ID работы: 6557382

Белое откровение

Слэш
NC-17
Завершён
16800
автор
Jemand Fremd гамма
Размер:
292 страницы, 28 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
16800 Нравится 2183 Отзывы 8159 В сборник Скачать

16. Перламутровая песнь Астры.

Настройки текста
Чонгук уже и не помнил, когда в последний раз чувствовал себя нужным. Его воспитали простые крестьяне, а у крестьян в семье нет даже основных ценностей, которые закладываются в нормальных семьях. Детей много, все хотят есть и все должны работать. У Чонгука, как правило, было много братьев и сестёр, имена которых он уже даже и не вспомнит. Всё со временем стирается из памяти, слуга даже лицо матери помнит с трудом. Чонгук, даже будучи маленьким мальчиком, всегда чувствовал себя не в своей тарелке, находясь среди семьи. То, что являлось для них жизненно важным, ровным счётом ничего не значило для него. Посевы и работа в полях, вера в кровь и землю были всегда чужды Чонгуку. Вся его семья верила в свой высокий дух, в силу созревающих колосьев, в предков и воинов, оберегающих их труды и плоды. Пока кто-то ровнял землю, а кто-то сеял, маленький Чонгук приседал на корточки и наблюдал за муравьями, что шли друг за другом ровным строем. Куда они шли? Зачем? Каким образом они тащили семя, в три раза тяжелее их самих? Подобные глупости были интересны Чонгуку до такой степени, что по ночам он сбегал в лес, чтобы наблюдать за светлячками, кружащими над кустами сверкающим роем. Но маленькому необразованному мальчишке из челяди некому было объяснить, откуда в светлячках берётся свет. Однажды он возвращался с поля и на окраине деревни встретил светловолосую девочку, что была на пару годов младше. Другие дети вечно шарахались и никогда не звали её играть вместе, потому что лицо её было усыпано тёмными родимыми пятнами. Она сидела на лавочке у дома и качала короткими ножками, держа в руках банку с копошащимися в ней бабочками. Чонгуку, несмотря на усталость после полевых работ, стало интересно, для чего она поймала столько бабочек. — Чего это у тебя? — спросил чумазый взлохмаченный Чонгук, взбираясь на высокую лавку. — Бабочки, — пожала плечами девчонка. — А зачем ты заперла их в банке? — не унимался Чон, качая ногами и с любопытством осматривая насекомых. — Им же там плохо и тесно. — Это жертва для того, чтобы получить знание, — девочка взглянула на него, и Чонгук замер, поскольку её глаза были невообразимо светлые, почти прозрачные, словно бриллианты. — Я уже выяснила, что почти все бабочки живут по две недели. Но вот, например, королевские, вот эти, — она ткнула, указывая на огромную чёрную бабочку в банке. — Они живут дольше всего, этой уже больше месяца. — Ого, — сложил губы трубочкой Чонгук, с интересом наблюдая. — Так мало… — Ага, — качнула девочка головой. — А ещё существуют и такие, которые живут только пару часов. Я назвала их лимонницами, — она ткнула маленьким пальцем на мёртвую жёлтую бабочку, что покоилась на стеклянном дне. — Как тебя зовут? — обратился он к незнакомке, с интересом рассматривая родимые пятна на её лице. — Этери, — ответила девчонка, заприметив продолжительный чонгуков взгляд на своих отметинах. — Не бойся. Это не заразно. — Я и не боюсь, — мальчишка горделиво выпятил грудь, расправляя плечи. — А я Чонгук. — Неужто не боишься? — с подозрением сощурилась она. — Все меня боятся. — Почему? — не понял Чон, надув губы. — Из-за твоих меток? — Не знаю, наверное, — с лёгкостью пожала Этери плечами, давая понять, что это не особо её задевает. — Но меня это не обижает, так даже лучше. — А можно я буду с тобой дружить? — добродушно улыбаясь, Чонгук с искренним детским дружелюбием и простотой протянул девчонке руку. Та, немного сомневаясь, посмотрела на его перепачканную в грязи ладонь, но спустя несколько коротких мгновений протянула свою в ответ. В следующую секунду Этери уронила банку с бабочками, крышка отлетела и насекомые бросились врассыпную. Чонгук смущённо извинился, почесав затылок, на что девчонка махнула, ответив короткое «ещё наловим». И они действительно наловили. Так началась их короткая дружба, за время которой Чонгук узнал больше, чем за всю последующую жизнь. Именно эта девочка, умная и столь способная не по годам, рассказала ему о своих наблюдениях за насекомыми и другими существами. Чонгук постоянно удивлялся, как можно быть таким догадливым и умным? Этери, несмотря на свой детский возраст, была намного сообразительней других деревенских детей, с которыми Чонгук тоже иногда водился. Но с ними было не интересно, а Этери они не любили и не принимали, даже в какой-то степени боялись, потому что она отличалась. Будто бы у неё были какие-то особенные способности, благодаря которым она легко делала выводы и анализировала всё вокруг. Благодаря ей Чонгук понял, что всё вокруг — это их дом. Лес, поле, двор, дорога или улица, — всё это было в их распоряжении. Все, кого они любили, все, кого знали, все, о ком когда-либо слышали в сказаниях и все когда-либо существовавшие люди прожили свои короткие жизни на земле. Чем они отличались от бабочек? Разве что продолжительностью жизни. Нескончаемые наслаждения и болезни, каждый герой и трус, каждый кузнец и охотник, каждый крестьянин и король, каждая обручённая пара, каждая мать и отец, каждый ребёнок, каждый праведник и преступник жили и живут здесь, на пылинке, подвешенной в солнечном луче. К Чонгуку со временем пришло понимание, что, кем бы он ни был — хоть крестьянским мальчишкой, обречённым на вечное услужение короне, хоть представителем знатного рода. Какая разница, если он тоже человек? Судьба иная, как и у бабочек: кому-то жить меньше, кому-то больше, но разве это делает его хуже остальных? Он наблюдал за бабочками вместе с Этери и понимал, что все они красивые и вовсе не виноваты, что жить им отведено всего пару часов. Это был единственный раз, когда Чонгук чувствовал свою важность. Они с Этери проводили много времени вместе, наблюдая за насекомыми или животными, много разговаривали и постоянно спорили. Чонгук подружился со странной нелюдимой девочкой, живущей на окраине деревни, но дружбе не было суждено продлиться достаточно долго. В один из вечеров Чонгук пошёл в лес, чтобы наловить каких-нибудь необычных насекомых, что выползают только по ночам. Он рыскал по лесу, насвистывая себе под нос, как вдруг остановился, услышав короткий прерванный крик. Оцепенев, Чонгук застыл на месте, когда с чащи леса донеслось короткое «не надо». Этот звонкий девчачий голосок был ему до ужаса знаком, поэтому, ни на секунду не задерживаясь, он рванул через кусты в сторону, откуда доносились заглушенные крики. Притаившись за большим пнём и пребывая в паническом пульсирующем страхе, от которого сердце упало в пятки, Чонгук во мраке ночи разглядел широкие плечи. Высокая тёмная фигура нависала над девочкой с хрипом. До Чона дошло, почему фигура человека была ему столь знакома. Это был отец Этери, которого он видел пару раз. — Долго ты там будешь возиться? — вдруг рядом возникла вторая, более мелкая фигура, говорящая женским голосом; в ней Чонгук узнал мать девочки. Он ничего не понимал, притаившись за трухлявым пнём и даже не дыша. Глаза предательски застелило слезами, к горлу подкатил ком. Он не понимал. Не знал, что происходит, но это было чем-то плохим. Чем-то ужасным. Тем, что он не мог остановить и чему не в силах был помешать. — Заканчивай с этой ведьмой, — прохрипела женщина, натягивая капюшон на своё лицо. Этот отвратительный хриплый голос отпечатался в памяти Чонгука навсегда. Он был столь холоден и безжалостен, что по спине мальчика прошла дрожь. Пальцы начали трястись, впиваясь в кору дерева и с силой царапая, раздирая кожу в кровь. Сквозь шум в собственных ушах он слышал хрип, всхлипы и не озвученные вслух мольбы. Слёзы градом хлынули по щекам, полностью перекрывая видимость. Он припал к пню, зная, что происходит что-то ужасное, но не осознавая, что именно. Понимание, что он ничего не может сделать, ещё не пришло, но уже разрасталось где-то на подкорке, грозя сожрать все внутренности. Ему было страшно до трясущихся коленей, все проживаемые мгновения превратились в одну сплошную агонию, которая, казалось, длилась бесконечно. Всё прекратилось в один момент, словно по щелчку пальцев. Вокруг вдруг образовалась тишина, какой-то вакуум в самой чаще леса, цикады перестали стрекотать, мелкие грызуны разбежались по норам, ночные птицы перестали щебетать и разлетелись в разные стороны, даже ветер будто замер. Стало невыносимо холодно, по земле начал разливаться туман, гробовая тишина в лесу казалась чем-то нереальным. Два силуэта ещё о чем-то переговаривались, но Чонгук за биением в ушах собственного сердца не слышал больше ничего и никого. Пошатнувшись, он наступил на ветку, хруст которой в мёртвой тишине леса показался особенно громким. Внимание двух людей переключилось на посторонний звук, но Чонгук, действуя исключительно на подсознательных инстинктах, осел вниз и закрыл лицо ладонями, судорожно пытаясь прийти в себя. Проснись, проснись, проснись… Он твердил себе снова и снова. Опять и опять. После едва слышного «уходим» мальчик не сразу смог подняться, пребывая в лихорадочном состоянии, всё в поле его зрения будто кружилось. Вокруг по-прежнему стояла тишина. Чонгук кашлянул, выпрямился и заставил себя поднять опухшие от слёз глаза. Он осторожно выглянул из-за пня, но, увидев Этери, лежащую у дерева, рванул к ней, падая на колени. Девочка лежала, укрытая большим чёрным плащом. — Э-Этери, — Чонгук начал теребить её плечо, сбито дыша и не понимая, что происходит. — Они ушли, Этери. Что с тобой? Вставай… Девочка никак не реагировала на его слова, сколько бы он не пытался её разбудить. За попытками привести её в чувства Чонгук совсем потерял счёт времени, не замечая собственных трясущихся конечностей и льющихся из глаз потоков слёз. Лишь набравшись смелости, чтобы взглянуть Этери в глаза, Чонгук с визгом отскочил, падая назад и понимая, что они открыты. Прежде Чонгуку не доводилось видеть смерти людей. Он видел, как погибают насекомые, у которых вроде как и нет глаз, а у животных они всегда были закрыты. Светлые, почти прозрачные, заплаканные глаза Этери смотрели в никуда, а слёзы на бледном лице ещё не высохли. Он не мог принять тот факт, что глаза девочки были мёртвыми. По-настоящему мёртвыми. Чонгук не понимал, потому что не видел этого прежде. Захлёбываясь слезами, он потянулся трясущейся рукой к чужой раскрытой ладони и аккуратно коснулся, чувствуя, как она остывает. На её бледной шее начали проявляться синеватые следы. Взрываясь всё новыми и новыми рыданиями, Чонгук закрыл лицо рукой, качая головой. В маленьком детском сознании никак не умещалась громоздкая мысль, что такое может быть. В какой-то момент действительность казалась ему кошмаром, но Чон осознавал, что даже в кошмарах не бывает так страшно и больно. Так реально. Неужели люди могли быть столь жестоки к собственному ребёнку? Это были весь ужас и жестокость этого мира, представшие перед неподготовленным Чонгуком во всей своей красе. Пусть и семья у него была не столь хороша, но подобного ужаса никогда в ней не случалось. Все заботились друг о друге, любили по-своему, по крестьянским чёрствым обычаям. Держа в своей руке чужую остывающую ладонь, Чонгук будто держал невидимый нож, перерезающий все его детские иллюзии. И этот скрежет передавал ему жесткость, холод и ужас. С той секунды он больше не верил в людское сострадание, замыкаясь в себе на долгие годы. В кустах послышалось шебуршание и рык гулей, которые заставили Чонгука сбежать в полном беспамятстве. Он не помнил, как вернулся домой и пролежал в постели с открытыми глазами до самого утра. С тех пор он больше не видел родителей Этери, а дом на окраине деревни опустел, зарос высокой травой и сорняками, с годами начал разваливаться, и вскоре местные жители его разобрали. Несколько следующих лет Чонгук не говорил об этом, не вспоминал и не думал, обходя место, где стоял дом, стороной. А потом его отдали в прислугу. Чонгук замуровал эти воспоминания внутри своего сознания, не позволяя себе даже в самые тяжёлые мгновения вспоминать. Единственное воспоминание о тех временах, которое он запомнил, это собственное чувство нужности. Это был первый и последний раз, когда Чонгук имел какое-то представление о мире, о собственной важности. Если бы даже он и попытался вспомнить лицо Этери, то вряд ли бы смог. Если бы он позволил себе вспомнить те ужасающие чувства, которые испытывал каждый божий день до того, как смог забыть, то он бы уже, наверное, умер.

***

Бал-маскарад был на самом пике, за Чимином носилось огромное количество слуг и портных, поэтому в самый разгар до Чонгука никому не было дела. Он отправился в свою каморку и, одевшись потеплее, покинул дворец окольными путями. Тэхёна хотелось увидеть просто до ужаса. По пути заглянув в таверну на окраине города, Чонгук купил корзинку с фруктами, решив, что негоже будет заявиться к магу с пустыми руками. Подсвечивая дорогу тусклым светом масляной лампы, слуга понял, что оделся слишком тепло, поскольку ночь была жаркой. Гул бала-маскарада становился всё тише, и чем дальше слуга погружался в чащу леса, тем легче ему становилось на душе. В избушке Тэхёна как и всегда горел свет, а окна были запотевшие. Вздохнув, Чонгук потоптался на скрипучем крыльце и нерешительно толкнул дверь. Тело обдало ещё большим жаром, поэтому брюнет развязал шаперон, повесив его на сгибе локтя. В доме стояла тишина, лишь тихонько потрескивал огонь в камине. Под ногами скрипел пол, огоньки свечей чуть шелохнулись от сквозняка, а засушенные птичьи черепа, подвешенные у двери на толстой нитке, словно специальные колокольчики, издали лёгкий шум. — Тэхён? — позвал Чонгук. Его голос словно волной прошёлся по пустому дому. Ответа не последовало, поэтому слуга чуть встрепенулся, шагнув в глубину и поставив корзинку с фруктами на рабочий стол мага. Вдруг из соседней комнаты послышался лёгкий треск, который запомнился Чонгуку чем-то магическим. Когда Тэхён обращался из кота в человека, свет, который его окружал, звучал так же. Немного сомневаясь в собственных действиях, Чонгук вытер со лба испарину и направился на звуки, обнаружив узкую лестницу на нижний уровень дома. Это было чем-то похоже на погреб, где на бесчисленных полках были составлены разные посудины со всякой гадостью, похожей на внутренности лесных тварей. Звук продолжал исходить из глубины погреба, и Чонгук, поднабравшись смелости, двинулся в темноту. В полу он обнаружил квадратную дверь, будто от какого-то люка, которая вела ещё ниже. Присев на корточки, брюнет всё ещё чуть колебался. За этой дверцей он мог увидеть то, что ему не дано было лицезреть. Магический звук продолжал исходить из-под полов, а чрез щели в погреб будто проникал чуть синеватый свет. Не вытерпев и сдавшись, Чонгук схватился за ручку и потянул дверцу на себя, обмирая всем телом. Прямо перед ним в полу был проход в подсвеченный магический лес. В глотке тут же пересохло, а ручка выскользнула из пальцев, и дверца люка громко упала на пол. От люка вниз спускалась деревянная лестница. Лицо Чонгука обдало лесной прохладой и запахом хвои. Он прикрыл глаза, пытаясь понять, спит он на своей чёрствой постели в маленькой комнатушке или же это всё взаправду. Если Тэхён мог создать целый лес под своим домом, то он, наверняка, очень могущественный маг, а не какой-то там фокусник. Но это волновало Чонгука в самую последнюю очередь. Он, заворожённый, двинулся вниз по лестнице, спускаясь и ступая по сочной сине-зелёной траве. Магический лес будто жил своей собственной жизнью, а дверь люка, через которую сюда попал Чонгук, висела в воздухе. Лес, окружающий Чонгука, был светлый, загадочный и прекрасный. Деревья будто сошли со страниц книг, листва переливалась и подсвечивалась несколькими оттенками синего, зелёного и красного цветов. Повсюду над высокой покачивающейся травой летали светлячки, стрекотали цикады, а в кустах шебуршали белоснежные кролики. На ветках сидели птицы с красными хохолками, каких Чонгук никогда прежде не видел. А деревья шумели и шептали о зелёной свободе, о прекрасном изобилии чувств. Слуга шагал по вымощенной из белых камней тропинке, с упоением осматриваясь по сторонам. В его распахнутых чёрных глазах дрожал свет неподдельного восхищения. Казалось, это был магический лес, в котором сбывались все мечты. В какой-то момент настал миг, когда Чонгук осознал: то, что он всегда искал в лесной чаще, находилось в недрах его собственной души. Уотердипский лес был совсем иным: там не видно, куда поставить ногу. Всё в трухлявых разлагающихся пнях, проросших огромным диким папоротником. Везде огромные муравьи, по мху ползают великанские пауки. Даже бабочки летают столь громадные, мохнатые и толстые, словно воробьи. В этом же лесу не было обилия насекомых, будто бы чародей создал его специально для себя, без излишеств, которые сам не любил. Никаких мошек и букашек, что мельтешат перед лицом и неприятно жалят, никаких чудовищ и монстров, норовящих откусить тебе ногу, ядовитых растений и ящериц. От бальзамических запахов цветов, трав, хвои и коры из чонгукова тела исчезала усталость. Чаща звала его всё глубже и глубже. И чем дальше Чонгук уходил, тем светлее горели в глубинной тишине и шёпоте леса его чёрные глаза. Чем глубже, тем свободнее становилась чонгукова душа, тем меньше у неё становилось желанья принимать свою судьбу, позволить себе оставаться игрушкой в чужой холодной игре. Это было странно, ведь он просто находился в лесу, который, скорее всего, был даже ненастоящим. Но ведь чувства Чонгука были как никогда настоящими, живыми, пульсирующими в его грудной клетке. К концу тропинки перед Чонгуком распростёрлась широкая лестница с обросшими мхом ступенями. На возвышенности стояла круглая беседка, навес подпирался небольшими колоннами, выстроенными из золота и мрамора. Из-за высоты брюнет видел только сверкающий шпиль крыши, поэтому начал подниматься по ступенькам, даже не догадываясь, что поджидало его в конце пути. Вместо беседки под навесом находилась огромная мраморная мыльня с голубой водой, от которой исходил густой пар. Чонгук обомлел на месте, увидев Тэхёна, что сидел и намыливал приподнятую из воды изящную ногу. — Ох… Чёрт возьми, — пискнул Чонгук, в ту же секунду краснея, словно спелый томат, и закрывая глаза ладонью. — Какого лешего? — вскрикнул ошарашенный чародей, отчаянно пытаясь прикрыть себя руками. — Ты откуда здесь взялся? Разве я не велел тебе ждать на выезде из города? — Чего? — не понял Чонгук, неловко пятясь назад и окончательно теряясь в столь неловкой ситуации. — Когда это мы разговаривали… — Мы и не разговаривали, придурок, — шикнул Тэхён, после чего послышался всплеск воды. — Я отправил тебе записку с голубем, ты разве не получил? — С каким к чёрту голубем? О чём ты вообще говоришь? — продолжал пищать Чонгук, топчась на месте и захлёбываясь от стыда. — Не получал я никаких записок, я вообще-то просто так, а не… Это самое… То есть да, а вообще… — Вы, наверное, разминулись, — с более снисходительным тоном ответил чародей, поднимаясь из воды. — Чего тогда припёрся? Поглазеть? — Нет, я… — Чонгук закашлялся, ударяя себя по груди и извергая наружу весь бессмысленный поток слов. — Вовсе не это… Можно подумать, мне больше заняться нечем, кроме как подсматривать за тобой? А… Впрочем… Действительно нечем… Но… Это не значит, что я подглядывал! Я вообще не знал, что у тебя мыльня находится в чёртовом магическом лесу! Откуда я мог знать? — Ох, мерлинова борода, и как ты только сюда пробраться умудрился, — бормотал чародей себе под нос. — Отвернись. — Ах, да, я… Прошу прощения, — прохрипел слуга, резко прокручиваясь на пятках, словно солдат. Он лишь успел заметить светящиеся голубоватые искры, покрывающие мокрое смуглое тело мага. Уже спустя несколько мгновений Тэхён обошёл его, облачённый в атласный узорный халат с пёстрыми рисунками. Чонгук сухо сглотнул, на ватных ногах следуя за спускающимся по ступенькам чародеем. Его чуть влажные белоснежные волосы, обрамляющие лицо, на чонгуковых глазах становились сухими и завивались в лёгкие локоны. — Что это за место? — задал Чон вопрос, что висел на кончике его языка и до ужаса хотел быть озвученным. — Это всё настоящее? — А так похоже на иллюзию? — ответил чародей вопросом на вопрос, а в его голосе послышалась едва заметная ухмылка. — Нет, это всё вполне реальное. — Даже животные и птицы? — с ещё большим восторгом произнёс Чонгук, озираясь по сторонам. — Невероятно… — Ага, я мог бы приложить гораздо меньше сил и сделать это всё миражом, но вот незадача: я терпеть не могу иллюзии, — с твёрдостью заявил маг, взмахивая волосами, и Чонгук мог поклясться, что от взмаха образовался лёгкий блестящий шлейф света, в следующее мгновение растворяясь в воздухе. — Фантомная магия — это опасная штука, потому что следом, когда её иллюзии рассеиваются, словно дым, а рассеиваются они непременно, становится очень несладко. Так несладко, что лучше отказаться от той недолгой отрады, что клубится в иллюзорном тумане. — Но разве вся магия это не всего лишь иллюзия? — не подумав, ляпнул брюнет, в следующую секунду жалея о сказанном. — Ауч, — с иронией буркнул Тэхён, нарочито оскорбившись и приложив ладонь к груди. — Поосторожней со словами, юноша. — Извини, я не это имел в виду, — в смущении зажмурился Чонгук, качая головой. — То есть… Я дурак… — Ох, об этом я уж точно уже давно был осведомлён, — хихикнул чародей, пропуская Чонгука взбираться по лестнице первым. — Не хочу, чтобы ты заглядывал под мой халат. — А… — Чонгук открыл рот в попытке что-то ответить, но в итоге открывал и закрывал его, словно рыба, выброшенная на берег, и чувствовал, как по щекам распространяется очередной жар. — Залезай уже, — подтолкнул его Тэхён, посмеиваясь.

***

Чонгук осматривал полочки с разными диковинными статуэтками и украшениями, а единорог, стоящий в углу комнаты, по-прежнему немного нагнетал обстановку и выглядел жутковато. — Тебя не пугает это чучело? — невольно проговорил он свои мысли вслух. — То есть… Оно выглядит жутковато. — Да ладно, он же тебе ничего плохого не делает, — цокнул Тэхён, возвращаясь в комнату и перевязывая на груди шёлковые вязки рубахи. — И чего ты стоишь, как член на свадьбе? Собирайся. — Куда? — не понял Чонгук, почесав затылок. — Хочу показать тебе одно место, — чародей шагнул ближе, нежно касаясь чонгуковой ладони пальцами. — Ты ведь доверяешь мне? Больше, чем кому-либо… — Д-да, — неловко заикнулся Чонгук, в смущении опустив глаза. Прихватив корзинку с фруктами, они покинули дом мага, пробираясь через лесную чащу. Тэхён, осторожно взяв парня за руку, вёл за собой в нужном направлении в полной тишине. Вскоре лес закончился, и мимо двух путников потянулись широкие, наполненные туманами и влагой равнины, за которыми в лунном свете тянулась и вздымалась лёгкая и глубокая пустота. У Чонгука же в голове копошились тысяча и одна мысль, но озвучить их вслух он то ли боялся, то ли стыдился. Он чувствовал напряжение, которое всё никак не отпускало его тело и разум, свисая с плеч тяжелым грузом. — Я хотел принести извинения, — перебарывая смущение, первым заговорил Чонгук. — За что? — не понял маг, отодвигая от лица ветви деревьев. — За нашу последнюю встречу, — едва зажмуриваясь, слуга покраснел и поджал губы. — Мне совестно, но… Я когда очнулся, даже не понимал, был это сон или реальность. — Брось, тебе нечего стыдиться, — улыбнулся Тэхён. — Ты не такой тяжёлый, каким кажешься. — К слову, как ты вообще… Чонгук потерял мысль, открыв рот и глядя перед собой. Они вышли на каменистый берег огромного озера, вода которого будто подсвечивалась со дна. Все мысли и слова выбило из разума Чонгука одним мгновением и вдохом. Он обомлел, глядя на невообразимую красоту, простирающуюся далеко за горизонт, на котором зигзагом вырисовывались горы. По небу лениво ползли пушистые облака, перекрывая россыпь звёзд, а полная луна искажённо отражалась на водной глади. — Ты не бывал здесь прежде? — завидев реакцию парня, поинтересовался маг. — Это озеро Астра. Чонгук молча покачал головой, не в силах оторвать глаз от прекрасного вида. Звёздное небо отражалось в озере, их делила пополам тоненькая линия горного горизонта. У берегов от высокого камыша к гигантским кувшинкам тянулась нежная молочная мгла, заглатывая реальность. Высокие ивы, напившись кристально чистой, пьянящей озёрной воды, отражались в ней, слегка покачиваясь, будто захмелевшие. — Местные боятся этого озера, потому что о нём ходит много разных легенд, — проговорил Тэхён, спускаясь с возвышенного берега. — А ты знаешь, когда легенды перестают быть легендами, Чонгук? — чародей присел на корточки, тронув воду и всплеском пуская по ней лёгкую рябь с переливающимися в свете луны бликами. — Когда в них начинают верить. — Какие легенды? — спросил слуга, в нетерпении сглотнув. — Астра и правда не простой водоём; он является мощным источником силы, — рассказывал Тэхён, сбрасывая с плеч свой бежевый плащ и взмахивая им, после чего в одно мгновенье вещь превратилась в мягкое шерстяное покрывало. — В давние времена на этом самом месте стоял большой и прекрасный город, где жили не просто люди, а могущественные существа, — Тэхён начал выкладывать из камней кострище, чтобы разжечь огонь. — Боги гневались, потому что жители города получали наслаждение иначе, они опьяняли себя зрелищем крови, жестокости и смерти. Но в конце концов всё разрушилось. Как я и говорил ранее, даже самая могущественная магия всегда рано или поздно рассеивается, а реальность неизменно вступает в свои права… — Что же случилось с городом? — с любопытством спросил Чонгук, помогая чародею разжечь костёр.

Blue Foundation — Eyes On Fire

— Боги отправили на землю звезду по имени Астра. Она упала прямо на город, сметая всё на своём пути, выжигая существ и обращая их в пепел. Те, кто остался в живых, в боли от потерь собрали все силы и уничтожили ни в чём неповинную звезду, превратив в пыль. На месте города образовалась огромная яма. После затяжных дождей вся вода стекала вниз, смешиваясь со звёздной пылью и образуя озеро. Иногда, один или два раза в год Астра плачет из-за несправедливости, а вода становится перламутрового цвета, отпугивая местных. — Что же это были за существа такие? — не унимался Чонгук, с интересом внимая словам мага и поднося ладони к разгорающемуся в кострище огню. — Что сами Боги обратили на них внимание. — Не знаю, — пожал Тэхён плечами, выпрямляясь. — В книгах и свитках написано по-разному. Одни утверждают, что это были драконы, другие — маги. А третьи и вовсе упоминают людей… — А ты сам как думаешь? — Чонгук перевёл взгляд на языки пламени, что поедали друг друга. — Я много странствовал по миру, — Тэхён отвернулся, шагнув ближе к воде и обнимая себя руками. — Видел много, ещё больше испытывал. Везде полным полно монстров, но люди… Люди это самые… — Жестокие чудовища. Знаю, — перебил его слуга, поднимая глаза и наблюдая за тем, как плечи чародея дрогнули. — И глупые. И слепые. Слепые к красоте, слепые к чувствам и волшебству. К таким прекрасным существам, как ты… Чонгук в смущении замолчал, услышав тэхёнов выдох и наблюдая, как под белоснежной рубахой напряглись лопатки. Чародей наступил носком на пятку сапога, стягивая его с ноги и босым ступая по камням к воде. Его изящные ладони прикоснулись к шёлковым шнуркам на рубахе, мягко потягивая и развязывая. У Чонгука перехватило дыхание, когда Тэхён взглянул на него своими бездонными сиреневыми глазами через плечо и, улыбнувшись краем губ, начал снимать рубашку. Белая шёлковая ткань заструилась по худым плечам молочным водопадом, спадая на камни. Утончённый обнажённый силуэт чародея на фоне бескрайнего озера, подсвеченного полной луной, выбил из лёгких Чона последние остатки кислорода. И голубое озеро, и величественные горы, и высокое чёрное небо с ослепительно-яркой луной, и ивы, и озёрные лилии, — всё, казалось, потеряло в глазах Чонгука красоту, когда он смотрел на Тэхёна. — Что ты… — сглотнул слуга, теряясь в пространстве и едва не бухаясь в обморок. — Сегодня Астра не будет плакать, — едва слышно ответил Тэхён, медленно развязывая шнурки на чёрных кожаных портках. — Она будет любить. — У тебя есть одежда кроме чёрной и белой? — спросил Чонгук, выпрямляясь, но не решаясь и с места двинуться, тело будто закаменело в томительном чувстве предвкушения, что волной дрожи проползло вниз по спине. — Хм… Дай подумать. Бельё? — улыбнулся светловолосый, а портки скатились с худых шикарных ног, полностью обнажая Тэхёна. — Или нет. Упс… У Чонгука в мгновенье ока покраснели шея и кончики ушей. Он одёрнулся, надрывно выдохнул и раскрыл пересохшие губы, чувствуя тесноту везде и повсюду. Маг ступил в воду, вновь обернувшись через плечо и с развязной улыбкой озвучив короткое «идёшь?». Слугу будто окатило кипятком. Он, дрожа всем телом и совсем не чувствуя прохладного ветерка, стянул рубаху через голову, отбрасывая на расстеленное покрывало. Штаны полетели следом. Когда вода коснулась щиколоток, Чонгук поёжился от её прохлады, тогда как Тэхён стоял в ней уже по пояс. По коже прошла дрожь, но вовсе не от холода. Чонгук разглядывал нежные изгибы тэхёновой спины, приближаясь кроткими шагами и проглатывая желание коснуться карамельной кожи, которая на ощупь казалась нежнее, чем самые дорогие заморские шелка. Едва он приблизился и решился протянуть руку ради прикосновения, как чародей нырнул, всплеском пуская рябь, что расползалась по водной глади. Чонгук быстро заморгал, будто очнулся ото сна, и попытался разглядеть светлую шевелюру. Но о присутствии мага напоминали лишь пузырьки воздуха, лопающиеся на поверхности. — Тэхён? — обеспокоено позвал Чонгук, делая несколько шагов и всё глубже погружаясь в воду. — Это не смешно. Слуга не успел сообразить, как тёплые руки окольцевали его талию, потянув за собой в самую глубину. Он едва ли успел вскрикнуть от испуга, но вода заглушила звук его голоса, попадая в глаза и нос, вызывая неприятное жжение. Быстро моргая и приводя себя в чувства, Чонгук увидел перед собой прекрасное лицо, изрисованное метками, и понял, что лица прекрасней не видывал ни разу в жизни. Длинные локоны белых волос скользили в водной глади, закручиваясь в причудливые узоры. Глаза переливались сиреневым цветом, а гладкую кожу покрывали маленькие пузырьки воздуха. Вдруг на размазанном поле зрения Чонгук смог разглядеть, что вода, окружающая их, начала приобретать перламутровый блеск. Его тело превратилось в один обнажённый нерв, душа разлагалась на частицы, а сознание туманилось. Нехватка воздуха в лёгких стала столь очевидной, и тогда Тэхён, подплывая ближе, коснулся чонгуковых губ, передавая кислород. Но Чонгук был готов утонуть, лишь бы это волшебство никогда не заканчивалось. Притяжение меж двумя телами одержало победу, и Тэхён оказался ещё ближе, прислоняясь к груди Чонгука и обхватывая крепкие плечи тонкими руками, превращая передачу кислорода в глубокий мягкий поцелуй. Слуга, схватив парня за талию, нащупал ступнями каменное дно и оттолкнулся от него, выбираясь на поверхность в пылающих объятиях мага. Вода струями стекала с двух разгорячённых тел, мокрые волосы путались и липли к лицу, но ничто на свете не разорвало бы слияние уст. Чонгук попытался вобрать воздуха, но всё было тщетно. Тэхён целовал его губы, прижимаясь всё теснее, жарче, желаннее. Под водой он окольцевал чонгуковы бёдра ногами, создавая томительное трение, разжигающее огонь внизу живота. В груди брюнета взрывались тысячи звёзд, сминались целые Вселенные, реальность вокруг рвалась, словно старый пергамент. Каждое прикосновение мягких губ будто подбрасывало Чонгука вверх, он падал в небо снова и снова и не мог поверить в происходящее. В то, что такие чувства и ощущения вообще могли существовать. Рядом с Тэхёном озеро становилось морем, свеча превращалась в солнце, бессмысленность перевоплощалась в необходимость. — Ты так прекрасен, — прошептал в порыве чувств слуга, касаясь ладонью румяной щеки чародея, который взглянул на него из-под густых слипшихся от воды ресниц захмелевшим взглядом. Подушечкой большого пальца проводя по нижней губе мага, Чонгук смотрел в эти пьяные глаза, забывая, кто он. — Скажи это снова, — прошептал Тэхён, прислоняясь губами к пространству за ухом, а ладонь протискивая меж двумя сросшимися телами, проходясь пальцами по напряжённому чонгукову животу. — Ты невероятный, — надрывно зашептал брюнет, прикрывая глаза и ощущая, как чародей выцеловывает пульсирующую на шее голубоватую вену. — Я с ума по тебе схожу… — Ещё, — потребовал Тэхён, накрывая твёрдый чонгуков член ладонью. — Скажи… Чонгук смог лишь невольно простонать в ответ, забившись в перманентном наслаждении и зажмурившись. Он ощутил тепло, которое накрыло его, словно золотым куполом. С силой сжимая пальцами талию чародея, Чонгук отозвался на постыдную ласку, двинув в нетерпении бёдрами навстречу прикосновению. — Когда я впервые увидел тебя… — прохрипел слуга, задыхаясь чувствами и ощущениями. — Я влюбился… — Тэхён продолжал покрывать поцелуями его шею, причмокивая и под водой нежно лаская твёрдую пульсирующую плоть ладонью. — А ты… Т-ты улыбнулся… — Потому что знал, — договорил чародей на выдохе, после чего накрыл чонгуковы губы своими, свободной ладонью опираясь о плечо и приподнимаясь, насаживая себя на член. Чонгук застонал в поцелуй, окончательно выпадая из реальности. Всё тело лихорадочно пульсировало, кровь в сосудах бурлила, разум бился в неподдельном наслаждении, какого Чонгук никогда прежде не испытывал. От макушки до кончиков пальцев ног прошла крупная дрожь, когда Тэхён вновь приподнялся, опираясь на чонгуковы плечи и двигаясь. Грудь слуги будто треснула, расколовшись на две части, и из неё вырвался сахарный вопль, растворившийся в звёздном небе. Он с вожделением в порыве страсти прижал чародея теснее, обхватывая обеими руками и утыкаясь в сгиб шеи перекошенным в сладкой судороге лицом. Внутри Тэхёна было горячо, тесно и до миндального холода приятно. Чонгук ощущал мягкость его ягодиц, что при движении бились о его бёдра, от чего подсвеченная вода вокруг плескалась. Тэхён был полон робкой страсти пред ним, пропуская меж пальцев мокрые отросшие пряди чонгуковых волос, тычась дрожащими губами в висок. От каждого его хриплого стона, касающегося ушных раковин, по телу скатывались капельки колючих чувств, что провоцировали целый шквал мурашек вкупе с дрожью. Звезда упала, воткнувшись прямо в сердце Чонгука, разорвавшись огромным огненным шаром. Из её глубинной светящейся пыли рождалось сильное чувство, утягивающее на самое дно. Чонгук находился на поверхности Астры, но ему не нужен был кислород. Он дышал Тэхёном и был готов уничтожить солнце, чтобы оно никогда не поднималось из-за горизонта.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.