Белое откровение

Чонгук не знал, где он находится, но он чувствовал до боли знакомый запах сандала и жжёного мёда. Оглянулся — темнота. Лишь маленький огонёк искрился будто где-то далеко и вместе с тем протяни руку — потрогаешь. У слуги было такое чувство, будто он проснулся с парадоксальным ощущением, что явью, той самой настоящей явью был именно сон, а то, что он видел сейчас, открыв глаза, — это только какие-то высохшие тени горькой реальности. В груди пульсацией отдавалось какое-то неприятное ощущение, но Чонгук никак не мог понять — что это такое? Тоска? Одиночество? Собственная ущербность? «Ненужность». В кромешной темноте он чувствовал собственное исцелованное лицо. Его кожи касались и оставляли мягкие следы губами, но перед ним никого не было. Целовала всё та же густая сладкая темнота. Внезапно из искрящегося огонька показалась тень, Чонгук почувствовал присутствие человека. Скорее он знал, что перед ним точно стоит некто, но не видел его. Он не видел лица, глаз, носа и рта, но человек стоял перед ним. Словно бы у того, кто находился напротив не было имени, происхождения и даже чёткого лица. Безымянный. Это была либо тень, либо тот самый ненужный никому человек. Кем бы он ни был, он мучился тоской и отчаянием. Слуга вздрогнул, когда что-то перед его лицом щёлкнуло. И в этот момент перед ним стоял он сам, словно отражение в идеально чистом светлом зеркале. Он оглядел себя с интересом — грязное лицо, чёрные круги под глазами, испачканные в саже руки, грязь под ногтями, засаленные волосы и рваная одежда. Чонгук поднял руку, чтобы коснуться своего отражения, но тот Чонгук, что в зеркале, не двинулся и с места. Сердце упало в пятки. Он был во сне или в забвении? Слуга резко отступил на шаг назад, испугавшись. Но отражение смотрело на него мёртвым безэмоциональным взглядом, костяшки его пальцев были сбиты, с ногтей капала кровь. В районе груди зияла отвратительная дыра с багровой каймой. — Слуга, — хмыкнуло отражение, улыбаясь краем болезненно бледных сухих губ. — Так ты себя привык называть? — Что тебе нужно? — дрожащим шёпотом произнёс Чонгук, уже не уверенный в том, что он сам — настоящий, а человек напротив него — иллюзия. А что, если всё было ровным счётом наоборот? — Я — это отражение твоей души, её осквернили и сделали… — отражение будто бы задумалось, правильно подбирая слова. — Пустой? Сухой? В тебе никто не видит глубины, поэтому ты убеждён, что её нет. Ты думаешь, что в этом виноват ты. Когда человек заходит в воду, думая, что там неглубоко, и тонет, то виноватым считают именно его пустоголовость, а не водоём, в котором он утоп. Так и в твоём случае. — Я не понимаю, о чём ты гов… — Следует отказаться от своего «я» и понять свою никчемность, чтобы осознать это в реальной жизни и не сожалеть, — хрипло ответило отражение. — Ты думаешь, что нужен кому-то? — Хватит, — Чонгук закрыл уши ладонями, но прекрасно слышал, как вокруг сгущаются звуки и нарастает шипение. — Ты думаешь, что ты влюблён? — скалясь почерневшими гнилыми зубами, двойник шагнул к нему, глядя прямо в глаза. — Думаешь, что тебя любят? — он схватил Чонгука за плечи, впиваясь в них ногтями, а его кожа начала темнеть, словно он разлагался в считанные секунды. — Отпусти меня, — срывая голос, вскрикнул Чонгук и зажмурился. — Жизнь влюблённого — это смерть, — прошипело отражение где-то совсем рядом с чонгуковым ухом. — «Пока сам не полюбишь, не полюбят тебя?» Это всё лишь сказки. Ты не сможешь освободиться от всего этого, не отказавшись от своего «я», от своей никчёмной жизни. Нужно научиться умирать и понимать, пока не умер. Сдаться действительности, словно мертвец, не имеющий тела и искушения. Умирают до момента смерти. Чужие ледяные руки сомкнулись на шее Чонгука, он распахнул рот, пытаясь вобрать в себя кислород, но не мог. Никто не придёт. Никто не спасёт. Значит, в очередной раз сам. Всегда сам. Всегда один. Его голосовых связок будто не стало, тело онемело, и в ту секунду, когда слуга почувствовал себя мёртвым — открыл глаза. С обеих сторон обдавало жаром, на лбу выступали капли пота. Чонгук лежал, подложив ладони под щёку. Он медленно выдохнул и моргнул, пытаясь отделаться от липкого кошмара, посетившего его разум. Странно, ведь задремал всего на полчаса или меньше. В теле ощущалась ужасная усталость после тяжёлого трудового дня. На подоконниках были зажжены свечи, подпитывая комнату мага приглушённым оранжевым светом. В воздухе парил сладкий фруктовый запах. На чучеле единорога сидел Тэхён, наблюдая за чужим сном. Он лежал спиной на гриве, прижав к себе одну ногу, а второй расслабленно пошатывая в воздухе. В полумраке комнаты его лица почти не было видно. — Давно здесь? — тихо спросил Чонгук, оставаясь неподвижным на чужой кровати. — Я тебе тот же вопрос задать могу, — мягко улыбнулся маг, блеснув в темноте своими сиреневыми глазами. — Извини, когда я постучал, то дверь была не заперта. Я не нашёл тебя внутри и решил подождать, но случайно уснул, — пытаясь оправдать своё внезапное вторжение, слуга опустил глаза. — Я ждал, пока ты пробудишься от своего магического сна, и думал, что застану тебя как раз после… — Почему ты не говорил, что тебе снятся кошмары? — чародей вертел в руках какой-то маленький керамический ножичек округлой формы. Он был похож на прибор для разделывания гигантских пиявок, и Чонгуку стало ясно, чем Тэхён мог заниматься. — Мне не снятся кошмары, — соврал слуга, устало улыбнувшись. — Лгун, — растянув алые губы в лисьей ухмылке, чародей оторвал спину от гривы чучела и наклонился к хвосту, чтобы его было лучше видно. — Раз уж ты здесь… — Не удивительно, что я здесь, — Чонгук привстал, вытирая рубахой пот со лба. — Я скучал… — О, мне это доселе было известно, — чародей прикусил губу и выставил руки вперёд, опираясь на них. Чонгук заметил на его ладонях белые перчатки в мелкую сетку, а поверх них несколько перстней с крупными разноцветными камнями. Это было не просто красиво, это заколдовывало с первого взгляда. Изящность чужих рук, украшенных драгоценностями и сетчатой тканью, словно попытка скрыть красивую кожу, дабы распалить ещё большее желание. Чем больше скрыто — тем желаннее. — Почему ты не дал знать, что очнулся раньше? — сглотнув, слуга отвёл глаза и почувствовал, как собственные щёки покрываются румянцем. — Мне нужно было завершить кое-какие дела, — расслабленно ответил маг, пошатывая ногами. — Они не терпели отлагательств. — Не расскажешь? — опустив уголки губ, Чонгук почувствовал неприятный укол, будто бы ему не доверяли или вовсе не считали нужным доверять. — Разве ты не сказал только что, что скучал? — Тэхён ловко поднял ноги, друг за другом стаскивая с них сапоги, подцепив пятки носами. — Или тебе хочется тратить время на разговоры? Чонгук сглотнул и не нашёл на дне сознания ничего, чтобы ответить. Он внимательно наблюдал за чародеем, что продолжал восседать верхом на чучеле единорога и дразнить своей вкрадчивой улыбкой. Вдруг белоснежная шёлковая рубашка с кучей вафельных рюш начала расползаться прямо на теле мага. На ней образовывались светящиеся дырочки, которые становились больше, словно выгорали и растворялись в воздухе с характерным магическим шелестом. Ткань рубахи словно горела прямо на Тэхёне, только не обычным огнём, а волшебством. У слуги пересохло в глотке, когда рубашка выгорела с тела, и он увидел блестящую бриллиантовую полоску, окольцовывающую талию Тэхёна. Это был пояс из маленьких сверкающих камешков, который змейкой окутывал его тело в районе пупка. Тут до Чонгука внезапно дошла мысль: в этот вечер Тэхён был наряжен так, словно ждал его. Помимо рук и талии, с его запястий свисали разные браслеты. В носу красовалось колечко, от которого тянулась серебряная цепочка к мочке уха. В белоснежные волнистые волосы были вплетены бледно-розовые цветы, некоторые прядки сплетены в косички и украшены колечками. В ушах поблёскивали серьги в виде живых капелек росы. Кажется, даже в локонах его светлых волос затерялись блестящие змеи, переливаясь в бледном свете огней. Обычно на маге висела парочка амулетов, он не наряжался в кучу украшений, хоть и всегда выглядел более чем притягательно. Но в этот раз всё было иначе: Тэхён был похож на древнее божество, на саму Красоту в её физическом теле. Разглядывая метки, покрывающие светлую кожу, Чонгук со свистом выдохнул, но продолжал сидеть, вцепившись руками в тонкое бархатное покрывало под собой. Переминая ткань пальцами и ощущая, как в груди разгорается пламя. — Не н-надо, — заикнулся слуга, когда заметил, как Тэхён собирается избавиться от перстней на пальцах. — Не снимай их… — Эти кольца могут поранить тебя, — низким голосом предупредил маг. — Они острые. — Плевать, — нервно качнул головой Чонгук. — Если ты думаешь, что я нуждаюсь в красоте, да будет так. — Ничто не является таким сильным, как нужда, — заверил Тэхён, подбирая ногу ближе к себе и касаясь края бежевых штанов около щиколотки — там, где кончается мягкая ткань. — Потому что она вынуждает всех склонить голову. В чём же твоя нужда? Чонгук молчал, наблюдая, как чародей касается своей ступни и ведёт выше. Следом за его прикосновением ткань штанов начинает гореть, так же, как рубаха минутами ранее. — Мы много хотим. Мы хотим всё, — не дождавшись ответа, приглушённо прошептал Тэхён и мучительно медленно вёл рукой по ткани, оголяя лодыжку. — Мы своими собственными руками закрываем себя в темнице наших желаний. Ты склоняешь голову перед владеющим тем, в чём ты нуждаешься. Если ты нуждаешься в душевном счастье, силе или богатстве, то становишься рабом. Но самая большая нужда — в свободе. — Я давно не свободен, — едва находя в себе силы, чтобы мыслить здраво, сухо произнёс Чонгук. — Но не потому что я слуга, а потому что чувства к тебе забрали у меня себя. Ты мне нужен… Ты… — брюнет чувствовал, будто его шею вновь сдавливают, как в минувшем сне. — Я горю каждый день, если не вижу тебя. Или когда думаю о тебе — тоже горю… — Знаю, — хмыкнул чародей задумчиво. — Я ощущаю твои чувства. Они способны убить, погрузить в море ощущений и утопить в нём. Наполнить изменениями. Они сильны… Даже сильнее нужды в свободе. — Я, кажется, сошёл с ума, — усмехнулся Чонгук болезненно, ощущая, как собственные щёки горят огнём, а сердце в груди вот-вот лопнет. Он накрыл лицо ладонями. — Но это ты превращаешь вчерашнее в день и, кажется, я так привык за эти недели к волшебному миру, что напрочь позабыл о том, что однажды придётся вернуться в мир людей. В мир, где нет магии. — Зачем возвращаться? — ладонь, облачённая в сетчатую белую перчатку, задержалась у колена, оставляя его обнажённым, но не двигаясь дальше. — Знаешь, как бы глупо это не звучало, но ты можешь уйти, чтобы не возвращаться. — Не важно, что будет. Я очень счастлив, да проклянут меня все Боги, — Чонгук поднял голову так, словно его осенило. Он подскочил на ноги и схватил Тэхёна за талию, нагло стаскивая охнувшего мага с чучела единорога. — Иди ко мне… — Сумасшедший, — засмеялся светловолосый, вцепившись руками в крепкие плечи слуги и окольцевав полуобнажёнными ногами его торс. — Кое-что спрошу, — вновь опускаясь на кровать, Чонгук усадил чародея на себя, наслаждаясь горячими объятиями и желанными прикосновениями. Близостью, которая снится ему каждую ночь. — Что? — Тэхён уткнулся в мокрую шею брюнета и расслабленно прикрыл глаза. — Если у тебя есть какие-то ужасные тайны, то скажи сразу, чтобы я знал. — Например? — Ну… Не знаю, — задумался Чон, поглаживая обнаженную спину мага подушечками пальцев. — Убийца королей, а может заговорщик? Шпион, присланный из-за океана? В бегах ли ты от Короны… — сощурился слуга, размышляя. — Возможно, это последний день перед тем, как тебя бросят в темницу, или ты просто исчезнешь. Откуда мне знать? Поэтому и спрашиваю. — Ты бы искал меня, если бы я исчез? — тихо спросил Тэхён, отпрянув. Слуга не заметил, как дрогнул глубокий шершавый голос мага. — Конечно бы не искал, мне моя голова больше на плечах нравится, — усмехнулся Чонгук, широко улыбаясь. — Так значит… Заговорщик? — Ты действительно сумасшедший, — чародей приблизился к лицу парня, касаясь его щеки ладонью, облачённой в перчатку. Чонгук почувствовал холодок от колец и прикрыл глаза, по коже пробежали мурашки, заставляя его тело подзарядиться новыми чувствами и ощущениями. — Нет, действительно что-то есть, — покачал он головой. — Всё не может быть настолько прекрасным. Кое-что спрошу, — он раскрыл глаза, вглядываясь в прекрасное лицо. — Ты реальный? — Реальный. Тэхён неожиданно накрыл чонгуковы губы своими, затягивая в продолжительный поцелуй. Брюнет с вожделением прижал чародея к себе, но что-то было иначе. Прошло не так много времени с их последнего поцелуя в таверне, но Чонгук ощущал, что тэхёновы губы двигались по-другому, манера поцелуя была иной. Мага словно что-то тревожило, но Чонгук отвечал и пытался понять, в чём же дело. В ту секунду, как их губы встретились, между ними произошёл контакт, и Чона словно наполнила ужасающая сила, способная снести любые стены. Он сразу же ощутил, как сильно Тэхён его хочет, но за этим желанием крылось что-то ещё. Более могущественное. Что-то очень похожее на злость. Чонгук не смог это распознать и найти ответы, поэтому удивлённо отпрянул, удерживая подбородок мага двумя пальцами. — Ты не хочешь этого делать, — качнул он хмуро головой. — Это единственное, чего я хочу, — прорычал Тэхён со смесью горечи и желания в голосе, надавливая на плечи Чонгука, чтобы слуга принял лежачее положение. — Тебе это ненавистно, — сказал Чон с внезапным болезненным озарением. — Что-то случилось? — Возможно. — Что? — окончательно растерялся брюнет. — Беда вожделения в том, — прошептал чародей, проводя губами по подбородку Чонгука, пока не замер в миллиметре от его рта, — что оно делает нас зависимыми и слабыми. А я не люблю быть слабым… Тэхён вновь впился в губы слуги, но с куда более остервенелым поцелуем. Чонгук почувствовал, как голова совсем пошла кругом. В нос ударил резкий сладкий запах, от которого сознание помутилось в ту же секунду. Все рецепторы словно начало выворачивать наизнанку. Даже если бы он оттолкнул Тэхёна и сказал «не хочу», это всё равно бы произошло. Он всё равно оказался бы в лежачем положении, потому что его руки были связаны незримой цепью. Цепью, которая зовётся чувствами к магу. Эти чувства слишком велики, чтобы сопротивляться. Они топят чонгукову грудь настолько сильно, что одно неверное движение — и она лопнет. Треснет прямо посередине. Каким бы не был чародей — нежным, грубым, властным или злым, Чонгук валялся у него в ногах совершенно безвольной куклой. Можно было брать и втыкать иглы в любые части тела, он даже не пикнет. — Хочу, — судорожно шептал Тэхён в перерывах между поцелуями. — Хочу почувствовать тебя… Чонгук задыхался, поглаживая волосы чародея за ухом, пока тот метил его мокрую шею, оставлял длинные влажные полосы языком и чуть прикусывал пульсирующую вену. Треск. Звук рвущейся ткани. Тэхён одним движением разорвал рубаху на Чонгуке, чёрные пуговицы разлетелись и посыпались на пол, гулко ударяясь и прячась по углам и щелям в дощатом полу. Чонгук, находясь в центре бушующего океана эмоций, резко схватился за бриллиантовый пояс на талии Тэхёна. Таким же резким движением он дёрнул его, разрывая на части. Блестящие кристаллики посыпались на его торс, а чародей, воспользовавшись моментом, прислонился к Чону всем телом, чтобы бриллианты впились в кожу обоих. Слуга ощущал, как вся злость Тэхёна просачивается в него самого. Через прикосновения, поцелуи, через поры на коже и через кончики пальцев. Он сам наполнялся злостью, словно чашу заполняли гранатовым вином. Это не та злость, от которой хочется всё крушить и убивать. Это та злость, из-за которой хочется укусить. Подчинить. Получить то, чего желаешь. Она пьянит настолько, что не чувствуешь себя. Чонгуком управляет тот, кто его злит. Ощущать это всё равно, что нести в руках тлеющий уголь, который обжигает только тебя самого. Так можно злиться только на того, кто доводит тебя до безумия. Чонгук резко столкнул Тэхёна с себя и ловко перевернул на живот, прижимая к кровати и подминая под себя. — Значит… Это тебе ненавистно? — прошипел он, хватаясь за резинку бежевых штанов, которые были сожжены магом лишь наполовину. — Тебе ненавистно чувствовать слабость? — И что ты сделаешь? — нагло запрокинув голову назад, ухмыльнулся чародей. Это была не просто наглость, это был вызов. — Заставлю тебя быть слабым, — прошептал Чонгук, сдёргивая ненавистную ткань со стройных ног. — Если я просто человек, это не значит, что ты можешь управлять мною… — А что же я делаю сейчас? — хмыкнул Тэхён самодовольно.

TENDER — Sickness

Собственная нагота его нисколько не смущала, а даже наоборот. Прижимаясь щекой к подушке, он приподнял бёдра, вставая на колени и радуясь ужасно раскрасневшейся физиономии Чонгука. Но слабость и смущение в глазах слуги проскочили лишь на секунду. В следующее мгновение он прижался торсом к влажной спине светловолосого, обильно покрывая поцелуями его шею и исследуя ладонью живот. Выдыхая, Тэхён прикрыл глаза и ощутил, как прилипшие к животу Чонгука камешки бриллиантов больно впиваются в собственную спину. Вожделение, которое заставляло дыхание чародея сбиваться, было ему дьявольски к лицу. Самодовольное выражение просило одновременно и порки, и ласки. Ему нужен был кнут и пряник. Только от кнута он становился более послушным, чем когда его тело нежно целовали. Будто бы язык ласки был Тэхёну недоступным, и он тянулся к неизведанному. Сбросив с мокрого тела разорванную рубаху, Чонгук быстро развязал шнурки на поясе портков, хватая чародея за шею в районе кадыка и заставляя выпрямиться, чтобы прижаться ещё плотнее. Движения слуги не были уверенными, он никогда и нигде не проявлял грубость. Но его подпитывала злость и тэхёнова наглость, поэтому вся былая застенчивость отошла на второй план. Проведя пальцами по мокрому кадыку и подбородку, Чонгук коснулся ими рта чародея, заставляя разомкнуть губы и взять в рот. Он невольно вспомнил вечер, когда Тэхён пришёл к нему за слюной и нагло воспользовался его растерянностью и невинностью. Усмехнулся. Чародей мягко облизывал подушечки его пальцев, от фаланг к костяшкам потекла прозрачная склизкая слюна, прокладывая себе путь прямо из уголка пухлых губ чародея. Внизу живота уже всё сводило и больно пульсировало от возбуждения. Тэхён не хотел выпускать из своего рта солоноватые чонгуковы пальцы, пачкая в слюне тыльную сторону ладони и позволяя ей стекать по собственному подбородку и шее. Не удержавшись, Чон прижался пахом к обнажённым округлым ягодицами, не в силах больше ограничивать свои желания. С мокрым хлюпающим звуком он вытащил пальцы из горячего рта, опуская руку ниже и мягко поглаживая между, не решаясь продолжить начатое и погрузиться внутрь. — Боги милостивые, просто вой… Войди, — задыхаясь, взмолился чародей и рухнул на перину, впиваясь в неё пальцами и ёрзая из стороны в сторону, словно в лихорадке. — Я знал, что ты придёшь, и я… Я готовился… П-пожалуйста… Прошу… Просто с-сделай… Чонгук весь замер, глядя на то, как прямо под ним лежит самый прекрасный человек, которого он когда-либо встречал, и просит его. Умоляет. Он едва не хнычет, вызывающе покачивая вкусными солёными бёдрами и выгибаясь. По его спине, покрытой метками, стекает капелька пота, и Чонгук, не сдержавшись, наклоняется, цепляя её языком и направляя вверх. Оставляет мокрую дорожку, заканчивая коротким поцелуем сразу под затылком. Одним быстрым движением он хватает чародея, переворачивая его с живота на спину. Охнув, Тэхён выглядит растерянным, а спустя мгновение победная улыбка окрашивает припухшие алые губы. Он победил, потому что Чонгук не мог быть тем, кем не являлся. Не было ничего более хрупкого, чем его чувства и сердце, которое вот-вот лопнет от них. Склоняясь над прекрасным лицом, слуга тянется за поцелуем и получает его, но в тоже время он чувствует, как маг давит кулаками на его плечи. Улыбается. Острые большие перстни на его пальцах больно впиваются в кожу Чонгука. Ранят. Он жмурится в поцелуй, но не отстраняется, а лишь сильнее жмётся. Хватает чародея под коленки, разводит, подминает под себя и погружается одним плавным тягуче-медленным движением. Тэхён вскрикивает, теперь уже ногтями впиваясь в истерзанную кожу. Его сиреневые глаза в боли и удовольствии широко распахиваются, и Чону на секунду кажется, что он видит прямо перед собой целую Вселенную. Взрывающиеся звёзды в глазах Тэхёна обжигают его своими искрами, но Чонгуку плевать. Он делает ещё одно плавное движение бёдрами, не прекращая смотреть в глаза мага. А Тэхён в чонгуковых руках такой чувственный, податливый, от каждого движения растекающийся по перине, что для Чонгука всё заранее было кончено. Это было ясно с самого начала. Боль сменилась наслаждением ровно в тот момент, когда Тэхён обнял его, вжимаясь лицом в шею. Либо маг сменил гнев на милость, либо у Чонгука окончательно поехала крыша. Тэхён шипел, обнимая за плечи, и это всё, что нужно было Чонгуку. Чтобы во мраке комнаты чародей цеплялся за его шею, висел на ней, спасаясь от темноты, и выстанывал только его имя. Чтобы он метался по мокрым простыням, растекаясь от чонгуковых прикосновений и ласк. Чтобы Тэхён нуждался в Чонгуке так, как сам слуга нуждается в маге. — Я не могу тобой надышаться, — в перерывах между поцелуями хрипло прошептал брюнет. — Я не могу без тебя… — З-замолчи, — прохрипел маг, накрывая чонгуков рот ладонью и запрокидывая голову назад, он плотно обхватил бёдра парня ногами, вжимая в себя до боли. — С-сильнее… Только не вынимай, к-когда… Ах-нх… Прерывая фразу на середине, Тэхён вскрикнул, почувствовав чужую горячую ладонь на собственном члене. Его стон распространился по комнате, словно марево над дорогой в жаркую погоду. Кажется, от его голоса даже огоньки свечей шевельнулись, будто бы от порыва ветра. Чон почти ничего не видел, поскольку перед глазами всё предательски плыло, края размывались, мыльно скользили, контрастом выделялись лишь подсвеченные удовольствием глаза мага. Совершенно пьяные, нуждающиеся лишь в этом чувстве. В балансе между жизнью и смертью, наслаждением и болью. В обещании или в обмане. «Я люблю тебя». Такая же размытая фраза на задворках сознания Чонгука. Маячит снова и снова, но губы слишком дрожат, чтобы произнести. А Тэхён слишком сильно впивается в его волосы на затылке, оттягивая назад и нашёптывая короткое «ещё». Просьба любить сильнее или взять глубже — это уже не важно. Нет ничего важнее Тэхёна. Чонгук мягко улыбнулся, в такт двигая бёдрами и рукой, а второй взяв чародея за запястье и отведя ладонь от своего рта. Следом касаясь длинных пальцев, обтянутых мелкой белой сеткой, губами. Тэхён широко распахнул глаза, наблюдая за тем, как брюнет любовно целует его пальцы, затем обхватывает их, погружая в рот и посасывая, почти касаясь губами острых перстней. Тело простреливает судорогой быстрее, чем Тэхён ожидал, и, поджав пальцы на ногах, он обильно изливается на быстро вздымающийся от сбитого дыхания живот. Чонгук догоняет его сразу, после двух сильных шлепков испускаясь внутрь под аккомпанемент сплетённых воедино стонов. Он ощущает и запоминает всё, будто бы этого никогда больше не повторится. Его руки бессознательно шарят по мокрому горячему телу чародея, помнят всё: прикосновения, метки, ласки, поцелуи, но только мысли витают в абсолютном беспамятстве и забвении самого важного. «Ты бы искал меня, если бы я исчез?»

***

Чонгук наблюдал, как догорает пламя свечи, растаявшей почти до основания. Огонь упорно боролся с горячим воском, что желал погасить его, поглотить и уничтожить. Но огонёк упрямо боролся за своё существование, пока окончательно не выгорел кончик фитиля. Съеденное пламя потухло, будто его никогда и не было, оставив после себя такое же угасающее тепло. Чародей прижимался покрасневшей горячей щекой к его обнажённой груди, мягко обнимая. Чонгук подушечками пальцев поглаживал его изящную спину, вырисовывая узоры и повторяя завитки меток. Воспоминания о первых встречах с Тэхёном разбудили в нём старые мысли. Мысли о прекрасной недосягаемой мечте, которая есть, она уже существует, лежит на его груди с румяными после оргазма щеками и млеет от нежных прикосновений. До встречи с магом этой мечтой были его сны, в которые он окунался всякий раз, когда лежал в кровати и уносился в своих грёзах очень далеко. Странно, как один человек мог изменить целый мир другого. — Это был всего лишь сон, да? — голос Чонгука звучал тихо, а на лице отразилась то ли усталость, то ли грусть. Он не знал, зачем спросил это. — Не знаю, что ты имеешь в виду, но, когда я вернулся домой, — Тэхён устало усмехнулся, — ты спал на моей кровати. — Так и что нам теперь делать? — застенчиво прошептал слуга. — Попробовать выспаться, — ответил чародей, касаясь пальцем исцарапанного в кровь плеча Чонгука. От испачканных в слюне и семени перчаток пришлось избавиться, поэтому слуга вздрогнул, ощутив чистое и невинное прикосновение мага. Тэхён, по-прежнему прижимаясь щекой к груди Чонгука, повёл подушечкой указательного пальца от плеча к локтю, а следом за ним тянулась полоска света, проникающая в кожу брюнета. Царапины от перстней и ногтей медленно затягивались прямо на глазах слуги. Он чувствовал лишь лёгкую щекотку и приятный холодок. — Тебе не нужен сон, — напомнил он увлечённому исцелением магу. — И мне не нужен. Зло никогда не спит, а добро неусыпно. — Ах, значит я — зло? — усмехнулся чародей, поднимая голову и утыкаясь подбородком в центр груди Чонгука. — Зло, которое залечивает твои раны. — Которые сам же и оставил, — поднял брови Чон, улыбаясь. — Туше, — надул всё ещё припухшие после поцелуев губы Тэхён, прикрывая глаза, когда брюнет накрыл его румяную щёку ладонью, любовно заправляя светлый локон за ухо и поглаживая кожу большим пальцем. — Когда наступает рассвет, становится трудно бороться… — Бороться с чем? — не понял Чонгук, нахмурившись. — Не знаю, — пожал плечами светловолосый. — Ты мне скажи, — и замолчал. Слуга задумался, вспоминая, о чём они говорили до того, как упасть на дно похоти и предаться страсти. После такой бури эмоций сложно вспоминать, что было до, но Чонгук нахмурился, взглянув на умиротворённое лицо мага, что наслаждался его ленивыми прикосновениями. — Что ты имел в виду под «уйти, чтобы не возвращаться»? — задал он вопрос, придавая голосу серьёзности. Лицо чародея едва переменилось в выражении. Он не спешил открывать глаза, но чуть опустил брови, от чего между ними появилась неглубокая морщинка. В сердце Чонгука на секунду что-то замкнуло, он почувствовал, будто что-то упустил. Что-то важное прошло мимо него, и это не принесёт радости. Беспокойство одолело разум, червь начал разъедать внутренности, а молчание чародея распаляло пуще прежнего. — Тэхён? — позвал Чонгук, растерявшись. — Я ведь упоминал, что не задерживаюсь долго на одном месте, — ответил чародей, раскрыв глаза, которые словно потемнели на несколько оттенков. — Скоро должно кое-что произойти, и я собираюсь покинуть Уотердип. — Ч-что? — заикнулся Чон, не веря собственным ушам и впадая в ступор. — Ты шутишь? — Похоже, что я шучу? — твёрдо произнёс маг, приподнимаясь и сползая к краю кровати. — Сейчас не самое подходящее время, чтобы… — И… И когда ты собирался мне об этом сказать? — широко распахивая глаза в немом шоке, Чонгук приподнялся на перине. — То есть… Какого чёрта? — Раз у человека есть ноги, он должен идти, — пожал Тэхён плечами и взмахнул рукой, после чего в ней оказался шёлковый халат. — Раз у человека есть глаза, он должен видеть новое, разве нет? — Нет, подожди, ты сейчас серьёзно? — всё ещё не понимая, о чём толкует маг, Чонгук пытался придать этому всему смысл, но ничего не вязалось между собой. Полный крах. — После всего, что между нами было… Стой, мы же с тобой только что… Подожди… То есть ты… Когда ты собирался мне сказать? — Точно не сейчас, — чародей накинул на плечи халат, опуская босые ноги на прохладный дощатый пол. — Ты можешь отправиться со мной, если хочешь.

Birdy — Shelter

Звенящая тишина накрыла комнату. Все звуки испарились, стены начали сужаться, и Чонгука словно отшвырнули в ту самую темноту из его кошмара. Взяли за шкирку и опустили в омут безмолвия, впиваясь пальцами в затылок, с силой надавливая и продолжая удерживать его голову в темноте, топить его в ужасе. Чонгук не мог дышать. Он захлёбывался и не мог поверить. — Если хочу? — переспросил он дрожащими губами. — Если хочу… — Послушай, — вздохнул Тэхён, не решаясь взглянуть в стеклянные глаза Чонгука. — Я хотел сказать, что не имею права заставлять тебя… — Нет! — вскрикнул брюнет, схватив чародея за плечо и резко развернув к себе лицом, чтобы взглянуть в глаза и удостовериться, что всё это не одна большая и до ужаса злая шутка. — Это ты послушай. Как ты вообще можешь так легко говорить об этом? Тебе чёрт знает, сколько лет, и для тебя это не столь важно, но Уотердип мой дом, моя родина, я здесь родился и вырос. У меня есть друзья, я предан Короне, предан Пак Чимину, я не могу просто взять и сбежать, когда твоей душе угодно… — Я тебя умоляю, — сморщился Тэхён, сбрасывая чужую руку с плеча. — К принцу в тот же день подставят нового слугу, он и не заметит разницы. А во дворце даже не обнаружат твоей пропажи… Кажется, внутри Чонгука что-то ужасающе больно надломилось и треснуло. Он смотрел в прекрасные глаза чародея и не понимал, чем заслужил подобные слова. Вот, что на самом деле Тэхён о нём думал: никто не заметит, если Чонгук просто исчезнет. Испарится, как тот умирающий огонёк свечи, утонет в горячем воске и поминай как звали. Всем плевать, его просто заменят новой свечой. Эти слова резали больнее, чем кухонные ножи, которыми он часто ранил руки. Это было больнее, чем вывихнуть ногу, поскользнувшись на только что вымытом полу. Больнее, чем получать розгами по заднице за украденное со стола яблоко. Больнее всего, что Чонгук когда-либо ощущал. — Вот как, — опустил он голову, чувствуя, как глаза в полном бессилии наполняются слезами. — Нет, Чонгук, я не это имел… — Да, я всего лишь слуга, — улыбнулся Чон, когда из глаз хлынули слёзы. — Мальчишка из челяди, который на секунду смог допустить мысль о том, что имеет право на любовь и счастье, да? Имеет право на место под солнцем… — Я не это хотел сказать, Чонгук, — Тэхён встрепенулся, пытаясь приблизиться и прикоснуться, но брюнет дёрнулся, отстраняясь и быстро слезая с кровати. — Не приближайся ко мне… — Послушай же меня. Я не могу заставлять тебя выбирать, поэтому и говорю: «если хочешь». Перестань быть таким ребёнком, который верит в… — Во что? — вскрикнул Чон, отвлекаясь от завязывания шнурков на портках трясущимися руками. — В свои чувства? А может быть мне перестать верить в магов? Перестать верить в чудовищ? Я ведь не должен быть ребёнком, да? — Чонгук… — Тэхён вновь потянулся, дотрагиваясь до ключицы слуги, но тот резко пошатнулся в сторону, зашипев, и чародей отдёрнул руку в испуге. На месте, где Тэхён коснулся, образовался красный отпечаток его ладони, похожий на ожог. Но слуга словно не чувствовал физической боли из-за слишком большого обилия душевной. — Нет, — он быстро закачал головой, ощущая, как трещина расползается по всему телу. — Не произноси моего имени. Я на всё готов ради тебя, но ты… Ты никогда не говорил мне о своих чувствах, а я… Повёлся, как дурак… Какой же я слепой дурак… — он накрыл глаза ладонью, сильно надавливая пальцами. — Думал, что имею на тебя право, но ведь… Ведь я даже не знаю тебя. — Чонгук, я порой не могу коснуться тебя, не поранив. Потому что я маг, — обнимая себя за плечи, Тэхён наблюдал, как брюнет, шмыгнув носом, подбирает разорванную рубаху, быстро натягивая на тело. — А ты… — Слуга, — перебил его Чон, поднимая голову и через взгляд передавая всю боль, которой пропиталась каждая клеточка его тела. — Человек, — договорил чародей. Раздражительность, которую лаской можно было превратить в нежность, уступила место подавленности и сожалениям. — Стоило подумать об этом до того, как влюбить меня в себя, — болезненно усмехнулся Чонгук, смахивая с подбородка слёзы. — Я не отказываюсь от тебя, но ведь я предупреждал. И не единожды… Скажешь нет? — Тэхён искал зрительного контакта, пытаясь заглянуть в покрасневшие от слёз глаза слуги. — Я хочу забрать тебя отсюда и отвести туда, где ты никогда не был и не побываешь, если не откажешься от прошлого. Да, я знаю, что мгновения пролетают молниеносно, но прошлое оставляет нас очень медленно. Я не могу говорить о чувствах впустую, в никуда, понимаешь? Но если я о них не говорю, то это не значит, что их нет… Чонгук чувствовал, как внутри него всё дребезжит, и он вот-вот рухнет на пол, разбившись на кусочки. В эти мгновения чувства к магу не были окрыляющей сладостью, а больше походили на такую тёмно-синюю горечь во рту. И это, на самом деле, можно было бы назвать красивым, если бы так сильно не тошнило от боли. Чувства к магу были такими расплывчатыми и эфемерными, такими привычными, будто их можно было забыть лишь на мгновение и почувствовать, что жить стало проще. Но нет. Слишком сильные. Чувства тянули его на дно собственной ничтожности, не давали двигаться, упорно нашёптывая, что дальше — кромешное ничто. Одиночество, темнота и та самая ненужность, которой Чонгук так сильно боялся. Точнее: боялся больше всего на свете. Чувства отдавались физической болью и выливались слезами в это самое мгновение, опасно балансируя на грани твёрдой решимости всё оборвать прямо сейчас. Но эти чувства не те, что можно было бы просто забыть или же отказаться. Не те, после которых не остаётся никаких следов. И это не было красивым. Это было отвратительно настолько, насколько было отвратительно то отражение в зеркале. — Если ты хочешь, чтобы я говорил о чувствах, ты должен пересилить себя и принести в жертву своё прошлое и настоящее, — Тэхён поднялся на ноги, приближаясь к разбитому Чонгуку, застывшему на месте, осторожно накрыл его мокрые щёки ладонями, контролируя свою силу, чтобы не обжечь. — Ради нашего общего будущего, которое может существовать, если ты этого захочешь. Ты должен был думать об этом, прежде чем влюбляться в меня, — светловолосый соприкоснулся своим лбом с лбом парня, поглаживая кожу и размазывая по ней солёные слёзы. — Поэтому ты не можешь винить меня… Просто… Давай сбежим? — У меня всего одна жизнь, — улыбнулся Чонгук, прикрывая глаза и касаясь дрожащими ладонями запястий Тэхёна, осторожно отстраняя его руки от своего лица. Не забирая тепло, а теряя. Прощаясь и запоминая. — И она не настолько длинная, чтобы я мог посвятить её тому, кто не любит меня всей душой и сердцем. Точно не тому, кто готов так легко от меня отказаться… — Чонгук… — чародей вновь потянул руки, но Чон уже отступил, покидая комнату и хватая свою накидку, оставленную на лавке у двери. — Постой же… Слуга толкнул дверь, о горячее тело разбилась стена холодного воздуха, пропахшего хвоей и лесной влагой. Он ощущал, будто его тело из воска, и оно тает, превращаясь в лужу. Ключица горела огнём, сожжённая кожа отслаивалась и набухала. Ожог грозил вот-вот лопнуть, оставив после себя помимо ошмётков один большой шрам. Брюнет чувствовал, как его кожу острой иглой прошивает странная ненависть. Бывает ненависть слепая, та, что застилает глаза красной пеленой и заставляет совершать ошибки и глупости. Но это была не она, чонгукова ненависть — зрячая. Такая ненависть рождена любовью и разрастается на любви. Чонгук замер лишь на мгновение. — В день королевской свадьбы, — выкрикнул Тэхён ему в спину, вцепившись пальцами в полы халата и не пытаясь остановить. — На западном Мёртвом перекрёстке. Я буду ждать тебя до полуночи. Ответом были два шага и хлопок двери, следом лишь звенящая тишина, окутывающая душу мага. Теперь же, оставшись в одиночестве, можно было дать себе разбиться. В следующее мгновение за окном на ночной лес стеной обрушился дождь. Это плакали не небеса, не звёзды и не Боги. Это в глубине леса в остывшей избе лил слёзы один чародей.