Aishiteru

Я чувствовал, как его пальцы осторожно сжимают мои. Он аккуратно держал меня за руку, а я не мог отвести взгляд от его глубоких темно-карих глаз, которые сегодня не скрыты цветными линзами. Он заботливо обнимал меня, и я старался сильнее прижаться к нему, лишь бы только почувствовать его тепло. Я снова сдался. Его поцелуи становились настойчивей с каждой секундой, и я полностью терял контроль над собой. Акира оторвался от моих губ, переключая внимание на шею. Я откинул голову назад, позволяя ему в полной мере овладеть мною. Он медленно провел языком от кадыка до ключицы, от чего я резко выдохнул, на мгновение подумав о том, что еще немного, и окончательно сгорю — в комнате стало до невозможности жарко. Руки парня медленно блуждали по моему телу, пока я пытался трясущимися пальцами расстегнуть молнию на его джинсах. Из-под челки глянул наверх, и оно того стоило — вид возбужденного Сузуки пришелся мне по вкусу. Воспользовавшись моментом, я резко стянул с него штаны с боксерами, тут же накрывая ладонью сочившийся смазкой член. Акира ахнул, продолжая исцеловывать шею, пока мои пальцы ласкали его. Футболка была грубо сорвана с моего тела и успешно выкинута в неизвестном направлении, за ней же последовали джинсы и боксеры. Под напористым взглядом Сузуки я почувствовал себя немного неуютно. Сжался, стыдливо отвернувшись в сторону, однако мое лицо тут же развернули обратно, не давая иных вариантов, кроме как взглянуть в глаза парня. — Ты никогда не думал о том, что абсолютно идеален для меня? Твое лицо, — мягкий поцелуй в щеку, — тело… И снова этот томный взгляд, сводящий меня с ума. Снова требовательные прикосновения к шее, легкие покусывания кожи и мои тихие стоны, смешанные с глубоким дыханием Акиры. Я хотел бы и поспорить, ведь до идеала мне было довольно далеко — чего стоят эти мягкие, совсем еще детские черты лица и безобразное тело — только вот полностью забывался благодаря желанным прикосновением любимого. Акира отстранился, потянувшись к тумбочке. Открыл ящичек, выудив оттуда маленький тюбик, и я отвернулся, чувствуя себя наикраснейшим помидором этого мира. Щеки горели. — Ты что, готовился? — мне хотелось звучать как можно более уверенно, однако подрагивающий голос выдал с потрохами мое волнение. Сузуки ничего не ответил. Волосы полностью закрывали его лицо, но не заметить его легкой усмешки я все же не мог. Он медленно раздевался, пока я отворачивался, краснея. Было страшно. Но одновременно с этим хотелось, наконец, перейти эту грань. Хотелось быть ближе. Как только первый, тщательно смазанный палец оказался во мне, я вскрикнул, вцепившись ногтями в спину Акиры. Тот дернулся, прикусив губу, и я немного ослабил хватку, исподлобья глянув в его глаза. Акира осторожно приник к моим губам, даря легкий успокаивающий поцелуй. — Потерпи, скоро будет лучше. Второй палец, оказавшийся во мне, заставил зашипеть. Но в этот раз было не так больно. Немного неприятно, но терпимо. Через некоторое время я и вовсе расслабился, постанывая. Когда во мне оказался третий палец, я резко прогнулся в пояснице, подаваясь навстречу приятным ласкам. Когда я уже окончательно почувствовал себя расслабленным, Акира резко вытащил из меня все пальцы и, сильнее прижав к себе, начал медленно входить. Боль вернулась, но уже с новой силой. Подождав несколько секунд и дав мне привыкнуть, Сузуки начал медленно двигаться. Хотя он делал все очень осторожно, я все же мысленно молился, чтобы он побыстрее кончил. Хотелось доставить приятных ощущений Акире, но мне было настолько плохо, что я мог только извиваться и царапать длинными ногтями его кожу, совсем не задумываясь о том, что позже на ней останутся уродливые красные следы. Когда боли стало меньше, Сузуки вошел глубже, тут же снова припадая к моим губам. Благодаря его поцелуям ощущения становились уже не такими болезненными, а через какое-то время я и вовсе стал получать удовольствие. Короткие поцелуи. Легкие покусывания на шее. Острая нехватка кислорода. Голоса, смешанные воедино. Громкие стоны, принадлежавшие… уже было трудно понять, кому они принадлежали. Кажется, Акира что-то шептал в порыве эмоций, но я не мог различить слов. Мешал невесть откуда взявшийся гул в ушах. Сузуки неожиданно взял в руку мой перевозбужденный член, медленно проведя рукой от основания до головки. Я громко простонал в последний раз, прежде чем излиться в руку парня. Сделав еще несколько толчков во мне, Акира кончил и тут же обессиленно рухнул рядом, обнимая меня. Я обнял его одной рукой в ответ, второй проведя по своим спутанным волосам и убирая прилипшие ко лбу влажные пряди. Почему-то именно в этот момент мне захотелось закурить, хотя всю свою сознательную жизнь я всей душой ненавидел сигареты. Я потянулся к пачке, лежащей на тумбочке, однако мои попытки прикоснуться к никотиновой отраве быстро пресекли. Переведя взгляд на Акиру, я заметил его недовольный взгляд, и от этого мне захотелось громко рассмеяться. — Курить — вредно. — Кто бы говорил, — я все же не сдержал легкой улыбки, — сам же дымишь, как паровоз… — Мне можно. Спорить с парнем было крайне лень, поэтому, обреченно вздохнув, я снова плюхнулся на диван, крепче обнимая Сузуки. Тот уткнулся куда-то в мою шею, однако через пару секунд приподнялся, внимательно оглядывая меня чуть ли не с ног до головы. — Что? — я все же смутился. — Ничего, — хмыкнул Акира, — просто теперь тебе без шарфа из дома не выйти. Я непонимающе нахмурил брови, самую малость догадываясь о том, что имел в виду Сузуки. Из теплых объятий вылезать совсем не хотелось, но все же, собравшись с духом, я поднялся с дивана под недовольный вздох Акиры. Мне пришлось немного поползать по полу в поиске своей одежды. Футболка оказалась валяющейся посреди комнаты, джинсы были под стулом, а боксеры нашлись… под диваном. Я не мог этого видеть, но чувствовал, скорее интуитивно, как Сузуки бесстыдно пялился на мою пятую точку. — Не смотри, — я повернулся к парню, — я смущаюсь. — Да ладно, — усмехнулся он, — я там уже все видел. Хотелось проучить этого наглого шутника, и, подняв с пола его боксеры, я кинул ему их прямо в лицо. Не то что бы они достигли цели — прилетели точно в голову, но все же я был собой вполне доволен. Прикрывая одеждой причинное место, я в приподнятом настроении поскакал до ванной, слушая в спину «грозные» ругательства Акиры. Ну, и пусть. Сам виноват. Достигнув ванной комнаты, я аккуратно сложил свои вещи на тумбочку и принялся разглядывать себя в зеркале. Скривился, увидев отражение — уродлив, как и всегда. Ничего не поменялось. Разве что на шее остались различных видов — красные, фиолетовые, синие, чуть ли не черные — отметины. Акира постарался на славу. Маленькие пятнышки на моей шее напоминали мне космос. Я злился, но одновременно с этим испытывал глупую радость от того, кем они оставлены. Теперь все будут знать, кому я принадлежу. Даже мысль о том, чтобы скрыть их шарфиком, казалась мне неправильной и даже противной. Отвернувшись от зеркала, я глянул на шкафчик рядом с ванной, на котором стояли различные тюбики. Так-с, каким-то из них пользуется Акира. Я уже собирался искать его гель для душа методом «тот, что вкуснее пахнет — это Акиры», придуманным мною же, как дверь позади меня отворилась. — Помочь? — послышалось совсем рядом. Я почувствовал, как меня мягко приобняли за бедра, и рвано выдохнул, отстраняясь. — Собрался меня мыть? — развернулся, выжидающе глядя на только что вошедшего Сузуки. — Может, и так, — он пожал плечами. Я снова посмотрел на тюбики, после чего слегка неуверенно шагнул в душевую кабину, выжидающе глядя на Акиру. — Что ж, удачи. Он еще немного помедлил, прежде чем залезть ко мне. Включил воду, регулируя температуру. Сначала было холодно, однако через несколько секунд уже полилась теплая вода, согревая. Акира взял с полки фиолетовый тюбик, и я улыбнулся — так сильно любит этот цвет, что даже гель для душа им пропитан. Выдавив на ладонь немного густой массы, Акира приблизился, тут же начиная растирать гель вниз по моей шее. После чего снова потянулся к тюбику и выдавил еще. — А как же… мочалка… — Плевать, — было мне ответом, — и так хорошо. Я молча пожал плечами, наблюдая за непонятными действиями Сузуки. Тот повторил свою процедуру, только в этот раз распределил густой слой по всему моему телу. Я слегка выгнулся, когда его ладонь как бы невзначай коснулась моих сосков. Я понимал, что если он продолжит, то вскоре придется еще раз повторить все, что было минут десять назад. Рука Акиры легла на мой уже, как оказалось, возбужденный член, и я откинулся на стену, снова выгибаясь. Смотреть сейчас на Сузуки казалось чистым издевательством, поэтому я прикрыл глаза, чувствуя, как его губы оставляют влажные поцелуи на моем животе. Проворный язычок парня коснулся головки моего члена, и от неожиданности я протяжно простонал, чем вызвал смешок снизу. — Дурак, Акира… В ответ на это он медленно провел языком от головки до основания. И еще раз, быстрее. Я уже совсем не стеснялся — стонал во весь голос, пока Акира продолжал свою жестокую игру, то вбирая в свой рот разгоряченный орган чуть больше, чем наполовину, то возобновляя ласки языком. Я продержался недолго — по моим подсчетам, не больше двух минут, прежде чем схватиться за блондинистые волосы Сузуки, кончив ему прямо в рот. Акира проглотил все до капли, тут же поднимаясь и вытирая рот рукой. Дальнейшее мытье прошло уже без подобных игр, хотя я и пытался повторить с Акирой то же самое, но тот все время уворачивался. А потом и вовсе выскочил из ванной, не дав мне опомниться.

***

Мелкие дождливые капли грубо барабанили по запотевшему стеклу. Дождь… Он бывает разный. Один обрушивается стремительным потоком на землю, омывая весь мир своими крупными слезами. Другой же, напротив, застенчиво постукивает по холодным крышам домов, навеки растворяя миллиарды капелек в разгоряченной земле. Таканори наблюдал через окно за плачем бездонного синего неба. Казалось, воздух насквозь пропитался звуками слегка уловимых человеческим ухом страданий. Рядом сидел напряженный одноклассник — Матсумото чувствовал это по скованным движениям Накамуры. Сквозь беззвучные стоны лазурных небес Таканори улавливал отдельные фразы учителя, который не переставая твердил о важности сохранять отличные оценки на протяжении оставшихся месяцев учебного года. Но едва ли Таку интересовала учеба — его мысли беззаботно витали в другой реальности, не вспоминая о проблемах основной. Матсумото оторвал внимательный взгляд от созерцания снующих туда-сюда прохожих за окном и на секунду оглядел класс. Несколько любопытных глаз не преминули возможность с некоторым ехидством обвести взором странную парочку с ног до головы. Впрочем, даже Танака-сенсей время от времени с интересом поглядывал на развернувшуюся перед ним «картину»: за последней партой крайнего ряда у окна уместилось ровно два человека. Кто к кому подсел, догадаться было нетрудно — все знали, что тихоня Матсумото предпочитает исключительно последние парты исключительно ряда у окна и никогда не идет первым на контакт. И, наверное, половина класса была твердо уверена в существующей химии между этим пай-мальчиком и отвратительным шутником в очках. Из памяти Таканори еще не до конца выветрились разговоры с главными «звездами» класса, расспрашивающими его о возможных отношениях с Бакаги. Если уж «звезды» о таком помышляют, это значит, что сплетни могут легко разлететься по всей школе. Очередной взгляд в окно — дождь нарастал с новой силой. Теперь это не нежный мелкий дождик, а настоящий ливень, чьи капли шумно ударялись о практически голые ветви деревьев. А ведь совсем недавно воздух еще был пропитан невыносимой жарой… Мягкое прикосновение к руке, почти невесомое, было для Таки сродни резкому удару током. Он осторожно отодвинул ладонь, услышав сбоку расстроенный вздох одноклассника. Через несколько минут прикосновение повторилось, и Таканори снова отодвинул руку. Настырность Накамуры его раздражала. — Не убирай… — тихий шепот после очередной попытки Таки отделаться от прикосновения. Хотелось закричать. Громко и протяжно — завыть во весь голос. И Таканори кричал. Кричал внутри себя, так, чтобы никто не смог его услышать. Стиснул зубы едва ли не до боли, борясь с сильнейшим желанием высказать много «хороших» слов. Но держался. Изо всех сил. — Красивый цвет, — горячее дыхание Бакаги обжигало кожу, проворные пальцы без разрешения коснулись выбившейся прядки теперь уже светло-русых волос, аккуратно убирая ее за ухо, — но предыдущий нравился мне больше. Время словно остановилось в тот момент, когда красный, как рак, Матсумото резко вскочил с места. Если можно было бы убивать глазами — Накамура уже был бы жестоко истерзан. — Не прикасайся ко мне! Резко схватив рюкзак, Таканори помчался прочь из класса, игнорируя заливистый смех Накамуры и ругательства Танака-сенсея позади себя. Он понесся прочь из школы, чуть не сбив кого-то на своем пути. Он бежал, сам не зная куда. Не замечал капель дождя, наспех перепрыгивая через огромные лужи, а иногда и вовсе хлюпая по ним ногами. Опавшая листва неприятно шелестела, стоило лишь промокшим кедам неосторожно коснуться ее. Перед глазами плыло. В какой-то момент Матсумото почувствовал, что еще немного — силы окончательно покинут его, и затормозил у ближайшей свободной лавочки, грубо заваливаясь на нее. В ушах гудело, на коже все еще ощущалось неприятное покалывание от недавнего прикосновения нежелательных рук к ней. Така чувствовал себя грязным. Он не просто не любил чужие прикосновения. Он боялся их, как огня. Ежели кто и мог касаться его кожи, то только самые близкие, любимые люди, входящие в его личный круг доверия. И Накамура явно был там лишним. Улица оказалась пустынной настолько, что в воздухе едва заметно ощущалось сжимавшее в тиски одиночество. Дождь то усиливался, то наоборот затихал почти полностью, растворяя в себе остатки взвинченных эмоций Матсумото. Мимо проносились машины, и Така позволил себе построить в своей голове замысловатые сюжеты о жизнях людей, находящихся в теплом транспорте. Наверняка у того мужчины с темно-каштановой бородой есть семья, и сейчас он отправляется на работу, чтобы на несколько часов забыться в офисе, в надежде позже побаловать любимую жену и детей. А та женщина с хрупкой собачонкой на соседнем сидении не иначе как спешит в ветеринарную клинику, чтобы обследовать животное. Или же ее путь лежит прямиком к дому подруги, и она решила взять в свое маленькое путешествие своего четвероногого друга?.. Время тянулось. Для Таканори прошло не больше десяти минут, тогда как на самом деле он находился на этой лавочке уже гораздо дольше часа, выдумывая о жизнях людей, которых никогда не знал и не узнает. За эти долгие минуты ураган внутри него уже успел утихнуть почти полностью, оставив лишь противные воспоминания о назойливости Накамуры. В последние дни Бакаги пуще прежнего раздражал Матсумото, а тот до конца и не понимал, почему одноклассник, в котором он видел хорошего друга, внезапно стал вызывать столь гадкие чувства внутри него. Достав из кармана телефон и мельком глянув на время, Таканори удрученно вздохнул. До репетиции оставалось тридцать минут, а это значит, что вскоре все же придется взглянуть в глаза однокласснику, от которого он буквально сбежал. Злости не осталось — лишь усталость и нежелание продолжать этот день, но Матсумото все же надеялся, что Накамура не станет цепляться к нему с глупыми расспросами о том, почему же тот так прытко вылетел из аудитории. Така надеялся, что Бакаги сам признал свою ошибку, и с этими мыслями он побрел до ближайшей остановки. Всю дорогу до студии Таканори размышлял о разных способах отвертеться от столь настырного одноклассника. Накамуры стало слишком много в его жизни, он буквально заполнял ее собой, и Матсумото это совсем не нравилось. Ему хотелось дружить, общаться с Бакаги, но лишь как с другом и вокалистом их общей группы. Только вот… он все больше сомневался в том, что это возможно теперь, когда Накамура стал каждый день открыто заявлять о своих чувствах и преследовал бедного Таку по всей школе. Куда бы он ни пошел, Бакаги оказывался там раньше. Улыбался. Говорил о чем-то, что нравится ему, но уже окончательно опротивело для Матсумото. Така больше не желалал слушать рассказы из жизни Бакаги, ему лишь хотелось тишины и покоя. Тем не менее, Таканори не мог просто взять и выбросить его из своего круга общения, как ненужную вещь. Поигрался — и довольно. Нет. Он не был тем, кто пользуется людьми в своих интересах, хотя искренне пытался почувствовать к Бакаги хоть что-то, помимо дружеской симпатии… но все бесполезно. Студия встретила Матсумото запахом невероятной свежести и приветственными объятиями Атсуши. Кою же поздоровался обычным кивком, не отвлекаясь ни на секунду от настраивания своей гитары. Не хватало лишь одного. — А где…? — Бакаги ушел за кофе, — Такашима не дал ничего не понимающему Матсумото договорить. Пролепетав тихое: «Угу, понял», Таканори занял свое законное место за клавишами. Бакаги вернулся через пару минут с двумя пластиковыми стаканчиками — для себя и для Кою. Презрительно глянув на пианиста, но ничего не сказав, он взял микрофон в руки и стал проверять его на наличие звука. Как только все были готовы, Накамура четко проговорил: — Играем «Металлическое проклятие». — Стоп, что? — тут же возмутился Такашима. — Ты же говорил, что первым будет «Цирк суицида». — Передумал, — спокойно ответил Бакаги. — Нет-нет, — подал голос до этого молчавший Атсуши, — мы же договаривались сначала прогнать «Цирк суицида», у нас он вообще ни в какую не идет. — Нам выступать скоро, — подхватил Шима, — а «Металлическое проклятие» даже в нашу концертную программу не входит. — Я сказал, что мы будем играть. И это значит, что мы играем «Металлическое проклятие»! — Это мне теперь гитару перестраивать? Накамура лишь развел руками и, ничего больше не сказав, начал распеваться. Кою тихо вздохнул, потирая руками лоб, и все же принялся переводить гитару в новый строй. Атсуши ободряюще похлопал друга по плечу. Таканори, молча наблюдавший за перепалкой друзей, последовал их примеру и судорожно стал искать на синтезаторе нужный эффект. Подобные ссоры внутри группы были неотъемлемой ее частью, и Матсумото уже привык к ним, как к чему-то, без чего нельзя существовать. Едва ли эта группа могла жить без извечных споров и перепалок с Бакаги. Основная проблема была именно в том, что коллектив изначально собран из людей с совершенно разными интересами и взглядами на музыку, поэтому прийти к единому решению зачастую оказывалось довольно сложно. А с упертым вокалистом, который совершенно не хотел прислушиваться к чужому мнению, — и вовсе нереально. Послышались первые гитарные аккорды, через пару секунд к ним присоединился низкий голос вокалиста. Через какое-то время подключились барабаны, бас и клавишные. Таканори почувствовал приятное головокружение — вот оно, чувство полного опьянения происходящим. Пальцы слегка дрожали, в мыслях — полная неразбериха. Бакаги пел отвратительно, и Така знал это. Но голос вокалиста — последнее, что он слышал. Последнее, что волновало его в эти счастливые моменты полного единения с музыкой. Он не любил и стиль, которому они следовали, ему не нравились тексты их песен и даже казались до ужаса бессмысленными и глупыми, но даже это меркло по сравнению с осознанием того, что у него есть возможность заниматься музыкой… то есть тем, что он любил больше всего на свете. Тем, о чем он мечтал с самого детства. И теперь, когда ему подвернулся удачный шанс играть в группе и выступать на сцене, он решил сполна воспользоваться этим. Пусть даже придется наступать на горло собственным принципам — плевать, ведь детская мечта всего дороже. Решение создать группу было спонтанным. Эта идея полностью принадлежала Бакаги, а Така был приглашен уже позднее. Хоть Матсумото больше любил петь и всегда мечтал о позиции вокалиста, он все-таки согласился, думая о том, что только глупец может упускать такую прекрасную возможность стать музыкантом. Поэтому теперь они имеют в своем репертуаре порядка пяти песен и дважды выступали вживую, а третий концерт должен состояться ровно через неделю. Только вот с подготовкой к нему у парней получалось из ряда вон плохо из-за постоянных придирок вокалиста и частых ссор. Время близилось к шести часам вечера, на улице начинало темнеть — признаки поздней осени. Музыканты решили сделать небольшой перерыв, Кою и Атсуши тут же выпорхнули за дверь под предлогом перекура, поэтому Таканори остался в помещении наедине со своими мыслями и… Бакаги. Осознание того, что можно было также покинуть студию, пришло слишком поздно. Но Така все равно попытался это сделать — именно попытался, потому что, стоило ему оказаться рядом со спасительной дверью, как он был схвачен и резко развернут назад все тем же навязчивым одноклассником. Поджав губы, Таканори злобно глянул прямо в глаза Накамуре, как бы говоря этим, что требует немедленных объяснений происходящего. — Ты что-то хотел? — проговорил он, так и не услышав ни единого слова. — У меня нет времени на дурацкие игры в гляделки. — Наверное, я окончательно сошел с ума и тебе это покажется полным бредом, но я абсолютно уверен в том, что влюблен, слышишь? — тихий шепот казался сейчас самым громким звуком на свете. — Я люблю тебя, Така. «Я люблю тебя, Така». «Я люблю тебя». «Люблю…» Мир плавно уходил из-под ног. Еще секунда — и окружающее пространство разлетится вдребезги, словно и не было ничего вовсе, не существовало этой студии, города, мира в общем. Одно единственное слово засело в голове парня, и он был бы и рад слышать его, но… Но. Он не мог сказать то же самое. Наверное, этого ожидал Бакаги? Услышать то же слово в ответ. То же до боли простое слово, тот же набор букв, но какой был в них смысл, если Матсумото не чувствовал того же? Он не желал быть рядом, касаться, целовать, дарить ласку и тепло. Он вообще не был уверен даже в том, что ему хочется продолжать какое бы то ни было общение с этим человеком. Он не был уверен и в том, что сможет теперь любить кого бы то ни было. — Мне очень приятно… — прохрипел Матсумото. — Но ты ведь понимаешь, что я не могу ответить тебе взаимностью? Таканори видел, как в глазах напротив потух последний огонек надежды. Как личико его некогда жизнерадостного одноклассника исказилось гримасой боли, которая была настолько уродливой, что Таке по-настоящему стало страшно. Он на долю секунды почувствовал себя самым жестоким в мире убийцей, только убивал иначе — забирал в свою власть беззащитные людские сердца, после чего грубо разделывался с ними, как настоящий хладнокровный дьявол. — Знаю. И это меня ужасно злит. Резкий удар кулаком по стене заставил Матсумото вздрогнуть и отшатнуться. Он отчетливо видел проступившую кровь на костяшках Бакаги, и от этого зрелища ему стало совсем дурно. Хотелось на свежий воздух, спокойно отдышаться и подумать над произошедшим. Но Накамура так и продолжал стоять рядом с дверью, и это безумно пугало. Поэтому, собравшись с духом, Така направился в прямо противоположную сторону, к клавишам. Он подошел к инструменту и принялся наигрывать какую-то незатейливую мелодию. Это не было импровизацией, не было его собственной песней. Просто Таканори где-то слышал ее раньше, но не мог вспомнить, откуда она взялась. Руки ужасно тряслись, отчего мелодия получалась немного грубой, потому как тонкие пальчики парня часто скатывались с нужных клавиш, задевая соседние, и комната наполнялась слегка фальшивыми звуками. Матсумото пытался раствориться в музыке, и это немного помогало. Ему не хотелось думать ни о Бакаги с его разбитым сердцем, ни о чем-либо еще. Только вот настойчивые мысли продолжали лезть в голову, отчего становилось страшнее с каждой минутой, пока Таканори находились один в комнате с Накамурой. Вскоре вернулись остальные потерянные музыканты, и на следующие полчаса помещение вновь наполнилось песнями четырех целеустремленных мечтателей. Несмотря на то, что репетиция совсем не клеилась, парни откровенно фальшивили, будто совсем не слыша друг друга, никто не смел нарушать так внезапно установившуюся между ними идиллию. То ли от того, что они совсем утомились, то ли из-за напряженных отношений между Такой и Бакаги. Когда на улице окончательно стемнело, репетиция наконец завершилась. Дольше в студии музыканты находиться не могли, потому как с минуты на минуты должна была нагрянуть другая группа. Парни разбрелись кто куда: Кою и Атсуши жили недалеко друг от друга, поэтому домой возвращались вместе, Бакаги куда-то исчез, а Таке совсем не хотелось возвращаться домой, где его ожидало гнетущее одиночество. Он остановился на небольшом крылечке рядом со входом в студию. Отчего-то ему безумно хотелось закурить, и он даже пожалел о том, что в его кармане не нашлось дурацкой пачки сигарет. Миллиард вопросов крутился в голове Матсумото, устремившего взгляд в черное, без единой звездочки, небо. Он уже успел по десять кругов прокрутить в своей голове тот злосчастный разговор с Накамурой. Любой человек был бы рад, узнав, что его любят. Был ли рад Така? Определенно, было до безумия приятно знать, что есть человек, который испытывает к тебе целый тайфун нежных чувств. Но вместе с тем чувства эти разрушительны для их обладателя, принося неимоверные тяготы и в жизнь того, кому они посвящены. Поэтому радости внутри Таки умещалось не просто мало, он был абсолютно разбит. Накамура — хороший парень, и крушить его хрупкое сердечко Матсумото хотелось меньше всего. Тем более, он как никто другой знал, насколько сильна боль от невзаимной любви, и теперь чувствовал себя бесстрастным преступником, в глубине души все же понимая, что не обязан любить в ответ. Только от этого не становилось легче. — Если бы я выглядел вот так, — Бакаги материализовался будто из ниоткуда, и Таканори вздрогнул, услышав холодный голос одноклассника, — у меня были бы шансы понравиться тебе? Така проследил за пальцем Накамуры, указывающим на высокого блондина из компании, стоящей в стороне, рядом со специальными местами для курения, откуда доносился звонкий смех. Длинная челка прикрывала левый глаз парня, на голову накинут плотный капюшон, меж изящными пальцами зажата тоненькая сигаретка, и Матсумото на миг показалось, будто воздух вокруг насквозь пропитался приторным запахом ванили. Время снова застыло для него одного, перед глазами стояла длинноногая фигура блондина и идеальные, изученные вдоль и поперек черты когда-то до боли родного лица. «Если бы ты был таким, как он, я бы, вероятно, любил тебя больше всего на свете», — Таканори горько усмехнулся своим мыслям и обернулся, чтобы ответить однокласснику, но того уже и след простыл. Поняв, что больше не желает находиться в этом месте, Така осторожно сошел по ступенькам вниз, намереваясь как можно скорее убраться подальше от студии. Он быстрым шагом направился к пешеходному переходу, чуть ли не галопом перепрыгивая через огромные лужи. Дождь не исчез — он лишь утратил свою былую мощь, продолжив моросить уже с меньшей силой. Сзади послышались шаги раз в пять быстрее беготни Матсумото, и в какой-то момент ему даже показалось, что его преследуют. Оглядевшись по сторонам, Таканори с удивлением заметил, что улица почти пустынна, лишь два человечка на той стороне дороги спешили по своим делам. — Таканори! — раздался истошный вопль. — Подожди… Така обернулся, с непониманием глядя на запыхавшегося Акиру, который остановился на расстоянии не более двух вытянутых рук. Светлые волосы неаккуратными прядями спадали на бледное и осунувшееся лицо, на лбу проступила маленькая, едва заметная капелька пота, а капюшон был откинут назад, являя взору Матсумото великолепное лицо с правильными чертами. И даже в таком виде Акира умудрялся быть безумно красивым и за три километра пахнуть чертовой ванилью. — Как ты? — окончательно восстановив дыхание, спросил Сузуки. Таканори показалось, будто весь мир вокруг собирается свести его с ума. Акира, который несколько месяцев после расставания неплохо прятался и постоянно убегал от Матсумото, теперь же сам с распростертыми объятиями бежит к нему навстречу, пытаясь нормально поговорить. Словно не было полугода напряженного молчания, не было идиотских игр в прятки, не было Тацуй и прочих неприятных моментов. Хотелось рассмеяться с такой же силой, с какой предаются смеху сошедшие с ума люди в больничных койках, чуть ли не до конца своей жизни запертые в стенах психиатрических клиник. С другой же стороны — откуда Така мог знать о том, как смеются психи? — Все замечательно, — уверенно ответил Матсумото, хотя внутри себя дрожал от ярости, смешанной с кучей пока еще не изведанных чувств, — а у тебя как дела? — Помнишь, я говорил о том, что мне необходимо побыть в одиночестве и все обдумать? — Акира сфокусировал взгляд на проезжей части, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не в глаза Таке. — Я очень скучаю. Матсумото подавил смешок, все сильнее убеждаясь в нереальности происходящего. Этих слов он ждал полгода, прокручивал в своей голове различные варианты событий, представляя, как радостно бросается на шею Акире, а позже — они оба счастливы. И, самое главное, вместе. Но сейчас же Така чувствовал лишь злость и… отголоски боли? Он буквально ощущал, как маленькая буква «А» противно обжигает его сердце после каждого слова Акиры, который мог так беззаботно войти в его жизнь, влюбить в себя, а затем исчезнуть на долгие месяцы, после чего снова возникнуть, надеясь все вернуть. — Я знаю, ты думаешь, что я просто воспользовался тобой, — спокойно продолжил Сузуки, не наблюдая никакой ответной реакции, — и вряд ли сможешь простить меня. Но просто знай, что ты — лучшее, что случалось со мной. Спасибо. — За что? — почти прошептал Таканори, и спрашивал он явно не о том, почему его благодарят. — За все то время, что я был счастлив, — Акира приближался, — я не могу без тебя. Така понимал, что еще немного, и его терпение разлетится вдребезги вместе с бешено бьющимся сердцем. Одна его часть хотела сорваться и броситься в объятия к парню, чьего внимания он так отчаянно жаждал еще со дня их знакомства, тогда как другая не позволяла этого сделать и твердила о том, что его используют. Акира — всего лишь умелый манипулятор, а Таканори — его преданная игрушка, с которой можно творить все, что душе угодно. Даже сломать — и она будет рада, ведь разрушена руками любимого мучителя. — Ты действительно думаешь, что имеешь на это право? — не отдавая отчет себе в действиях, закричал Таканори. — Думал, что можешь так просто поиграться со мной и бросить, а потом надеяться на счастливое совместное будущее? Пошел ты… Даже не посмотрев на светофор, Матсумото выскочил на проезжую часть, быстро переходя дорогу, однако остановился на половине пути, снова развернувшись к бывшему парню и в последний раз прокричав: — Да у тебя таких, как я… Последнее, что видел Таканори перед тем, как сознание окончательно покинуло его, — огромный грузовик и ошарашенные глаза водителя. Последнее, что слышал, — оглушительный, душераздирающий крик. Наверное, Акиры. Теперь Матсумото в полной мере осознавал значение фразы «вся жизнь пронеслась перед глазами». Последнее, что чувствовал он, — дикая боль в районе груди. Сдавленное ощущение в ребрах. И где-то на краю сознания висела мысль о том, что мама будет сильно ругаться, когда узнает. А она обязательно узнает.