Ruelle — Rival
Сон всегда должен быть облегчением для человека, своеобразным перерывом и отдыхом от тягостной реальности. Это как водопад, который смывает со странника накопившуюся грязь и изнеможение. Сон нужен всем: людям, животным, даже монстры в нём нуждаются наравне с остальными существами. Но иногда вместе со сном приходят кошмары. Они — вечные попутчики сна, всегда рыщут где-то поблизости, выжидают, что кто-то зазевается и даст им свободу. Вот тогда-то и наступает самый сладостный миг для осмелевших и набравшихся силы кошмаров. Они ураганом врываются в сознание, оттесняют сон и как пиявки впиваются в дремлющий разум. Этот миг настал и для Чимина, кошмары вернулись к нему, обнимая своими чёрными руками, словно никуда и не уходили вовсе. После бала-маскарада каждую ночь он просыпался в холодном поту, пугая принцессу скулежом и всхлипами. Девушка убирала баррикаду из подушек и обнимала плачущего принца, что находился в бессознательном состоянии, бился в конвульсиях и ничего не соображал. Она прижимала к себе и зачёсывала промокшую серую чёлку, вытирая со лба ледяную испарину и нашёптывая, что всё хорошо, но вместе с тем понимая, что это не поможет. Чимину снилось, что он тонет в море из алмазов, захлёбываясь ими. Никто не приходил на его зов, никто не протягивал руку помощи и не мог вытащить из пучины кошмаров. Реальность же была так похожа на кошмар, пусть всё было чуть проще и яснее, но так же тяжело. Даже когда Чимин просыпался, умывался и шел на утреннюю трапезу его не отпускало тяжёлое чувство тревоги и тоски. Кажется, что происходящее всего лишь страшный, быстротечный сон, и стоило щёлкнуть пальцами, как он должен закончиться. Но кошмары преследовали даже в реальности. Он упорно пытался сделать вид, что всё действительно хорошо, почему-то боялся говорить о своих кошмарах, тоске и грусти вслух. Не говорил — их как будто бы и не было вовсе. Чимин упорно грезил, что если не замечать, то как-нибудь само решится, пройдёт. Но нет, не проходило, а становилось только хуже. Если образовывался нарыв, то он обязательно должен лопнуть, как не прячь его под расшитым золотыми нитями кафтаном. Он был и есть. Действительность Чимин обмануть не мог. Какое-то время принц пытался сопротивляться снам, но у него просто больше не было сил. Он падал в пропасть снов. Падал и горел. Душевная боль сковывала его тело, словно физическая, и он не мог шевельнуться, даже когда просыпался в насквозь промокшей сорочке. Он мог лишь лететь тяжёлым балластом вниз, зная, что его никто не поймает, и распадаясь пеплом на миллионы частиц. Он хотел плакать и кричать. Позвать кого-нибудь на помощь. Хотел, чтобы кто-то просто оказался рядом, взял его за руку и вытянул из этого кошмара. Чтобы кто-то обнял его и прижал к себе, сказал, что всё будет хорошо. Принцесса делала всё это и она правда старалась помочь, но не была кем-то. Поэтому всё, что Чимину оставалось, это падать и гореть. — Вам снятся кошмары? — спрашивала принцесса за вечерней прогулкой по цветущему саду. — Да, миледи, — тихо отвечал принц, не поднимая глаз. — Но вы не готовы о них слушать. — А вы попробуйте, — с грустью просила Ли Сонг, в успокаивающем жесте касаясь плеча принца. — Станет легче… — Я не готов ими делиться. Чимин согласился на уговоры принцессы обратиться к придворному лекарю, который прописал принцу на ночь принимать по несколько капель снотворного. Спать стало проще, но на протяжении нескольких последующих дней он чувствовал себя неважно: постоянная подавленность, разбитость и головные боли не давали собраться с мыслями. Принц терял счёт времени, которое тянулось то быстро, то медленно. Вчерашний день (или всё же позавчерашний?) прошли в какой-то суете, от которой остался серый мохнатый туман ночного кошмара. Просыпаясь посреди ночи после очередного страшного сна, Чимин помнил только чёрные глаза монстра, которые висели на этом тумане, как два таракана на паутине, и ощупывали его с интересом. Чимин тихо вздохнул, так, чтобы не разбудить сопящую на другой половине кровати принцессу. Они перестали выстраивать баррикады из подушек, но по-прежнему соблюдали дистанцию, не нарушая личного пространства друг друга. Вытерев со лба холодный пот, принц взглянул на девушку, которая спала, подложив ладони под щёку. Она выглядела умиротворённо во сне, и Чимин действительно радовался, что хоть кто-то теперь высыпается. Он чуть приподнялся, сцепляя пальцы в замок на животе и глядя на свисающий балдахин постели. Нерасторопные думы посещали его голову каждую ночь, когда сон напрочь отказывался посещать разум. Принцу просто до ужаса хотелось сорваться с постели, натянуть на ноги сапоги и отправиться через лес к пещерам. Доселе он не позволял себе вспоминать о событиях на балу, но в этот раз воспоминания как-то невольно вкрались в сознание, воссоздавая перед глазами яркие прохладные картинки, из-за которых всё чиминово нутро сжималось и разжималось. Что-то начинало трепетать внутри, отдаваясь мурашками по рукам. Он помнил первый поцелуй и чужие желтые глаза, наполненные грустью и поздним озарением. Сердце в груди болезненно ускоряло свой ритм при одном воспоминании об этом, и Чимин жмурился, качая головой в надежде, что мысли выпадут из неё. Просыпаясь поздней ночью, Чимин любил прокручивать в голове воспоминания о первой встрече с Юнги, их короткие, но такие важные разговоры. Каждое их случайное или намеренное столкновение, коих было не так много, но именно это придавало им такую значимость и ценность. Каждый жест и взгляд были для Чимина столь драгоценны, но осознал он это слишком поздно. Раздумья об этом каждый раз успокаивали его. Взглянув на сундук, принц вдруг понял, что забыл о чём-то очень важном. Он стремился найти причину постигшей его болезни, как будто это помогло бы ему исцелиться. Тихо поднявшись с перины, Чимин коснулся босыми ступнями холодного каменного пола и присел у сундука, со скрипом отворяя крышку. Принцесса в постели начала ворочаться, причмокивая во сне губами, и серовласый чуть притих, дождавшись, когда она снова засопит. Разгребая вещи, принц просунул руку к самому дну, отыскав свёрток из кожи. Он аккуратно развернул его, глядя на чуть подсохшую большую чешую, размером с собственную ладонь. Во мраке она казалась темнее, но на свету была белой в середине, а ближе к краям чуть прозрачная и почти зеркальная. После находки он проштудировал все бестиарии, что имелись в огромной королевской библиотеке, но не нашёл никого, кому эта чешуя могла бы принадлежать. Накинув поверх ночной сорочки халат и плотно перевязав его на талии, Чимин приоткрыл дверь и направился вниз по лестнице к комнате Хосока. Сонные стражники, завидев принца, тут же встрепенулись и выпрямились, заставив принца закатить глаза. Он постучался в дверь, понимая, что учитель уже давно странствует по царству Морфея, но дело не терпело отлагательств. Он постучал ещё настойчивей, после чего услышал по ту сторону возню и удар чего-то металлического, будто Хосок опрокинул чашу на пол. Через несколько мгновений взлохмаченный сонный учитель распахнул перед принцем дверь, глядя сощуренными глазами, а на его щеке красовался красный след от подушки. — Ваше высочество? — пытаясь проморгаться, Хосок пропустил Чимина внутрь. — Что-то стряслось? — Прости за столь поздний ночной визит, — извинился Чимин, прижимая свёрток к груди. — Но я не смогу уснуть, пока не покажу тебе кое-что. — Вы меня напугали, милорд, — выдохнул преподаватель, накидывая на плечи халат и поднимая с пола упавший подсвечник. — Я уж думал война началась, не дай Бог… — Я не отниму у тебя много времени, — присаживаясь у небольшого стола, заваленного книгами, ответил Чимин. — Что является настолько важным, что не может подождать до утра? — опустив одну бровь, Хосок зажёг свечу, озаряя большую комнату светом. — Вот, — принц выложил на край стола кожаный свёрток, раскрывая его. — Я нашёл это давно, но всё забывал показать. — Так, что тут у нас… Учитель потёр заслезившийся глаз, взял со стола монокль на позолоченной цепочке и склонился над столом. Он двумя пальцами взял большую чешую за краешек, приподнимая и поднося ближе к свече, с интересом разглядывая. Чимин молча наблюдал за взглядом Хосока, который с любопытного сменился на задумчивый, затем недоумевающий и… Напуганный? — Где вы это взяли? — твёрдо спросил учитель, нахмурившись. — В лесу, — соврал Чимин, не понимая, зачем, но ложь сама слетела с языка. — Поблизости были водоёмы? — кашлянул Хосок, возвращая чешую на место и сдвигая стопку книг, чтобы вытащить одну с самого низа. — Не знаю, вроде бы, — пожал принц плечами, отводя взгляд. Он совсем не умел врать. — Я не знаю, кому она принадлежит, но точно видел что-то похожее в какой-то книге о морских змеях. Кажется, это была сказка, — учитель задумался, быстро листая толстую книгу в красном переплёте и резко останавливаясь на нужной странице. — Точно, вот… — ткнул он длинным пальцем на яркую иллюстрацию. — Ваша сестра, принцесса Сончан, начала плохо спать, поэтому я часто читаю ей на ночь… Хосок продолжал что-то говорить, но Чимин уже не слышал его, в голове стоял шум. У него перед глазами яркими импульсивными вспышками начали проноситься воспоминания. Первая встреча с Юнги. Переливающаяся в голубом свете ледяная вода, в которой парень чувствовал себя весьма хорошо. «Единственный вид, который может не только плавать, но и находиться под водой довольно длительный промежуток времени». Его бледная кожа, напоминающая белую чешую, и голубые волосы. «К моменту достижения последней стадии взросления цвет чешуи состоит из смеси белого, светло-серого и светло-голубого цветов». Желтые глаза и невыносимо прекрасное лицо с острой линией челюсти. «Пожалуй, самый красивый вид: сверкающие жемчужные чешуйки и глаза янтарно-жёлтого цвета». Его голос в чиминовой голове. «Единственный вид, способный общаться с другими существами на телепатическом уровне». Чимин с оглушительным треском в голове вспомнил о своём падении с обрыва. Что-то большое, горячее и белоснежное поймало его и не дало разбиться. Кто-то. Но там был только Юнги. Чимин не глуп. Он совсем не дурак, чтобы помножить два на два. — Кто ты? — Дракон. — Если бы драконы умели превращаться в людей, мир бы точно об этом знал. — Может быть. А может быть и нет. Пришёл миг, когда принц осознал: то, что он искал в глубине сырой пещеры, всегда находилось в недрах его собственной души. Он всё слышал. Он всё видел. Он всё знал. Чимин делил себя на две части, одной из которых был ум, а второй — осознание. Ум только анализировал и констатировал факты, ясные, как день, а осознание было тем самым голосом, который говорил не на уровне разума, а на уровне глубоких и сильных чувств к синевласому. Принц чувствовал, что умозаключение, к которому он в итоге пришёл, это «так и никак иначе». У Чимина участилось дыхание и затряслись пальцы. Водяной змей. Или можно сказать иначе: водный дракон? Он сорвался с места, впопыхах благодаря Хосока и уже не слыша, как тот ему вдогонку твердит: «ни в коем случае не возвращайтесь на то место, милорд».***
— Сколько ты уже выпил? — облокачиваясь на стол, Намджун подставил руку под подбородок, глядя на захмелевшего старшего. Они отправились в таверну «Серебряная кровь», которую посоветовал им Сокджин. Это место отличалось от обычных городских трактиров и таверн, потому что контингент был весьма разнообразным и особенным. «Серебряная кровь» находилась поодаль от деревень, а доступ к её посещению имели только существа, отличающиеся от людей. Эльфы, суккубы, виксилинги и фейри, порой даже гномы заглядывали, но каждый раз это заканчивалось словесной перепалкой с эльфами. Суккубы, стройные темнокожие девушки, похожие на демонов в женском обличье, рыскали в поисках партнёра для спаривания. Одна уже подсаживалась к Юнги, виляя хвостом, но Джун её отогнал, зная, на что способны эти бестии. В отличие от прочих чудовищ суккубы не идут на поводу у жажды крови. Они не нуждаются в убийствах, а часто даже не хотят причинять людям зла. Ими движет лишь одно: безграничная похоть, которую они безуспешно пытаются утолить, используя для этого самцов других видов, чаще всего людей и эльфов, которые, на самом деле, редко когда им сопротивляются. В таверну частенько захаживали и виксилинги, которые внешне ничем не отличались от обычных людей. Это были существа, способные принимать форму любого человека или зверя. Они спокойно внедрялись в города и деревни, занимались ремеслом и торговлей, проживая спокойную человеческую жизнь. Это перевоплощение не было иллюзией, которую можно было бы развеять простым заклинанием. Невероятный интеллект и находчивость могли бы сделать из виксилингов идеальных воров и убийц, но эти существа по своей природной доброте и робости стремились избегать кровопролития любой ценой. Юнги как-то доводилось иметь дело и с другими частыми посетителями таверны — фейри. Их же отличала неземная красота, омрачённая каким-нибудь уродством в виде огромных клыков, налитых кровью глаз, больших гниющих рогов на голове или шрамов, растянутых по всему телу. Фейри всегда можно отличить от человека по какому-либо телесному недостатку. Они, как и эльфы, жили в глубине леса и редко вмешивались в людские дела. Время коротали в развлечениях и празднованиях: охотились, танцевали, а иногда забавлялись, показываясь на глаза людям и наблюдая их реакцию. Некоторым странникам да путникам, что натыкались на их хижины, фейри показывали своё волшебство, дабы поразить воображение и впечатлить, а затем отравить неверующих в их существование своим ядом. И всё ради забавы. — У вас, блядских эльфов, нет чести! Нет уважения! Нет пива! — кричал какой-то пьяный гном, впадая в перепалку с бедным эльфом, который всего лишь попросил его отдать один свободный стул из-за стола. — Сейчас бахну ещё одну и пойду выебу трактирщика! — О, Боже, — покачал Юнги головой, устало протирая глаза, пока хмельных шумных посетителей пытались выставить за дверь. — Напомни мне, каким смердящим ветром нас сюда занесло? — В любой другой таверне на тебя уже надели бы оковы и сдали страже за пару серебряных, — с упрёком напомнил Намджун, отпивая из большой деревянной кружки. — И не уходи от вопроса. Сколько выпил, пока я провожал Сокджина? — Недостаточно, — хмуро ответил Юнги, опрокидывая в себя двумя глотками добрую половину кружки. — Надо было послушать тебя, Джун, и не соваться туда. — Ты ведь не знал, — друг опустил глаза, разглядывая уже третью опустошенную бутыль из-под эля. — Чего не знал? Что он чёртов принц? — Юнги уже порядком захмелел и мог говорить обо всём без той тяжести в груди, которую испытывал каждый божий день. — Чувствую себя беспросветным идиотом, даже когда думаю об этом. — Понимаешь, что влюблён в этого мальчишку, только когда некому сказать об этом? — задал вопрос Намджун, глядя старшему прямо в пьяные глаза, которые тот пытался отчаянно спрятать. — Нет, Джун, просто… — Юнги замолчал, окончательно поникнув, и не смог ничего ответить, кроме как: — Я не знаю. Юнги не мало повидал, прожив десятки лет, и впервые за долгое время он быстренько придумал себе какую-то нерушимую связь и сам же в неё искренне поверил. Он, видимо, как и принц обладал довольно богатой фантазией, и с завидной скоростью поверил, что между человеком и драконом может установиться какой-то контакт. Он с трудом понимал, что происходит, но ему однозначно это нравилось. Короткие встречи, касания, взгляды и тот отчаянный поцелуй на балконе. Когда он повстречал принца, то превратился в какого-то голодного монстра, который начал лихорадочно наедаться столь яркими искренними эмоциями. — Может, тебе возлечь с кем-нибудь? — предложил Намджун, в отличие от Юнги ни капли не смущаясь собственных слов. — Ну, знаешь, как делают это люди, когда им нужно отвлечься от мыслей о ком-то. Ты давно ни с кем, кроме рыб, не водился, так может… — Захлопнись, — рыкнул Юнги в смущении, сжимая кружку до треска. — Уж что-что, а это я с тобой обсуждать не намерен. — Ну, как вариант ведь, — пожал плечами друг. Юнги одним полушарием мозга понимал, что доля правды в словах младшего была, но по происхождению и воспитанию он был слишком высоких нравов. Возлечь с кем-то без чувств для него было подобно кровавому жестокому преступлению, что наказуемо лишь смертью. В отношении принца Юнги словно шёл по натянутой нити между тем, что беспрекословно считал правильным и тем, чего желал, даже когда понимал, что это было ошибкой. Это как свободное падение. То, что его взбудоражило до самой глубины души, что заставило выбрать иное направление. Юнги осознавал взаимные чувства принца столь же ясно, как белый день, и знал, что своим поступком утащит Чимина за собой. Он обрёк на боль и страдания того, кого больше всего хотел защитить и уберечь от этого. Принца, который имел право сам выбирать, на что себя обрекать. — В любом случае, — вздохнул Джун, отодвигая пустую кружку. — Ты ведь не совершишь дважды одну ошибку. — Нет, — качнул Юнги головой, поднимаясь из-за стола. Я совершу много новых. Юнги ненавидел в первую очередь себя самого. Он прожил сотню лет камнем на морском дне, но именно сейчас дал слабину, которую не должен был себе позволить ни в одной из жизней. Это был тот самый момент, когда собственная чрезмерная наивность казалась Юнги столь чудовищной, что стала ненавистной до глубины души. Он чувствовал себя обманутым и преданным, но не Чимином, а самим собой. Он пошёл на поводу у глупых людских чувств и эмоций, которые доселе замыкал на тысячу замков. Юнги был слаб, и слабым его делали вовсе не чувства, а собственные размышления. Твёрдость и уверенность в собственных действиях — совсем не его конёк. Он не умел действовать быстро, ему всегда было мало времени. Лишь размышляя, он принимал верные для себя решения, и ему хватало твёрдости и мудрости следовать им. Когда же Юнги действовал, повинуясь чувствам, это никогда не заканчивалось хорошо, вот почему он даже не пытался играть в игру, в которой вовсе не силён. Пока не появился принц, который втянул его, даже не получив согласия. По пути домой из таверны Юнги твердил себе: «не нервничай», «успокойся», «забудь». Но озлобленность была тем самым сигналом, что его реальность пошла наперекосяк. По возвращению в свою пустую сырую пещеру Юнги взглянул на стол, заваленный книгами и свитками, осмотрелся и впал в необъяснимую ярость. Он вспомнил то самое позабытое чувство: ненависть ко всему, гневное забвение, гнилую пелену, накрывающую весь его мир. Его душа переполнилась злостью и чернотой. В приступе сметая всё со стола, он истошно заскулил, не зная, куда деть это пожирающее изнутри чувство отчаяния и необъяснимой боли, что накрыла его куполом из мглы. Юнги бы с удовольствием прямо в это мгновение развернул войну. Выжигал бы целые деревни и одного за другим убивал королей, не будь он последним водным драконом в этом мире. Юнги схватил подсвечник с горящей свечой и отбросил; он звонко ударился о каменный свод пещеры, развалившись на две части. Синие светлячки потухли, испугавшись столь громкого звука. Гнев, что Юнги испытывал, по своей сути был разрушителен и не умещался в его человеческом теле. На скулах начала проступать белая чешуя, скулёж превращался в рык, а из пальцев наружу полезли когти. Не было больше никакого смысла контролировать своего монстра, держать его на привязи, затягивать ошейник на чешуйчатой шее. Юнги не знал, он потерялся в себе, не хотел быть чудовищем. В отличие от человеческой сущности, сущность дракона не испытывала страха, слабости и тоски. В какой-то момент Юнги показалось, что быть драконом намного проще, чем быть человеком. Люди всегда будут верить в то, что драконы — это всего лишь монстры без души и чувств. Для них это намного проще, чем признаться в собственных грехах. Ярость спала, словно занавес из тумана, и уступила место отчаянию и тоске. Юнги не монстр, не чудовище, но, несмотря на это, и не человек тоже. Он опустился на колени и заплакал, не в силах контролировать свои чувства. Всё казалось таким неправильным, неопределённым и столь неясным, что хотелось драть на себе волосы. В какой-то момент сквозь шум в ушах он услышал какие-то посторонние звуки. Камни ударялись о камни, будто кто-то бродил по его пещерам. И это был вовсе не Намджун, который уже давно дрых. Внезапно Юнги уловил знакомый человеческий запах, и его сердце больно сжалось. Чешуя со скул пропала, как и когти с пальцев, и Юнги поднялся на ноги, отряхиваясь от пыли. Ничего не понимая, он вытер щёки плащом и ощутил, как звуки и запахи отдаляются, но уходят не вдаль, а ввысь. Подорвавшись с места, он с недоумением вновь принюхался и направился за запахом, взбираясь по каменным коридорам всё выше и выше. Ощущения привели его к тому самому скалистому выступу, с которого тогда упал принц. Сердце Юнги ухнуло в самые пятки, когда он разглядел во мраке тонкий маленький силуэт принца, что сидел, свесив с обрыва ноги. Сверкнувшая молния зигзагом разрезала небо, а тучи сгущались и неистово гремели, предупреждая земных жителей о грозе. Порыв ветра развевал плащ и волосы Юнги, но тело его горело. — Чимин? — тихо спросил он, делая осторожный шаг. — Здравствуй, — ответил принц, по-прежнему сидя на краю. — Что ты… — Я не думал, что такие, как ты, могут быть трусами, — вдруг выдал принц, заставая Юнги врасплох. — Кошмары вернулись ко мне, но ты не пришёл на мой зов, как прежде… Юнги не мог ничего ответить, глядя прямо перед собой и пребывая в глубоком ступоре. Смысл чиминовых слов дошёл до него лишь спустя несколько долгих мгновений. — Такие, как я? — переспросил он, поставив ногу, но не решаясь сделать шаг. — Брось, ты думаешь, что я столь глуп? — усмехнулся с горечью принц. — Доселе я не помнил, что произошло в ту ночь, когда я свалился отсюда. Но тебе ведь это известно… — О чём ты говоришь? — по коже Юнги прошла ощутимая неприятная дрожь, когда он допустил мысль о том, что Чимину, вероятно, обо всём уже было известно. — Тогда я был не в себе, но сейчас мой разум ясен, словно чистый пергамент, — приподнимаясь и вставая на ноги, Чимин повернулся к Юнги лицом, и всё его нутро обожгло. Он так скучал. — Я знаю, кто ты. — Не знаешь, — упорно отрицал Юнги, вскипая и сжимая ладони в кулаки. — Ты ни черта не знаешь, Чимин. Ты ещё ребёнок. Ты наивен. Глупый, пусть для кого-то это и очаровательно. Но мир жестокий. И он не где-то далеко. Мир здесь. И ты… Ты его совсем не знаешь. — Да, пусть я и не знаю мира, — неожиданно для старшего согласился принц. — Но я знаю тебя и то, к чему ты идёшь. — Нет, — прорычал Юнги, чувствуя вонзающиеся в собственную кожу когти.Valerie Broussard, Ray Chen — Awaken
— Очнись! Ты так неколебимо уверен в своей правоте и так сильно отрицаешь самого себя, что вот-вот перейдёшь черту, за которой нет пути назад, — говорил принц, глядя парню прямо в глаза, тогда как в собственных начали блестеть накатывающие слёзы. — Как же ты не понимаешь? То, что ждёт тебя за этой чертой… Ужасней всего. Ты останешься совсем один, и от того, кем ты был, ничего не останется, — Чимин сглотнул, а Юнги, кажется, услышал, как грохочет сердце в груди принца. Или это было его собственное? А может быть это была гроза. — Ты не знаешь, о чём говоришь… — Замолчи и послушай… Я знаю это: лучшее, что есть в тебе — человеческое, и оно будет вопить от боли, а худшее только приумножать эту боль с каждым прожитым годом, — Чимин невольно всхлипнул, утирая рукавом кафтана слёзы с румяных щёк. — Прошу, очнись… Если ты никому не позволишь узнать свою тайну, если не раскроешься, то, разорванный пополам внутри самого себя, ты станешь катиться от ужасного к худшему, понимаешь? — Чимин прикусил губу, шмыгая носом и качая головой. — Кошмары снятся мне, но проснуться нужно тебе, Юнги. Потому что именно ты будешь стремиться удавить ту половину себя, которая ещё жива; и когда тебе это удастся — в пещерах Уотердипа появится ещё один монстр. Отрицание, которое Юнги возвёл несокрушимой стеной, повернуло собственные чувства против него. Правда, прозвучавшая из уст принца, вонзилась в сердце заточенным лезвием, разрезая каждую вену и сосуд, каждый орган, заставляя захлёбываться синей кровью. Чувствовать эту боль не только душой, но и телом, которое Юнги кромсал собственноручно. — Раз так, — улыбнулся Чимин через слёзы и боль, что зияла в его глазах. — Тогда давай проверим? — Нечего проверять, я хочу, чтобы ты убрался отсюда прямо сейчас… — перебарывая в голосе рык, ледяным тоном произнёс Юнги. — О, я уйду, — покачал принц головой, а его серые волосы развевались ветром. — Только после того, как подтвердишь мою правду. Ты ведь поймал меня в прошлый раз? — Чимин повернулся, глядя вниз с обрыва, но его голос предательски дрожал. Юнги распахнул глаза. — Значит поймаешь и сейчас? Секунда. Вдох. Принц сделал шаг назад, проваливаясь спиной в небо. Ещё одна секунда. Юнги, не раздумывая, двумя большими шагами последовал за Чимином, отталкиваясь от обрыва и падая в пустоту. Высота полёта неизбежно грозила такой же глубиной падения. В следующую секунду Чимин уже парил в невесомости, летел навстречу к неизбежной смерти, и, несмотря на ветер, держал глаза открытыми. А перед ними яркая вспышка света, энергия от которой мощной синеватой волной прошла по всему лесу, качая кусты и ветви деревьев. Принц вновь летел прямиком с горы, чувствуя, что ему не за что ухватиться. Казалось, что вся его идея с падением ничего не стоила, но яркая вспышка, слепящая глаза, говорила об обратном. Падать ему было не страшно. Страшно было долететь до земли и разбиться. Время вокруг замедлило свой ход, а Чимин падал, протягивая руку без надежды на то, что её схватят. Он падал и горел, будто бы летел в самое чёрное место из своих кошмаров, где свет вызывал боль, а мрак — наоборот, приносил только облегчение. В место, которое лишало веры и обдирало воспоминания, прорастая через них гнилыми чёрными ветками. Границы между разумом людей и чудовищ стирались прямо на его глазах. Секунда. Удар. Чимин пытался вдохнуть, но не мог, лёгкие проросли колючим шиповником. В какое-то мгновение принц осознал на долю секунды, что он падал не вниз, а вверх. Его тело подбросило, а миг, проведённый в невесомости между небом и землёй, был столь прекрасен и быстротечен. Сознание будто просеяли через мелкое сито, как муку, но Чимин вдруг смог дышать. От громкого треска и гула заложило уши, но под пальцами было что-то горячее, почти обжигало его кожу. Грозовые облака разбивались о его лицо тяжёлыми каплями, а тело парализовало ядом. Чимин понимал, что всем телом обхватывает что-то, но этим точно не была сырая холодная земля. Жар под ним был реальным и обжигал кожу. Принц с трудом открыл веки, смотря слезившимися глазами на большую белую чешую ромбовой формы прямо перед своим лицом. Между чешуйками ползли линии желтоватого света с припухшими на них огоньками, будто куда-то торопились и явно опаздывали. Всеми силами пытаясь удержать себя в сознании, принц задрал голову, а по щекам его градом хлынули слёзы. Над его головой стремглав неслось чистое ночное небо, усыпанное звёздами, и в какой-то миг действительно было сложно понять, кто движется на самом деле — Чимин или небо над его головой. Из-за давления Чимин почти ничего не слышал, но продолжительный драконий рёв разрезал небо громче, чем сама гроза. Слёзы потекли из глаз принца с удвоенной силой, но ветер сушил их в то же мгновение. Собравшись с духом (насколько это было вообще возможно), Чимин на несколько секунд обернулся и увидел белый хвост, что был вдвое длиннее тела, тонкий и хлёсткий. На конце была кисточка из длинных волос цвета синего серебра. Облака отдалялись и становились всё меньше. Этот застывший, громадный, давящий своими масштабами мир внизу казался принцу лишь пылинкой. Стоило посмотреть на него с неба, чтобы осознать собственную бесконечную малость. Казалось, пятипалые перепончатые крылья одним своим взмахом могли смести целую деревню. Чимина то и дело подбрасывало, когда дракон набирал высоту, но в какой-то момент это прекратилось и дракон, расправив огромные крылья, парил по воздуху над пышными облаками, а на горизонте виднелся лилово-розовый рассвет. — Я знал, что ты поймаешь, — Чимин прижался щекой к горячей перламутровой чешуе и сам весь сжался, а собственное сердце разрывало немым счастьем. Принц вновь горел и падал, но теперь знал наверняка: это не было кошмаром.