Игры Фортуны

      В комнате прохладно, ведь сейчас утро, а ночь была холодной. Здесь сейчас спят Рюу и Хотеру, укрывшись теплым пледом и прижавшись друг к другу. Конец августа всегда был таким холодным на Ламенто — небольшом острове с тремя деревнями вокруг города. Здесь всегда спокойно, потому что остров этот расположен в Ист Блю. Единственные, кто с него отплывает в море или приплывает на него — работники рыболовной компании, обеспечивающие этот остров диковинными вещицами, мясом и чешуей (или даже шкурой) Морских Королей и, конечно же, деньгами, вырученными с продажи этих диковин другим островам в Ист Блю или на Гранд Лайн. На других островах нет филиалов этой компании, но ее директор планирует в скором времени исправить этот недочет. Что ж, давно пора. К тому же, компания процветающая, а распространение ее на другие острова сделает наш остров известным. Известность нашего острова принесет больше посетителей в Ист Блю, особенно тех, кто заинтересован в охоте на Морских Королей, после чего сюда станут прибывать дозорные, чтобы контролировать все это дело и не допускать браконьерства. Ламенто оживится, покажет миру свою красоту и будет ее улучшать с каждым годом.       Но это, конечно, при безукоризненных условиях и идеальном ходе дел. Проще говоря, такой план — некая утопия. Скорее всего, все будет либо в точности наоборот, либо не при жизни нынешнего директора, либо идея погибнет, даже не начиная воплощаться в жизнь. Как ни странно, но в свои пятнадцать лет я ясно представляю себе картину любого из этих событий. Видимо, мамины уроки не прошли даром, а папины рассказы только закрепили теорию в моей памяти. Будем надеяться, эти знания когда-нибудь понадобятся мне на практике, иначе зря я просыпаюсь ежедневно в пятом часу утра, чтобы сесть за очередную книгу.       На этот раз я читаю художественную литературу. Эта книга повествует о пирате, Золотом Роджере, который покорил Гранд Лайн. Его казнили всего лишь семь-восемь лет назад, а мамина подруга уже через два года после казни издала несколько томов историй про него. Конечно, первые четыре года эти книги крутились только на нашем острове, но уже несколько лет они продаются по всему Ист Блю. Успеха, увы, не сыскали. Да и история, честно говоря, слабоватая. У автора совсем нет фантазии. Чувствую, книги эти принесут ей только проблем.       Наверное, не стоит мне занимать голову подобными историями, еще и плохо написанными. Надо отвлечься и приступить к учебе. Думаю, углублюсь сегодня в психологию. Кажется, я близка к открытию. Но сначала надо выбросить из мыслей неудавшуюся историю про Роджера.       Я взглянула в окно. Из-за невысоких холмов выглядывало солнце, погружая всю деревню в мягкий свет своих лучей, украшая нежно-рыжим цветом деревянные стены и соломенные крыши домов, листья и стволы деревьев, росших у каждого во дворе. Петухи уже пропели, и многие женщины, особенно старухи, вышли из домов и тихо, едва слышно, почти незаметно занимаются своими делами. Деревня потихоньку, даже нехотя, просыпается, заставляя просыпаться каждого своего жителя, чтобы он просто насладился утром, вдохнул свежий воздух, обрел новые силы и снова работал или веселился весь день — тут уж зависит от того, за кого тебя домашние принимают и кто ты сам по себе. От возраста и здоровья в деревне мало что зависит — зачастую эти факторы даже не учитываются, вернее, о них просто забывают. Так же не важно здесь, сколько наук ты выучил, знаешь ли, как прооперировать собаку или свинью — раненных животных здесь подают на стол, а заболевших — тоже, но уже смотря чем заболело животное. Конечно, животных, как собак или кошек, у нас хоронят обычно.       — И как в таком месте может жить такой заносчивый мальчишка? — тихо, чтобы не разбудить и не побеспокоить никого, спросила я. У кого? Не знаю. Зачем я это спросила вслух? Чтобы дать себе осознать свое одиночество, пока сижу в этой комнате, в которой, словно мертвые, спят два родных мне человека. Шепотом их не разбудить, а кричать, чтобы не быть в это утро одной, мне не хочется — это безмерно глупо.       — Что-то говоришь? — спросил Рюу, аккуратно сняв со своего плеча голову Хотеру, продолжавшей мирно спать. Брат принял сидячее положение, все наблюдая, чтобы сестра не проснулась.       — Ничего важного, — стараясь понежнее улыбнуться, ответила я полушепотом. — Ей следовало вчера пораньше лечь спать.       — Следовало, — подтвердил брат, — но ты убеди ее в этом. Сама знаешь, если Хотеру что-то решила, значит, в ее понимании, это самая необходимая вещь в данный момент и в данном месте.       Хотеру вчера засиделась над своими книгами по медицине до вечера, а потом до поздней ночи что-то химичила. Конечно, на сонную голову у нее мало что получалось, но она все-таки, похоже, получила тот результат, который хотела. Просто иначе она ни за что не пошла бы спать вплоть до тех пор, пока ее не вырубит на месте. Вот такая у меня сестра!       — Ты сегодня с отцом в город? — обратилась я к брату.       — Да, сегодня в город. Завтра отплываем на Гранд Лайн, — ответил он, посерьезнев в мгновение ока.       — А потом?       — Отец сказал, что, скорее всего, на обратном пути мы найдем какой-нибудь штаб Морского Дозора.       — Значит, вполне возможно, что ты не вернешься после этого плаванья, — поняла я.       Вполне возможно, что брата с нами больше не будет. Мы останемся вдвоем с сестрой ухаживать за слабой матерью, а постаревшему отцу придется самому справляться на корабле с большой командой. Он ведь капитан одного из кораблей местной рыболовной компании. И, конечно, нельзя сказать, что на острове много алчных или завистливых людей, но такие есть, а в команде отца их достаточно, чтобы устраивать трудно решаемые проблемы. И с братом наш отец, Изао, еще справлялся с ними, но что будет, если он займется всем один?       — Я постараюсь сюда почаще вырываться, буду вам писать, — прервал мои мысли Рюу, улыбаясь той улыбкой, которая дарует некий призрак надежды на то, что все будет хорошо, что особо ничего не изменится в обычном течении жизни. И от того, что это всего лишь призрак надежды, становится страшно, начинаешь нередко лишний раз волноваться.       — Мама об этом знает? — настороженно спросила я. Норико строго противопоказано волноваться, даже слегка. Так сказал местный врач, это подтвердила Хотеру, которая в медицине всегда разбиралась лучше, чем тот докторишка-самодур.       — Со вчерашнего вечера. Норико, конечно, не против, но она мать. Отец все это время подготавливал ее к этой новости, чтобы она меньше волновалась в итоге.       — Разумно.       — Но она все равно волнуется, а это, сама знаешь, опасно. — Замолчав, Рюу с надеждой посмотрел на меня, чего он никогда не делал. — Присмотри за ней, пожалуйста. Не хочу, чтобы в мое отсутствие с ней случилось что-то плохое.       — Пока я живу, мать не умрет никак иначе, кроме как от старости. Клянусь! — улыбнувшись, сказала я.       — Руку на сердце! — приказал Рюу своим громким низким голосом.       Я переместила правую руку с книги на левую сторону груди и повторила:       — Клянусь, что, пока я жива, мать не умрет никаким иным способом, кроме как от старости!       — Теперь, если я вернусь, а у матери инфаркт с летальным исходом, я имею право стать твоим ночным кошмаром. Поверь мне, я им стану, — пригрозил Рюу, стараясь подделать в глазах жажду убийства, что у него всегда, даже сейчас, выходило ужасно. Не долго сдерживаясь, брат рассмеялся, а вместе с ним и я.       — И давно вы проснулись? — потирая глаз, спросила проснувшаяся Хотеру, приподнявшись на кровати на локтях.       — Я встала до рассвета, а он проснулся недавно, — ответила я, пересев от окна к сестре на кровать. — Выспалась?       — С вами выспишься, — буркнула Хотеру, зевнула и снова легла, закутавшись в плед. — Я проснулась, чтобы попросить вас выйти из комнаты.       — Тем не менее, ты нас ни о чем не просила, — с невинной улыбкой произнес Рюу.       — Значит, попрошу, — все так же бурчала сестра. — Брысь из комнаты! Дайте поспать, неучи!       — Добрая какая, — сказала я и поспешила удалиться за деревянную дверь, которая вела сразу в гостиную, где спали мать и отец.       Если быть точнее, то сейчас на диване лежала мать, держа под головой скрученный прохудившийся матрац с подушкой, одеялом и простыней — на нем, постелив его на пол, обычно спал отец. Утром он отдавал этот матрац маме, подкладывая под голову, чтобы она могла побольше находится хотя бы в полусидячем положении.       У Норико месяц назад случился инфаркт, после которого полностью отказали ноги. Теперь она все свое время проводит на диване. Мне неприятно на это смотреть, даже больно, но я знаю, что если покажу эту неприязнь маме, она станет стеснятся своей инвалидности, а этого я не могу допустить.       — Ах, Акуме и Рюу вышли, — улыбаясь, произнесла Норико. Она уперла руки в диван, сделала усилие и приподнялась, после чего у нее получилось спокойно повернутся. Упершись спиной в спинку дивана, она руками спустила с него ноги, чтобы сделать вид, будто она сидит. Как непривычно на это смотреть. Я должна сделать над собой усилие, чтобы невольно не скривиться, глядя на ее беспомощность.       — Лучше бы лежала, — строго произнес Рюу. — Зачем лишний раз себя напрягать? Мы здесь все родные.       — Я не хочу, чтобы мои дети лишний раз видели свою мать такой беспомощной, — улыбнулась Норико. — Акуме, милая, подай расческу, пожалуйста. Раз волосы свободны, хочу собрать их.       — Может, тебе помочь? — Я подала матери расческу, которая лежала недалеко от нее.       — Нет, спасибо, — с той же нежной улыбкой, которая может принадлежать только матерям, смотрящим на своих детей, ответила она. — Коса — не такая уж мудреная прическа, чтобы над ней работать вдвоем. — Норико взяла у меня из рук расческу и повернулась к брату. — Изао скоро отплывает. Сказал, чтобы я немедленно отправила тебя к нему, когда ты соберешься.       — Хорошо, — ответил брат и вернулся в комнату.       Мама напевала какую-то бодрую мелодию, расчесывая свои светло-русые, почти блондинистые длинные волосы. Ее вытянутое лицо с узким подбородком почти не показывало никаких признаков слабости, а зеленые глаза весело озирались по сторонам. Даже лишившись ног она занимается хозяйством: высматривает какие-то недочеты, вспоминает, чего в доме не хватает и что надо бы сделать, так же перебирает в голове информацию, которую мы ей рассказываем, если приходим с прогулок. Норико привыкла оставаться собой в самых разных условиях. Она всегда веселая, в меру злая, умная; мама никогда ни на что не жаловалась, хотя ей могло быть нестерпимо больно как телесно, так и душевно. Я всегда ей восхищалась, но теперь мне становится просто невозможно смотреть на внутреннюю силу при внешней беспомощности. Лучше бы она ныла о своем тяжелом положении — нам всем было бы от этого легче, даже ей.       Из комнаты вышел Рюу с узелком за спиной и в плаще на обычную майку и старых (еще дедушкиных) армейских штанах, которые, к слову, неплохо сохранились. Он подошел к маме, нагнулся и поцеловал ее в лоб.       — Не скучайте тут по мне. — Рюу старался сказать что-нибудь максимально беспечное, придав тону некоторую небрежность, но в нем легко угадывалось волнение.       — Тебе следует поторопиться, — ответила мать. — Аккуратнее там, чтобы мне не пришлось за тебя волноваться.       Кивнув, Рюу направился к выходу, и я, будучи не в силах больше смотреть на мать в таком состоянии, отправилась с ним, сказав, что хочу проводить брата. Конечно, мама отреагировала на это положительно и не стала меня удерживать дома.       — Она в ужасном состоянии, — начал разговор Рюу, когда мы отошли на расстояние двух дворов от нашего дома. — И я говорю сейчас не про внешность.       — Ей тяжело осознавать свое положение. Намного тяжелее, чем мне видеть ее такой. Я то могу уйти из дома, вспомнить время до этого инфаркта, даже отвлечься от мыслей о ней. А она что? Норико приходится с этим жить, а каждое воспоминание возвращает ее к осознанию собственной инвалидности.       — Только не вздумай ее жалеть! — прикрикнул Рюу. — Она старается справляться со своим положением, пытается в нас найти подтверждение того, что все осталось таким, как было прежде. Для нее будет сильным ударом, если вдруг окружающие ее родные люди начнут с сожалением смотреть на нее. Она тогда не сможет справится с свалившейся на нее бедой.       — Ты прав, — пробормотала я в ответ.       — Акуме! — Рюу резко остановился, схватил меня за плечи, развернув к себе. В его зеленых глазах, как у мамы, я вижу страх, старательно скрываемый решительностью. — Пообещай мне, что никогда не станешь жалеть Норико! Как бы ей не было плохо, сохраняй свое обычное к ней отношение, проявляй, где нужно, хладнокровие и строгость в той мере, в какой этого заслуживает кто-нибудь другой. Например, я или Хотеру, может, даже Куро. Грубо говоря, делай что хочешь, но не жалей. Норико и без того осознает свою беспомощность, так постарайся ей об этом не напоминать лишний раз!       — Обещаю, — словно в каком-то забвении проговорила я. Впервые Рюу ведет себя так. Кажется, он боится за мать сильнее, чем кто-либо другой.       Тихо, словно он уже устал от всех этих волнений, произнеся «спасибо», брат отпустил меня и пошел дальше. Не долго думая, я отправилась за ним: идти домой не хотелось, а побродить по острову в гордом одиночестве я еще успею — у меня весь день впереди.       Оставшийся путь до пристани шли либо молча, либо разговаривая на отвлеченные и ничего не значащие темы, между тем посвящая себя полностью своим мыслям. Они, мысли эти, говорили о многом: о прошлом, о предстоящем будущем, о нашем положении, о маме и так далее.       На пристани собралось много моряков — все они были частью команды отца и подготавливали корабль к отплытию: кто таскал коробки с провиантом, кто — оружие, типа ружей или сабель, или ядра; кто-то приводил в порядок пушки, кто-то проверял в последний раз паруса; иные просто бегали от одной работы к другой, помогая тут и там по мере своих сил. С корабля спустился высокий мужчина в синем кафтане и того же цвета треуголке, под кафтаном можно было увидеть коричневый камзол. Этот мужчина, капитан, судя по всему его виду, направился к нам.       — Ты пришел раньше, чем я рассчитывал, — с улыбкой на тонких губах произнес капитан, черными глазами смотря на Рюу. — Однако, ты вовремя. Несколько членов команды, увы, не смогли прийти: кто заболел, кто повредился на охоте. Мы не укладываемся в срок.       — Не волнуйся, отец, я пришел сюда не штаны просиживать, — ответил Рюу и, получив от Изао одобрительный кивок, незамедлительно направился к кораблю.       — Позволь и мне помочь, — попросила я. Рюу, конечно, сильный и выносливый молодой парень, но одного человека не хватит, чтобы исправить ситуацию. По крайней мере, я так думаю.       — Надорвешься, — с выражением заботы в голосе и ласковой улыбкой на лице, ответил отец. — Хоть ты и тренируешься время от времени, в перерывах между учебой и чтением ваших книг, вряд ли тебе удастся поднять что-то из того, что переносят сейчас мои парни, без вреда для самой себя. И не спорь! Знаем мы вас, подростков — сами были такими. Лучше не лезь на рожон, стараясь помочь просто потому, что все работают. Жди момента, когда твоя помощь действительно понадобится. К слову, — немного помолчав, продолжил отец, — твоя помощь здесь не понадобится.       — Слышал, Вы с Рюу сегодня отплываете, — донесся до нас весьма знакомый достаточно грубый голос.       Отец и я обернулись.       — А, Куро, — улыбнулся Изао. — Юнный господин решил сегодня прогуляться? — с привычной для себя издевкой в голосе спросил он.       — Всего лишь пришел проводить друга.       — Что ж, Вы правы. Хочу добавить, что после этого путешествия Рюу редко будет возвращаться на наш родной Ламенто. — Куро вопросительно приподнял бровь. — Он решил служить в Морском Дозоре.       — Что ж, с его характером только туда и идти, — усмехнулся брюнет, двумя пальцами поправив вечно съезжающие с его прямого носа очки.       — А вы какое будущее для себя хотели бы, молодой господин? — с наигранным почтением в голосе поинтересовался Изао, наблюдая за тем, как бегают вокруг корабля и на корабле члены его команды.       — Точно не такое, — хмыкнул Куро.       — А, так Вы еще не определились. Жаль, — кинул Изао, удаляясь. — Акуме, приследи за матерью!       — Уже отплываешь? — воскликнула я. — Так скоро?       — Да, пора бы и отчаливать, а то так никуда не успеем, — с улыбкой ответил отец.       Я бросилась к нему и обняла — все-таки мы не увидимся долгих несколько месяцев.       — Удачи вам, не попадите в шторм, — пожелала я, отстраняясь от отца.       — Все будет хорошо, мы — опытная команда, — улыбнулся он той улыбкой, в которой отражаются одновременно и гордость, и безмерная любовь к родному человеку. — Будь умницей, — пожелал Изао и быстрым шагом, не оглядываясь, направился к кораблю.       Вскоре корабль был загружен, швартовы убраны, якорь поднят, а паруса расправлены — я взглядом провожала уплывающий от родных берегов небольшой корабль, на котором были отец и старший брат. Удачи вам! Пусть дует вам попутный ветер, и вы целыми доберетесь до берегов следующего острова.       Когда корабль отошел на то расстояние от берега, на котором уже не слышно голосов людей на его борту, я услышала позади себя шаги: Куро, как обычно, не стал особо долго задерживаться на берегу, провожая Рюу. Я немного повернула голову и краем глаза наблюдала, как удаляется его силуэт.       — Ты идешь, или мне тебя не провожать? — спросил вдруг он.       Я не понимала, что сказал Куро. Не то, чтобы не слышала, — просто не осознавала смысл его слов. Однако по интонации его понятно было, что это вопрос и мне придется хоть что-то ответить.       — Что? — только и смогла выдавить из себя я.       — Пойдем, я провожу тебя до дома, — заявил Куро почти приказным тоном. До сих пор прибывая в шоке, я поплелась за ним. Все-таки дел дома у меня много, а идти туда одной скучно.       Мы давно с ним знакомы. Лет с пяти-семи. И первые два года нашего знакомства этот мальчишка не хотел даже видеть меня. Вообще, именно поэтому он получил кличку «заносчивый мальчишка» — игнорировал, общался только с братом, как с себе равным, а на тех, кто хотя бы разумом младше, смотрел свысока.       Поверить не могу, что ради общения с ним я стала меняться: начала читать книги, увлеклась психологией, обучилась фехтованию, изучила многие науки, которые помогли мне в саморазвитии — и все только ради того, чтобы иметь хотя бы возможность составить ему компанию. Он хороший парень, на самом деле, но часто его никто не понимает, все учат, как надо жить, хотя то, как живут эти люди, не подходит сущности Куро. Даже то аристократическое воспитание ему почти не идет!       Куро умный парень, и от этого интересный. К тому же, у него на все обязательно найдется своя точка зрения, либо сложенная из убеждений других во что-то уникальное, либо собранная из собственного опыта, которого пока мало, если честно. От него всегда можно услышать что-то интересное и новое, не забитое и не испорченное другими людьми и их предрассудками, может, мыслями.       Однако сегодня всю дорогу до дома Куро молчал, будто я не подхожу на роль слушателя его идей, мыслей или просто восхищенных пересказов какой-нибудь книги, что, к слову, бывает не так уж часто, потому что книгами его сложно удивить. Возможно, у него сегодня нет настроения. Честно говоря, у нас у всех сегодня нет настроения ни о чем разговаривать. Когда я вернулась домой, обняв Куро на прощанье (ему это не нравится, но я все равно буду так делать — все ему на зло), единственное, о чем мы поговорили с мамой и сестрой — это список того, что мы должны добыть, бродя по разным деревням и отдельным частям города в центре острова. Сегодня, как ни странно, был ужасно скучный день. В прочем, каждый отъезд Рюу с отцом отмечается именно таким днем — ничего не обычного.