Белое откровение

Чонгук очень устал. Официальные приёмы всегда были головной болью для слуг, а то, что в этот раз прибыла сама королева Ферелдена, было втройне тягостно. Любая оплошность могла стоить слишком дорого, поэтому Чонгук просто на протяжении всего дня делал то, что ему было велено. Рано утром он, как и большинство слуг, работал в саду. Перекапывал землю, подрезал цветы, умудрившись уколоть почти все пальцы о шипы белых роз. Ближе к полудню его отправили работать на кухне. В связи с приёмом от услужения принцу в этот день его освободили, вокруг того и без Чона крутилось много народу в виде портных, придворных парикмахеров и прочих. Чонгук не мог скрыть факта, что очень переживает за принца. Чимин последние несколько дней выглядел совсем неважно. На первый взгляд казалось, что ему нездоровится, но никаких симптомов не было выявлено: ни тебе кашля, ни жара, Пак не чихал, его даже не знобило. Чонгуково сознание никогда не ошибается в своих быстрых тайных предчувствиях. Он пришёл к выводу, что принц из-за предстоящей женитьбы больше болен духовно, нежели физически. Утром Чонгук заставал его в каком-то полубреду, двери на балкон почти всегда распахнуты, а чиминова ночная сорочка насквозь мокрая от холодного пота. Чонгук видел по чиминовым глазам, что в голове у того разместилась тысяча и одна мысль. Казалось, что живёт принц в выдуманном своим сознанием мирке. Предчувствие какой-то неведомой беды каждый божий день вызывало в Чонгуке тревожное волнение, ведь в глубине души до последней минуты он надеялся, что, может быть, всё обойдётся. На некоторое время сознание порождает тягостное спокойствие. Первая стадия подозрения, что с принцем творится что-то неладное, была уже пройдена; вскоре на смену ей должна прийти стадия терзаний. Чонгук знал, что так оно и будет. Но знал также и то, что между этими двумя стадиями временно наступил период мёртвого штиля, напоминающего мнимое затишье. Чонгук был совершенно спокоен, но понимал, что это ненадолго. Приняв решение, что Пак переступит через свою королевскую гордость и обязательно всё расскажет, когда захочет, Чонгук решил не донимать его разговорами. В конце концов, Чон никогда не забывает, что он — простой слуга, хоть Чимин почти всегда смотрит на него как на доброго друга. Забываться — вовсе не чонгуков удел. Когда приём начался, кухня порядком опустела. В разгар подготовки к приёму здесь было не протиснуться и не вдохнуть. Все блюда для подачи выносились в другое помещение, поэтому на кухне почти не осталось народу помимо Чонгука и ещё парочки слуг, что занимались уборкой после суетливой готовки лучших поваров королевства. Вот и Чонгук переливал натасканную воду в чаны, загружая в них столовые приборы и тщательно их начищая. В его голове теплились мысли только о том, что вскоре он закончит и с такой же чистой, как вымытая посуда, совестью отправится спать в свою коморку. Когда он вышел в специально отведённый двор, чтобы выплеснуть из ведра грязную воду, то заметил, что на улице уже темнеет. Он сдул с потного лба мокрую чёлку и вздохнул, ощущая в теле и мышцах нарастающую усталость. Это был слишком долгий день. На некоторое время Чонгук задумался, устаёт ли Чимин так же? От балов, приёмов, встреч, знакомств, чаепитий, всех этих разговоров. От этой беспрерывной беготни вокруг. От обсуждений, от сплетен, от того, что всем что-то вокруг надо. Чимин никогда не говорил на эту тему и даже не жаловался, хотя имеет на это вольность. Не нравится Чонгуку вся эта королевская жизнь. Ни у кого при дворе нет ясного, спокойного лица. Возвращаясь по тёмному коридору на кухню, он почувствовал, как хрупкая рука цепляет его за локоть. От испуга Чонгук случайно выронил из рук пустое ведро, что с глухим звуком ударилось о каменный пол и покатилось к стене. Моргнув ещё пару раз, он видит перед глазами румяное лицо одной девчонки из прислуги. Он, конечно, довольно внимателен, чтобы заметить, как несколько раз она пялилась на него в последнее время. Но в эти моменты Чон был слишком уставший, чтобы придавать этому особое внимание. — Что ты… Не успевает Чонгук договорить фразу, как светловолосая затыкает его рот мягким поцелуем, окольцовывая тонкими руками шею. От него ускользает всякая реальность, когда хрупкое тело жмётся к груди, а маленькие кукольные губы движутся в деликатном поцелуе. Брюнет широко распахивает глаза, не совсем понимая, как должен поступить в этом случае. Не то чтобы он очень против, но если их застанут в этом тёмном углу за подобными непристойностями, то мало не покажется. Но тут девушка сдёргивает с головы косынку и, краем глаза завидев волнистые светлые волосы, Чонгук расслабляется, с выдохом отвечая на поцелуй, одной рукой обхватывает тонкую талию служанки, прижимая к себе плотнее. Это непонятное чувство, которое Чонгук никогда не испытывал прежде, пробрало его до самых костей, пробудило какое-то плотское желание, попытку завладеть хрупким телом и получить удовольствие. Он вдруг стал сам не свой, позволяя своим рукам опуститься ниже, плотно сжать мягкие ягодицы, рту приоткрыться в немом порыве углубить поцелуй. Казалось, что такой напор мог спугнуть девушку, но нет. Та с охотой отвечала на чонгуковы действия, запустив тонкие ладошки под потную рубаху, оглаживая ими твёрдые мышцы живота. Чонгук почувствовал спазм неизведанного ранее чувства внутри; кажется, это называется возбуждением. Им овладел совершенно безумный порыв, зародившееся внутри желание еще не было обуздано и пыталось овладеть Чонгуком, затуманив на некоторое время его рассудок. Похоть застилает ему глаза. Она выворачивает его желания, пока всё вокруг не становится не важным, кроме девушки, что так рьяно трётся об него. И под действием этих обманчивых чар над Чонгуком нависает угроза лишиться своей невинности, а потом, получив желаемое, обнаружить, что всё оказалось лишь иллюзией, не более. Похоть — это путешествие в никуда, в совершенно пустую землю. Видно, что эта девушка явно любит такие путешествия и совсем не заботится о цели их назначения. Чонгук чувствует себя в ловушке собственной похоти. — Подожди, — лихорадочно шепчет он, когда светловолосая исцеловывает его скулу, попутно развязывая шнурки на портках. — Остановись, мы не должны делать этого… Так… «Мяу», — слышит Чонгук откуда-то сбоку и невольно вздрагивает от испуга. Девушка, имени которой он даже не знает, продолжает целовать его шею. Чонгук глядит в сторону и видит кота, что сидит и смотрит на них, чуть склонив набок голову. — Прекрати, говорю, — резко выдаёт Чон, когда шнурки на его портках уже развязаны, а пронырливые ручки служанки так и норовили залезть в них. Он берёт девушку за худые плечи и отстраняет от себя одним рывком. — Ты совсем глухая? — Тебе не нравится? — щурится обескураженная девчонка, поджимая припухшие покрасневшие губы. Чонгук смотрит в её затуманенные похотью глаза, и ему вдруг становится до тошноты противно. Он видит, что пухлые губки этой девушки давно потеряли способность изгибаться в кокетливой улыбке, а румяные кукольные щёчки лишились своей первозданной невинности ещё пару слуг назад. — Твоё тело говорит об обратном, — кивает она на вставший чонгуков член, от которого топорщилась ткань портков в районе паха. — Не будь идиотом. Все слуги за спиной смеются над твоей невинностью. — А ты решила свершить акт альтруизма? — хмыкает Чон, пуще прежнего отталкивая от себя служанку, которая в один миг для него из красивой девушки превратилась в омерзительную жабу. — Ты мерзкая, раз можешь лечь с первым встречным. — А ты жалкий, — выплёвывает она, поднимая свою косынку. — Не знаешь, от чего отказываешься. — От какой-нибудь генитальной болезни? — усмехается брюнет, плотно завязывая на талии шнурки от портков. — Спасибо, обойдусь. — Болван, — фыркает служанка, ринувшись в сторону, но, завидев кота, топает угрожающе ногой: — А ну, брысь отсюда, — и, не дождавшись от животного ответных действий, убегает прочь. Чонгук вздыхает, глядя ей вслед, и качает разочарованно головой. Он поправляет одежду, пока не слышит ещё одно «мяу» и не поднимает голову. Кот продолжает сидеть, глядя на него большими глазами какого-то непонятного цвета. Его белоснежная шёрстка аккуратно вычесана, волосок к волоску, словно это не какой-то уличный кот, залезший через окно, а питомец какой-нибудь придворной дамы. — И откуда ты тут, спрашивается, взялся? — хмурится Чонгук, на что кот только в очередной раз уветливо мяукает. Пожав плечами, парень поднимает укатившееся к стене ведро и относит его на кухню, где воцарилась полная тишина. Не заметив, как животное следует за ним по пятам, Чонгук продолжает свои дела, пока кот, запрыгнув на один из столов, вылизывает свои лапы. — Ох, ты ещё здесь? — удивился парень, выкладывая столовые приборы на большую тряпку, чтобы просушить. — Думаю, я не смогу найти твоих хозяев сейчас. Кот, не обращая на него должного внимания, продолжал умываться, чуть мурлыча. «Грубиян» — буркнул Чонгук себе под нос, после чего стёр со лба пот. Вскоре, закончив свои дела, он умылся и отправился в свою комнату, дабы поскорее лечь в постель и уснуть. Шею и спину немного саднило болью, а разум затуманился усталостью. Со скрипом приоткрыв дверь в свою комнату, Чонгук едва успел уловить тень. Что-то прошмыгнуло в его комнату через приоткрытую дверь. Брюнет поспешно зажёг свечу, что осветила его небольшую лачугу. Чонгуковы брови поползли вверх, когда он увидел кота, запрыгивающего на свою кровать. — Ты чего здесь делаешь? — удивлённо спросил он, подперев бока руками. — А ну, давай, кыш… — Чонгук приоткрыл дверь, кивком указывая на неё животному. Кот несколько секунд смотрел на него, как на дурака, а затем, потоптавшись на твёрдой перине, несколько раз покрутился вокруг своей оси и удобно устроился рядом с подушкой. — Тебе нельзя здесь оставаться, — возмутился Чон, но, почувствовав очередной укол усталости, вымученно вздохнул и прикрыл дверь, не желая больше растрачивать энергию попусту. — Ладно, но чтобы утром тебя не было. Я не могу тебя здесь оставить… В ответ ничего не последовало, кот лишь положил мордочку на сложенные лапы, прикрывая глаза, цвет которых Чонгук так и не смог определить. Поспешно стянув с себя грязную одежду, брюнет сложил её в углу комнаты, чтобы завтра сдать прачке, потушил свечу и залез под тонкое одеяло, стараясь уместиться на кровати так, чтобы не потревожить дремлющее животное. Но стоило Чону улечься поудобнее и начать засыпать, как он почувствовал на своей груди мягкие касания подушечек кошачьих лап. Глаза привыкли к темноте, поэтому, раскрыв их, Чонгук увидел, как кот взбирается на его грудь и немного топчется, дабы устроиться поудобнее. Когда животное ложится, Чонгук уже хочет начать возмущаться и спихнуть его с себя, но чувствует, как его обволакивает тепло и вибрирующее мурлыканье. Кот быстро дышит, парень чувствует это собственной грудью и невольно замирает. Чонгук вдруг подумал, что люди часто ведут себя, как кошки. Хвост пушат и шипят, чтобы их боялись, или жмутся в уголок, чтобы их не заметили. А покажешь им, что ты не боишься, но и не опасен — и они уже мурлыкают у тебя на груди. В порыве тёплой нежности Чон запускает руку в мягкую шёрстку на спине кота, аккуратно перебирает её пальцами, поглаживая. Животное мигом реагирует, начиная мурлыкать, тычась влажным носом в чонгукову грудь. Вдруг в чонгуковом сознании на мгновенье проносится воспоминание о больших сиреневых глазах. Он невольно возвращается в воспоминания о той ночи, когда сбежал из дворца на праздник в деревню. Его сердце непроизвольно начинает биться быстрее, когда он представляет лёгкий грациозный стан в широкой белой рубахе. Парящие локоны светлых волос, вплетённые в них полевые цветы, изящные взмахи тонких запястий на фоне искр костра, томительную улыбку, слабое и одновременно сладкое касание на ладони, что Тэхён оставил ему на прощание. Не то чтобы Чон каждую ночь вспоминал этого таинственного парня, вовсе нет, он слишком устаёт, чтобы погружаться перед сном в грёзы. Но сегодня, когда Чонгук начинает засыпать, поглаживая мурлыкающего кота, в голову закрадывается мысль, что он в ту ночь был просто без ума от чародея. Его глаза цвета аметиста притягивали к себе лучше любого магнита. Его искусные, мягкие черты лица с таинственной улыбкой, его светлые густые волосы, его руки, его тёплое ровное дыхание на чонгуковой щеке, его незабываемый сладкий и дурманящий голову запах — это всё очаровало Чонгука слишком сильно для того, чтобы не остаться раскалённым клеймом в воспоминаниях. Кот продолжает мурлыкать в его грудь, и в это мгновенье Чонгуку становится так тепло, спокойно, всё как будто становится на свои места. Похоть ничто по сравнению с всепоглощающим уютом и спокойствием. Бывает, человек испытывает такую радость, что ему хочется кричать, но это вовсе не показатель умиротворения. Чонгуково умиротворение тихое, мирное, доброе, без всяких криков, без похоти. Он засыпает с лёгкой улыбкой на лице. Чонгук сквозь сон чувствует, что его груди стало холодно. Он открывает заспанные глаза и обнаруживает, что кота будто и не было. Дрёму словно рукой снимает, когда он слышит скрип двери, которая приоткрывается на мгновенье, и в комнату проникает свет из коридора. Всё, что успевает увидеть Чонгук — это белый хвост, мелькнувший в образовавшемся проёме. — Хэй, ты куда? — зачем-то бросает он вдогонку, поднимаясь с кровати. — Постой… Всё ещё не очухавшись ото сна, брюнет подскакивает и наскоро натягивает на себя портки. Он выходит в коридор и видит, как животное скрывается за углом. — Если тебя найдут стражники, то сразу выкинут, — предупреждает Чонгук, пуская эхо по холодным каменным стенам коридора. — Пёсья кровь… У принцессы Сончан и многих дам при дворе аллергия на кошек, поэтому жителям дворца запрещено выгуливать по замку своих питомцев, если таковые имеются. Всех животных, что разгуливают по коридорам или проникают во дворец окольными путями, приказано выдворять любыми способами. Люди злые, их всегда есть, за что убить, а вот убить кота не за что. Чем больше Чонгук видел поступки людей, тем больше ему нравились животные. Они честнее, они не лгут. Чон спешит за котом, не в силах объяснить своего сонного рвения защитить животное. С прибытием королевы большинство стражи находится в другом крыле замка, там, где расположены королевские покои, по этой удачной случайности на пути Чону не попадаются стражники. Только один, тот, что всегда дремлет, опираясь на массивное копьё и пуская длинную слюну на кольчугу. Поёжившись от отвращения и прошмыгнув мимо него, Чонгук слышит, как за углом скрипит дверь библиотеки. Бесшумно выругавшись себе под нос, он немедля направляется следом. Прикрывая за собой дверь читальни, брюнет моргает и осматривается. В большие окна проникает голубоватый свет полной луны, давая хороший обзор не привыкшим к темноте глазам. — Хэй, где ты? — шёпотом произносит Чонгук, но от тишины получается довольно громко. — Проблемный кот. Вышагивая меж столов, он чешет нос, который щекочет от пыли. Тень, падающая на полку, двигается, слегка пугая Чонгука. Он видит кота, сидящего на подоконнике. — Тебе нельзя бродить по замку, — тихо говорит Чонгук и делает шаг, — если тебя найдут, то… Он захлопывает рот, когда кот медленно поворачивает морду и пронзительно смотрит на него. Мурашки проходят по чонгуковым рукам, спине и, кажется, даже по внутренностям. Теперь он видит, что глаза у кота фиолетового оттенка и смотрят так, будто это и не кот вовсе. Чон громко сглатывает, почувствовав подступающий испуг. А когда тело кота становится больше, у Чонгука перехватывает дыхание. Он отшвыривается назад, больно врезаясь спиной в книжную полку, и почти задыхается. Вокруг кота поднимается белая поблёскивающая дымка, змейки которой расползаются во все стороны. То, что происходит у парня на глазах, кажется сном. Чон судорожно щипает себя трясущейся рукой, но нет. Проснуться не получается. Проходит несколько мгновений, когда шерсть кота начинает светиться бело-сиреневым светом, превращаясь в один растущий сгусток из переливающихся потоков. Нет, Чонгук, конечно, знает, что магия существует. А если быть точнее — существовала, пока всех магов не начали истреблять, сжигать и уничтожать. Создавались целые группы охотников за магами, которые выслеживали чародеек и ликвидировали. О магах забыли, их существование ещё пару столетий назад стёрли в прах ровно так же, как и драконов. Может быть, раз в десять лет приходили известия из других государств, что якобы был пойман и уничтожен маг. Но со временем это стало уткой, это списывали на слухи, а убеждение о том, что магов больше не существует, вкладывали в голову каждому ребёнку. Маги в понимании и представлении людей всегда были злыми отродьями, желающими поработить человечество, обречь на вымирание. Люди ненавидели магов, потому что те могли оставаться молодыми, могли подчинять себе разум, перевоплощаться, а самые могущественные могли жить вечно. Маги славились тем, что были невообразимо красивы, могли околдовать одним своим видом. Для людей красота — один из методов подчинения друг друга, даже в какой-то степени запугивания, поэтому маги стали врагами для них. Если красота — это ужас, то что же тогда желание? Людям кажется, что они желают многого, но в действительности они хотят лишь одного. И чего же? Жить. Жить вечно, чего не могли они, но на что были способны маги. Мир, полный монстров, нуждался в магах, способных найти способ уничтожить неведомых чудовищ. Поэтому люди, истребившие магов, сами себе наделали бед, когда монстры перестали их бояться и поработили большинство земель. Люди думали, что миру будет лучше без магов и драконов, но в итоге всё обернулось ровным счётом наоборот. Чонгук в приступе лихорадочного страха вскрикивает и зажмуривается, за спиной нащупывает пальцами большую книгу и, схватив её, бросает в сгусток искрящегося света. Та ударяется о что-то твёрдое и отлетает в сторону. — Ауч, — слышит Чон через запредельно громкие удары пульса в ушах. — Ты совсем сдурел? Книгами кидаться… Когда ушей достигает знакомый глубокий голос, Чон в глубоком потрясении распахивает широко глаза и видит, как рассеивается свет. Его потоки будто змейками скользят в разные стороны, распадаясь на блёстки в пыльном воздухе библиотеки. Перед ним на подоконнике, закинув ногу на ногу, сидит чародей, потирая лоб, ушибленный запущенной книгой. Он облачён в белую рубаху с рюшами, высокие сапоги и штаны из чёрной антиванской кожи. — Какого… — почти пищит Чонгук, пуще прежнего вжимаясь спиной в книжную полку, так, что та грозит упасть и завалить все предыдущие. — Не очень-то дружелюбное приветствие, знаешь? — возмущается Тэхён, хмурит брови и продолжает потирать лоб. — Сам ведь говорил, что хочешь меня снова увидеть, но вместо «здравствуй» я получаю бестиарий в лоб. — Как ты… Что ты… Какого чёрта, — продолжает судорожно выплёвывать слова Чонгук, не веря собственным глазам. — Как ты… Кто ты, мать твою, такой? — Ах, ты об этом, — мягко усмехается Тэхён, осматривая себя и, заприметив на плече клочок шерсти, смахивает его одним движением руки. — Ненавижу эти сучьи трансфигурации, после них долго приходится шерстью харкаться. — Не может быть, — быстро качает Чонгук головой, дабы отогнать мысли или проснуться. — Ты не можешь быть настоящим магом! Я думал, что ты шутишь! — Ну, значит, ты ошибся, — беззаботно пожимает чародей плечами, опираясь на ладони и покачивая ногами. — Я не намеревался пугать тебя, мне понадобилась твоя помощь. Иного пути во дворец я не знаю, пришлось импровизировать. — Погоди, — пытаясь успокоить сбитое дыхание, Чонгук выставляет перед собой ладони. — Что ещё ты можешь? — Много чего, — отвечает с беспечностью светловолосый, окидывая Чонгука нечитаемым взглядом с головы до ног. Чон, почувствовав это, вспоминает, что он выскочил за котом в одних портках, и складывает руки на груди, дабы хоть немного прикрыться. А когда он осознаёт, что мурлыкающим и спящим на его теле котом всё это время был Тэхён, щёки в ту же секунду вспыхивают красным пламенем. — Этого не может быть, — вторит он, качая головой. — Магов не существует. — О, да брось, — возводит очи горе Тэхён. — Почему вы, люди, такие глупые? Нельзя просто взять и стереть волшебство из мира, уничтожив магов. — Я не верю в волшебство, — твёрдо заявляет Чонгук, а чародей тихо смеётся его нелепому виду. Полуобнажённый, с красными от смущения щеками и искрящимся возмущением на невинном личике. — Не ври. Как можно не верить в волшебство? — недоумевает чародей. — Оно ведь существует. Пусть и не на каждом шагу, но раз в сотню шагов точно. Магические книги, монстры, колдовские зелья и пыльца лесных фей — всё это среди вас, людей, но вы будто слепые, — фыркает раздражённо Тэхён, заставая Чонгука врасплох. — С таким же успехом вы можете не верить в кошек, петухов или жестоких королей — только какой в этом всём толк? — Хватит! Что тебе нужно? — в сердцах вскрикивает Чонгук. — Ты прикинулся котом, пробрался во дворец, обманул меня и залез в мою кровать для того, чтобы осуждать меня за неверие в то, чего существовать не должно? Маги — истреблённое зло и, знаешь, если ты действительно тот, за кого себя выдаёшь, то я начинаю убеждаться в этом… Каждое слово Тэхёна, ударяясь о своды чонгуковой души, разносилось эхом по внутренностям. Он, несмотря на бушующие эмоции, старательно подбирал слова, дабы не сильно обидеть мага, но с каждым мгновеньем это было всё труднее и труднее делать. Чонгук чувствовал себя потерянным, разбитым и безнадёжно обманутым. Не Тэхёном. Жизнью. — Вовсе нет, я… — Меня с детства учили, что маги — это миф, что их больше не существует, — пылко продолжает Чонгук, глядя на чародея стеклянными глазами; его голос надламывается, будто он вот-вот готов зарыдать. — А тут вдруг появляешься ты, такой весь распрекрасный, со своими этими сиреневыми глазами и чарами… — Распрекрасный? — шепчет Тэхён себе под нос, едва сдерживая слабую улыбку. — И ты думаешь, что я стану терпеть твои осуждения? — выплёвывает Чонгук, на его лоб спадает прядка чёрных волос и, со злостью её сдувая, он становится похожим на разозлённого ребёнка. — Всё совсем не так, — тихо отвечает маг, спускаясь с подоконника. Его взор и голос излучают потоки расслабленного спокойствия, которые будто окутывают Чонгука с головы до ног. — Я пришёл не за тем, чтобы обижать тебя.

Demi Lovato — Wildfire

— Не важно, — дёргается брюнет, качнув головой, будто отгоняя это нелепое наваждение, что овладело им, и складывает руки на груди. — Ты упомянул, что тебе нужна моя помощь. Я слушаю. — Кхм, да, — кашлянул светловолосый, оттолкнувшись от подоконника и ступив ближе. Чонгук ощутил, как сердце его проделывает кульбит. — Дело в том, что я работаю сейчас над сильным зельем и мне недостаёт одного очень мощного ингредиента. — Не хочу тебя расстраивать, но я не развожу насекомых и не выколупываю глаза летучим мышам, — фыркает Чонгук, игнорируя трепет в груди, который разрастается по мере приближения чародея. — У меня нет ничего, что могло бы тебе понадобиться. — Ошибаешься, — губы Тэхёна затрагивает таинственная улыбка. — Зелье кажется простым лишь при одном условии: если ты не знаешь его ингредиентов. — И что же это за ингредиент такой? — Чонгук в приступе скептицизма возводит очи горе, не заметив, как в одно мгновенье маг оказался непозволительно близко. — Настоящая невинность в наши дни встречается реже, чем дракон, — потянувшись к чонгукову уху, хриплым шёпотом отвечает Тэхён. — Ч-что ты т-такое… Чон судорожно выдыхает, его тело простреливает мурашками, когда тёплая гладкая ладонь Тэхёна ложится на его щёку. Чонгук смотрит на этот прекрасный образ перед собой и ощущает, что ему до отвращения болезненна и удивительно приятна тэхёнова близость, но осознание, что это какая-то необходимость, настолько сильно ранит, что он впервые настолько сильно боится смотреть кому-то в глаза. Удивительно и прекрасно, но печально и даже отчасти неприятно. Если он снова увидит блеск этих прекрасных глаз, которые невозможно просто так выдворить из головы, то его разорвёт изнутри от собственной безысходности и омерзительной жалости к себе. Всякая действительность ускользает от него, когда чародей ведёт пальцем по его нижней сухой губе. Хочется закричать, но нет сил даже вдохнуть. Чувство нереальности. Полное отсутствие уверенности в собственном существовании и шаткое состояние нервной системы. Чонгук в приступе слабости всё же поднимает глаза и понимает, что до этого момента ему не доводилось встречать столь прекрасных существ. Он, заворожённый, застыл посреди библиотеки, с восхищением рассматривая перед собой лицо невероятной, нечеловеческой красоты, с прекрасной молочной кожей, с линиями меток и глубокими глазами. Тэхён без колебаний ворвался в его мир так стремительно, с такой уверенностью, отлично ориентируясь в коридорах его души. Перед его пронзительным взглядом Чонгук вмиг ощутил себя будто полностью обнажённым, и постыдно опустил глаза, пытаясь заглушить тихий стон в душе, вызванный неизвестным ему до этого чувством. Тэхён чуть отодвинул чонгукову нижнюю губу подушечкой большого пальца и быстро прошёлся кончиком указательного по внутренней стороне, собирая немного слюны. Чонгук от этого действа крупно вздрогнул и широко распахнул глаза. В ту же секунду чародей поднял вторую руку, и в его ладони из воздуха образовался клочок пергамента. Он, делая шаг назад, мазнул пальцем по пергаменту. — Тебе нужна моя… Слюна? — опешил Чонгук, быстро моргая, чтобы убедиться, что ему это не показалось. — Да, — лаконично качнул головой светловолосый, сжимая клочок бумаги в руке, после чего он так же испарился. — Только и всего. — Вот оно что, — пытаясь скрыть в голосе сквозившее разочарование, тихо проговорил Чон. — Л-ладно… — Спасибо, — мягко улыбнулся Тэхён, отступая и раскрывая на окне ставни. — Стало быть, теперь я твой должник. — Ты уходишь? — шагнул к нему Чонгук, но тут же замер, осознавая, как жалко выглядит со стороны. — Т-то есть… Почему не через дверь? Там ведь высоко… — Так быстрее, — пожал Тэхён плечами, взбираясь на подоконник и свешивая с окна ноги. Чонгуку показалось, что во взгляде Тэхёна таилась некоторая недосказанность. Что чародей что-то не договорил, что-то такое, что очень хотелось сказать, было необходимостью произнести. Что держалось на самом кончике языка. Да чего греха таить, Чонгук сам не отрицает, что теперь вопросов к нему стало только больше. Ему стыдно признавать, что он хочет знать больше. Нет, он хочет знать всё. — Когда мы увидимся снова? — повторяет он почти ту же фразу, что и в прошлый раз. Чон подходит к парню сзади близко-близко, почти ощущая носом волосы на его затылке и невесомо соприкасаясь грудью с его спиной. Медленно втягивает пряный аромат полевых цветов, не решаясь прикоснуться. Чародей отчего-то опустил голову, будто обдумывая свой ответ, затем легко повёл плечом, устремив свой взор далеко за горизонт, и о чём-то глубоко задумался. Когда же он заговорил, его голос звучал отдалённо, словно сейчас он находился далеко; его отсутствие ощущалось даже физически, хотя Чонгук может поклясться, что во всех подробностях мог рассмотреть каждый волосок на тэхёновой голове, которая была так близко к его губам. — Что же сказать? — подал чародей голос. — Ты решил, что магов не существует, что они — это истреблённое зло, но ты заблуждался. Да, я — маг, но, думаю, будет лучше, если ты будешь продолжать верить, что я — это истреблённое зло. Рано или поздно ты осознаешь, что ошибался. Более того, я, по сравнению с тобой, не галактика, а вселенная. Ты когда-нибудь слышал о людях, которые смогли покорить океан или завоевать вселенную? — Я… — Чонгук ищет на дне сознания какой-нибудь ответ, но ему не по силам вот так сразу понять, о чём говорит этот таинственный парень. — Я смогу стать первопроходцем. — Нет, — Тэхён задумчиво усмехнулся, — не сможешь. Пока по-настоящему не поверишь. В конечном счёте, я могу проникнуть своими корнями так глубоко в твоё сознание и сердце, что ты просто будешь задыхаться. Но этого не произойдет. Нет, не потому что я сомневаюсь в своих силах, — улыбнувшись, он тяжело выдохнул, — по другой причине. Проще говоря, ты невинен. Силён, потому что не идеален. Разборчив, потому что часто терзаешь себя сомнениями. Ты человек. Слишком хороший человек, а магия… Она оскверняет невинные людские души. Я просто не могу… — О чём ты говоришь? — Чонгук напряжённо хмурится. — Я ничего не понимаю. — Мы не увидимся, — коротко отвечает чародей. — Не увидимся до тех пор, пока твоя душа столь чиста. — Постой… Внезапно проливается свет, заставляя Чонгука зажмуриться, закрыть руками лицо и отступить назад. Свет настолько яркий, что глаза начинают слезиться. В ушах встаёт трескающийся звук, погружая Чона в какой-то кокон. А когда брюнет приходит в себя, то перед ним нет ничего, кроме распахнутого настежь окна. Устремив взгляд в темноту, он на секунду видит взмах белоснежного птичьего крыла, а потом снова ничего. Только тьма. Нежный звук упавшей слезы на подоконник. Капля за каплей, они не хотят останавливаться, как бы Чонгук ни старался. Его взгляд устремлён в темноту ночи, полную отвратительной неизвестности и тошнотворного непонимания. И он стоит на краю, охваченный ураганом эмоций, в полном непонимании, не в силах удержать стон, слетевший с губ. Закрыв лицо ладонями, он выпускает всё негодование в хриплые рыдания, прорезающие тишину и несущие единственный вечный вопрос, ответ на который искали и будут искать, до Чонгука и после, перед началом и после конца, всегда на протяжении человеческой жизни. «Почему?»