Арина
После его рассказа хочется опровергнуть всё, всё, что он сказал, но он опять меня ударит, если не убьет. Я не верю ни единому его слову! Конечно, родители никогда не говорили со мной об их работе, не посвящали меня в свои дела, ни в одни. Они всегда жили отдельно от меня, в каком-то своем мирке, а я отдельно — в золотой клетке. — Ты меня достаточно избил, отпусти, — сдуру, совсем уже без сил, прошу я. За этим следует яростный взгляд и удар по ногам, а потом по лицу. Головой об стену, а потом снова по лицу. Чувствуется, что он не может остановиться, он рычит и тяжело дышит. — Я ни в чем не виновата! — сквозь слезы кричу я, как только могу. Он хватает меня за подбородок, дышит мне в лицо перегаром. — Зато твои предки увидят твою красивую мордашку и поймут, кто и в чем виноват! — на последнем слове он опять кричит. А удар приходится на правую щеку. Часами на руке он рассекает мне кожу на подбородке. Я чувствую, как кровь начинает незамедлительно стекать по шее, прямо на платье и грудь. — Может, тебе еще с другой стороны такое нарисовать? — издевается он, смотря на красную полоску с явным удовольствием, — может такого же цвета пятно на груди сделать? М? — он тычет пальцем в область сердца, — вот тут. М? Что скажешь? — Фотографируй меня такую, отправляй куда хочешь, они дадут деньги, только отпусти меня, — умоляю я, закрыв глаза и готовясь к новому удару. Мышцы напрягаются, всё тело сковывает болью. — Я это обязательно сделаю, но мне не нужны деньги! Мне нужны их ебаные слезы! Чтобы они рыдали, как суки, умоляя вернуть им их дочурку живую. А я верну живую, но без сознания! — Ты меня уже до полусмерти довел, убить хочешь? — Убью, и что? Мне терять нечего! — он плюет мне туда, куда только что тыкал пальцем, — Ни капли не сомневаюсь, что ты вся в родителей пошла! — орет он. — Я даже не знаю о том, где они сейчас, не знала никогда и не знаю то, чем они занимаются. — Врешь! — взрывается криком и гневом он, снова ударяя по голове и пиная в бедро. Мое тело содрогается и падает на бетон опять. Я совсем без сил и без эмоций отключаюсь. До утра.***
Глаза резко открываются, но тут же закрываются от света. Запах нашатыря пробудил меня. Мой мучитель садит меня и смотрит, явно думая, по какому же месту ударить: изучает мое лицо, взглядом путешествует по моему лицу, затем по телу от шеи и до кончиков пальцев. — Если бы у твоих родителей был сын, я бы его, не думая, избил до смерти. Я молчу, потому что просто не могу говорить. Страшно. Больно. — Как же я ненавижу вас всех! — его рука ложиться на мою шею и сжимает ее. Я пытаюсь ловить ртом воздух, но он закрывает мой рот, накрывая своей огромной ладонью. Я не могу кричать, как бы не пыталась: он сильный, да и голоса у меня нет вовсе. Наконец, он отпускает. Я закрываю глаза и падаю, хотя меня никто не роняет — просто нет сил. Хочется плакать от безысходности — нет слез. Я лежу, словно манекен или скульптура в музее Мадам Тюссо, только некрасивая с синяками, ссадинами и кровоподтеками. Я чувствую, что ночью он еще меня бил: ноет скула, болит подбородок, грудная клетка тоже себя отвратно чувствует. Хочется на мягкую постель, даже хоть на больничную койку, но подальше отсюда — от этого изверга. — Говори со мной! Почему ты молчишь?! Где твое зубоскальство? — орет он, а от голых стен эхом разносятся слова. Он снова садится передо мной на корточки, вглядываясь в мое лицо. — Ответь мне! — бьет от меня по щеке, а та отзывается болью. — Арина! Впервые он называет меня по имени, заставляя шире открыть глаза и посмотреть на него. Он тоже измученный, у него мешки и синяки под глазами, руки, лежащие на коленях избиты, вероятно, об стену, а на лбу шишка. С кем ему-то так пришлось? — Я не могу говорить, — шепчу я, точнее пытаюсь это делать. — Не пизди мне! — кричит он, — грубо усаживая меня, ударяя головой снова. — Ты меня душил, — снова пытаюсь ответить я, — ты меня бьешь, я без сил. — И что? — его глаза пылают яростью. Он не способен меня услышать. Я закрываю глаза, делая вид, что снова потеряла сознание, падаю на пол. — Сука! Ты че творишь?! — орет он, снова садит, но я специально падаю. Уже всё равно на боль, тело постепенно привыкает к ней. — Арина, мать твою! — он рычит и сразу же уходит, тяжело топая ногами.Дима
Смотрю в зеркало и вижу в нем животное, способное, как и люди, убившие моего брата, на ужасные поступки. Если бы я вчера не напился «для смелости», если бы я изначально трезво рассуждал и был бы хоть кем-то воспитан, ее бы здесь не было. Я бы не мучил ее, я бы её нашел и позаботился, чтобы никакой другой кретин, вроде меня, не тронул ее. Но мне хочется. Сейчас мне хочется ее растерзать, потому что она для меня, для моего подсознания — оружие мести. Только с помощью нее животное внутри меня насытится и угомонится. Я борюсь с этим животным, потому что нельзя мужчине бить женщину, тем более такую красивую… Я в очередной раз бью кулаком о стену и рычу. Из меня постоянно вырывается этот звук изнеможения. Я смотрю на нее и вижу красное пятно на теле брата. Бью ее и слышу выстрел. Слышу ее и слышу его одновременно. Сплошное мучение. Терновый венец стягивается на моей шее, как мои же руки на шее Арины. Если я сейчас вернусь, я ударю ее снова, получив моральную боль. Если не вернусь, то. Нет, я не смогу ее здесь оставить, она как минимум человек.***
Я медленно иду к ней, достаю нож из заднего кармана и перерезают веревки на ногах, переворачиваю ее худое избитое мною тело, разделываюсь и с веревками на руках. Они синего цвета, ледяные. У меня начинают дрожать руки. Зачем я это сделал? И я опять как-будто машинально пинаю ее, будто она виновата во всей той боли, что я испытываю. Но я не могу бороться сам с собой внутри себя же. Мне нужен помощник. Нужен спаситель, кого я видел в своем брате. Только он мог смирить меня. И опять эта боль, щемящая в груди. Боль от потери. Боль от причиняемой мною боли. Я снова переворачиваю девушку на спину. Достаю телефон, фотографирую ее, чтобы отправить на почту ее отцу. Проделываю быстро всё, что нужно и отправляю. Остаётся ждать реакции и мучения этих ублюдков. — Аааааааа! — вырывается из меня снова этот крик, и я впиваюсь ногтями в ее руку. Видимо, от боли она возвращается из сна. — Больно! — взвизгивает она, а одинокая слеза быстро скатывается по щеке. Я тут же отпускаю, смотря в ее глаза. Я падаю на пол, ударяясь головой. Теперь и я чувствую ту боль, что чувствует Арина. Боль. Боль. Боль…