Рейв на двоих

Отабек судорожно пытался понять, проснулся он или всё ещё спит. Потому что этого просто не могло быть. Потому что это наверняка плод его окончательно слетевшего с катушек воображения, которое он разучился держать в узде с тех пор, как поцеловал Юру впервые. Потому что не получалось найти другого объяснения тому, что Юра сам украл поцелуй у спящего Отабека. Время стремительно утекало сквозь пальцы, и нужно было срочно просыпаться, пока всё это не зашло слишком далеко и не свело его с ума в самом прозаичном и неприглядном смысле слова. И только щемящий нервный узел под сердцем насмешливо намекал, что в этот раз ему так легко не отделаться. Юра успел стянуть свою новую полосатую футболку и отбросить куда-то на ковёр, когда Отабек украдкой ущипнул себя за предплечье. Не помогло. Наточенная зелень глаз не знала пощады и, кажется, насквозь прорезала его душу и плоть, словно подтаявшее масло. Юра наступал: мгновение — и он уже подкрался на коленях к застывшему поперёк кровати Отабеку; секунда — и навис над ним с ещё более лихорадочным видом, чем когда отходил от подсыпанного экстази; минута — и Отабек захлебнулся новым вдохом, когда бледные горячие пальцы осторожно прошлись по его рёбрам снизу вверх. — Юра, — прохрипел Отабек и приподнялся на локтях, пытаясь сохранить остатки былого благоразумия. Юра, очевидно, не был расположен разговаривать и, мазнув острым взглядом по его губам, прижался к ним своими, успев за один быстрый поцелуй и лизнуть, и прикусить, и вскользь пройтись языком по краю клыка. Он утыкался носом в колючую щетину на щеке, а руками, почти не глядя, бегал по груди, животу и бокам Отабека, не останавливаясь ни на чём дольше какой-то ничтожной доли секунды. Юра целовал коротко, настороженно, словно сам не до конца понимал, что делает, или давал им обоим время на размышление. Но тут одна из его ладоней — Отабек при всём желании не смог бы сказать, какая именно, — спустилась ещё ниже и накрыла пах его трикотажных штанов, которые не скрывали вообще ничего. Если это была очередная изощрённая проверка на вшивость, то Отабек безнадёжно её провалил. — Юр-ра, — ещё раз попытался он и встретил резкий, почти злой взгляд. — Ты против? — спросил Юра быстро, снова и снова проходясь рукой по мягкой ткани трикотажа. — Прямо говори, без этих твоих... И будто нарочно сжал пальцы так, что у Отабека внутри вспыхнуло, а перед глазами поплыло. Против ли он? Конечно, ведь обратного пути из этой пропасти больше не будет, только выжать газ в пол и отдаться на волю ветру, пока летишь без страховки. Кто знает, что там опять взбрело в эту светлую голову. С ним же, как на минном поле, — никогда не знаешь, где опять рванёт. Долго ли свихнуться с таким вот... попутчиком. Ответить что-то связное оказалось ничуть не проще, чем пытаться связно мыслить, поэтому Отабек просто расслабил локти, откинулся на покрывало и, не давая Юре времени опомниться, обхватил его за шею ладонью, зарылся в спутанные светлые пряди, собирая их в кулак, и утянул в долгий и чувственный поцелуй. Юра отчётливо вздрогнул, но не отступил, послушно приоткрыл рот, позволяя Отабеку пройтись языком по нёбу, и мягко огладил его своим в ответ. Белая и тонкая, как рисовая бумага, кожа стремительно нагревалась под пальцами, которыми Отабек пытался защищаться, отражать внезапный Юрин напор. Тот горячо и сухо дышал ему в изгиб шеи и только изредка трогал его губы сам, продолжая шарить руками по телу, то и дело проваливаясь под мягкую резинку штанов и касаясь нежной кожи, жёстких завитков волос на ней и как бы невзначай царапая то одну, то другую тазовую косточку. Отабек дышал так же часто и шумно, нарочно задевал губами Юрины щёки и скулы, зарывался носом в отдающие табаком и шампунем пряди на висках. — Сиди тихо, — шепнул ему Юра и потянул трикотаж с бёдер, скользнув рукой ниже, чем до сих пор себе позволял. Отабек собирался было уточнить, надо ли ему сесть, если он сейчас лежал, придавленный весом самого Юры, но тот вдруг особенно жарко дохнул ему в шею и с силой надавил языком на загнанно стучащую венку сбоку, провёл вверх к мочке уха, оставив прохладный влажный след. Отабека крупно тряхнуло, он бессильно запрокинул голову, дёрнув кадыком, и с присвистом выдохнул сквозь зубы. Крепко обняв пальцами чужой член, Юра мял его, как брусок пластилина. И получал совершенно обратный эффект. Он проводил открытой ладонью по стволу вверх, накрывал головку, сжимал мягко и аккуратно, держал и потом вёл обратно вниз. Ещё и ещё. Медленно, господи, так невозможно медленно, что просто невыносимо! Отабек с глухим гортанным звуком дёрнулся бёдрами навстречу, попытался подняться на локте и тут же напоролся на приставленный к носу кулак. — Сидеть, я сказал. Юра не повышал голоса, ему не надо было — и без лишнего шума он звучал достаточно угрожающе, чтобы Отабек с силой сглотнул и послушно опустился обратно. С каждым новым движением тонкой крепкой ладони Отабека пробирало от загривка до пяток — электричеством по нервам, живым огнём по коже. И только где-то на задворках почти совсем уплывшего сознания трепыхались ещё недавно казавшиеся важными вопросы: почему он до сих пор лежит и ничего не делает? Зачем Юра пришёл к нему в номер среди ночи, чего хотел? Если было срочное дело, то почему не разбудил обычным способом, без оригинальностей? Или он наконец решил «побыть мужиком», как Отабек ему недавно предлагал? Последней мыслью он поперхнулся, когда сквозь шум крови в ушах различил шорох спускаемых шорт и ощутил прикосновение чужого горячего, твёрдого члена к своему. Юра обхватил рукой их оба, смешав и размазав по обоим выступившую смазку, с оттяжкой, медленно продолжал мять и скользить по ним ладонью, сам гибкой волной притирался ближе всем телом и не сводил распахнутых глаз с его лица, наблюдал жадно и до ужаса смущающе. Казалось бы, чего уж, не в первый раз Отабек оказывался в одной постели с парнем, но этот парень своими методами доводил до абсолютного помешательства. Отабеку оставалось только скрести ступнями по покрывалу, жмуриться до цветных точек под веками и на ощупь гладить Юру где придётся: по голой груди, острым плечам, жилистой спине, тонкой шее, спутавшимся волосам. Воздух в номере загустел, смешался с запахом пота и мускуса и казался больше не пригодным для дыхания. И Юра, похоже, решил выдышать его весь, без остатка. Терпеть дальше эту выкручивающую внутренности агонию сил не осталось. Наплевав на то, что ему там велел Юра, Отабек оттолкнулся от кровати, перекатился и навалился на него сверху, чуть не опрокидывая на пол ни в чём не повинный ноутбук с наушниками. Коснулся упрямого подбородка, вгляделся в сумасшедшую черноту расплывшихся шальных зрачков пополам с сочной зеленью радужки глаз и снова стал беспорядочно целовать тонкую складку меж бровей, закрывшиеся веки, горящие жаром скулы, приоткрытые дрожащие губы. Накрыл Юрину руку на их членах своей, сжал пальцы сильнее и резко, почти грубо двинул бёдрами. И чуть не застонал сам, когда услышал Юрин протяжный то ли вскрик, то ли стон, а вторая Юрина рука вцепилась Отабеку в волосы, сжимая и оттягивая. Ослепляющей взрывной волной их обоих протащило почти одновременно. Отабек напрягся, дважды крупно вздрогнул всем телом, хрипло и длинно выдохнул, Юра почти заскулил, выгнувшись под ним ломаной дугой. Живот обожгло густым и горячим. Побоявшись раздавить Юру своей тяжестью, Отабек упал на покрывало рядом, но его руки́ не отпустил, лениво поглаживал перепачканную липкую кожу большим пальцем. Воздух в комнате догорел окончательно. Юра лежал с закрытыми глазами, запрокинув голову, и дышал с каждой секундой всё тише и ровнее. Из валявшихся на самом краю наушников послышался негромкий трескучий бит. Точно, Отабек же ничего не успел выключить. Он ещё раз взглянул на Юру и вдруг отчётливо понял, что до ужаса боится того, что тот сейчас скажет. Сладкая нега, растекшаяся по телу, пугливо потеснилась, уступая место тугой холодной тревоге: лежать вот так рядом и гадать, что будет дальше, казалось тягостным. Неправильным. Отабек невольно подобрался, когда Юра сипло начал: — К-какого... хрена... — Он облизнул пересохшие губы, повернул голову и попытался сфокусировать всё ещё пьяный взгляд. — Какого хрена ты столько морозился? Отабек опешил. Получить упрёк в реактивном торможении после всего, что случилось — это последнее, чего он ожидал от минного поля по имени Юрий Плисецкий. — Держал дистанцию, — честно ответил он, потому что был не в состоянии придумывать что-то менее глупое и правдоподобное. — Я понял, что тебе всё это было неприятно. С самого начала, когда я... после вечера в «Сниффере». И потом тоже. — Ты придурок, — припечатал Юра и приподнялся на локте, заглянул в лицо. Отабек и не думал возражать, только провёл чистой рукой по гладкой жаркой щеке, пропустил светлые пряди волос меж пальцев: — А ты? — А я ещё хуже. — Ты в прошлый раз меня ударил за куда меньшее посягательство. Откуда же мне было знать... — Я, может, всю жизнь хотел быть таким, как ты, — перебил Юра странным горьким тоном. — И считал, что это невозможно. Что таких просто не бывает. А тут облезлый «Флэш», очередной извращенец, бессонная ночь. И ты. Со своей гитарой, песнями, мотоциклом... Герой. Ты себя хоть раз вообще со стороны видел?! Отабек невольно улыбнулся, притянул Юру ближе, тронул губами его взмокший лоб и отправил в ванную. А когда услышал, как за дверью зашумела вода, принялся приводить в порядок себя и постель: кое-как обтёрся первой попавшейся майкой, вернул на место бельё со штанами, убрал с кровати чудом уцелевшую технику, расправил покрывало, подобрал с ковра брошенную Юрину футболку. И только сел за стол, чтобы записать внезапно пришедший в голову мотив, как из ванной раздалось звонкое: — Бе-е-ек!! Отабек подорвался. На ходу он успел выдвинуть несколько версий того, что могло случиться за эти пять минут. И самая простая из них предполагала, что Юра поскользнулся на мокрой плитке и переломал себе все кости разом. Или, на худой конец, увидел в углу огромного паука. Отабек схватился за дверную ручку. Замер. Постучал. — Юра, ты как там? — Бе-ек, — повторилось изнутри так жалобно, что Отабек не раздумывая дёрнул дверь на себя. И облегчённо выдохнул, обшарив взглядом комнату и самого Юру — вроде цел. Пауков поблизости тоже не наблюдалось. Юра сидел в наполненной ванне, с мокрых волос мерно капало на плечи и грудь, одной рукой он обнимал колени, другой теребил цепочку с крестиком. — Что случилось? — Посиди со мной. День ещё не начался, а Отабек уже чувствовал, что устал удивляться. Он опустил крышку унитаза, присел, облокотился на край ванны, кончиками пальцев касаясь тёплой, но не горячей воды: — Ты точно в порядке? — Да. Расскажи что-нибудь. — Что? — Ну, не знаю, — протянул Юра, прихватив цепочку губами. — О чём там нормальные люди обычно разговаривают? — Да я как-то в этом не силён, — признался Отабек. — А я прям душа компании, — справедливо заметил Юра. — Давай учиться. Можно, как раньше, вопрос-ответ. Например, ты откуда вообще? А то я молодец, сел на мотак к первому встречному и уехал чёрт-те куда. — Откуда я или где родился? Важное уточнение, часто это не одно и то же. Юра задумался: — Давай сначала, где родился, а там посмотрим. — Алматы, Казахстан. Юра помолчал, как будто ждал продолжения. С тихим вжиком подёргал крестик туда-обратно по цепочке и спросил: — А я думал, вы с Кристоффом вместе из Швейцарии. — Почему? — совсем не удивился Отабек, некуда было больше. — В этом вашем Казахстане тоже, что ли, не принято двери запирать? Гостеприимство, все дела. Твоя нараспашку была, как, ты думаешь, я сюда попал среди ночи? Отабек тоже несколько раз задавался этим вопросом и отметил, что надо бы его озвучить, когда придёт его очередь. — Это правда, я часто забываю. Оставляю вещи в седельной сумке мотоцикла, на которой и замка-то нет. По привычке. Много месяцев мне нечего было запирать. Обычно мы спали под открытым небом. А когда всё-таки находили крышу, то всё было общее, ничего личного. Ночевали вповалку друг у друга на головах. Часто в обнимку, чтобы не замёрзнуть до смерти. Юра слушал затаив дыхание, выпустил цепочку из пальцев, обхватил колени обеими руками и только любопытно и сочувственно сверкал глазами из-под мокрой чёлки. Открыл рот, чтобы что-то сказать. Передумал, закрыл. И покосился уже по-другому, сурово: — Я знаю, у всех своя херня в жизни случается, но ты же понимаешь, что теперь это не просто не круто, но и попросту опасно? — Хочешь, возьми мой второй ключ, — сказал вдруг Отабек, неожиданно даже для себя. — Я не уверен, что вот так сразу привыкну постоянно об этом думать, а если ты заметишь, что я опять оставил дверь открытой, сможешь её запереть. Юрины глаза загорелись почти маниакальным огнём, он с тихим всплеском подался вперёд и схватил Отабека за руку, словно боялся, что тот вдруг передумает: — Замётано! Выпавшего из ванной через четверть часа разомлевшего Юру хватило только на то, чтобы доползти и завалиться на чужую кровать, утащив за собой и устроившись под боком успевшего побриться и сполоснуться Отабека. Когда Юра в очередной раз чуть не свернул щёлкнувшую челюсть зевком, Отабек решил отложить все свои мечущиеся в мозгу «как» и «почему» хотя бы до завтра. Надо было отдохнуть, они оба не выспались, а это могло быть чревато перед полноценной рабочей ночью в клубе. Поэтому он просто вытянул руку, позволяя Юре улечься как удобно: уткнуться подбородком в плечо, носом — в шею, обхватить рукой поперёк груди, колено закинуть почти на живот. Так тесно, но так, чёрт возьми, правильно и хорошо, словно всю жизнь только об этом и мечтал. Дождавшись, пока Юра прекратит возиться, Отабек приобнял его придавленной рукой как смог, вторую умостил у него на талии. И сам не заметил, как задремал под мерное сопение над ухом. Но не успел он как следует расслабиться, как из вороха одежды на тумбочке вдруг раздался требовательный писк. Отабек мысленно ругнулся: опять забыл про пейджер. Ну ладно, если сообщение всего одно, сейчас замолкнет. Пейджер и правда замолк. Чтобы через минуту разразиться ещё более противным и обиженным пищанием. Юра сдерживаться не стал, глухо выматерился вслух и сам потянулся через Отабека к злосчастному кому тряпья, столкнул его на ковёр, сверху швырнул вторую подушку с кровати, бубня под нос: — На хрен это твоё диджейство, на хуй все эти часовые пояса, заебали, честное слово. Похороните его за плинтусом, чтоб я не слышал никого до полудня! Ебучие трудоголики... Пейджер из-под подушки огрызнулся очередным придушенным писком. Отабек сжалился над ними обоими, вывернулся из Юриной хватки, достал пейджер, отнёс в ванную и оставил, завернув в сухое полотенце. Вот так. Вряд ли там пришло что-то настолько срочное, что не могло бы подождать до утра. Вернувшись в комнату, Отабек обнаружил уже отключившегося Юру: тот свернулся калачиком, нахмурил брови и беспокойно сжал во сне кулаки. Опять, бедный, мучился видениями. Отабек осторожно прилёг рядом и обнял его со спины, накрыв горячей ладонью напряжённые бледные костяшки. А через минуту, когда собственное сознание начало постепенно уплывать во тьму, он ощутил, как Юра обмяк и, не просыпаясь, переплёл их пальцы. *** Юра подозревал, что ему предстоит трудная ночь, но не ожидал, что трудности вылезут уже на подходах к клубу. Началось всё с того, что служебная дверь оказалась закрыта. Хотя Кристофф обещал не только предупредить охрану, но и встретить их лично. Отабек несколько раз постучал, подёргал дверную ручку, но безрезультатно. По пути обратно к главному входу он попытался вызвонить Кристоффа, и тоже безуспешно. Юра покосился на светящиеся скруглённые ступеньки под ярко-синей неоновой вывеской — пусто. Ни вышибал, ни хостов, ни администраторов, ни гостей. Сколько же денег отвалили эти непонятные блатные, что их так резко все оставили в покое? Пока Отабек снова и снова набирал номер Кристоффа, Юра рискнул заглянуть внутрь. И тут же едва не оказался задавлен двумя голыми парнями, которые слонялись по тёмному зеркальному холлу, обнимали всех подряд и друг друга. Юра, чуть не вскрикнув, брезгливо увернулся от чужих длинных рук, отшатнулся, впечатался спиной во входную дверь. А приглядевшись, понял, что парни не совсем голые: на них было наклеено достаточно золотистых капель, чтобы прикрыть самое необходимое, но всё же слишком мало, чтобы считать их одетыми. Толпа в холле изрядно озадачила: какие могут быть очереди и фейсконтроль, когда это закрытая частная вечеринка? Юра снова замер и присмотрелся — пестрая вереница людей с раскрашенными, как на карнавал, лицами гудела оживлёнными разговорами и тянулась от входа к подножию лестницы, ведущей в главный зал. А в её начале стояла высокая фигуристая медсестра в серебристом мини-халате с красными крестами на каждой груди и стетоскопом на шее, размахивая огромным кондитерским шприцем в руке. Такого дурдома, помноженного на развязность стрип-клуба, Юра не встречал ещё нигде. Находиться в такой толпе, которая одним своим видом излучала похоть, сумасшествие и неадекватность, было несколько... неуютно. Высокие зеркала по стенам только добавляли эффекта, визуально расширяя помещение и увеличивая количество людей внутри. Может, хоть наверху будет спокойнее. Если спрятаться на сцене за диджейским пультом, то вероятность столкнуться с кем-то из этих психов будет куда меньше. Ведь так? Из главного зала доносилась музыка. Фоновый хаус или айренби, Юра не очень разбирался, но надеялся, что она отвлечёт народ. Он бочком по стеночке пробрался в самое начало очереди в надежде проскользнуть мимо и скривился, расслышав, какие требования предъявляла медсестра желающим войти: — Дай-ка я послушаю, действительно ли ты рада нашей вечеринке, — говорила она, и девушка в высоченных кожаных ботфортах задирала прозрачную блузку, светя чёрным лифчиком, пока медсестра прикладывала ей к груди стетоскоп. — Мне кажется, вы перепутали наряды. Поменяйтесь, — велела она, и шедшие следом парень с девушкой менялись одеждой. Она надевала его сетчатую майку, а он натягивал её рубашку с бахромой и розовыми рюшами. — А ты сплёвываешь или сглатываешь? — спрашивала она у следующего парня, и тот послушно открывал рот. Медсестра выдавливала ему на язык крем из шприца, тот сглатывал и проходил к лестнице. И ни слова возмущения, будто так и надо. Что за цирк, зачем всё это, думал Юра, продолжая красться, и не заметил, как сам оказался с медсестрой лицом к лицу. Даром что был выше на полголовы, он и дёрнуться не успел, как она поймала его за локоть своими длиннющими чёрными ногтями, оглядела с головы до ног и с жутковатой улыбкой преувеличенно вежливо сказала: — А ты, я вижу, любвеобильный парнишка. Пожалуйста, поцелуй другого юношу в этой очереди, если ты один из нас. — Эй, а ну руки... — возмутился было Юра, но тут его так же крепко ухватили под другой локоть и почти насильно вывернули из цепких женских ногтей. — Вы разрешите? — раздался рядом такой близкий и тёплый баритон. И уже в следующую секунду губы обожгло поцелуем, не ответить на который оказалось просто невозможно. — Проходите, — одобрительно протянула медсестра, провожая их взглядом и покачивая полупустым шприцем. Отабек уверенно повёл за собой всё ещё дезориентированного Юру к лестнице. И, как и все вокруг, делал вид, что ничего особенного не случилось: — Я дозвонился до Криса. Он срочно уехал в другой клуб. У них там всплыли какие-то проблемы с безопасностью, так что своих вышибал он тоже прихватил. Но обещал вернуться как можно скорее. — Эй, диджей, — окликнул его Юра, притормозив перед самым входом в зал. Отабек по инерции сделал ещё шаг и обернулся. — Спасибо, это было вкусно. Хорошо, что она не заставила меня что-то там глотать. — Мы же должны были сойти за своих, — попытался сохранить лицо Отабек, но всё-таки не сдержал улыбки. — Поможешь подобрать пластинки? Тебе под них танцевать. В комнате с виниловой библиотекой Юра быстро переоделся в новый образ, бросил рюкзак на полу и присоединился к Отабеку, который ползал по полкам в поисках подходящих жанров. Он уже отложил несколько штук из ящиков с подписями «трэп», «драм-н-бэйс» и «хип-хоп». Юра завис у первого же стеллажа: — А чего им играть-то? Мы же даже не знаем, что там за тусовка собралась. — Судя по описанию Криса, это богатые дети влиятельных родителей. Такие обычно развлекаются мирно, хоть и не совсем обычно. Значит, можно попробовать начать с простого рэпового грува. Дальше видно будет. Когда раскачаются, поставим что-нибудь поживее. Юра мельком пробежался по алфавитному указателю в одной из коробок и наугад достал четыре пластинки. Прочитал строку исполнителя и убрал обратно три, одну отдал Отабеку, неловко пояснив: — Я под неё как-то в Остине танцевал, народу вроде зашло. То, что эти треки были довольно специфичны, Юра упоминать не стал, вдруг Отабек и сам знает? Он куда лучше разбирается во всех этих направлениях и эффектах, а из всего того выступления Юра только и запомнил, что такое же, как сейчас, неловкое чувство перед выходом к озабоченной публике и полминуты женских стонов из динамиков, под которые он пытался закончить танец без косяков, хотя дёргало знатно. Диджею, который вздумал так над ним приколоться, потом не поздоровилось, но песня почему-то врезалась в память как удачная для таких вот случаев. Перед выходом на сцену Отабек его остановил и заставил посмотреть в глаза. — Юра, я тебя очень прошу, ничего здесь не ешь и не пей. А лучше — не говори ни с кем, если даже Крис не знает, чего от них ожидать. — Да не маленький уж, я понимаю. — Юра ободряюще улыбнулся. — Возьму бутылку колы для отвода глаз. Эй, ты чего? Отабека этот вариант почему-то не впечатлил. — Не надо колы, — сказал он осторожно. — Ты знаешь, что сто лет назад в неё добавляли кокаин в промышленных масштабах? И на вкус это никак не влияло, так что если и тут подсыплют... Давай как-нибудь без этого, ладно? — Всё, понял. Отъедаться будем после работы, — смиренно поднял руки Юра. Странное дело, успокаивая Отабека, он незаметно успокаивался и сам. Понемногу начинало отпускать это трясущее поджилки ощущение, будто он сейчас должен войти в клетку с тиграми. И отнюдь не в качестве укротителя, а как самый обычный обед. Стоять за диджейским пультом Юре понравилось: весь зал как на ладони, хотя не очень-то хотелось видеть то, что ему открывалось. Безумная толпа, в которую он попал в холле клуба, наконец собралась внутри в полном составе и теперь не оставляла никаких сомнений в своей блатной природе. В этот момент Юра осознал, как он ошибался, когда называл Отабека мажором. Вот где настоящие буржуи, мажоры, богатенькие ублюдки, Отабеку и в подмётки не годятся. Большинство из них уже осаждали бар. Странно, что бармена на месте тоже не оказалось, а чистый алкоголь и цветастые коктейли буквально лились рекой — то ли ради понтов не жалели бутылок, то ли руки так тряслись, но жидкости самых разных оттенков и содержания переливались через края стаканов, заливая столешницы, пол и одежду клабберов. Которым, похоже, всё это было глубоко до лампочки. Они пришли расслабляться и успешно справлялись с задачей. Танцпол пока был пуст, в приглушённом свете фиолетово-синих прожекторов раскрашенные под хохлому молодые люди казались ещё более цветными и ненормальными. И откровенно говоря, Юра среди них не так уж выделялся в своём гейском прикиде: с лицами и телами, покрытыми красками и блёстками, со звёздами в волосах, в блестящих париках, в обтягивающем нейлоне и латексе или вообще почти без одежды, они кучковались по углам, сидели вокруг бара и на диванчиках в чилауте, но даже так было понятно, что тусовка действительно большая. Навскидку Юра насчитал больше сотни человек. Для частной вечеринки... это же до хрена! По всей Америке они, что ли, этих мажоров собирали? Отабек поставил первый трек. Как и планировал, медленный, даже депрессивный грув, в котором рэпер читал о тяжёлой жизни, играх, тёлках, наркоте и ножах: You say you've got them guns but i've never seen you bang. You say you've got them drugs but i've never seen you sling. You say you're in the game but i've yet to see you play. You say you're going hard but nobody feels the same. Простой незамысловатый мотив, в нужном состоянии, наверное, бы даже раскачал. Но никто из гостей не торопился отставить коктейль в сторону и выйти на танцпол. Юра глянул на Отабека: всё ли в порядке? Публику ведь обычно разогревают постепенно. Сосредоточенно следя за пультом и людьми внизу, Отабек без особого энтузиазма наложил на мелодию пару ритмических эффектов и оставил пластинку в покое. Взял вторую, поставил на другую вертушку и плавно перевёл кроссфейдер влево. Из колонок зазвучал трек чуть поживее, но такой же однообразный и трэповый — всё о тех же веществах, тачках, масках, о чём там обычно поют чернокожие рэперы из трущоб. И точно такое же затишье на танцполе. Отабек за пультом продолжал что-то наворачивать на микшере, а Юра всматривался в размалёванные лица, искажённые тенями и бликами прыгающих лазеров и стробоскопов, и не мог различить в них ни одной эмоции: то ли грим был слишком плотный, то ли и правда их уже ничем не растормошишь... И тут ему на глаза попалась та самая парочка, которую медсестра на входе заставила меняться одеждой. Эти двое, спрятавшись за барной стойкой, решили переодеться целиком: парень примерял женские верёвочные босоножки, а девушка натягивала его зауженные брюки с серебристым отливом. Сунув руку в карман, она вытащила пригоршню каких-то таблеток, половину из которых парень тут же забрал и закинул в рот две штуки. Девушка повторила жест, и они рассмеялись. Юру поразило догадкой. Он глянул в другую сторону — в интимном полумраке чилаута кто-то, не таясь, уже раскладывал на стеклянных столиках купюры и рассыпал дорожки белого порошка для всей компании или дрожащими руками щедро приправлял им скотч и текилу в бокалах. А сидящая рядом группа парней увлечённо запихивала друг другу в рот кубики льда, чтобы проверить, у кого больше влезет. Разве так отдыхают примерные богатые детки влиятельных родителей? — Бля, Бек, я всё понял! — подскочил Юра и торопливо скинул концертные чешки, в которых собирался выступать. — Только... Я не знаю, как это называется. Поставь пластинку, которую я выбрал. Я начну, а ты играй следом, что увидишь. — Что ты понял? — нахмурился и без того сбитый с толку Отабек, стаскивая наушники на шею. — Они сюда не отдыхать пришли, а пошалить, пока те самые мажорные родители не смотрят. Это же точно такие идиоты, которых у нас в Остине вышибалы гоняли. Только здесь, похоже, нам с тобой всё-таки придётся их развлекать, и чем отвязнее, тем лучше. Ставь пластинку, там всё просто, ты поймёшь. И как он сразу не догадался ещё на входе, когда вся эта «золотая молодёжь» охотно творила всякую фигню, чтобы только попасть в клуб, за который они и так отвалили круглую сумму и по-любому бы прошли! Юра босиком спрыгнул по ступенькам на сцену и обернулся: если он будет танцевать здесь, то не увидит Отабека — диджейский пульт дозорной башней высился над помостом и целым залом, оставляя лишь шанс на случайный взгляд вверх во время поворота или вращения. Не пойдёт. Он огляделся ещё раз и содрогнулся от воспоминаний: на глаза попались вычурные клубные «стаканы». Только в «Сниффере» они вроде пониже были... И без пилонов. Ладно, пофиг, если занять вот этот, центральный, то можно будет спокойно переглядываться с Отабеком и не схлопотать за то, что танцуешь спиной к публике — «стакан» же круглый, всегда окажешься к кому-то спиной. Юра ловко запрыгнул на подножку и взлетел на гулко отозвавшуюся металлом платформу. А что, тоже вполне себе наблюдательный пункт: диджейский пульт почти перед глазами, танцпол далеко внизу — кто захочет, конечно, рукой дотянется, но пропустить момент будет сложно, — а сам аквариум зала как будто специально был создан так, чтобы хорошо просматривался вообще с любой точки. Отабек бросил дроп. Пожалуй, слишком резко, так неожиданно, что даже гости, которые не обращали на неё внимания, заозирались по сторонам, на минуту прекратив пустые разговоры. Юра успел забыть, с чего начинался тот самый трек, поэтому по спине и плечам пробежала стая нервных мурашек, когда в колонках вдруг густой и томный баритон раздельно, практически по слогам проговорил, обращаясь к каждому присутствующему: Hey you, hey you! Don't be silly, Put a condom on your willy, Rich in paradise! По ушам ударил короткий скретч, хотя Юра ясно видел, что Отабек не прикасался к пластинке. Драм-машина отсчитывала ровные квадраты в четыре четверти, один за другим, спокойно и деловито, поверх него ещё несколько раз проскользнули новые скретчи, запел синтезатор. Очень похоже на привычный эйсид-хаус, только мягче, уступчивее. И похоже, мажорные детки его наконец заметили, отлипли друг от друга и от своих таблеток — а может, просто уже приняли всё, что хотели, — завертели головами и тоже начали кивать и притопывать, пронося мимо рта всё больше алкоголя. Юра так увлёкся созерцанием, что чуть не забыл, зачем забрался на тумбу. Так, надо что-то выдать, как тогда... Просто слушать музыку и танцевать, это же просто. Главное, не вылететь за парапет «стакана». Он взялся одной рукой за шест и на пробу крутнулся вокруг оси. Обхватил его одной ногой, потом другой, оторвался от пола, сделал ещё оборот. Приземлился, выбросил вбок бедро, качнулся маятником туда-сюда, подстраиваясь под ритм из колонок. Рваная футболка эхом повторила движение, послушно взлетела краем до пупка и мешковато опала обратно. Юра не выдержал и передёрнул плечами, чуть только заслышал те самые женские стоны, которые однажды чуть не завалили ему всё выступление. Ясно же, что это просто записанный кусок, зацикленный семпл, но, чёрт подери, постепенно набирающий силу и громкость, он магнитил к себе, заставлял обратиться в слух всех и каждого. Продолжая раскачиваться под чувственный стон, он откинулся плечом на пилон, запрокинул голову и мельком глянул на пульт: Отабек смотрел внимательно и жадно, кажется, даже сощурился — в полумраке было трудно понять. Правильно, смотри, думал Юра, пуская телом ещё одну гибкую волну, смотри на меня и играй, что видишь. А потом Отабек вдруг исчез, оставив трек с вступившей пианинной импровизацией доигрывать самостоятельно. Он вернулся спустя две минуты и три Юриных круга вокруг шеста. С охапкой пластинок в руках. Он торопливо разложил их на краю пульта, расчехлил одну и почти швырнул её на левую вертушку. Нацепил обратно наушник, перебрал пальцами по микшеру, и из динамиков сквозь затихающий бит драм-машины проступил новый стучащий трэп на каком-то птичьем языке. Не поймёшь, не то немецкий, не то французский, не то их гремучая смесь. Этот новый ритм оказался интереснее, сложнее. Под него босые ступни сами собой начали скользить по ребристому полу платформы быстрее и быстрее. Юра глянул под ноги, чтобы убедиться, что не сверзится с почти двухметровой высоты, и ухватил краем глаза несколько появившихся внизу голов — да! Вот они, заглотившие наживку мажоры, которые так и не оторвались от своих стаканов, но наконец поддались воле диджея и потянулись к сцене, заторможенно шевеля свободными частями тела. Оживившиеся девушки и парни тащили за собой остальных из бара и чилаута, оставляя на танцполе всё меньше свободного места. Отабек за пультом стоял такой же собранный и суровый, но главный концепт он уловил. В каждом его треке теперь звучала похоть и поволока, из-под его пальцев по залу растекались новые стоны и скрипы, разбавленные такими мелкими деталями, как закадровый смех, причмокивания или звук вдыхаемого кокаина, о котором как раз сейчас по очереди наговаривал то женский, то мужской голос, то чистый, то с наложенными эффектами: I do coke So I can work longer So I can earn more So I can do more coke. Снова и снова. И опять эти тихие стоны, жалобные всхлипы, ненавязчивые, но заставляющие кровь кипеть, а внутренности — поджиматься. Зал одобрительно загудел, в воздух взметнулись руки, пустые и с бокалами, кто-то закричал. Юра не следил, но знак хороший, значит, пришла пора поддать жару. Он развернулся к шесту спиной, выгнулся дугой и проехался ягодицами снизу вверх по холодному металлу. Короткая джинса шорт ничуть не грела, как и сетчатые колготки, но Юра упрямо сцеплял зубы и давил желание зашипеть. Всё нормально, главное — не смотреть на то, что творится внизу. Самая надёжная точка опоры — это диджейский пульт. И сам диджей. Отабек, казалось, управлял музыкой на ощупь, не спуская глаз с центрального «стакана», ел глазами, живьём заглатывал танцующего Юру и трек за треком вываливал на танцпол всё более раскрепощённую музыку, ещё более развратные эффекты, самые крышесносные грувы. Толпа не успевала досмаковать предыдущий, как Отабек заводил следующий: медленный и тяжёлый трэп; катящийся и раскатывающий публику хип-хоп; кантиленный трип-хоп, который шептал и напевал так же соблазнительно и тягуче, как смотрел на Юру сам Отабек. You're silver screen, You're a hardcore lovin' machine, You play hardcore with me, And sooner or later we'll see. Reflect on your life, Time isn't real. How much time Can you kill? Чем дольше Юра смотрел в ответ, тем меньше он соображал, что делает и где находится. Перед глазами то и дело вспыхивали картинки прошедшей ночи, и вместо того, чтобы думать о движениях в танце, Юра всё чаще спотыкался об одну и ту же мысль: Отабек тоже об этом вспоминает? По-хорошему им бы обоим сосредоточиться на работе, а как, если между ними сам воздух вот-вот заискрит от одних только взглядов? Внутри опять поднялась живая тёмная и густая волна, ещё немного, и танцевать со стояком под тесной ширинкой станет больно. Но Юре было плевать, он не мог заставить себя прекратить: руки сами огладили колени и бёдра, поднялись выше по животу, скользнули под свободный край футболки и задрали её почти до ключиц, добрались до склонённой набок шеи. Рот наполнился слюной от одной только мысли о том, что сейчас видит и думает Отабек. Юра, ухмыльнувшись, запрокинул голову, не отводя взгляда, демонстративно сглотнул так, чтобы кадык медленно перекатился под кожей. Ещё медленнее облизал губы. DJ ALTN за пультом даже не дрогнул, но дёрнул бегунок кроссфейдера вправо так резко, что предыдущий мерный трек потонул в странном переливе, как в старом музыкальном шоу или в метро, и тут же сменился ритмичным гангста-рэпом, с первых строк которого Юра не смог удержаться, чтобы не рассмеяться в голос, продолжая наворачивать круги вокруг шеста. So seductive... I'll take you to the candy shop. I'll let you lick the lollipop. Go 'head girl, don't you stop. Keep going 'til you hit the spot, woah! На очередном повороте Юра всё-таки сорвался со своей надёжной страховки, спасательного троса, и взглянул вниз, за пределы тумбы. И немедленно об этом пожалел: до их с Отабеком игр почти никому не было дела. Заведённая Юриным танцем и Отабековой музыкой, раскачавшаяся толпа просто получала кайф от всего подряд. Кого-то уже тихо тошнило в углу у стенки, кто-то развлекался с парой на пустых диванах чилаута, кто-то танцевал там же на стеклянном столе, кто-то не затруднял себя сменой обстановки и преувеличенно по́шло, даже показательно, лизался прямо в толпе танцующих. Причём пол реально не имел никакого значения, один и тот же человек мог спокойно обжиматься по очереди с несколькими парнями и девушками, как будто не разбирал, кто из них кто. А может, им и впрямь было всё равно, с кем. Это было так мерзко, что хотелось отвернуться и не смотреть, но круглый зал «Зажигалки» настолько успел пропитаться духом вседозволенности и разврата, что сопротивляться ему с каждой минутой становилось всё труднее. Юра где-то слышал, что экстази — удел жизнелюбивых кислотников, а эти мажоры, похоже, предпочитали тяжёлый и похотливый кокс, который будил в людях их агрессивную хищническую суть. Наверное, поэтому о любви к ближнему здесь, в отличие от того же «Сниффера», не стоило и вспоминать. Юра не знал, сколько прошло времени, ему казалось, что он несколько часов подряд стирал ступни и ладони о металл шеста. Время окончательно остановилось в тот момент, когда он увидел, как на соседний «стакан» забралась та самая девушка в ботфортах и прозрачной блузке, которую на входе ослушивала медсестра. Платформу с другой стороны занял долговязый парень с полностью чёрным гуталиновым лицом, который смог влезть туда лишь с четвёртой попытки, да и то когда его снизу подтолкнули девчонки. Это было ещё более мерзко, чем то, что творилось внизу. Никто из них и не думал танцевать. Под синтетический восточный бит из колонок с новой порцией искусительных речей и оргазмических стонов, они извивались на змеиный манер, тёрлись о пилон чем попало и алчно всматривались в толпу, в такие же раскрашенные до неузнаваемости лица и глаза. Девушка в ботфортах очень старалась развести колени как можно шире, без остановки гладила себя по всему телу, сминала ладонями грудь и недвусмысленно спускалась ими между ног. Долговязый выбрал куда более простую тактику: он размашисто облизывал шест, сопровождая это характерными движениями бёдер. Юра подумал, что он сейчас присоединится к тому чуваку, которого только что рвало в углу зала. Самое ужасное, что это работало! Долговязого уже через несколько минут снял с платформы и потащил в сторону туалетов невысокий крепкий качок в расстёгнутой гавайской рубашке и двух повязанных на поясе платках вместо штанов. Следом в ту же сторону поволокли довольную девушку в ботфортах, причём волокли трое: две девчонки и парень. Юре очень захотелось выйти. Куда-нибудь, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Это желание жгло и давило изнутри, пока он наблюдал, как освободившиеся тумбы занимают всё новые желающие найти себе пару на ближайшие полчаса, и вдруг рвануло ядерным грибом, когда он поймал на себе несколько точно таких же оценивающих взглядов танцующих. Кое-кто даже начал проталкиваться к его платформе, красноречиво водя кольцом из большого и указательного пальцев по среднему пальцу другой руки. У Юры потемнело в глазах. От омерзения, от сгустившейся духоты или от нового приступа, но он чуть не выпал из «стакана», в последний момент ухватившись за высокий парапет и навалившись на него животом. Поморгал, приложил ладонь ко лбу, поморщился — отпускало с трудом. Вспомнил, что надо бы перевернуться, но вставать на руки на таком узком пятачке было попросту глупо: навернётся — потом костей не соберут. Покосился на пилон, прикинул... Протянул руку, промахнулся мимо шеста и понял, что дальше пытаться не стоит. Просто привалился к нему спиной, прислонился затылком и поднял глаза туда, к дозорной башне. Отабек выглядел так, будто стоял на низком старте — снял наушники, бросил вертушки, вцепился в край пульта так, что, казалось, ещё чуть-чуть, и погнёт к чёрту этот металл, пластик, что там у них. Не сводил с Юры тревожного взгляда, но пока не трогался с места, словно ждал сигнала. И Юра уже почти готов был дать отмашку, потому что самостоятельно слезать с почти двух метров без сил и ступенек под ногами не рискнул бы. Особенно если учесть, что там внизу его ждали несколько озабоченных клабберов, которые с радостью приняли бы в свои — бр-р-р! — утешительные объятия. И тут его ноги коснулась рука в облегающем блестящем рукаве. Он бы отшатнулся, если бы не заторможенные реакции и расплывчатая картинка. Но слух-то, слава богу, ещё был в порядке, и Юра никогда бы не подумал, что будет так счастлив услышать этого крикуна: — Юрий, мальчик мой, ты в порядке? Пойдём-ка со мной. Кристофф протянул обе руки, снимая его с высокой платформы, как маленького ребёнка с карусели, и хотел было поставить на ноги, но Юра как-то так удачно схватился за него и дёрнулся, что тот всё понял и только немного придержал за пояс. Юра остался висеть у него на плече вниз головой. В голове сразу же стало проясняться. — Держи, Отабек, я тебе тут... посылку принёс! — жизнерадостно прокричал Кристофф сквозь новый электронный грайм в восточный закос. Отабек сам сдёрнул Юру с его плеча, поставил на ноги, придерживая за плечи. И раз за разом осматривал его с головы до ног, как будто искал, что в нём могло сломаться, вскидывал голову, заглядывая в глаза. А когда поломок не нашёл, просто прижал его к себе и прерывисто выдохнул куда-то в шею. Юра всё видел и даже соображал, но языком пока ворочал с трудом, поэтому просто цеплялся за руки Отабека в ответ, надеясь его этим успокоить, сказать «да всё норм, чего ты...». — Бек, — наконец выдавил он слабо, — пойдём в отель? — Спасибо вам, ребята, что прикрыли, — сказал Кристофф с виноватым видом. — Давайте-ка вы, правда, дуйте по домам. Отдыхайте. А завтра приходите, поговорим о делах, договорились? Отабек молча кивнул, вручил Кристоффу наушники, набросил Юре на плечи свою кожанку, помог обуть мягкие чешки и вывел его на улицу под тяжёлыми взглядами нескольких тусовщиков, которые всё ещё толкались у центральной платформы. Вслед им звучало тихое, гладкое и понимающее: When the party's over You got no way to go, When the party's over You got no way to go. На улице Юра быстро пришёл в себя. Холодный ветер расцеловал их обоих в горящие щёки. Юра с наслаждением подставлялся его потокам, ёжась иногда от того, как покрываются мурашками ноги в коротких шортах, а Отабек крепко держал его под локоть, чтобы ненароком не унесло. Картинкам вокруг возвращалась чёткость, в мыслях прояснялось, пустынная ночная улица провожала их мягким рыжим светом фонарей, за которым совсем не было видно звёзд, но который десятками своих отражений смотрел на них с той стороны мокрого асфальта — дождь прошёл, что ли? Юра не знал, сколько времени, но был бы не против остановить или хотя бы немного растянуть момент, чтобы они ещё долго-долго вот так шли по пустому тротуару мимо закрытых ларьков и потухших витрин, слушали шелест листьев на деревьях вдоль дороги, жмурились от резкого света фар редких припозднившихся автомобилей. Ну или, например, застряли бы в лифте, который под тихое мурлыкание стандартной мелодии поднимал их на двенадцатый этаж. Или на крайний случай просто задержались бы в этом до ужаса коротком коридоре от лифта до Юриного номера... Отабек ни слова не возразил, когда Юра не пожелал отпускать его руку и закрыл дверь, только когда тот переступил порог его номера. Не возмутился, когда Юра не отдал ему куртку, а сбросил её на пол куда-то в сторону. Не отступил, когда Юра шагнул к нему вплотную и сказал почему-то громким шёпотом: — Ну, как тебе моя импровизация? Отабек сглотнул, но стойко выдержал взгляд: — Великолепно. Только мне кажется, ты не сможешь это повторить без допинга. — Ты прав, — ухмыльнулся Юра и положил ладони ему на грудь, различив под пальцами бешено заходящийся стук сердца. — Без тебя не смогу. Отабек, наверное, хотел что-то сказать, но Юра успел раньше — соскользнул ладонями с груди к смуглой шее, потянул на себя и прижался к приоткрывшемуся рту, сразу нырнув внутрь языком. Мешковатая футболка услужливо задралась, кожу на рёбрах обожгло чужими горячими пальцами, которые сдавили так, словно боялись, что вот-вот отнимут. — Юра, — с трудом притормозил его Отабек и подозрительно сощурился, — ты всё-таки что-то принял? — Ни в глазу! — справедливо оскорбился Юра. — Я же честно работал вместе с тобой, у всех на виду. — Он выдержал короткую паузу, бегая взглядом по его лицу, и выдохнул чуть слышно: — И отдыхать теперь тоже хочу с тобой вместе. Не уходи. На этой фразе Отабек сдался окончательно, подался вперёд, сгрёб Юру в охапку и прижал к стене рядом с дверью, придавил всем телом. Нежно, едва касаясь, огладил его лицо ладонями и поцеловал в контраст так яростно, что перед глазами у Юры мир опять поплыл, — глубоко, влажно, жарко. Тот в ответ прижимался сам, тёрся, ластился, обнимал руками и ногами, будто пытался вплавиться, врасти в Отабека. Безумно, резко, сумасшедше, словно ничему его не научила эта развязная ночь в «Зажигалке». Или как раз наоборот, научила. — Я, кажется, забыл нормальную одежду в клубе, — задыхаясь, просипел Юра, когда Отабек в очередной раз зацепился блуждающими пальцами за сетку колготок у него на бедре. — Я тебе её принесу. Завтра, — так же загнанно дыша, пообещал Отабек и потянулся к молнии на шортах, чтобы снять наконец и то, и другое. Юра не смог бы сказать, кто из них первый подтолкнул другого к кровати. Последнее, что он чётко запомнил перед этим — налившийся тяжестью и бездонной чернотой взгляд Отабека, предвещавший нечто, чего этой ночью в «Зажигалке» он ещё не видел. И собственный стон, который он не смог сдержать после первого же прикосновения чужого языка. Всё-таки Отабек Алтын — допинг что надо. И всё-таки надо его запретить как особо опасный вид наркотика, с мгновенным привыканием и стопроцентным летальным исходом после первой же дозы.