Спасибо

      — … Значит нам следует немного сменить декорации! — объявил Дамблдор после лихорадочного распределения очков Поттеру, Грейнджер, Уизли и, ха-ха, Лонгоботттому.       Стены из зелёно — серебряного стали красно — золотыми, а изображение слизеринской змеи сменилось на гриффиндорского льва. Я перевёл раздраженный взгляд на почему-то пустующее место МакГонагалл. Это ведь она виновата! Это же надо, первокурсника сделать ловцом!       И меня заставила в этом принять участие. Прибежала тогда в учительскую, вся радостная и довольная. Глаза так сияли, наверное, впервые за всю историю работы здесь. И при всех начала просить о моём согласии на то, что Поттер будет играть в квиддич.       И что я тогда должен был ответить, когда все смотрят на меня с улыбкой, а в глазах — «только попробуй сказать нет». Естественно, я согласился. И вот, что с этого вышло.       Сначала от Квирелла спасать, потом на руках из того проклятого люка, где философский камень хранился, выносить…       Скриплю зубами, вспоминая, как Дамблдор спасал жизнь этому поганцу. А если бы не успел? Если бы умер?       Пытаясь успокоится, провожу взглядом по столу Гриффиндора. Сразу натыкаюсь на зелёные глаза… Поттера. Я так зол, что даже притворятся не надо, как его ненавижу. Пусть не думает, что после того, как я его спас, что-то изменится. Я такой же злой ненавистный учитель, а он малолетний хулиган. И точка.       Встаю изо стола и, кивая Дамблдору, ухожу. Делать мне здесь нечего.       Выхожу из Зала и направляюсь к себе. Прохожу мимо учительской. Попутно вспоминаю, что Поттера пришлось спасать именно там — до кабинета Зельеварения парень бы не дотянул.       Как сейчас вижу бледное лицо Альбуса, перепуганное — Поппи Помфри и заплаканное — Хагрида.       А ещё я тогда не видел МакГонагалл. Эта мысль, случайно скользящая по моих мыслям, заставила остановиться.       Я действительно не видел декана Гриффиндора, хотя за ней тоже послали. А она не пришла. Не пришла спасать своего ученика.       Та-а-а-к… За ней и Поппи послали Хагрида. Помфри прибежала почти сразу, что-то прошептала директору, а Минервы так и не наблюдалось. Как и сегодня.       Медленно продолжил свой путь, но что-то мешало. Или кто-то…       И как я мог не заметить, что её нет на празднике. И кубок пришлось передать старосте факультета, а не декану… Хотя она и была сначала…       Резко разворачиваюсь и иду обратно. Дамблдор точно всё знает. Один поворот, второй, третий. Вот я уже вижу дубовые двери Большого Зала и…       В меня врезается миниатюрная тень. Чтобы не упасть самому и удержать её на ногах, хватаю за плечи и прижимаю к себе. Чьи-то руки уперлись мне в грудь. И дыхание на моей щеке. Вокруг запах каких-то странных трав и зелий.       Через мгновение я отступаю и вижу причину моего неудавшегося падения — гриффиндорская деканша растерянно смотрит мне в глаза.       Я тоже смотрю на неё — в её серые, а не зелёные глаза, на бледное лицо и поджатые губы.       — Простите, профессор Снейп, — тихо сказала она и обошла меня.       Я смотрел вслед удаляющейся фигуре, а потом внезапно громко спросил:       — Где вы были, когда мы спасали Поттера?       Я специально задал вопрос в такой резкой, даже насмешливой форме. Это вырвалась вся накопившеяся злость, давнее раздражение и годичная усталость.       В ответ была тишина. Я уже развернулся идти в Зал, когда за моей спиной ответ всё же прозвучал: — Я была у Поппи. Благодарю за спасение Гарри, — негромко сказала она, но я всё услышал из-за прекрасной акустики. — Спасибо, — ещё тише добавила она.       А потом быстрые шаги и стук дверей в учительской. Я с раздражением подумал, что МакГонагалл просто не захотела честно отвечать: не могла она быть у Поппи, ведь врач была тогда с Поттером. Ещё своё «спасибо» сюда приклеила…       Только когда я, уже не зная зачем, врывался в Большой зал, до меня дошло: Минерва была в Больничном крыле. И тот странный запах трав и зелий — это лекарства. Ей просто стало плохо…       Мне впервые за последние годы стало стыдно. Нет, я не покраснел и ронял скупую слезу… Просто чувствовал себя подонком… Не впервые, конечно, но неприятно. И это её «спасибо» делало только хуже. Не от того, что благодарить было не за что, а от того, что сказала она это искренне, как будто чувствовала себя виноватой.       Лицо, наверное, у меня было странное, так как директор поднял бровь в недоумении. Но я лишь отмахнулся.       Тихое «спасибо» ещё звучало в ушах…