***
Закончив с вечерними занятиями, Чимин отправился в свои покои, разбирая сундук с вещами в поисках одежды, в которой он сможет пойти на встречу с Юнги грядущей ночью. От мыслей о синевласом тепло зарождалось где-то между ключицами, опускаясь ниже по грудной клетке и распространяясь по всем внутренностям. Всё волшебство, какое только существовало на белом свете, творилось этой силой — силой, скрытой внутри Чимина, его собственными чувствами. Там всё было можно. Там не было никаких границ. Там реальность обращалась в сон, играя в свою собственную игру с мыслями и желаниями принца. Это было как смерть, но если Чимин не испугается и не рванёт обратно, в свои ускользающие обрывки жизни, то с ним непременно случится что-то необыкновенное. И, предаваясь сладким размышлениям о Юнги, Чимин задавался вопросом: а всё это — не сон ли? Воспоминания прошлого отличимы от собственных сновидений едва ли настолько, насколько вчерашний день от завтрашнего: и того, и другого в реальности-то нет, но вчера точно было, а завтра — только грёзы, уж очень похожие на сон. Однако каким-то из них суждено сбыться, и разве это не было настоящим чудом? Волшебством? Жизнь вообще была таинственной и чудесной, если поглубже в неё вглядеться. Но Чимин понимал: если это сон, однажды ему суждено будет проснуться. Мысли принца внезапно прервал короткий стук в дверь, и Чимин, сбросив вещи обратно в сундук, поспешно захлопнул крышку, не успев дать согласие на вторжение в свои покои. В дверях стоял старший принц, и Чимин удивился: Минвон никогда не приходил к нему в покои в связи с ненадобностью. Если ему нужно было что-то сказать, то он передавал через слуг, но по большей степени в этом не было нужды, потому что они обыкновенным образом не разговаривали. Чимин уже и не помнил, когда они вели беседы в одиночестве, поэтому его лицо в удивлении вытянулось. — Куда-то собираешься? — холодно поинтересовался старший, услышав хлопок крышки сундука с одеждой. — Н-нет, — заикнулся Чимин, почёсывая затылок и невольно отводя глаза. — Просто перебирал некоторые вещи… — Этим должны заниматься слуги, — скривил Минвон губы, покачав разочарованно головой, но у Чимина тотчас возникло ощущение, что он не купился на его оправдание. — Я пришёл задать тебе пару вопросов. — Что-то случилось? — встрепенулся младший, поднимаясь на ноги и разглаживая на груди кафтан. — Когда в последний раз ты покидал дворец? — отчеканил Минвон, внимательно вглядываясь в растерянное лицо Чимина. — Эм-н… Это вопрос с подвохом? — опустил одну бровь младший, собираясь с духом. — Ты ведь знаешь, что никогда. — Ты ведь знаешь, что ни один смертный не способен хранить секреты? — с азартом сощурился старший. — Если молчат его губы, то говорят кончики пальцев: предательство сочится из людей сквозь каждую пору. — О чём ты говоришь? — нахмурился Чимин, понимая, в какую игру с ним пытался играть будущий король. Но младший знал наверняка: ни Хосок, ни Чонгук, ни принцесса не проболтались бы, поэтому Минвон ловко расставлял словесные ловушки, ожидая, когда глупый маленький принц в них попадётся. — Ты мне не доверяешь? — А ты, судя по всему, доверяешь слишком многим, — старший провёл указательным пальцем по комоду, на котором стояли шкатулки с украшениями, а рядом с одной из них лежала засохшая меридиема. Чимин вздрогнул, понимая, что брат не заметил цветок. — Ты никогда не понимал, что уметь читать — вовсе не главное. Гораздо важнее научиться сомневаться в прочитанном. — Я не покидал дворец, Минвон, — твёрдо произнёс Чимин и встал у комода, пока брат осматривался в его покоях, двигаясь медленными шагами. — С чего ты вообще это взял? — Тебе случалось подводить тех, кто на тебя рассчитывает, Чимин? — вдруг задал вопрос старший, хмыкая. — Не оправдывать надежд? Терпеть поражение? — продолжал он, сцепив руки в замок на пояснице и выпрямившись, расправляя широкие плечи. — Именно такие моменты закаляют, вынуждают действовать на пределе возможностей и принимать сложные решения. А потом платить за них. — На что ты намекаешь? — сощурился Чимин, прикрывая телом комод и ощущая, как сильно грохочет в груди сердце. — Если я получу доказательства, что ты покидал стены замка, то ты горько пожалеешь и заплатишь за ложь, — резко ответил Минвон, проткнув младшего острым взглядом чёрных глаз. — Его величество непременно узнает, а все, кто тебя покрывает, останутся без голов. — Я больше не желаю слушать этот вздор, — взмахнул руками принц, указывая на дверь. — Прошу, оставь мои покои и не заявляйся сюда, чтобы обвинять меня в том, чего я не делал. Я никому не причинял зла, никого не обижал и не сделал ничего плохого… — Чимин вдруг понял, что его понесло не в ту сторону, и он невольно начал оправдываться за то, что действительно покидал замок, тут же добавляя: — …для того, чтобы так безосновательно меня обвинять. — Я сделаю так, чтобы все лжецы понесли ответственность за своё враньё, — чуть приглушённо произнёс Минвон. — Но сперва дождусь для этого благоприятных условий, ибо в этом состоит мудрость правителя. Но тебе, — он хмыкнул, — никогда этого не понять… Выплюнув последнюю фразу едва ли не в лицо Чимина, старший развернулся на пятках и покинул покои, громко хлопнув массивной дверью. Принц резко выдохнул, расслабляясь и прижимаясь поясницей к комоду. Его пальцы немного дрожали, а в мыслях зависли два чёрных глаза, налитых необоснованной и ничем неоправданной злостью. Чимин через плечо взглянул на подсохшую потухшую меридиему, что тоскливо глядела на него с комода. Он достал из кармана расшитый по краям синими узорами платок и аккуратно укутал в него цветок. — Прости, — прошептал он с грустью, пряча свёрток в самую тёмную глубь комода.***
У Чимина в душе расцветали лилии от всего, что было связано с Юнги. Даже от неспешных вечерних прогулок вдоль лесной тропинки. Стройные деревья встречали их, лукаво потряхивая своими листочками. Вместе с Юнги они любовались их природной грацией, чуть опуская головы и держась за руки. Порывистый ветерок подкрадывался так внезапно, переплетаясь с лунным огнём. Всё вокруг пронизывало нежным светом. Пьянящая невесомость словно подхватывала Чимина и кружила вместе со звёздным пухом, летящим с небес. Принц грезил как можно дольше продлить этот магический момент. — Это было очень странно, — нахмурился Чимин, крепко сжимая руку синевласого и следуя за ним шаг в шаг. — Я всё понять не могу, откуда у него закрались такие подозрения… — А почему тебе вообще не разрешают покидать дворец? — вдруг спросил Юнги, качнув головой. Его красивое лицо приобрело отблеск сомнения, когда он взглянул на принца через плечо. — На это есть какие-то серьёзные основания? — Знаешь, а я ведь даже не знаю, — невинно пожал парень плечами, окончательно растерявшись. — Мне с детства твердили об опасностях, которые таятся за пределами замка, но после угроз Минвона я уже не могу верить в эту чепуху… Да и не такой уж этот мир опасный, но… — Но? — Юнги мягко огладил чиминову ладонь большим пальцем, продолжая вести принца к окраине Уотерполя по узкой степной тропинке, дабы не повстречать горожан. — Но даже мать говорила, что я должен оставаться во дворце, — пуще прежнего нахмурившись, Чимин загнанно вздохнул, не зная, что и думать. — А она единственный человек, который никогда мне не лгал и ничего не скрывал. — Почему ты так в этом уверен? — вновь полюбопытствовал синевласый, почесав свободной рукой бровь. — У меня нет причин не быть в этом уверенным, — возмутился принц, сильнее сжимая руку Юнги. — Но ты не допускал мыслей, что она могла что-то скрыть из необходимости? — предположил Юнги, любовно поправляя чиминову растрепавшуюся чёлку, что торчала из-под капюшона. — Чтобы защитить тебя. — Может быть, — пожал плечами принц. — В детстве… — он нежно улыбнулся, — она водила пальцем по моему лбу и говорила, что отдала бы целую жизнь, чтобы узнать, какие скрывает мысли моя голова, — пытаясь немного расслабиться, Чимин вздохнул, но вдруг осознал: — Раньше я не мог говорить о ней: мой голос дрожал, а из глаз слёзы текли, но сейчас… — Когда делишься своей болью и говоришь о ней вслух, то вместе с тем отпускаешь, — сделал вывод Юнги. — Ты не сможешь отпустить её насовсем, но облегчить ношу всегда можно. Именно эти разговоры при звёздном небе и есть освобождение. Нечто снова пробуждалось в глубине души, пульсировало в висках, не находя выхода. Чимин точно не знал, что именно. Однако догадывался — раньше ему было знакомо это чувство. Он очень дорожил им и боялся потерять, потому что в ином случае воспоминания о прошлом убили бы его своей изнурительной тоской. После смерти матери принц выходил из своих покоев в тёмные коридоры замка и бродил до самого утра одинокой тенью среди других скользких теней. Чимин взбирался на самую высокую башню и, стоя на балконе, наблюдал за тем, как неизменно всё вокруг: сияние далёких звезд и луны, тихо несущаяся ночь, размытые линии домов Уотерполя, окружённые дымом и туманом. Чимин рассматривал линии своих ладоней в поисках ответов относительно случившихся с ним бед. Его жизнь была похожа на каменный мост над рекой: прошлое на одной стороне, а на другой будущее. Эти половины были разделены между собой настоящим, в котором он не мог найти себе места. Не мог найти самого себя: он ненавидел своё прошлое и не желал вкушать будущее. Чимин держался за кованые перила этого моста и ощущал, что его чувства прочно закованы под замком. Он сам закован. Всматриваясь в глубинную темень под мостом, принц пытался разглядеть отражение своих чувств. Вода и ночь тщательно скрывали от него все тайны. Они могли лишь подсказывать, что когда-то он уже был здесь, на этом самом месте. Чимин долго ждал кого-то. Того, кто так и не пришёл. Но в итоге принц пришёл к нему сам. Сейчас этот кто-то крепко сжимал его ладонь в своей. — У тебя такие тёплые руки, — невольно прошептал Чимин, только через мгновение осознавая, что произнёс это вслух. — Это потому что я хочу, чтобы и тебе было тепло, — подал голос Юнги и, смутившись от своих собственных слов, опустил глаза и неловко пнул носом сапога камешек. Глядя на голубоватые локоны, выглядывающие из-под капюшона плаща, Чимин улыбнулся и поймал себя на том, как сильно ему хотелось бы гладить пересвет свободной жизни в этих голубых волосах. Увидеть лицо Юнги при ярком солнечном свете на фоне тёплого леса в дневное время суток казалось недосягаемой мечтой. Чимин представил, как красиво переливается его перламутровая чешуя в объятиях трепещущих солнечных лучей, и его сердце пропустило несколько ударов. — До прихода Минвона я много думал, — заговорил принц после короткой паузы. — О чём? — уточнил синевласый. — О жизни, — с упоением ответил Чимин. — В последнее время я начал замечать, что она такая таинственная, как сон, сказка или волшебство. Можешь снова называть меня наивным ребёнком, но не отрицай, что мы совершенно не знаем, кто мы такие и что с нами вообще происходит. — Я и не намеревался, — в бессилии пожал плечами Юнги. — Тебя всё равно не переспорить. Чимин рассмеялся и, приподняв их переплетённые в замок ладони, чмокнул белёсые костяшки руки синевласого. Этот жест был столь невинен и нежен, но Юнги ощутил чиминово дыхание и подумал об этом тепле. О том, что люди могут быть настолько тёплыми, тепло идёт изнутри наружу, как оно касается и исчезает, потом снова здесь, и так оно непостоянно. — Волшебство пропитывает всё, — выдал Чимин своё умозаключение. — И секретам нет ни начала, ни конца. Даже сейчас… — он улыбнулся, глядя на Юнги. — Тайна смотрит нашими с тобой собственными глазами на всё. Просто все к этому так привыкли, что не задумываются над этим, или не хотят, или не могут. Но ведь секрет от этого не перестанет быть секретом, а волшебство — волшебством, верно? — Верно, — согласился Юнги, качнув головой, тем самым удовлетворив принца своим ответом. — Мы почти добрались. — А куда мы, к слову, направляемся? — оживился Чимин, глядя на огни, которые было видно сквозь полосу деревьев и кустарников. — Мне всё ещё нежелательно светиться в городе, поэтому пришлось идти обходной дорогой к окраине, — объяснил синевласый и огляделся по сторонам, словно пытаясь определить, на каком отрезке пути они находятся. — На кой? — не понимал принц и забавно хмурился, чем вызывал невольную улыбку у Юнги. Чимин замолчал, когда они наконец-то вышли к городской окраине. Неподалёку от ручья и каменного моста, который являлся своеобразным пропускным пунктом в Уотерполь, был раскинут красный шатёр. Принц сразу понял, что это бродячие артисты, которых стража на мосту чаще всего не пускала в город, поэтому они давали свои представления в деревнях или же на окраинах городов. Несмотря на все запреты, жонглёры, шуты и другие бродячие артисты пользовались большой популярностью. Жизнь зажиточных горожан, заключённых в своих каменных домах, была достаточно скучной и безрадостной, поэтому появление бродячих артистов всегда было праздником. Вокруг распахнутого шатра горело бесчисленное количество огней и толпилось много народу, несмотря на столь поздний час. Наиболее привилегированными среди всех являлись барды — поэты, которые исполняли стихи собственного сочинения под музыкальное сопровождение. Но они пользовались уважением, и в каждой таверне имелся свой бард, их спокойно пропускали в город и давали работу, восхищались и любили. Даже при дворе имелись барды, которых ценила вся придворная знать. Песни, сочинённые бардами, расходились по ртам, и позже начинали исполняться бродячими певцами, которые, как правило, для привлечения внимания зрителей чередовали песни с жонглированием и фокусами, за что их и называли жонглёрами. Но обычные бродячие песенники не были в почёте, потому что они, как правильно, были обычными бедняками, которые занимались этим промыслом ради выживания, а не искусства. Когда нет таланта, то приходится исполнять ворованные песни, чтобы заработать на кусок хлеба.Aqualung feat. Kina Grannis — To the Wonder
— Когда я был на маскараде, то понял, что при дворе тебе доводилось видеть более масштабные представления, — тихо заговорил Юнги, опуская голову. — Но мне показалось, что тебе будет интересно посмотреть на свободных людей, которых ничего не держит. — Ты шутишь? — встрепенулся Чимин, а в его глазах блеснуло отражение огней. — Я очень много читал про бродячих артистов, но никогда не видел их в реальности. — Значит, я не прогадал, — с облегчением выдохнул синевласый, вызывая у принца короткий смешок. — Что смешного? — Ничего, — пожал плечами принц, смутившись. — Ты слишком мил, когда тебя действительно что-то волнует. — О, довольно телячьих нежностей, — возвёл очи горе Юнги, покраснев и потянув смеющегося Чимина к шатру. Удобно устроившись на траве неподалёку, они наблюдали за весёлым представлением, где шуты высмеивали пороки человека: жадность и зависть. Юнги невольно засмотрелся, вникая и пытаясь уловить основную суть, как вдруг почувствовал, что Чимин потрепал его за рукав плаща. — Погляди, — прошептал он, указывая глазами на свою руку. Синевласый опустил взор, увидев, как на указательный палец принца приземлилась бабочка с перламутровыми крыльями. В свете огней её крылышки красиво переливались, и она медленно ими двигала, будто бы пыталась о чём-то предупредить, а может быть просто хотела покрасоваться. Чимин заколдованно глядел на насекомое, боясь пошевелить рукой и спугнуть, как вдруг одно крыло бабочки прямо окрасилось в тёмно-синий цвет. Глаза принца невольно распахнулись в подлинном восхищении. — Ого, — вытянул он губы трубочкой. — Ты это видел? — Угу, — нахмурился Юнги, ощущая в груди какой-то болезненный укол. — Какая красавица. Я никогда не встречал такой вид, — изумлённо шептал Чимин, глазея на бабочку, одно крыло которой оставалось белым и перламутром, а второе почернело, став тёмным изумрудом. Тьма постепенно начинала пожирать и второе крыло, медленно расползаясь по чешуйкам, что только больше завораживало принца, тогда как Юнги застыл в оцепенении. — Даже в книгах не видел… Тут кто-то из-за спины шикнул, делая замечание и требуя быть потише, а ещё через мгновение толпа разразилась хохотом. Чимин вздрогнул, и бабочка, отталкиваясь от его пальца, взметнулась в небо, но двигала лишь одним крылом. Тем, которое оставалось белым. Принц вернул своё внимание вышедшему на сцену певцу, а Юнги глядел в темноту, куда упорхнуло насекомое, ощущая в груди неспокойные импульсы, словно какое-то дежавю или помутнение. Смутная тревога, внутри что-то неприятно колыхнулось. Его точило тревожное предчувствие, будто бы он вот-вот должен вспомнить то, чего ещё не случилось. Никогда прежде Юнги не пренебрегал своим предчувствием, предупреждающим его об опасности. Даже в тех случаях, когда ему казалось, что нет никакого основания придавать этому важности. Но стоило взглянуть на взбудораженного Чимина, у которого горели глаза от восторга, как всё стёрлось из мыслей, будто бы ничего не было.***
С Юнги принц каждый раз мечтал, чтобы ночь длилась вечно. Лёгкое потрескивание костра сплеталось с мягкими звуками поцелуя, потоками поднимая искры над огнём, выплёвывая их в звёздное небо. Растянувшись на тёмно-синем покрывале, Юнги прижимал к обнажённой груди распалённого покрасневшего Чимина. Принц то и дело касался его рта губами, желая получить тепло от слияния, едва кусая с улыбкой нижнюю губу, будто дразнясь. Руки Юнги, сжимающие его в объятиях, пахли солнцем и травой. Огонь потрескивал, бликами играя на красивом бледном лице синевласого, что отвечал на каждый поцелуй и касание. Чимин позволял себе с восхищением изучать крепкое тело Юнги, касаясь губами всех мест, где только ему самому хотелось прикоснуться и до куда можно было дотянуться. А может быть наоборот: синевласый позволял ему узнавать свою кожу, ключицы, шею. Он наслаждался мягкими пухлыми губами принца, который исследовал его без толики смущения, даже с каким-то невинным любопытством, отнюдь не скрывая этого. Юнги тоже не утаивал своего наслаждения, изредка поглаживая затылок Чимина, зарываясь пальцами в серых волосах и вкушая тепло прикосновений, прикрывая глаза, вкрадчиво направляя принца. — Ты так красив, — прошептал Чимин, накрывая губами острую линию челюсти под ухом синевласого, оставляя влажное касание и вновь отстраняясь, чтобы поближе рассмотреть каждый миллиметр. По сконфуженному лицу Юнги было ясно: он не считал оскорблением чиминово бесцеремонное восхваление его внешности. — Ох, так вот что было роковым упущением с моей стороны, — осенило принца. — Я ни разу не сказал тебе, как ты красив… — Умолкни, — пуще прежнего смутившись, Юнги закрыл глаза, отбрасывая тень пышных дрожащих ресниц на порозовевшие щёки. От ласк и нежных слов он начинал издавать приглушённый рокот, очень похожий на кошачье мурчанье. Чимин резко прижался ухом к его груди, чтобы получше расслышать этот звук, от которого мурашки бежали по спине. Синевласый немного впал в ступор и приподнял голову, но спустя мгновение любовно погладил поясницу Чимина, следом аккуратно заводя руку под рубаху и оглаживая ямочки. Принц наотрез отказался раздеваться, смущаясь, тогда как с Юнги стянул рубаху в тот момент, когда их губы впервые сошлись в поцелуе. Но синевласый был отнюдь не против: ему нравилось, когда красивое чиминово тело пряталось под одеждами, скрывая свою прелесть, удерживая тайну и невинность. Он знал и видел почти каждый его участок, но это было как сахарная косточка — сладко и твёрдо. На поляне неподалёку от пещеры, где они решили уединиться, было немного прохладно. У них не было ни подушки, ни одеяла, от того два тела жались ближе, сплетаясь руками и ногами, нежно поглаживая и перебирая пальцами кожу. Не отбирая, а обмениваясь теплом. Чимин либо в связи с неопытностью, либо из-за возраста никого и никогда не чувствовал так глубоко и остро, как Юнги. Он думал, что не умеет. В тот момент, когда его душа впервые затрепетала по вине синевласого, Чимин испугался. Он побоялся, что существо осмеёт его за наивную привязанность. Юнги с первого взгляда показался кем-то совершенным, могущественным и возвышенным. Он и был таким. Несмотря на своё королевское происхождение, рядом с ним Чимин ощущал себя ущербным маленьким человеком. Но его мир перевернулся в тот момент, когда в глазах Юнги он увидел чувства. Настоящие, сильные, нежные, взаимные, сбивающие с ног, подхватывающие бурным потоком эмоций, что утаскивали за собой вглубь разноцветного молочного океана. — Попробуй поспать, — тихо шепчет Юнги, рассеивая все мысли. — Когда начнёт светать, то я разбужу и… — он опустил глаза и замолчал, увидев, что принц уже дремлет, прижимаясь щекой к его груди. Синевласый не может сдержать улыбку и аккуратно заправляет серую прядку волос за ухо Чимина. — Я так… — шепчет принц сквозь дрёму и, причмокивая губами, ластится щекой, — счастлив. Юнги хмыкает, устремляя свой взор к звёздному небу. В нём теплятся чувства, да настолько сильные, что по груди бегут светящиеся трещинки, словно огромная энергия не может держаться внутри. Душевный покой и тепло окутывают Юнги с головы до пят. Он, утопая в мягких объятиях принца, что пахнут крыжовником и душистым мылом, сам не замечает, как проваливается в пушистый сон.***
Raign — When It's All Over
Юнги резко распахивает глаза от шума, который заполняет его сознание. Взрывы, кровь и крики словно отдаляются, а его тело несётся через свет, как через магический портал. Ветер дует ему в лицо, искры касаются щёк и обжигают, а вспышки света слепят глаза. Но ещё через несколько мгновений всё останавливается, мир вокруг замирает, и синевласый распахивает очи. Его сердце ухает в пятки, когда он видит перед собой небольшой деревянный домик с крышей из соломы. Над головой раскинулось голубое небо без единого облачка, ярко светит солнце, где-то вдалеке слышно крики ребятни. Голос матери, что бранится на маленьких непоседливых драконов, которые опять что-то учудили. Тёплый ветер покачивает траву, нежно касаясь щёк Юнги. Он помнит свой родной дом: эти воспоминания не стереть, сколько бы времени не прошло. Душевное тепло. Дом, в котором родился и вырос, забыть было невозможно. Никакое время не сможет похитить эти воспоминания. Там, где всем хорошо и уютно. Там, где отогреваешься, где тебе спокойно и тебя всегда ждут. Об этом много слагали барды и поэты, но в жизни… Если когда-то знал это чувство, то считай, что повезло. Кто-то ошибочно воспринимает его за обычный покой. Кто-то считает за привычку. Но стоит хоть раз ощутить, какое оно — настоящее, и заменами родного дома ты уже никогда не вернёшь это чувство. Для Юнги его очень далёкое детство было не только временем открытий. В эти годы он собирал и накапливал в душе то самое тепло, которым его окружали родные. Такие же, как он. Это всё ушло от него так быстро и рано. Так уходило самое дорогое: близкие люди, счастливые воспоминания беззаботного детства, унесённого кровью и смертью. Сначала это пропадало из его снов, а однажды может и вовсе пропасть из сердца. Но, спустя долгие и долгие годы, Юнги научился засыпать с улыбкой на губах, и когда он просыпался с нею же, то наступала свобода. Свобода от каких-либо прошлых горестей и печалей. Его сердце, которое стало каменной шкатулкой, под воздействием нежного механизма — рук Чимина, превращалось в хрусталь, вновь раскрывалось. Новым чувствам, людям, жизни, в которой есть смысл… Погружаясь в свои воспоминания, Юнги не сразу заметил женщину, сидящую на крылечке. Её длинные серые волосы были заплетены в косу, украшенную цветами жасмина. В красивых тонких руках женщина держала ромашку, медленно отрывая от неё лепестки, словно ожидала чьего-то появления и не знала, чем себя занять. Он взглянул на лицо дамы и увидел в нём до дрожи в пальцах знакомый облик. Пухлые губы, округлое личико, мягкие черты лица, сквозившая через очи доброта: женщина была невообразимо прекрасна. Когда она подняла голову и легко улыбнулась, то её глаза превратились в полумесяцы: точно так же, как у Чимина. — Здравствуй, Юнги, — мягко произнесла королева, опуская руки на колени, прикрытые белоснежным платьем с оборками. — Мы знакомы? — с опасением нахмурился синевласый, осторожно подступая ближе. — Ты меня снова не помнишь, но я в твоей компании бываю довольно часто, — с лёгким налётом таинственности ответила женщина. — Ты уже понял, кто я? «Снова не помню?» — Да, вы мать Чимина, королева Ким Хёнки, — не скрывая в голосе изумления, ответил Юнги. — Но что это за место? — он огляделся по сторонам, точно зная, что находится в иллюзии своего родного дома. — Твой сон, — сразу ответила женщина, вздыхая. — И через секунду ты спросишь, почему я здесь, как и все предыдущие разы. — Вы уже приходили ко мне? — с лёгкой нервозностью от недопонимания спросил Юнги, сжимая руки в кулаки. — Я уже сбилась со счёта, сколько раз приходила в твой сон. Но стоит тебе проснуться, как воспоминания об этом испаряются, — объясняла Хёнки, нетерпеливо похлопывая по крыльцу рядом с собой, чтобы синевласый присел. — Тебе нужно послушать меня внимательно, у нас мало времени. Мне не хватит накопленных сил, чтобы долго находиться тут, и он не позволит, если… — Он? — переспросил Юнги, в недоумении опускаясь на крыльцо. Он вздрогнул, когда королева схватила его за руки, крепко сжимая. — Дракон, Юнги, — более серьёзным тоном отчеканила женщина, а её красивый светлый облик помрачнел, глаза суетливо забегали по лицу парня. — Твой дракон блокирует воспоминания об этом сне. Но сегодня, когда мой сын рядом, должно всё получиться. Твоя драконья сущность не любит находиться рядом с Чимином, поэтому ты должен проснуться и вспомнить то, о чём я тебе сейчас скажу. — Я н-не понимаю… — Тш-ш, послушай, — дёрнула она руками, и Юнги ощутил, как пальцы королевы, сжимающей его запястья, дрожат. — Мы в твоём родном доме не случайно. Здесь всё началось. Тут погибла твоя семья, весь твой род, — голос королевы дрожал, но она смотрела Юнги в глаза, ни на секунду не отводя стеклянный взор. — Твоя возлюбленная, умирая на твоих руках, произнесла слова. У Юнги перед глазами начали проноситься воспоминания из далёкого прошлого, с момента которого прошло больше ста лет. При каждом ударе его сердце резало, полосовало острыми бритвами. Воспоминания, придавленные временем, врывались в сознание совершенно беспощадно. Душа Юнги была так ими переполнена, что он физически страдал от этого и, задыхаясь, невольно прижал руку к собственной груди в попытке унять мучительную боль. Кадык двинулся на его шее, когда он сглотнул, а глаза застелила пелена слёз, размывая образ королевы, которая продолжала говорить: — Твоя любимая была одним из самых могущественных драконов, ты и без меня об этом знаешь. Умирая в твоих руках, от злости и несправедливости она прошептала: «Если вы, люди, так сильно жаждете наших земель и смертей, то отныне и навсегда будете запертыми в своих стенах. Если же будете свободны, то не избежать людскому роду бед и смерти», — быстро говорила женщина, пытаясь не потерять контакт с обескураженным Юнги, из глаз которого текли слёзы. — Нет, этого не может быть, — судорожно закачал он головой. — Это проклятье, рождаясь, подпитывалось смертями остальных твоих родных, которые погибли в ту роковую ночь. Позже выяснилось, что раз в сто лет в королевском роду обязательно будет рождаться проклятый ребёнок с разрушительной тёмной силой внутри, понимаешь? — голос королевы надломился, и она опустила голову, не в силах удерживать такую ношу на своих плечах. — Эту силу могут сдерживать только магические барьеры и печати, которые находятся внутри дворца. В его стенах, полах… Прадед Чимина позаботился об этом. — Так вот, почему его так мучают эти сны... Когда я приходил к нему ночью и пытался облегчить их, то понимал, что это не обычные кошмары. По силе это было похоже на видения, но… Почему только сейчас? — хватая ртом воздух, Юнги не мог поверить тому, что слышали его уши и видели его глаза, он отчаянно боролся с эмоциями, затопившими его разум. — Ты видел, что произошло с бабочкой, и твоё сознание отреагировало на это. Если Чимин покидает дворец, то сила не вырывается мгновенно, понимаешь? — королева нервно сглотнула, на секунду замирая. — Она, не торопясь, просачивается через него, и люди погибают медленно, один за другим. Когда Чимин станет свободным и покинет замок, то сила вырвется наружу, и случится… — Мор, — тихо прошептал себе под нос синевласый, глядя прямо перед собой пустым взглядом. — Кто ещё знает? — С самого начала это держали в строжайшей тайне, опасаясь, что правда выйдет наружу, и это поспособствует пробуждению тёмной силы внутри родословной. Это знание передаётся только от короля и королевы к королю и королеве. Правителями нарекают тех, на ком точно нет проклятия. Как только в династии рождается ребёнок, то проводится специальный ритуал и выявляется… — королева почувствовала что-то и коснулась рукой груди, глубоко вдыхая. — Я не дала им убить Чимина, когда выяснилось, что на нём лежит проклятье. Я пообещала, что… — очередная вспышка боли в груди королевы заставила её сморщиться, и синевласый придержал, помогая оставаться в сидячем положении. — Он скоро вернётся, нам надо поторопиться. Ты должен проснуться до прихода… — Как снять его? — с нетерпением хватая женщину за руки, Юнги сильно их сжал, зная, что причиняет боль, но не в силах удержать эмоции. — Снять проклятье? Как? — Не вздумай рассказывать об этом Чимину, — в глазах королевы зиял страх, когда она лихорадочно закачала головой. — Он не выдержит такой правды и может сотворить с собой ужасное. Никто не должен знать. Обещай мне. — Я обещаю, но… Молю… — заскулил синевласый, роняя горячие слёзы и опуская голову. — Скажите. — Именно поэтому я сделала всё, чтобы вы встретились, Юнги, — с края глаза Хёнки скатилась слеза, зависая на остром подбородке. — Чимин не виноват. Мой сын чистый ребёнок, не ведающий, что способен уничтожить весь людской род. Он ни в чём не виноват и не должен расплачиваться за грехи своих предков. Ты должен спасти моего сына, Юнги. — Как? — образ женщины медленно размывался, она словно становилась прозрачной, возвращаясь к облику призрака. — Скажите же! Как? — Есть только один способ разрушить проклятье. Король ничего не может сделать, потому что на это способен только дракон, которых, как он думает, истребили. Но остался ты, — она с болью улыбнулась, и хватка её рук медленно ослабевала. — Дракон должен полюбить потомка убийц своего рода. Кем бы он ни был. — Но я и так люблю его! — вырвался из глотки крик. — Не ты, Юнги, — сломлено покачала она головой. — А он. Сердце синевласого сжалось от отчаяния. Хёнки коснулась рукой груди Юнги и закрыла глаза, растворяясь. Вскрикнув, он попытался схватить королеву за плечи, но лишь рассёк ладонями воздух. Юнги резко распахнул глаза, хватая ртом кислород. Чимин, заснувший на его груди, на секунду потерялся в пространстве и приподнялся, потирая глаз и зевая. — Что такое? — заморгал он сонными глазами, обеспокоенно подтягиваясь ближе к лицу Юнги. — Н-ничего, дурной сон приснился, — растерянно закачал синевласый головой, продолжая сбито дышать. — Кошмар? — Н-нет. — Тогда почему ты плачешь?