Арина
— Хорошо, правда? — совершая второй круг по бассейну, спрашиваю Диму. Он откинулся на бортик. — Замечательно. Только не круто плавать в нижнем белье — видно же, как тебе некомфортно. — Мне? Мне вообще плевать! — брызгаюсь в парня водой, потому что он начинает смеяться. — Эй! — подплывает ко мне и обнимает за талию, утыкаясь в мое плечо носом, — ты вся напряжённая какая-то плаваешь, расслабься. — Когда ты рядом, невозможно расслабиться. Конечно, меня всю трясет от его прикосновений к талии под водой, от тяжёлого дыхания. И как тут расслабиться? Он в одних трусах, я в своем кружевном белье, которое мне мама дарила, когда приехала из Италии. Ему тяжело смотреть на меня, а мне на него. — Нам пора выходить отсюда, иначе всё опять пойдет не по плану, — отплывая от меня к лесенке, говорит Дима. — Я ещё тут побуду. — Если что, зови, — вздыхает он, — я в сауне посижу, подсохну, погреюсь. Он выходит и я, наконец, остаюсь одна. И, знаете, как это бывает, когда происходит нервный срыв? Волна слез, боли и всего недосказанного, всего-всего сразу обрушивается на тебя ни с того, ни с сего, в один миг. Этот самый миг происходит со мной прямо сейчас. Я начинаю неистово рыдать от всего сразу, после того, как ежесекундно приходит осознание того, что моя жизнь не станет прежней: размеренной, стабильной и «сладкой», что я влюблена в человека сложного и «не такого, как мне нужен», что мои родители ужасны по словам практически незнакомого мне человека, что неизвестно когда и как я окажусь «на свободе», что я уже не я. Я стою ногами на дне бассейна и реву, причем молча, почти беззвучно, не столько потому что не хочу привлекать внимание Димы, сколько потому что так получается само собой. Обычно таким плач бывает от сильной душевной боли, видимо, это тот самый случай. Ныряю поглубже, чтобы не допустить истерику, выныриваю и делаю глубокий вдох. Быстро вылажу из воды, наспех вытираюсь и ухожу. Слезы так и текут по щекам, как бы по инерции. Не хочу, чтобы Дима их увидел — не хочу ничего объяснять. Да, и я всегда любила плакать в одиночестве, страдать в одиночестве, и жить тоже в одиночестве. Как только я поднимаюсь наверх, иду за мороженым и сразу на второй этаж. Переодеваюсь в сухую одежду, надеваю тапочки и сажусь, наконец, на кровать в голубой комнате. Мне становится тепло, комфортно и очень хорошо. Главное, я успокаиваюсь и прихожу в себя: мысли перестают меня терзать, я не трясусь от слез, мне не так сильно хочется домой. Под «домой» я теперь имею ввиду мою прошлую нормальную жизнь. Сколько дней я уже живу «не так»? Я открываю ведро с мороженым, кстати, клубничным с шоколадным топпингом, откидываюсь на подушку, которую предварительно поставила к спинке кровати, и расслабляюсь. Вот оно — спокойствие, блаженство и тишина.Дима
Вдоволь нагревшись, выхожу к бассейну, а тут уже никого и нет. Наверное, Арина искупалась и ушла кушать в одиночестве. Ей иногда хочется быть одной — понимаю, но я переживаю за нее. Было очень эгоистично и по-скотски так поступать с ней — избить и заставить находиться с собой двадцать четыре на семь, без возможности связаться с близкими ей людьми, даже оправдываться не хочу. Я так ужасен, а она меня простила и даже дает прикасаться к себе, целует меня. Она ангел, не меньше. Опускаюсь на дно бассейна, выныриваю и вдруг понимаю, что я должник этой девушки, что обязан ей всем: жизнью, здоровьем, любовью, заботой. Просто не имею права ни в чем отказывать, кроме просьбы отпустить ее. Я хочу, чтобы она была рядом, ведь она — мое спасение. В этот момент я вспоминаю о женщине, что разрешила нам здесь жить. Ведь она должна скоро приехать — завтра или послезавтра! И мне, на самом деле страшно от этого: вдруг она как-то связана с семьей Арины или с полицией, вдруг меня сдадут? Что тогда будет? Почему я раньше не осознавал так многого? Я помешался на идее и забыл о нюансах. Я сейчас будто постепенно трезвею: знаете, когда выпил больше, чем нужно, начинаешь звонить всем подряд, говорить что-попало, а на утро вспоминаешь это всё, и так стыдно, а ничего уже не исправишь. Точнее — исправить можно, но последствия уже неминуемы. Сейчас то же самое… Вытеревшись и надев халат, поднимаюсь наверх. Очень хочу поговорить с кем-нибудь, но поговорить могу только с одним человеком. Это и радует, и нет. — Арина, ты где? — кричу я в надежде, что она где-то недалеко и быстро отзовется, но в ответ тишина. Ни в одной из комнат первого этажа ее нет, поищу на втором. Только поднимаюсь, как она вылетает на меня из спальни. Уже не первый раз так происходит, и каждый раз мне нравится ее ловить, обнимая. — Ты чего? — Мне нужно было тебя обнять, как ты узнал? — она прижимается ко мне, крепко сцепляя свои руки у меня за спиной. — Я просто шел поговорить с тобой, на самом деле, — недоумеваю я, — у тебя что-то случилось? — глажу ее по голове, пытаясь успокоить как бы машинально. — Нет, просто мне стало очень хорошо и я решила обнять тебя. Ты очень теплый, кстати, — томно произносит она и заводит меня в комнату. На полу я замечаю две открытые бутылки: одна из-под вина и уже пустая, другая из-под мартини, но там еще есть содержимое. — Ты пьяна, да? — Капельку! — смеется она, а мне вовсе не смешно. Бедняга — ей так плохо, что она решила пригубить бутылку, вторую из хозяйского бара. Она отходит от меня к кровати. — Арина, ты чего? Что с тобой, ты же не пьешь? — вспоминаю всё то, что о ней «нарыл» за время слежки, — Расскажи мне. — Что тебе рассказать? — она хихикает, но ее рот искривляется так, будто сейчас она заревет, — Что я несчастна и при этом счастлива до чертиков?! — вдруг начинает кричать, а глаза наливаются слезами, — Что мне плохо не от того, что я с тобой, что я здесь, что в заложниках, а от того, что я одинока, как псина в соседней подворотне?! — она начинает рыдать, отворачивается от меня и ложится на кровать, устраиваясь на ней, как кошка. — Рина, девочка моя, — совсем не замечаю, что говорю, сажусь рядом с ней и глажу по спине, — ты же сама мне сказала, что я теперь не одинок, значит, и ты не одинока. Я рядом, я с тобой. — Скажи, от того, что я тогда тебе это сказала, тебе стало намного легче? — всхлипывая, мямлит она. И она права — мне не стало тогда намного легче, мне едва полегчало. — Нет, — тихо говорю я, — но ведь всё впереди, всё будет хорошо, правда. Я обещаю тебе это. Она резко садится, смотрит на меня и молчит. Я смотрю на ее заплаканные глаза, на ее мокрые волосы, дрожащие губы, ссадину на подбородке, на всё ее лицо — мне становится больно — щемит сердце. Я хочу дать ей весь мир, но не могу. — Ты обещаешь то, за что не можешь ручаться, но ты захотел меня и я твоя, поэтому я верю тебе, — язык у нее конкретно заплетается, но это не мешает ей ежесекундно наброситься на меня и поцеловать. Боже, она делает это так страстно: берется руками за мои волосы, а сама всем телом ко мне прижимается. Нет уж, это слишком. — Арина, успокойся, — отстраняюсь от девушки, — ты напилась, тобой движет алкоголь. — Но я хочу тебя! — как маленькая девочка капризничает, совсем не понимая ничего. — Мало ли чего ты хочешь, я не буду ничего с тобой делать, когда ты в таком состоянии, — парирую я. — Бить меня трезвую так можно, тебе всё можно, да?! — кричит она, чем очень меня злит. К тому же говорит болезненные слова. — Арина! — рычу я, совсем не обращая на это внимание, как всегда, — Зачем ты так говоришь?! Зачем ты меня ранишь? Ложись и спи, чтобы протрезвела! — я срываюсь, встаю с кровати и ухожу, хлопая дверью. Меня аж колотить начинает изнутри. Чувствую, как напрягаются все мои мышцы — я очень зол на Рину. Никак не ожидал, что она напьется, да так!***
Через минут десять я успокаиваюсь полностью. Переодевшись в нормальную одежду, возвращаюсь к девушке с чашкой чая. Захожу в комнату, а она спит. Действительно спит, как я ей и сказал! Неужели она послушалась меня? Ставлю кружки на прикроватную тумбочку, а сам сажусь рядом с ней. Целую ее в щеку, вдыхая ее запах, который она приобрела уже здесь. Я ведь не знаю, как она пахнет на самом деле, в обычной жизни: когда я ее вез в заброшенный дом, я был озабочен лишь тем, чтобы изувечить ее максимально «красиво», а не тем, чем обычно мужчины. Так теперь жалею об этом… Как и о многом другом. Я задвигаю шторы, беру с диванчика, что стоит в углу комнаты, плед, укрываю им девушку и осторожно ложусь рядом. Моя рука на ее талии, мое лицо напротив ее лица. Мы дышим одним воздухом, в одной комнате. Я хочу быть с ней одним целым. Даже с такой с ней, как сегодня.