоже, носит только кожу и всё чёрное. Но с другой стороны, подумал Юра, ему идёт, значит, чувство стиля ещё не отмерло окончательно, и надежда есть. На парковке, загрузив пакеты, Отабек вполголоса чертыхнулся: — Я одну вещь забыл, подождёшь? Я быстро. Садиться в машину Юра не стал, потянулся, вдохнул полной грудью. На улице было хорошо: поздний август пропитал воздух своими красками и ароматами, мирные прохожие гуляли налегке или толкали к машинам тележки с покупками, блестящий красный бок «Опеля» пестрел тёплыми рыжими бликами клонящегося к горизонту солнца. Прямо как тлеющий уголь в топке, где глухо потрескивает огонь. Огонь. Безжалостное пламя, грохот, вопли и падающие балки... Перед глазами вдруг полыхнуло, ярко и обжигающе. Юра качнулся и завалился вбок, удачно припав плечом к автомобилю. Давно с ним не случалось приступов. Он зажмурился, задышал глубоко и медленно, как учили, пережидая, когда стихнет шум в ушах, а покатившаяся куда-то в ад реальность вынырнет из чёрной пелены и встанет на место. Когда же немного отпустило, он привычно опустился на корточки, упёрся ладонями в ещё не успевший остыть асфальт и оттолкнулся ногами. Вокруг было полно народа, но он плевал. Пусть смотрят, пусть смеются. Юра уже слышал выученные все до единой реакции толпы: кто-то хихикал, показывал пальцем, кто-то удивлялся и восхищался, а кто-то, у кого нашлась под рукой камера, конечно, торопливо пытался сфотографировать бесплатное представление левого циркача. Плевать. Так легче. Юре всегда легчало, когда он сам мог перевернуть мир вверх тормашками, как будто давал ему сдачи в хорошей драке. Он ещё немного постоял на руках, ловя баланс, а затем, осторожно переступая ладонями, двинулся вокруг машины. На третьем кругу на парковке наконец показался застывший Отабек. Юра встал на ноги, выпрямился — голова больше не кружилась, — и сказал, как ни в чём не бывало: — Ну, поехали? На вечно каменном лице явственно читалось недоумение, но, к счастью, вопросов Отабек задавать не стал, только торопливо сел за руль и бросил на приборную панель свёрнутую книжку. При этом дышал он тяжело и часто, словно бежал сюда из молла. — К чему такая спешка? — спросил Юра, пристёгиваясь. — Не люблю ездить по ночам. Как всегда коротко и ёмко. Юра цыкнул и отвернулся к окну: ни слова лишнего не вытянешь. Ну и ладно, так даже лучше. Болтовни по душам в их уговор не входило. «Опель» плавно выехал на дорогу и начал набирать скорость. — Ночь — время для сна или для творчества, — добавил Отабек так внезапно, что Юра невольно вздрогнул. — Дороге в ней не место. Он помолчал, что-то разглядывая в зеркало заднего вида, потом прибавил газу и сказал: — Попробуем добраться до какого-нибудь мотеля у дороги, переночуем, а завтра поедем дальше. — А это что? — кивнул Юра на книжку. — Карта. Моя старая совсем протёрлась на сгибах, а без маршрута легко пропустить нужный съезд, потом полдня будешь искать разворот. Юра подцепил карту пальцем, подтащил к себе, развернул, повертел. И как тут ориентироваться? Следить за каждым путевым столбом и указателем? Или в самой карте черкать, где проехали? Он сложил её обратно и вернул на место. Ехали молча, тишина казалась необычной и неправильной. Это же Отабек, где он, там всегда музыка. Но в салоне слышался только гул авто, шорох колёс и тихий скрип кожаного руля под смуглыми пальцами. И каждый из этих звуков словно дёргал по натянутым нервам — зазвенит или порвётся? Отабек глянул раз, глянул второй. На третий раз Юра не выдержал: — Что?! — Ты бледный. Всё нормально? — Лучше не бывает. — Ладно. Но смотреть Отабек не перестал. Юра безуспешно пытался отвлечься на мелькавшие за окном дома и аллеи, фонари и другие машины, но, даже отвернувшись, он чувствовал на себе этот беспокойный взгляд. — Блин, за дорогой лучше следи, Цезарь недоделанный! — Ты бледный, — зачем-то повторил Отабек и притормозил на светофоре. — Я в норме, это с детства. Ничего, живой, как видишь. Отабек опять скосил глаза и уставился. Чёрт, и ведь не спрашивает ничего, а всё равно как будто на допросе сидишь. Юра поёрзал и снова отвернулся к окну. — Я давно танцую, — начал он сухо. — С детства. Но приступы начались лет с тринадцати. Говорили, малокровие, гипо-чего-то там. Железа не хватает, что ли, фигня какая-то. Я думал, всё, кранты танцам, но меня тогда хореограф вытащила, по врачам затаскала, график составила. Мировая тётка была Лилия... Юра сглотнул, подбирая слова — трудно пошло. Так ведь никому до сих пор и не рассказывал, в первый раз сейчас из закромов памяти доставал. — Однажды прямо в студии накрыло, я согнулся пополам, уткнулся головой в паркет, и вдруг полегчало. Потом у стенки встал, как йоги, на локтях. Не знаю, как это работает, но как будто кровь приливала к голове, и снова человеком себя чувствовал. А Барановская увидела и не выгнала, типа «у нас здесь балет, а не цирк», поддержала. Все её железным монстром считали, а тут... С её подачи я и на руках потом научился. — А где она сейчас? — раздалось слева осторожное. — Она... больше не преподаёт. Солнце почти совсем село, дорога медленно, но верно погружалась в вечернюю серость, разрываемую только светом автомобильных фар и магазинных витрин. На выезде из города, когда они встали на последнем светофоре, Отабек оттянул ремень безопасности и нащупал правой рукой шуршащий пакет за креслом. Юре на колени упало зелёное яблоко. — Это потому что ты живёшь и питаешься как и где придётся. Отабек не ворчал, не упрекал и даже не подтрунивал. Просто констатировал факт. И от этого становилось едва ли не хуже, чем от самого приступа. — Мамка ты мне, что ли? — сердито буркнул Юра и стиснул в пальцах круглые зелёные бока. Отабек молча надавил на газ, трогаясь с места. *** Взгляд сам собой прыгал с двойной сплошной за стеклом на пассажирское место и обратно. Юра безжалостно мял в руках яблоко, но так ни разу не откусил. Может, и не стоило навязываться. Но, едва заслышав имя Лилии, Отабек уже не мог сдержаться. Шанс на совпадение, конечно, был один на миллион, и всё же что-то подсказывало, что это та самая бывшая прима-балерина Большого театра, в студию которой Отабек попал лет десять назад. Очень уж похоже Юра её описал. Что же с ней могло такого случиться, что она перестала преподавать? Да, грозная дама, почти тиран, но за это она и была лучшей, и готовила лучших, отбирая в группу только потенциально богатый материал. Поэтому у Отабека с балетом не срослось. Не предрасположенному от природы, ему прямо и чётко дали понять: не твоё. Решай сам, хочешь — берись, но будешь ломать себя. И он решил. Выбрал музыку. От каждого — по способностям, каждому — по гитаре. Справа послышался сочный хруст, и у Отабека сразу отлегло от сердца. Язык чесался расспросить про всё: про детство, про студию, про Лилию, про танцы, про ходьбу на руках. Это было круто, что скрывать. Но Отабек только крепче сцеплял зубы, в очередной раз натыкаясь взглядом на обиженный затылок и краешек жующей челюсти. Смутно знакомый светлый тон волос, который почему-то ассоциировался с яркими лампами и полным залом зеркал от потолка до пола. Да ну, не может быть. Он наверняка перепутал. Тёмная полоса шоссе терялась чуть дальше, чем мог разобрать глаз. Закат наступил слишком быстро, почти внезапно, так что теперь яркое пятно света фар выхватывало лишь небольшой кусок дороги, остальное приходилось угадывать и дорисовывать в воображении. Хорошо, что хоть трасса пустая. — Не понимаю, — сказал вдруг Юра, дожёвывая огрызок. — У тебя же с собой до хрена музыки, чего не включишь? — Надо записывать на диски, кассет эта магнитола не сжуёт. Я проверял. — С ноута можно. Ты ж без неё жить не можешь, не скучно в тишине-то ехать? Отабек долго думал, прежде чем ответить. Как сказать так, чтобы он понял? Чтобы не счёл сумасшедшим или одержимым. Как ни посмотри, как ни выверни, всё равно это странно. — Я всегда слышу музыку, — наконец сказал он, стиснув кожаный руль. — Если она не играет вокруг меня, то звучит в голове. Всегда, даже во сне. Юра по-прежнему смотрел в окно, подперев ладонью подбородок. Поэтому, когда он заговорил, так непривычно спокойно и тихо, Отабек сначала решил, что ему показалось: — Я тоже слышу. Юра помолчал, покосился исподлобья, словно размышлял, продолжать или нет. И пробормотал, уставившись себе в ноги: — Ритм. Как будто кто-то постоянно мне считает. Раз-два. Раз-два-три. Четыре четверти, пять восьмых. Каждый танец — особый ритм. Задумавшись, он начал постукивать пальцами по коленке. А когда заметил, вдруг резко прекратил, будто смутившись, и как-то преувеличенно небрежно хохотнул: — Вот ведь, два фрика, а? Вопросы в голове продолжали делиться и множиться, но Отабек только коротко глянул в ответ и опять не смог сдержать улыбки. Юра больше не злился, и от этого на душе становилось совсем легко и спокойно. Два фрика? Пожалуй, что так. Ровный гул мотора и молчание в салоне обволакивали с ног до головы, укутывая в непроницаемый кокон. Они преодолели около половины пути к Нампе, но трасса проходила в стороне от цивилизации, и надо было точно знать, когда свернуть, чтобы добраться до мотеля или придорожной гостиницы, чтобы спокойно остановиться и поспать. Отабек не следил за временем, просто в какой-то момент вместо двух сплошных полос перед глазами стало появляться четыре. Он с силой моргнул, сгоняя наваждение, и сощурился — не помогло. Нужно остановиться. Надо, обязательно... — Тормози! — вдруг завопил Юра в самое ухо. Отабек вскинул голову, ударил по тормозам. «Опель» тряхнуло, дёрнуло в сторону, но с дороги не унесло, хотя одним колесом он уже съехал на край обочины. Юра смотрел страшными глазами и дышал открытым ртом. Отабек тоже старался отдышаться и затолкать обратно норовившее выскочить через горло сердце. Их обоих начало колотить от осознания, что ещё бы чуть-чуть, и... — Так, — сказал Отабек, по одному отцепляя занемевшие пальцы от руля, и включил свет в салоне. — Где мы сейчас? Юра дрожащими руками развернул новую карту. Долго крутил её влево-вправо, разложил так, чтобы Отабеку тоже было видно, ткнул ногтем в жёлтую полосу трассы. — Где-то здесь. Кажется, — растерянно, даже виновато пробормотал Юра. — Но я не уверен, в какую сторону лучше ехать. До ближайшей обозначенной заправки отсюда километров тридцать. До города — около пятидесяти. — А если назад? — Если только разворот найдём. Ты же сам говорил, на нём день потерять можно. — Так, — повторил Отабек. — Чем дожидаться труповозки в первой же канаве, я предлагаю заночевать в машине. Только съедем на обочину, где пошире. Ты как? Юра только нервно кивнул и откинулся обратно на кресло. Непонятно, отвечал он на вопрос о самочувствии или соглашался на ночлег, но в любом случае выбора не оставалось. До съезда Отабек ехал медленно и осторожно, словно на ощупь. Темнота вокруг них сгустилась до почти осязаемого состояния. Так что, когда Отабек остановился и выключил фары, они будто оказались в брюхе того самого библейского кита. Отабек открыл багажник. Пока Юра перетаскивал вещи с заднего сиденья, он сам рылся в портфеле в поисках хоть каких-нибудь тёплых вещей. И, наверное, впервые пожалел, что повыбрасывал бо́льшую часть в Канаде ещё весной. На самом дне он откопал свою чёрную толстовку, которую однажды выменял на редкую пластинку у знакомого диджея в Монреале. Просто потому, что понравилась квадратная белая линия на чёрном фоне — нигде таких раньше не встречал. — Вот, возьми укрыться. А лучше надень. — Он протянул толстовку Юре, закрыл багажник, откинул на максимум водительское кресло и застегнул куртку до самого горла. Юра забрался на заднее сиденье, повозился, развернулся боком и подтянул к себе колени. Отабек погасил в салоне свет и уже в темноте услышал смущённое: — Говорят, я во сне пинаюсь. Так что не извиняюсь, если что. В ту ночь Отабек спал мало и плохо. Урывками, только когда Юра переставал метаться во сне, звать кого-то, брыкаться, стучать ногами по спинке Отабекова кресла, и душераздирающе стонать. Похоже, это был не первый его кошмар. И явно не последний.