Спасибо

      Я сижу в пустой учительской и пью. Полупустая бутылка виски и хрупкий хрустальный бокал — единственные свидетели того, как я топлю своё горе. Прекрасное завершение Турнира Трёх Волшебников, не так ли?       Алкоголь в фужере отливает жёлтым, как майское солнце, а на самом дне плещется тёмная, как сегодняшняя ночь, жидкость. Жёлтый и чёрный — цвета Пуффендуя, цвета Седрика Диггори. Как символично.       Во рту горько и сухо от непривычки: не люблю я пить, не люблю! Но Помона сказала, что хороший виски успокоит меня, отвлечет от мысли о возвращении Волдеморта… К чёрту Волдеморта: у меня ученик погиб!       Надо бы сейчас пустить пьяную слезу, ведь я действительно опьянела. Только вот не от алкоголя, а от боли. Больно, как же мне больно!       Но я ведь Минерва МакГонагалл — хладнокровный декан Гриффиндора, строгий преподаватель Трансфигурации, бескомпромиссный заместитель директора: куда мне плакать?       А я ведь всех их люблю: каждый из них для меня, как родной ребёнок. Многодетная мама, значит, а Альбус — папа… Только сегодня я потеряла своего ребёнка: его убил другой мой ребёнок*. Глупый и жестокий ребёнок!       Все уже спят. А нет, не все. Я слышу шаркающие шаги Филча, который еженочно проверяет коридоры, ловит нарушителей… И Снейп тоже так делает: не спится ему всегда, ищет кого-то для наказаний, желает снять побольше баллов… Какие мелочи для сегодняшнего времени. Я бы предпочла никогда больше не выигрывать кубок, если это остановит Волдеморта!       Но сегодня гуляющих учеников, если таковые будут, никто, кроме завхоза, не накажет: декан Слизерина отсутствует в школе. Он у Волдеморта!       Да, мне Дамблдор всё сказал: и о том, что Северус бывший пожиратель, что он ушёл от Тома Реддла из-за любви к моей, уже покойной, ученице, что он опять вернётся к Нему для шпионажа… Я бы его даже пожалела: такого задания и врагу не пожелаешь, но я не могу! В данный момент я жалею лишь себя… Почему? А потому! Надоело, как же мне всё надоело!       За невеселыми мыслями не сразу замечаю, что я уже не одна. В проходе стоит Сам Северус Снейп, недовольно смотря на меня и держа в руке початую бутылку с коньяком. И без стакана…        — С горла пить неприлично, профессор Снейп, — криво улыбаясь, произношу я и добавляю: — Особенно при даме.       Он ничего не ответил, даже не отреагировал на мою фразу. Только сел напротив меня и стал смотреть. На меня. «А вы бледный, Снейп, напуганный, хоть хорошо это скрываете. Не понравилось у бывшего хозяина, да?»       В этот момент я могла бы сказать что-то обидное, даже унизить. Сейчас бы смогла, но не хотела. Он тоже заливает своё горе — так чем он хуже меня?        — Впервые вижу, что вы пьёте, профессор МакГонагалл, — тихо произнёс он, прикладываясь к алкоголю.       Я лишь фыркнула:        — Если вы меня не видели за этим делом, то это не значит, что я этого не делаю.       Я врала ему, даже не знаю зачем. Наверное из-за этого дурацкого чувства соперничества, вражды, лидерства…        — Нечем гордиться, — презрительно прошипел он. — Женщине не идёт быть пьяной. Это некрасиво.        — Пьяный мужчина — противен, — парировала я, взглядом показывая на него самого.       Обмен любезностями — какая приятность!       — Такая же острая на язык, как ваши ученики… Что-то пару часов назад, увидев тело мистера Диггори, вы, кроме слёз, ничего сделать не смогли!       Он делал больно — так было всегда. Если бы я достала его рукой, то дала бы пощёчину. Но я не достану, поэтому просто сижу, отводя взгляд на свой бокал. Мне стало ещё больнее — 1:0 в его пользу.       Сидим в тишине. Не пьём. Молчим. Но не расходимся. Идиллия!       Я не смотрю на него: обидные слова задели сильнее, чем я думала сначала. Хотя… Это же правда, а на правду не обижаются. Но я уже во второй раз обиделась. Из-за него. Слабачка!       Признала и забыла: слабачка, так слабачка… А он сильный, молодой; он справится — мне не надо его жалеть. Себя пожалеть бы! Кто пожалеет?       Но жалеть, естественно, меня никто не собирается, поэтому я бесшумно встаю со стульчика и, прихватив бутылку и фужер, иду к выходу: дальше страдать я буду в одиночестве.       Уже закрывая за собой дверь, слышу невнятное «простите». Зачем просит прощения? Который раз?        — Мне не за что вас прощать. И… Хватит передо мной извиняться: даже мне уже надоело это.       Я сказала и ушла, так и не закрыв дверь. Тихой, уверенной походкой я направлялась к себе. Пить я всё-таки не умею: в голове светло и холодно, ноги не заплетаются, язык тоже… Слух не подводит: слышу, как хлопнула дверь учительской, мозг тоже: понимаю, что он идёт за мной. Тяжело. А Помона обещала, что станет легче. Не легче, совсем не легче!       Он догнал меня возле портрета Полной дамы. Развернул за плечи к себе, выхватил бутылку и бокал из рук, швырнул их на пол, преодолев моё сопротивление тем, что зафиксировал мои руки над головой… Ковёр заглушил шум от разбитого стекла, но запах пролитого алкоголя висел в воздухе.        — Вы разбили дорогое виски и старинный бокал из тончайшего хрусталя, — с какой-то истерической улыбкой сказала я. — И мантию мою так и не отдали. Вам не стыдно?       Он внимательно смотрел на меня, что стало даже неловко. Мы стояли очень близко, что я чувствовала его дыхание. Хороший коньяк пьёт Снейп, дорогой. Только же не с горла, без закуски… Простофиля! «Что же вы так смотрите на меня, Северус? Нельзя так смотреть на старуху МакГонагалл, нельзя… А то подумаю, что вы в меня влюбились… Дура, о чем я думаю?»        — У вас красивые глаза, Минерва, — прошептал он, наклонившись ещё ближе и обдав теплым дыханием.        — Спасибо, — пробормотала я, вероятно заливаясь краской смущения. Значит действует алкоголь, действует. Иначе я бы никогда так не отреагировала на простой комплимент. Или отреагировала?!       Его руки, до этого сжимавшие мои собственные, разжались и прошлись по моим плечам вниз, остановившись на талии. Одно мгновение — и между нами всего несколько сантиметров расстояния. Теперь его длинный нос касается моего, а его губы в миллиметре от моих. Мои пальцы вцепились в воротник его рубашки, создавая мнимую преграду. Чему?       От его жаркого дыхания пересохли губы. И мне кажется, что он это заметил. Именно поэтому он так пристально смотрит на мои губы, да?       Я знаю, что сейчас будет. И я не против этого, совсем не против. Я хочу, правда, хочу!       Но вспоминаю его слова: «старуха», «извращенка»… И понимаю, что завтра он будет жалеть. Я представляю, как ему будет противно вспоминать поцелуй. Какие взгляды будет посылать мне…       Осторожно, стараясь не быть резкой, я прикрываю его губы своей рукой.        — Не надо. Я не хочу.       Я смотрю прямо в его тёмные глаза, в которых промелькнуло… Что? Разочарование, досада, облегчение? Не знаю: для меня, Северус, ты закрытая книга.       Он медленно отпустил меня и отступил. Но я видела, что он, как-будто, сейчас сорвется. И тогда, я уверена, поцелуем всё не закончится. И косыми взглядами тоже.       Именно поэтому я развернулась и бросилась к портрету, называя неправильный пароль несколько раз, почти бежала, не зная куда, уходила, слушая громкие удары собственного сердца. Только поэтому и не более.       Уже возле своей двери я остановилась и прислушалась: никого, тишина. Всё хорошо, верно? Тогда почему же меня накрыло разочарованием? Неужели я хотела, чтобы он пошёл за мной? Мерлин, что я творю… «Это всё чертово виски! Я просто пьяна… Я ничего не чувствую, ничего…»       Неважно, это всё неважно: у меня погиб ученик, у меня траур… Думай об этом, думай! Не о том ты думаешь, Минерва, не о том… Извращенка, старая извращенка…