***
Спустя несколько дней в близлежащих деревнях Уотердипа народ начинал праздновать Белтейн. Ежегодный праздник, посвящённый теплу и лету, который отмечали обычно вне города и замка. Городские, желающие как следует отметить пришедшее в королевство лето, отправлялись в деревни, кто пешком, кто на повозках. В стенах замка этому не придавали особой важности, поэтому Чимин и не знал даже, чем занимаются простолюдины в этот праздник. Во дворце собирали обычный приём, в честь праздника подавая свежее вино вместо эля. В то время как в деревнях разводились костры, из полевых цветов плелись венки, местные вешали на дверях сухую крапиву и рябину, танцевали, выпивали и праздновали всю ночь. Чонгук, подготовив покои принца для сна, долго стоял у балкона, вглядываясь вдаль. Отсюда было видно огоньки костров на синеватом горизонте, а ветер едва доносил смех девушек, прыгающих через огонь. Горизонт ночи соблазняет недосягаемостью, и наблюдая его в этот момент, Чонгук вспоминает времена, когда он был простым крестьянским мальчишкой. Услышав стук подсвечника, брюнет вздрогнул и быстро захлопнул двери балкона. — Что там? — безэмоционально спросил принц, одёргивая на себе ночную сорочку. — Засмотрелся на горизонт, Ваше Высочество, — пробубнил Чонгук, опустив глаза. — Я могу потушить факелы? — Да, — тихо ответил принц, залезая под толстое одеяло. Последние несколько дней Чимин ходил как в воду опущенный. Глубоко в своих мыслях, намного глубже, чем обычно. Чонгук даже не пытался разузнать, чем же так встревожен принц. Несмотря ни на что, Чон по-прежнему оставался слугой и не мог докучать Чимину своими расспросами; его так научили: пока не спросят — рот не открывать. Возможно, вне стен замка он и может считать принца своим другом, но здесь, среди этих холодных каменных стен, он в первую очередь слуга. Чимин и сам бы рассказал, если бы действительно хотел поделиться с Чонгуком тревогами, что мучают его после последней вылазки из замка. Чонгук тушит факелы, желает принцу доброй ночи и вместо того, чтобы отправиться спать, быстро заканчивает работу на кухне и достаёт со дна своего сундука единственную праздничную одежду. Надевает тёмно-красный кунтуш, который стал совсем мал его старшему брату, оттого и перешёл к Чонгуку. Поправляет волосы и привычным путём покидает дворец. Наслаждаясь приятным теплом, он прогуливается по сонным городским улочкам, проходя мимо таверн, поскольку денег на выпивку у него совсем нет. Да и пустуют все корчмы, потому что большинство жителей отправились по деревням, отмечать Белтейн. Обогнув городскую площадь и пустующий рынок, Чонгук у конюшен замечает повозку, из которой вот-вот разгрузили сено. Праздник праздником, а работа у всех по расписанию. Ямщик, одновременно взбираясь на своё место и допивая эль, совсем не замечает Чонгука, что запрыгнул на край повозки, свесив ноги. Сено для лошадей обычно возят из деревень, значит и повозка отправится в ближайшую деревню. В городе совсем пусто и скучно, а как назад воротиться Чонгук как-нибудь, да придумает. Он наслаждается приятным запахом жжёной древесины, который всё усиливается по мере приближения к деревне. В темноте на перепутье Чонгук замечает указательный знак с выцарапанными на нём названиями деревень, но совсем не может ничего разглядеть. Подвыпивший ямщик всё же замечает его на середине пути, но оказывается вовсе не тупорылым деревенским мужиком, поэтому не сгоняет Чона с повозки, даже наоборот — дружелюбно болтает с ним о житейских делах. Поблагодарив мужчину, Чонгук спрыгивает у первого попавшегося поселения, поскольку ямщик отправляется в другую деревню, что гораздо дальше. Осматриваясь по сторонам, брюнет не может удержать чистой искренней радости, поскольку вырос он в примерно такой же деревушке. Он уже и забыл, какая тут царит атмосфера: беззаботности и каждодневной радости таким простым мелочам, как игрушечный деревянный меч. Ощущая запах навоза и соломы, Чон ёжится, отмечая, что звук гуляний и искры от костра исходят из глубины деревни. Немного пройдясь, Чонгук выходит на небольшую поляну, где веселится много народу. Музыканты, видно, прибыли с городу и играют задорную музыку, туда-сюда носятся крестьянские дети, играя в догонялки. На накрытых столах изобилие напитков, овощей и фруктов, в воздухе плотно засел запах самодельного эля, отовсюду звуки разговоров, смеха и веселья. Деревенские девушки с венками на головах танцуют с парнями, кто-то слишком пьяный, кто-то влюблённый, кто-то просто счастливый с румяными от медовухи щеками.florence and the machine — which witch
Чонгук сразу проникается этой позабытой атмосферой и, отыскав на дне кармана пару медяков, покупает бутылку эля у подвыпившего торговца. Подмечает девушку, что пустилась танцевать и освободила деревянную лавку недалеко от большого костра. Чон приземляется на неё и начинает попивать эль, что отдаёт мёдом и горчицей. Вызывается помочь местным парням с дровами для поддержания костра, заводит пару интересных разговоров и чувствует взгляды захмелевших деревенских девчонок, невольно краснея. Музыка на некоторое время затихает, музыканты обговаривают между собой что-то и снова начинают играть. Чонгук смотрит по сторонам, разглядывая танцующий народ, и вдруг цепляет взглядом тонкую мужскую фигуру в лёгкой белоснежной рубахе. Он, как по щелчку пальцев, узнаёт в этом изящном силуэте своего недавнего знакомого по вьющимся светлым волосам и нежным чертам лица. Взгляд Чонгука замирает, как и весь Чонгук. В колыхающемся свете мягких языков пламени костра уверенно шагает тот самый «чародей». Поднимает высоко голову, на которую надет венок, сплетённый из полевых цветов, выпрямляет спину и чувствует удовлетворение от своей гордой осанки. На его устах промелькнула игривая полуулыбка от неизвестного будущего, и он со звонким смехом начал кружиться в танце со всеми остальными. Знал ли он, сколько восторженных взглядов приковал к себе? Чонгуку остаётся только догадываться. Лёгкая поступь танцора будто выписывает бёдрами в воздухе ритуальное движение, едва заметное глазам, но которое непроизвольно и горячо клеймит мысли и нутро Чонгука. Будто новая эра жизни началась с глубокого вдоха, который взбудоражил кровь и наполнил сердце Чонгука необъяснимой радостью. Вокруг Тэхёна будто закручивались блестящие вихри, которые видел только Чонгук. И непреодолимое желание движения почти не даёт устоять на месте. Утончённая грация, мягкие взмахи руками, у Чона буквально кружится голова, но совсем не от эля. Его щёки становятся горячими, а уши красными, когда искрящийся взгляд светловолосого в одно мгновение скользит по его лицу. Тэхён блеснул своими сиреневыми глазами и в странном танце пустился по кругу со всеми, сверкая в лунном свете коричневыми с высокой шнуровкой сапогами. Присев на обугленный пень, Чонгук вдохнул и выпил вино, стянутое с какого-то стола, прямо из горлышка. Он чувствовал, что сердце разрывается от звуков прекрасной музыки. Какая же может быть в этом радость, думал Чонгук, что хорошего, кроме разве что возможности заново пережить собственную жизнь в этом прекрасном месте? Поистине золотые звуки лились со струн скрипок музыкантов и устремлялись ввысь, прямо к звёздам. Чонгук откинул назад голову и посмотрел на звёзды. Звуки музыки окутали его туманной пеленой, и поляна, полная народу, перестала для него существовать. Остались только звёзды и распахнутое небо. — Выродок, — услышал он откуда-то сбоку, тут же повернувшись. Неподалёку стоял какой-то пьяный деревенщина, одной рукой придерживаясь за деревянный столб, а во второй держа медную фляжку. — Что ты сказал? — твёрдо произнёс брюнет. — А? — не сразу расслышал его мужик, чуть покачнувшись. — Выродок, говорю, — и указал пальцем в сторону Тэхёна. — Такая страхолюдина, что и палкой ткнуть противно. — Ещё хоть слово — и ты на свою фляжку гузном сядешь, — прошипел Чон, не в силах контролировать себя. Его одолела необъяснимая ярость, а желание заехать деревенщине по тупорылой грязной морде росло с каждой секундой. — Чего ты там вякнул, малец? — ощетинился мужик, отбрасывая фляжку и закатывая рукава рубахи, сильнее пошатываясь, когда пропала точка опоры. — Я сказал, что сейчас найду какой-нибудь дрын и засуну его тебе в ж… — Хэй, — хриплый голос парня пустил дрожь по чонгуковой коже. — А что это у нас тут за бранные словечки? Чонгук отвлёкся и не сразу успел сообразить, как деревенщина двинулся на него, замахиваясь и намереваясь въехать массивным кулачищем по лицу, но Тэхён, подняв руку, щёлкнул пальцами. Мужик, споткнувшись о камень, повалился на траву, теряя сознание. Брюнет широко распахнул глаза, глядя то на пьяницу, то на усмехающегося светловолосого. — Как ты… Что ты… Он… Он живой? — растерялся Чон, судорожно оглядываясь по сторонам, но никому не было особого дела до какого-то свалившегося пьянчуги, здесь такие на каждом шагу были. — Он спит. Никакой магии, обычные алкогольные фокусы, — пожал беззаботно плечами светловолосый, будто вообще не при делах. — Хочешь выпить? — Д-да, наверное, — заикнулся брюнет, от волнения начиная шарить по карманам. — Только… У меня совсем не осталось денег. — Я угощаю, — улыбнулся парень, качнув головой в сторону уже дремлющего торговца. Устроившись чуть поодаль у костра, где почти не осталось народу, Чонгук сел на траву, скрестив ноги, и с характерным звуком откупорил бутылку медовухи. Светловолосый уподобился ему, совершенно не беспокоясь о своей белоснежной рубашке, на которой не было ни пятнышка. — И как ты тут оказался? — заговорил первым Чонгук, явно смелея после нескольких глотков. — Я тебе тот же вопрос задать могу, — качнул головой маг, устремив свои сиреневые глаза в сторону догорающего костра. Чонгук сглотнул и отвернулся. — Ну… Я просто сел на повозку, потому что в городе совсем тихо. Все празднуют, — неловко пробормотал брюнет, заткнув рот горлышком бутылки. — Люблю праздновать Белтейн, — спустя несколько секунд тёплой тишины ответил чародей. — Одна из немногих ночей, когда стираются границы людских душ. — В каком смысле? — не понял Чонгук, нахмурившись. — Я не могу объяснить это простыми словами, — задумался Тэхён, чуть отклонившись назад и оперевшись ладонью на суховатую, но мягкую траву. — И показать сейчас, к сожалению, тоже. Чонгук отчего-то смутился пуще прежнего, хоть и не понимал даже половины из того, что говорит светловолосый. Он сделал ещё пару глотков, чувствуя приятные вибрирующие волны по телу. — А местные как же? — спросил он, разглядывая танцующих девушек. — Не дивятся твоим глазам и меткам? — Нет, часто бываю в этой деревне, — бегло бросил Тэхён, но потом со вспыхнувшим в глазах интересом сразу спросил: — А ты как же? — Я тут впервые, вообще, давно не был в… — Нет, я не об этом, — протестующе качнул он головой, не дав Чонгуку договорить. — А о чём? — напрягся брюнет, отметив, что цветочный венок на голове парня чуть сполз набок и перепутался со светлыми прядями воздушных волос. — О глазах и метках, — заинтересованно улыбнулся Тэхён уголками пухлых губ. — А…? А! Ну… Это… — в очередной раз смутившись, парень отвернулся и быстро поморгал, пытаясь всеми силами отогнать это навязчивое детское чувство и собрать мысли воедино. — Я думаю, они… Это… Выглядят… Ну, это самое… Красиво. — Благодарю, — совершенно не смущаясь, ответил чародей и отвернулся, делая пару глотков из бутылки и о чём-то ненадолго задумываясь. — Ты ведь знаешь, как этот мир боится всего необычного. Именно поэтому он и представляет такую опасность для тех, кто отличается от других. — Говоришь так, будто видел другие миры, — возвёл очи горе Чон. — А может и видел, — сощурился возмущённо светловолосый. — Откуда ты можешь знать? — Могу, потому что их нет, — пожал плечами брюнет, будто они говорят о чересчур очевидных вещах. — Ну ты и ханжа, — ткнул его Тэхён в плечо. — Ощущение, будто у тебя мозгов, как у конского седла. С таким узким восприятием ты и жизнь всю проживёшь, как картофельная моль. Будешь сидеть тихо, не бросаться в глаза и жрать картошку. — Ау, — возмущённо потирая плечо после болезненного тычка, Чонгук надул губы и взглянул на профиль парня, возмутившись. — Откуда ты можешь знать? — Чонгук, милый, — от такого мимолётного лёгкого обращения и секундного взгляда брюнет вздрогнул. — Ты же не станешь спрашивать орла, почему тот умеет летать? Чон снова впал в ступор, но ему удалось поднять свой взгляд и посмотреть на Тэхёна. Рассмотреть каждый миллиметр его кожи, каждую родинку, каждую необычную линию тёмных отметин на лице, пересчитать ресницы и заметить пару вьющихся волосинок на щеках, выбивающихся из прядок. — Я не бывал в других мирах, но знаю, что есть на свете один хороший человек, — тихо заговорил парень, не отрывая взгляда от потрескивающего пламени костра. — Он даже в тёмные моменты своей жизни ищет что-то хорошее. Не улыбается для виду, но его улыбка озаряет мир вокруг, воодушевляя и даря надежду каждому, кому посчастливится оказаться рядом. Чонгук не совсем понимает, о чём говорит парень. Он думает только о том, какой многогранной кажется его душа. Каким чистым оказался блеск, излучаемый его глазами. Если в первую встречу он оставил после себя только испуг и недоумение, то сейчас Чон не мог скрыть восхищения, глядя на профиль парня. — Я уверен, что ему пришлось приложить усилия, чтобы стать тем, кем он является, пройти через множество испытаний, сделавших его сильнее, но не черствее, — прерываясь, чтобы сделать пару глотков, Тэхён быстро облизал губы и продолжил говорить: — Его искренность способна растопить самое чёрствое сердце. Чонгук смотрит и думает, что этот странный незнакомец вдруг кажется не просто умным, образованным и прекрасным во всех смыслах; этот человек кажется мудрым и невероятно… одиноким? Каждое его слово имело определённый смысл. Он будто не тратил фраз впустую, его, кажется, вообще не заботило смущение. Оставаясь непонятным в своих словах, он будто запутывал людей в своих же мыслях, страхах и желаниях. Чонгуку кажется, что ещё ни один человек на всём белом свете не смог разгадать секрет Тэхёна, да и вообще понять его самого, всецело принять таким, какой он есть. Кажется, словно им восхищаются, боятся, но полюбить его не осмелился никто. И поэтому он одинок в своём домике посреди глухого леса. Одинок, но, странное дело, счастлив. — Я знаю, что он умеет быть добрым и не требовать ничего взамен. Он прекрасный и замечательный сам по себе, — Тэхён вдруг поворачивается и, посмотрев Чону прямо в глаза, выдёргивает из мыслей одним рывком. — И этот человек — ты. Когда до Чонгука резко, словно разрезающая небо молния, доходит смысл сказанных чародеем слов, он давится собственным языком и начинает кашлять, ударяя себя по груди. Щёки заливаются краснотой в мгновение ока, и он подскакивает на ноги под аккомпанемент тэхёнова смеха. Что это, чёрт возьми, вообще было? Стыд заполняет его всего, до самых краёв. Прокашлявшись, Чонгук прочищает горло и пытается успокоить это чёртово сердце, которое грохочет, как сумасшедшее. — Я это к тому, что иногда не нужно быть магом или чародеем, чтобы видеть, кто перед тобой: честный человек или подлец, благородный солдат или законченный мерзавец, — чуть улыбнувшись, поясняет Тэхён, совсем не чувствуя вины за вызванный чонгуков стыд. — Для этого достаточно просто посмотреть в глаза. Говорят, они — зеркало души… — Уже поздно, — хрипит Чонгук. — Думаю, мне пора отправляться в… — он прикусывает язык, едва не произнеся «дворец», хоть Тэхён и наверняка знает, откуда он. — В город. — Городской торговец собирает свою повозку, — поднимаясь на ноги и поправляя цветочный венок на голове, говорит светловолосый. — Он настолько хмельной, что не заметит и стаю накеров в своей телеге. Нервно усмехнувшись, Чонгук отводит взгляд в сторону и сглатывает. Чувствует тэхёнов цветочный сладковатый запах, такой эфемерный и кружащий голову. Ощущает взгляд на себе, холодный цвет глаз порождает в душе целую бурю неизведанных эмоций. Поток бессмысленных вопросов проливается в чонгуковых мыслях. Чонгук понимает, что в молчании не сможет скрыть своего смущения. Он поднимает глаза, смотрит на Тэхёна и единственное, о чём может думать — это то, насколько он красив. Алые губы, фиолетовые поблёскивающие глаза, мягкого оттенка кожа и линии узоров на ней. Тэхёнова изящность кажется Чонгуку чем-то таинственным, магическим, он готов окунуться в эту тайну с головой и захлебнуться в ней. Вокруг вдруг становится слишком тихо. Как никогда. Чонгук слышит чужое дыхание. Такое ровное, невесомое, совсем рядом. Создаётся впечатление, будто вот, сейчас он сделает вдох и Тэхён растворится в воздухе, пропадёт, словно он всего лишь иллюзия и его никогда не существовало вовсе. Тэхён чуть мажет пальцем по внешней стороне чонгуковой ладони, будто напоминая, что это всё не сон. В этот момент Чонгук наконец-то возвращается в реальность, понимает, что светловолосый юноша — не плод его воображения, более того — он стоит совсем рядом, слишком близко. — Я хочу снова тебя увидеть, — почти шёпотом произносит Чон. И пусть у него не хватит смелости поднять на чародея глаза, Чонгук будет рад просто побыть рядом, украдкой наблюдая за мягкими жестами тонких рук, забрасывающих в бурлящий котёл всякие кошачьи глазницы, да селезёнки летучих мышей. — Не волнуйся, увидишь, — оставляя на прощание мягкое, почти невесомое касание на чонгуковой ладони, полушёпотом ответил Тэхён. — Я ведь уже упоминал, что знаю, когда кто-то кому-то предназначен судьбой.***
Daughter — Alone / With You
Чимину кажется, что он сходит с ума. Нет, не кажется, он определённо сходит. Каждый раз двери балкона, закрытые Чонгуком, к утру оказываются распахнутыми. Помимо кошмаров, кто-то приходит к нему. Он уверен. Засыпая, Чимин в полусне помнил только жёлтые глаза, они висели в тумане кошмара, как два паука на паутине, и ощупывали его с интересом. Чимину снятся огромные тараканы, слезающая с рук кожа и жёлтые светящиеся глаза. Он буквально не может спать, просыпаясь в бреду с чужим именем на кончике языка. Эта ночь ничем не отличается от нескольких последних. Он распахивает глаза, ощущая, как по ногам скользит холодок, но телу невыносимо жарко. Просыпается в полной темноте с чувством обречённости и какой-то затаённой жаждой. Потерянный. Словно что-то вот-вот должно случиться, что-то важное, а ему этого не хочется. Вроде бы что-то значимое, нужное, да только страшно от этого просто нестерпимо. Он елозит головой по подушке в разные стороны, скулит, зациклившись на одном движении. Короткие пальцы сдавливают край простыни. Горячее тело содрогается в лихорадочном вдохе, слепые от мрака, наполненные влагой глаза широко распахиваются. Ему нужно. Ему что-то жизненно необходимо, но он не знает, что именно. Принц никогда прежде не испытывал этого. Тень угловатого страха медленно растворялась в ночной темноте, наполняющей просторные покои. Кошмар, только что пережитый Чимином, всё ещё тянул костлявые пальцы к его красивой шее, не думая расставаться со столь сладкой добычей. Чёрный мир, неизвестный ему ранее, тот мир, в глубине собственного сознания, который поглотил его с головой, не желая отпускать в реальность, казался самым настоящим. Это было сродни агонии. Судорога пробежала по телу, изводя тупой болью и нагоняя ещё больший страх, словно попытка вернуть сознание в приснившийся кошмар, охвативший каждую клеточку его тела. Но тут вдруг касание. Будто холодные пальцы проходятся по его мокрому вспотевшему лбу. Чимин морщится, не различая сон и реальность. Скулит, сжимает одеяло, оттягивает ткань сорочки, всё ещё погружённый в сон. Ему снится, что он скован цепями. Ему не выбраться из них больше никогда. И на каждой цепи красуются прекрасные замки. Мраморный, железный, сапфирный, изумрудный, янтарный… Их так нестерпимо много, шее больно, цепь сдавливает грудь, ему нечем дышать, вот-вот он вдохнёт последний раз и… Но что-то происходит, будто кто-то забирает чиминов кошмар, впитывает, опустошает сон принца одним движением руки. И Чимин забывает о том, что замки существуют, переставая метаться на перине. Цепь на его шее трескается, по ней ползут широкие полосы, звенья опадают, разбиваются о мраморный пол на тысячи мокрых капель. Оставшуюся ночь ему снится голубая, переливающаяся на свету водная гладь. Лаская прозрачную ткань штор, свет зари заливает покои, отгоняя мрак, поселившийся в сознании за ночь, очищая разум и чувства. Впереди его ждал очередной день, в котором явь, как казалось, была едва ли лучше ночного кошмара. Но Чимин знал. Знал, что страшный сон вернётся вновь следующей ночью, если он не попытается что-то с этим сделать. Выражение на лице принца отражало тот непередаваемый момент, когда ты пробуждаешься от кошмара и понимаешь, что на самом деле не спал. Двери на балкон покоев вновь оказываются распахнутыми.