***
«Ванесса Айвз» становится одной из самых востребованных личностей в Высшем обществе. Она имеет в друзьях только высокопоставленных лиц Лондона, начиная от субъектов, приближенных к правительству и заканчивая представителями самого прогрессивного искусства театра и моды. Мадам Пескуччи, что держит несколько самых востребованных салонов и ателье, искренне желает видеть Ванессу в ряду её юных моделей для собственного скромного хобби — фотографировать эротические карточки, а старик Хеннесси, на пару с Маккоем поставляющие доктору Барлоу всё необходимое оборудование для медицинских исследований, обожает проводить вечера в своём личном клубе, устраивая с Айвз разного рода дискуссии и скандалы. Купер смиренно терпит одну неделю. Кусает губу другую. Хочет уехать в Таиланд на третью. — Подальше, на тёплое море, чтобы есть креветок и валяться в горячем песке. Малина, — вяло вздыхает Ева, рассматривая содержимое своего гардероба. Образ Ванессы Айвз дополняется несколькими предложениями Лайонел Барлоу и блестит, как начищенные руками бедняка сапоги. Женщина украшает его обещанными «пикантными моментами» в лице трогательных платьев по последней моде, мундштука, накрашенных ногтей и открытых лопаток. Купер становится общественным достоянием, любимым развлечением публики и бутафорским шутом. Причина этого была до одури простая: Барлоу хочет перенести лишние сплетни о её рабочих проектах и экспериментах на что-нибудь другое, более «сладкое» новшество для публики и потому умело скармливает массам картон, при этом не раз и не два признаваясь, что совершенно согласна с Евой насчёт того, что это — наиглупейший и оскорбительный образ, но «всё эти жертвы ради великой цели». Ева только скрипит зубами, обновляет свой гардероб мерзкими тряпками и ужинает в компании Миллера, вполуха слушая новости последнего. — Говорят, у Барлоу фаворитка появилась — Ванесса какая-то, — однажды за особо весёлым обедом рассказывает Джордж. Ева только сдавленно хихикает, практически сразу же делая серьёзное лицо, и медленно качает головой. — Да ладно? — протягивает она особо низким тоном. — Гонишь. — Всё-то ты смеёшься, — только хмыкает Джордж. Он очень серьёзный и искренне переживает за Еву, но его фраза не приносит ничего хорошего. Купер вмиг теряет свои жалкие крохи хорошего настроения. — Всё-то я смеюсь, — туманно повторяет она, рассматривая крупные капли на мутном окне. Себастьян контактирует с ней лишь однажды. Ева очередной раз отправляет письмо графу, докладывая, что доктор Барлоу дала своё добро на выявление вакцины против оспы, на что вместо конверта с огромной тяжёлой печатью с гербом получает короткую, но не лишённую праздной любезности телеграмму, которую пишет Михаэлис и где просит прощения, сообщая о том, что у графа намечаются дела Личного характера. Барлоу же, узнав о смерти её чудесной Мадам Рэд, только вздыхает, как ещё делают люди, когда наблюдают, что только что по своей неосторожности пролили на пол чай. — Она была хорошим врачом, — говорит Лайонел, перебирая вешалки с платьями. Ева терпеливо ожидает за ширмой, слушая лёгкий скрип дерева и шелест юбок. — Вот, примерь-ка, и поскорее. У нас сегодня много дел, солнце! Ева только вздыхает, чувствуя, что ужасный запах женских парфюмов разъедает ей кишки. Сегодня — двенадцатое ноября, среда. Вечер поэзии в салоне «Отелло». А ещё — крысиные бойни* в «Бульдоге», который располагался близ Лайм-Хаус. Сбор эдакого кривого Ордена Феникса Хуго и разных гуляк. Ева смиренно натягивает на себя платье и поражается тому, какую огромную роль в этом городе играет обычный случай. Ведь, вроде бы — кто бы мог подумать, что Купер посетит старца Ист-Энда именно в тот день, когда Вессер будет особенно сильно разлагаться от скуки и желать приключений на закат жизни. Миллер всё-таки оказался «с ними». Причём, в ряды тупого ордена пошёл добровольно, потому как искренне волновался за безопасность Купер. Та встреча на Хэллоуин словно стала спусковым механизмом, потому как Джордж, допетрив, что неприязни у Евы не вызывает, внезапно стал до одури инициативным на всякого рода встреч. Они завтракали вместе каждый день, укромно располагаясь в районе восьми утра на кухне у Тэтчер или же — по выходным посещая всякие милые заведения в Сити, после чего Джордж бежал на работу, а на следующее утро привычно стучал в косяк двери чёрного входа, принося с собой свежее молоко и заявляя, что они просто обязаны ещё и вместе обедать. Наверное, всё дело было в странной простоте мужчины. Он работал на заводе, производивший сладкий сироп для беременных женщин, который был полон на всякого рода полезные вещества и минералы, нужные юным созданиям. Его жена в свое время принимала этот волшебный сироп, и он безумно помог ей да так, что ещё и осталось — однажды она предложила Миллеру начать продавать его из-под стойки. Джордж отказался, он был добрым и благородным, а ещё не признавал месть и помог собственной жене и дочери перебраться в деревню на время, утверждая, что с собственным стрессом он сам как-то справится. После работы лихими вечерами по средам Миллер ходил на крысиные бойни и два раза снял куртизанок, несколько пугаясь их опытности в подобного рода делах. Джордж просто был очень скромным. Тэтчер он нравился. В отличие от того же Сиэля, которого Джоанн видела только раз в жизни и о котором любила потрещать в непогоду, мол — неслыханная дерзость! — Он сам пришёл к тебе за помощью, а вёл себя, как папенькин сынок. Нет, ты представь, Миллер, заходит к нам как-то раз аристократишка… — Джоанн, — Купер устало положила голову на стол. Тэтчер стояла у плиты и упрямо варила овсянку, а рядом с ней примостился Миллер, готовивший кофе. — Хватит. Это было почти месяц назад. — Тоже мне, давно, — чеканит старуха, ложкой мешая кисельную массу. — Я как сейчас помню его лицо, вот слюнтяи. И что они здесь забыли! Нет, Ева, я вот что тебе скажу, и ты, Джордж, тоже послушай, — Тэтчер накрыла кастрюлю крышкой, но огонь выключать не спешила, упрямо игнорируя тот факт, что на кухне понемногу начинает пахнуть горелым. — У аристократов цель одна — поживиться на наших страданиях. Не знаю, чего он тебе наплёл, этот малец, но зуб даю — использовал он тебя, Ева. — Было бы, для чего, — прохрипела Купер, продолжая не отлипать от столешницы. — А я тебе расскажу, для чего, — сказала женщина. Джордж поспешил выключить конфорку, наблюдая, как Джоанна подходит к столу. Она встаёт прямо над Евой, так, чтобы их взгляды пересекались, и скрипит: — Я таких, как он, за версту чую. Ты сама видела улыбочку его дворецкого, да и малец не отставал — вот, что я заметила. Они прекрасно могут получить то, что им нужно и без тебя, Ева, — серьёзно произносит Тэтчер. Купер только пилит взглядом столешницу, понимая, что давно уже догадалась. О том, что Себастьян каждую ночь приносит девушке йод, Ева узнаёт только тогда, когда количество пузырьков на подоконнике начинает превышать тридцать. Причём — совершенно случайно; Джоанн поднимается в комнату Купер, чтобы задать какой-то вопрос, когда между делом интересуется, зачем Еве такое огромное количество этого лекарства. Купер провожает старуху из комнаты, а затем медленно поворачивается к подоконнику, на котором в два ряда стоят чёртовы пузырьки. Дерево сдавленно скрипит под босыми ногами, сейчас — без четверти восемь утра, скоро к ним придёт Миллер, а ещё Барлоу писала, что сегодня у Рэндалла Хеннесси какой-то важный приём; но всё это медленно блекнет над осознанием того, что она снова попалась. — Он знал… — Ева делает ещё шаг, на ней только длинная рубашка, а за окном двадцать третье ноября, холод проникает в щели оконной рамы и заставляет тело вздрогнуть от неприятного ощущения прохлады. — Он знал, что я не буду пить, — Купер доходит до стола и медленно протягивает руку в сторону бутылей. Они тёмные, небольшие и мерцают в свете лампы и сумеречного неба. Холодные. Обжигающие. Ева берёт один в руку, подносит к лицу, чтобы рассмотреть ближе. Жидкость в сосуде едва ли походит на густую микстуру. Она слишком холодная даже для той, что только что стояла у щелей оконной рамы, а ещё прошита странными матовыми бликами всепоглощающего унижения лично от демона. Ева внезапно понимает, почему мужчина не ограничился только лишь поставкой нужной микстуры, заменяя её на другое лекарство. Она аккуратно открывает пузырёк, крышка поддаётся до безобразия легко. Подносит бутылочку к носу. Вдыхает едкий аромат. Он медленно скользит по горлу, затем — через желудок куда-то ниже и глубже — наверх по позвоночнику и в головной мозг, оставляя липкие следы на разъедающихся органах. Аромат служит напоминанием о том, что Себастьян прекрасно знает о следующем шаге Купер. — Их тридцать один, — произносит Ева, пересчитывая пузырьки. — Значит, этот — последний. И хорошо, — горло режет новый порыв кашля. Неделю назад Тэтчер на пару с Джорджем всё-таки убедили Еву лечиться, готовя всякие настойки и напитки с имбирём и лимоном, чтоб помогало. — Надо написать Сиэлю, — Ева ставит лекарство обратно на место и опускается на стул, пальцами вытаскивая из стопки бумаги чистый лист. — Через два дня начинается моя «Специальная» практика. Ему же нужно об этом знать, — криво усмехается Купер. На ней одна только рубашка, а холод из щелей тянет сильно, заставляя тело лихорадить из-за неприязни. Ева старается не думать о том, что Себастьяну, оказывается, ничего не стоит прогнуть её под себя.***
В тот же вечер Ева встречается с Пиллингтоном. Совершенно случайно, ненадолго и как-то слишком уж вычурно-педантично — он посещает клуб старпёров Рэндалла Хеннесси, а Барлоу услужливо шепчет: — Он проводит экскурсии, — Ева цепляется взглядом за яркий цилиндр, раскрашенный в цвета флага Америки; Пиллингтон держит его под мышкой. — Может быть, как-нибудь наведаешься? — как бы ненароком спрашивает доктор, наблюдая, как Ева не сводит взгляда с фигуры в другом конце зала. «Что ты сейчас сказала?» — образ отрезанной конечности шестинедельной давности уже успели потеснить более актуальные мысли — хотя бы о том же Хуго (на самом деле — о демоне, просто Ева не хотела этого признавать) — но перед Купер на долю секунды застывает испачканный пол подвала. — Говорят, он эффектные представления устраивает, — бросает Ева задумчиво и с наигранным интересом — врёт. Она уже однажды стала случайным свидетелем одного из его «представлений», как-то на всю жизнь пока что хватило. Правда, грош цена такому свидетелю, как Ева, раз Сиэль, даже зная о том, где Пиллингтон занимался линчеванием, пока что его не поймал. Что-то здесь было нечисто. Но раз представился такой случай. — Но так ли это на самом деле? — заканчивает Ева наигранно огорчённо, рукой медленно взбалтывая жидкость в бокале. К Пиллингтону и ещё нескольким мужчинам подходит Хеннесси, и компания начинает затирать про политику отношений Британии и Америки. — О, поверь мне, — искусно тянет Лайонел, — стоит. — Откуда ты знаешь? — скептически спрашивает Купер. — Ты просто пойми, моё расписание и так забито под завязку, куда ещё в него пихать ещё что-то нестоящее. — Ты не веришь в сплетни? — Не особо, — чеканит Ева, наблюдая за группой мужчин. Рэндалл замечает Купер и скалится. Ева выдавливает из себя усмешку — того требует её тупой образ. — Ненадёжный источник. — Тогда спешу тебя успокоить, — Барлоу медленно отпивает вина, розовая жидкость переливается матовым светом в стакане. — Они того стоят. Это тебе говорю лично я. «Наконец-то». — Ты там была? — хмурится Купер. Ева напрягается, легко зудит электричеством — ждёт желанного ответа. Потому как из Барлоу вытянуть хоть что-то практически невозможно, нужно постараться, нужно ждать и незаметно подливать в её бокал все больше и больше шампанского. — Пару раз, — небрежно бросает Лайонел. «Так и знала, — а вот это уже было что-то интересное. Если Барлоу посещала представления Пиллингтона, значит она, как минимум, ловит кайф с чужих смертей. И, быть может, даже знакома с американцем лично. — Ты даже сказала, что была у него пару раз, идиотка». Ева легко улыбается, наконец-то хоть что-то стоящее. — Хочешь — познакомлю вас? — внезапно спрашивает Барлоу, усмехаясь. — Давай, солнце, не стой столбом, — сразу же продолжает она, а Ева чувствует, как на предплечье смыкаются чужие пальцы. Лайонел тащит Купер прямиком в стадо мужчин. «Стой, что?» — позвоночник пронизывает электрический разряд ужаса, а в голове вспыхивают картинки месячной давности. — Доктор? — нервно спрашивает Ева, распахивая глаза сильнее. — Не стесняйся, солнце. Тебе не положено, — последнюю фразу Барлоу произносит с каким-то леденящим душу садизмом; голос вновь прошивается низкими нотами властности. Ева старается успокоить сердцебиение, шагая рядом с Барлоу. — Чудный вечер сегодня, однако, — произносит Лайонел, когда они с Купер подходят к компании. — Джентльмены, приятно вас видеть. — Взаимно, — серьёзно кивает Рэндалл, обращаясь к доктору. Она профессионально улыбается и подносит руку с бокалом к лицу, отпивая. — Мистер Пиллигтон, мистер Мёри, — женщина легко подтягивает Еву ближе, приобнимая за талию, чтобы не сбежала. — Знакомьтесь — моя чудесная фаворитка мисс Айвз. — Ах, какая приятная встреча, мисс Айвз, — слащаво произносит Пиллигтон, выставляя вперёд руку, чтобы взять её ладонь в свою. Купер только вскидывает брови. — Надеюсь увидеть вас как-нибудь на вечерней экскурсии. Только обязательно представьтесь перед началом — видите ли, у меня ужасная память на лица. — Не утруждай себя, Пиллингтон. Она не твой клиент, а левая девка, — произносит Рэндалл, усмехаясь. Ева переводит взгляд в сторону Хеннесси и медленно отпивает из бокала. — Всё ещё злишься? Милый, — она усмехается, произнося вроде бы даже ласковые слова резко и холодно. — Это выглядит жалко. — Жалкая здесь только ты, — Хеннесси прищуривается, пробегается взглядом по платью Евы. Оно тёмно-зелёное, немного тусклое, но не лишённое очаровательности — вместе с плечами открыта спина, а рюши и бантики заменяют длинные серьги — минимализм. Он ещё не то чтобы в тренде, но Барлоу дала добро — пусть девочка радуется. Рэндаллу же этот наряд не нравится — ему, вообще, всё в Купер не нравится, особенно — после того, как он с позором продул ей в покер. — Выглядишь, как дорогая проститутка, — шипит старик. Ева выдавливает из себя надменную улыбку. — Дорогая. «Бля, что я несу?» — Позволила назвать себя проституткой, — возмущённо прыснул Хеннесси. Ева делает вид, что отпивает ещё вина, и переводит взгляд на мистера Пиллингтона, принимаясь быстро его изучать. — Должен заметить, что вы остры на язык, мисс Айвз, — игриво усмехнулся Пиллингтон. — И сама признала это, вы слышали? — продолжал трепать Хеннесси, обращаясь к окружающим. — Временами, — сказала Ева. — Нет, джентльмены, вы только послушайте, — Рэндалл энергично отпил мартини, подкатывая со своими возражениями к мистеру Мёри и подошедчшим мистерам Старвингу и Шелли со своей женой Розалиной. — Ах, она просто находка, не правда ли? — улыбалась Барлоу, рассматривая Еву с интересом покупателя мебели в какой-нибудь швейцарской Икее. Пиллигтон активно закивал, а Ева подавила в себе тяжёлый вздох. Старик был ростом пониже Евы и жуткой наружности — у него волосы изрядно сальные, но костюм тройка новый, а ещё пахло от Пиллингтона едким мускусным парфюмом за километр. Находиться рядом с ним не особо хотелось, особенно, учитывая тот факт, на каком поприще он преуспевал. — Настоящая находка, — Пиллингтон быстро смекнул, что доктор Лайонел говорит о «мисс Айвз» так, будто бы девушка — знатный товар, малый ребёнок или же щеночек, а потому быстро перенял эту манеру, протягивая свои потные руки к плечу Евы, намереваясь провести по коже, оценивая качество. — У меня на такое дело, видите ли, глаз набит, — объяснил Пиллингтон, сверкая маленькими чёрными глазками. — Видите ли, специфика работы вынуждает. Да, смешная штука — жизнь. А ведь я с Оксфорда, должен заметить, — сказал Пиллингтон. Это, конечно же, было не так — хотя бы потому, что никто никогда не говорит «с Оксфорда». — А вынужден разбираться в качестве кожи. Видите ли, мой отец делал кожаную мебель. Вы только представьте, мисс Айвз, такой вот семейный бизнес. Пиллингтон продолжал медленно тянуть свою руку к предплечью Евы, как бы отвлекая внимание на пустозвонство, да только штука была в том, что Купер прекрасна знала, в какой именно коже он разбирается. Стало до безобразия мерзко от одной мысли о том, что этот человек дотронется до неё. — Если вы коснётесь меня, я сломаю вам руку, — короткие пальцы Пиллингтона замирают где-то в трёх сантиметрах от женской кожи, а старик невольно вздрагивает, натыкаясь на злые холодные глаза Купер. — Поверьте мне — я не шучу. — Ах, ну что ты, Ванесса, — мило улыбается Барлоу. — Я же говорю вам, по ней Бедлам плачет! — вставляет звонкое Хеннесси. Еву лихорадит от омерзения. Купер молча терпит Барлоу, идиота Хеннесси и весь этот маскарад врождённых кретинов, наивно полагая, что всё пройдёт, как по маслу, а ещё что Пиллингтон представляет из себя хоть что-нибудь. У Евы в голове не укладывается то, что этот слюнявый подхалимистый старикан в этом невъебенно высоком крашеном цилиндре самолично управляет такой наисложнейшей системой, скрываясь от самой королевы Виктории. «Да это же невозможно», — цедит Ева, упрямо не собираясь верить собственным глазам. — Вы очень славная, мисс Айвз, — выдавливает из себя Пиллингтон, но руку всё же убирает куда подальше, доставая карманные часы. — Знал я когда-то одного Джерри* — наиславнейшей души человек. Все шутил про то, что скоро случится такое научное открытие, которое потрясёт этот мир, но никто ничего не заметит, потому что люди слишком сильно увлекутся восхвалением «дамских штанишек». Да, я тоже могу позволить себе вульгарные афоризмы — видите ли, я много прожил в Германии, а немцы все падки на вульгарные афоризмы. Купер вскидывает брови, уставившись на Пиллингтона и пытаясь понять — как это вообще возможно. «Это — какой-то массовый наёб?» — своим видом, речью и мыслями Пиллингтон упрямо напоминал Еве какого-то второстепенного персонажа проходных беллетристических романов. Он со своей конторой и ночными экскурсиями с каждым новым днём обрастал всё большим количеством самых душераздирающих и жестоких сплетен, упрямо сбегал от Сиэля, занимался взяточничеством и прогнул под себя полицию, мешая самой Королеве, на секундочку! Ева считала, что встретит кого-то сравни Себастьяну. Перед ней же сейчас — шут. «Погодите-ка». — Вы, наверное, спросите: что же я делал в Германии, мисс Айвз? — продолжал трепать Пиллингтон, упрямо не замечая снисходительно-презрительное отношение к себе всех остальных персон этого круга общения. Хеннесси увлёкся разговором со своим другом Маккоем, упрямо делая вид, что американца для него не существует, а мистер Мёри, Старвинг и Шелли со своей женой Розалиндой периодически обменивались недовольными взглядами с Барлоу, которая только растягивала губы в какой-то блаженной улыбке. — Так вот, — продолжал американец, — видите ли, я участвовал в нескольких научных проектах… «Шут?» — Они были связаны с… «Я только что назвала его шутом?» — Ева широко распахивает глаза, уставившись на маленького Пиллингтона. Мысли вьют дикие тропы подозрений, словно клубок алых ниток — Купер вспоминает о первой встрече с доктором Барлоу, о том дрянном приёме и о пузырьках на собственном подоконнике. Внезапно всё становится до безумия очевидно. — Да, там я и познакомился с мисс Барлоу, между прочим, — сказанное стариком заставляет Купер вынырнуть из дебрей собственных мыслей. Она кидает взгляд на Лайонел, видит, как та продолжает улыбаться, но атмосфера вокруг внезапно становится в разы напряженнее, этого не замечает только американец. — И с моим старым приятелем, как же того Джерри звали, — Пиллингтон принимается вспоминать, бормоча себе под нос. Ева цепляется взглядом за Барлоу, пытаясь понять, о чём думает та. «Догадалась ли она, что я догадалась?» — Купер прикидывает в уме несколько вариантов развития дальнейших событий. Выходит, что Пиллингтон — подставной. Прямо как сама Ева с этой её «мисс Айвз» и козлом отпущения Барлоу, а за нити дёргает кто-то другой. «Кто-то, кому хватает ума контролировать работу всей этой системы», — Ева принимается вспоминать всех тех людей, которые могли бы подойти на эту роль, но быстро отбрасывает эту идею — она здесь почти никого не знает. Об этом открытии лучше как можно скорее доложить Сиэлю, а дальше он сам. «О чём он, кстати, сейчас говорил?» — Ева кидает взгляд на Пиллингтона, который продолжает судорожно вспоминать имя немца. Она прокручивает у себя в голове последние несколько фраз, последняя из которых заставляет Купер подавиться воздухом. «Он сказал, что в Германии познакомился с Барлоу?» — Точно! — Пиллингтон хлопает в ладоши, потерев руки и раздвинув губы в жиденькой улыбке. — Мы сто лет знакомы, с немцем-то этим. — Вы вспомнили имя, — Барлоу спрашивает очень тактично, но Ева замечает, что женское тело объято каким-то несвойственным ей напряжением. — Имя? — Купер поддаётся ближе, понимая, что Пиллингтон — идеальный свидетель и может выдать, хоть самое незначительное, но ещё что-то полезное. — Видите ли, у меня плохая память на лица, имена-то я помню, чёрт дери того Джерри, — Пиллингтон набирает воздуха в лёгкие. — Вессером плута звали.***
— Ты уверена? — Сиэль кинул взгляд в сторону Купер. — Я вполне способна запомнить несколько предложений, граф, — Ева отбивала подошвами ботинок быстрый ритм по деревянному полу. Она рассекала расстояние от стены до стены в гостиной Сиэля, параллельно рассказывая то, что узнала. — Пиллингтон подставной, — Купер медленно выдохнула, косясь на графа. — Я думал об этом, — произнёс Сиэль, цепляясь взглядом за бумаги на кофейном столе. — Думал? — Ева останавливается, вполоборота поворачиваясь к Сиэлю. — Конечно, — несколько резко произносит граф, прикрывая глаза и сдвигая брови. — И, между прочим — проверял подозреваемых. — На роль лидера? — Ева нервно постукивает носком ботинка по полу, но уже стоит на месте. — У тебя и подозреваемые были? — спрашивает она, как бы намекая на то, что по какой-то наиславнейшей причине об этом не знала. — Не забывай, что о своих действиях отчитываешься мне ты, а не наоборот, — говорит Сиэль, притягивая к себе какие-то документы. — Твой дворецкий не даёт забыть, — вырывается у Купер. Ева тут же осекается и прикусывает язык. «Чёрт», — позади слышится лёгкая усмешка. Сейчас — час дня, время ланча и особо острых дискуссий; Купер написала графу о том, что у неё есть к нему дело, а тот незамедлительно ответил, что ожидает её у себя. Ева нахмурилась, отправила телеграмму Лорею, что «приболела» и со всех ног понеслась докладывать Фантомхайву о том, что узнала на вчерашнем вечере. Она в несколько глотков осушила кружку с кофе, накинула тонкое пальто и переставила тридцать второй пузырёк с йодом со стола на подоконник, который покоился там ещё с ночи. — Спасибо, — говорит Сиэль. — Ты неплохо справляешься. Купер только фыркает, стараясь скрыть некоторое смущение — от графа похвалы не дождёшься. — Что-нибудь ещё? — уклончиво спрашивает Себастьян. — У Хуго Вессера, судя по всему, свои счёты с Барлоу, — сообщает Ева, решая не оборачиваться в сторону мужчины. — Это информатор местного разлива. Из трущоб, — объясняет она. — Хотя это, скорее всего, вам не так важно, как мне. — А что с ним? — спрашивает Сиэль, как бы между прочим — он вовсю погрузился в изучение бумаг. — Да так, — тянет Купер. — Я не рассказывала, народ просто зуб на доктора имеет. — Ничего удивительного, — отвечает граф. — Я вот никак не пойму: почему ты не можешь просто сдать её? — спрашивает Ева, начиная отбивать носком ритм быстрее. — Скотланд-Ярд же на твоей стороне. И Королева тоже, так что с тобой? Если честно — вся эта канитель её уже порядком достала. «Ладно, страдать этим день, неделю перетерпеть, но, простите — у него это дело на столе лежит уже месяц». — Я жду, — спустя три секунды произносит Сиэль. — Есть два вида хищников, — он громче шелестит бумагами, стараясь сложить написанные буквы в слова. Выходит неважно. — Те, кто охотятся, и те, кто рыбачат. Ева прикрывает глаза, переваривая данную ей метафору. «О». — Надеюсь, тебе хватает ума, чтобы понять, чего я жду, — Сиэль хмурится, цепляясь взглядом за Купер. — Я не сильно разбираюсь в социальной системе общества девятнадцатого века, — Ева переносит вес тела на другую ногу, отстукивая ритм уже левой. — Так что — не особо. — Система общества неизменна. — Быть того не может, — Купер фыркает, поворачивая голову куда-то вбок и принимаясь изучать узоры на обоях. — А как же эволюция? Прогресс? Стены в гостиной неказистого цвета глубокого дерева, а узоров как таковых нет — только слабые трещины, впадины и невидимые глазу царапины. Их почти не заметишь, но Ева точно знает, что они есть хотя бы потому, что каждый дом по природе своей Живой. «А живой ли этот?» — лихие мысли подкидывают пару картинок содержания скудного — поместье Фантомхайв вроде как величественное и начищенное до блеска, но ничего, кроме странной прохлады, Купер здесь не чувствует. По крайней мере — сейчас. Она хмурится. — Тем не менее, это так, — голос Себастьяна заставляет Еву обратить внимание на действительность. — Уж поверьте мне, мисс Купер. Ева прикусывает губу, отбрасывая прочь накатившее раздражение. «Он всегда лезет, когда его не просят?» — Так, чего? — спрашивает она снова, поворачивая голову в сторону Сиэля. — Взаимосвязи, — отвечает граф. — Взаимосвязи? — Взаимосвязи. — Между чем? — Ева встаёт около кресла, облокотившись руками о его спинку и наблюдая, как Сиэль откидывает документы на чайный столик. Он отвечает не сразу. — Сядь, — граф кидает взгляд в сторону кресла. Ева послушно опускается, стараясь на этот раз вести себя более любезно хотя бы в области стандартного этикета. Она садится на самый край сиденья, чтобы в при необходимости любую секунду без труда подняться. Себастьян тихо усмехается, наблюдая, как Ева выпрямляет спину, чтобы казаться увереннее. — Как ты думаешь, почему дело какой-то не представляющей ценности подпольной больницы расследует не Скотланд-Ярд? — Сиэль берёт со столика фарфоровую чашечку с тёмно-синими завитушками и отпивает Лунцзин. — Я бы ответила, что оно того не стоит, но ведь дело не в этом, ведь так? — Ева берёт в руки ложку и добавляет ложку сахара в свой чай, сосредоточивая всё своё внимание на светлой жидкости. — Подумай о том, на какой ступени в общественном строе стоит Цепной Пёс, — услужливо подсказывает Сиэль. Ева фыркает. — Я понятия не имею, что такое это ваше «Цепной Пёс», но, судя по твоему вопросу, на достаточно высокой? — Купер добавляет вторую ложку сахара в чай, медленно тянется за третьей. — Именно. — Ты типа агент? Английское ФБР? — Ева принимается тихо долбить крупицы сахара в кружке, разглядывая кристаллическую пыль. — ФБР? — спрашивает Сиэль, нахмурившись. — Что, их тоже ещё нет? — Ева выдавливает лёгкую усмешку. — Ты, словно гончая, преданно повинуешься каждому движению пальца правительства? Её Величеству, должна предположить. — Можно сказать и так, — граф нервно дёргает плечом, стараясь игнорировать глупое сравнение с «гончей». — Я забочусь о её спокойствии. — Так, какое Королеве дело до игры в песочнице? — Ева ставит чашку на столик и облокачивается локтями о колени, пододвигаясь ближе. Фантомхайв усмехается, повторяя действие Купер. — Вот именно. — Ты специально нормально на вопросы не отвечаешь? — щёлкает языком Ева. — Это что-то вроде поддержания имиджа? Вот это вот всё, — она хмурится, чувствуя, как губы расплываются в неуместной улыбке. — Что ты имеешь ввиду? — недовольно спрашивает Сиэль, невольно выпрямляясь. — В смысле — тебе только двенадцать. Откуда все эти напыщенные… прикольчики Слизеринца? Ах, ты же не знаешь, кто это, — поспешно говорит Ева, ладонью прикрывая лицо. — Мой прокол. — Это называется — вести себя достойно, — оскорблённо говорит Сиэль. Позади Евы слышится снисходительная усмешка, заставляя Купер усмехнуться следом. — Достойно чего? Просто, — Ева щёлкает рукой по своей коленке, затем — быстро подносит кончики пальцев к губам. У Купер привычка такая — вечно активно жестикулировать руками. — Ну, понимаешь, ты несколько отличаешься от своих сверстников. По крайней мере, от тех, которых привыкла видеть я. — Ты должна учитывать сословие людей моего возраста, когда упоминаешь их, Ева, — Сиэль совсем незаметно намекает на то, что выше всех остальных, раз он Фантомхайв, и прикрывает глаз, аккуратно поднося чашку с чаем ко рту. — Ам, — Ева поджимает губы, задумавшись. — Средний класс? Чёрт, я не знаю — у нас нет сословий. Сиэль давится чаем. — Нет сословий? — Ну да, — Ева возвращается к своему увлекательному занятию, насыпая уже четвёртую ложку в чай. — Нет, стратификация, конечно же, есть, но она очень размыта. В смысле — люди, скорее, делятся на умных и нет, на полезных правительству, на пушечное мясо, на создающих и потребителей. Не иметь мозгов или топить за анархизм могут все: и папенькины сынки, и бездомные, поэтому тут, наверное, каждый случай надо рассматривать отдельно, — Ева аккуратно проводит пальцем по фарфору, слышит характерный звон. — Но в целом — да, как по мне, ты ведёшь себя излишне по-взрослому. — Может быть, вам уже хватит сахара? — услужливо вставляет Себастьян, профессионально улыбаясь. — Боюсь, чай будет слишком сладок для вас. — Я всё равно его пить не буду, — отвечает Ева, аккуратно постукивая ложкой по дну чашки. — «Топить за анархизм»? — переспрашивает Сиэль. — Вы не будете пить чай? — хмурится Себастьян. — Проповедовать. Быть «За». Забей, мы отвлеклись от темы, — Ева аккуратно кладёт ложку на блюдце. — Что прикажешь делать дальше? — У тебя есть список? — Сиэль, до этого растерявший всю свою уверенность и статность, снова стал серьёзным. — Да, он в телефоне, — Ева достаёт аппарат из кармана брюк и опускает на столик перед графом, разворачивая экран к нему лицом. — Вот, полистай. — Что их объединяет? — спрашивает граф, принимаясь читать имена. — Бедность. Нехватка родни. Миграция, — холодно отвечает Ева. Пальцы инстинктивно тянутся к левому карману, нащупывая сигареты. — Здесь, как я понимаю, нельзя курить? — Нет, — в один голос отвечают Сиэль и Себастьян. Ева фыркает. «Чёртовы зожники». Граф продолжает листать список на жёлтом фоне, пытаясь найти знакомые имена. — Сколько? — спрашивает граф. — Двадцать восемь. Я считала. — Посмотри, Себастьян, — он протягивает дворецкому телефон. Тот в одну секунду преодолевает расстояние в три метра и берёт аппарат. — Ты уже встречал эти имена где-нибудь раньше? — спрашивает граф. Ева наблюдает, как Михаэлис стягивает перчатку с руки и быстро листает список. Через одну секунду он произносит: — Все. «Так быстро прочитал?» — Где? — вырывается у Евы. Себастьян усмехается, протягивая телефон Купер. — Я дам вам возможность догадаться самой, — их взгляды впервые за весь день пересекаются. Ева осторожно цепляется пальцами за холодный металл и тянет телефон на себя, как бы недвусмысленно намекая, чтобы Себастьян аппарат отпустил. Мужчина только улыбается ещё сильнее и позволяет себе держать телефон ещё две секунды. Он отпускает холодную пластину, наблюдая, как Купер нервно засовывает телефон обратно в карман. — Пока что у нас нет никаких доказательств того, что они взаимосвязаны, — произносит Сиэль. Он отпивает Улун и принимается задумчиво разглядывать чаинки в чашке. — Найди мне улики, Себастьян. Я даю тебе день. «О чём они? — хмурится Ева. — Может быть, Барлоу повторяется со своими «методами» — ведь откуда тогда ещё может быть речь о «взаимосвязи» — или здесь что-то другое? Но, тогда, что именно? Может ли быть такое, что у Сиэля в делах имеется расследование какой-нибудь другой больницы? Но это было бы странным, ведь Лайонел много раз говорила о том, что старается добиться Монополии в Лондоне. Сиэль рассматривает каждую лабораторию Барлоу по отдельности, как обособленную единицу? В этом есть смысл, ведь, тогда получается, что каждая из этих лабораторий, работая по определённому единому алгоритму системы, всё равно может привлечь к себе внимание чем-нибудь исключительным, — Ева аккуратно сжимает фарфоровую чашечку, в голове быстро перебирая все возможные варианты. — Надо будет как-нибудь наведаться в другие лаборатории. У Барлоу же наверняка есть ещё несколько филиалов в городе». Купер переводит взгляд на Себастьяна, ожидая, что он скажет что-нибудь наподобие «Слушаюсь», и начинает гадать, какой Михаэлис отвесит поклон. — А вы не хотели бы заняться этим лично, господин? — вопрос дворецкого заставляет Еву поражённо вскинуть брови. Сиэль недовольно фыркает, различая в голосе Себастьяна плохо скрытый упрёк. — Вы и так возлагаете практически все задачи по этому делу на меня. Себастьян продолжает услужливо улыбаться, но Еве на одну секунду начинает казаться, будто бы у дворецкого невольно дёрнулась бровь. Купер переводит взгляд на графа, замечая, как двенадцатилетний величественный граф перед ней внезапно становится мальчишкой, которого поймали с поличным. Сиэль нервно усмехается, отводит взгляд и мысленно радуется тому, что он граф. — Не это ли называется — свалить ответственность на других, господин? — продолжает натянуто улыбаться Себастьян. — Не моя ноша — копаться в мусоре, Себастьян, — усмехается граф, со звоном опуская чашку на блюдце и поднимаясь. У Сиэля с дворецким особые отношения — это Ева понимает сразу. Мозг подталкивает избитую метафору о том, что «Словно Инь и Ян», но Ева упрямо игнорирует это бесстыдное извращение над человеческими отношениями. Тут всё намного сложнее, намного тоньше и, как знать, может быть, во всей этой истории почётное погоняло «Ян*» займет именно тёмный демон Себастьян? «А вдруг», — мелькает в мыслях. Ева всматривается в него, пожалуй, слишком пристально, может быть — в этом всё дело, но эта глупая детская идея внезапно эхом раздаётся в Михаэлисе. Услышал. Вскинул брови. Одобрительно усмехнулся. «Он слышал?» — Ева распахивает глаза и сжимает фарфоровую чашечку в руках сильнее, стараясь унять странную неловкость. Купер догадывается, что услышал, по одному его взгляду — уж больно проницательно смотрит. — А вы, получается, тоже знаете ответ, граф? — спрашивает Ева, поднимаясь с кресла следом. Сиэль цепляется взглядом за Купер и растягивает губы в снисходительной улыбке. — Предположение, — поправляет Еву он. — Боюсь, что ответ нам ещё не скоро станет известен. «То есть из всех нас троих расклад событий не знаю только я», — Купер фыркает. — Я прошла твой тест? — внезапно спрашивает Ева. Сиэль поворачивает голову в сторону Купер, чуть вздёргивая подбородок. Они всматриваются в друг друга до безобразия пристально, Ева тихо вдыхает крупицы тёплой пыли, витающей в воздухе. — Боюсь, что я не стану писать о вас Королеве, — Сиэль усмехается, прищуривая глаза. В его голосе слышится какое-то негласное одобрение. Ева прикрывает глаза, чувствуя, как с плеч спадает невероятно тяжёлый груз, а дышать становится намного легче. Не сдаст. Вот и хорошо. — А какая она? — вырывается у Евы. Сиэль озадаченно вскидывает бровь. Купер отсекается, замечая, что вопрос, судя по всему, задала странный. «Это всё — дурное воспитание и ненависть к политике», — Ева дёргает плечом, понимая, что ведёт себя вместе со своими суждениями по-детски. Её Величество конечно же — человек, а ещё она вроде как Англию с колен подняла; внутри плещется детская упрямость доказать, что все правители по природе своей типы странные. — Может быть, у неё есть милое хобби? Икэбана*, или там — считать себя неисправимой кокеткой? — сказала Ева. «Что за глупые примеры?» — Купер мысленно стукнула себя по лбу. Она всего лишь хотела узнать более «человеческую» сторону Королевы Виктории, а вместо этого лишь сильнее запутала графа. — Она любит перчаточных кукол, — ответил Сиэль, легко улыбаясь, — которые выглядят, как её покойный муж — Альберт. Ева прыснула. — Воу. — Имеете что-то против перчаточных кукол? — спросил Сиэль, вскидывая бровь. — О нет, что вы, граф, — поспешила серьёзно ответить Купер. — Просто у меня такое чувство, что вы смеётесь надо мной, — Ева снова прыснула от собственной же глупой игры в серьёзность. Себастьян убрал фарфоровый сервиз со стола, замечая, что Ева, действительно, свой чай даже не попробовала, а жидкость в чашечке уже успела остыть. — Я думаю, что мне пора, Сиэль, — Ева сделала пару шагов в сторону выхода. — До встречи. — Постой, — окликнул её граф. — Я бы хотел, чтобы ты задержалась в моём поместье. Ева нахмурилась, оборачиваясь. — В Лондоне сейчас небезопасно, — объяснил Сиэль. — Особенно — в Ист-Энде. — Я знаю, — только пожала плечами Ева. — Но у меня завтра важное дело, я просто не могу его пропустить. — Доктор Лорей? — Сиэль вспоминает содержание вчерашнего письма. — Именно. Не волнуйтесь, граф, — спокойно отвечает Купер, — я вполне могу за себя постоять. Себастьян только снисходительно улыбается. Сколько бы Купер не отрицала, как бы ни старалась убедить в обратном, но — в чудеса она верила. И в сказки тоже. Для демона это не секрет, другое дело в том, что Ева изо всех сил старается скрыть этот немаловажный факт о себе ото всех. Это значит только одно — Купер прекрасно осведомлена о том, что эта любовь на уровне первозданных инстинктов и мнимая тяга к загадкам является слабым местом в человеческом сердце. Она сравни вере, такой горячей и нежной, а значит — именно туда он и будет бить, пока не узнает о других местах поинтереснее. Любовь к невинным сказкам говорит о хрупкости её души. Словно лунный фарфор — Купер стоит у дверей и покрывается паутиной трещин; они огибают контур не хуже синего узора завитушек, создавая новую интересную картину истинного произведения искусства уязвимых сервизов. «Люди», — он рассматривает чашечку с остывшим чаем внутри. Ева выглядит безумно уязвимой сейчас.***
В Лондоне наступил декабрь. Узкие улицы Ист-Энда покрылись коркой ядовитого льда, бездомные перебрались в порт и ночлежки, а Ева начала надевать на себя несколько слоёв одежды, чтобы хоть как-то согреться. Пальто у неё было осеннее и только, а на покупку нового не было денег. Весь свой выигрыш в покер Купер умело просрала на дрянные платья и украшения, на приобретении которых настаивала доктор Барлоу. Ева всё чаще и чаще обвиняла себя в безрассудности и принятии наитупейших решений, потому как весь этот маскарад в Высшем обществе вот уже три недели, как перестал приносить необходимые плоды. Всё, что Ева выносила из каждого нового приёма, были расшатанные нервы, раздражение и усталость. Себастьян всё так же продолжал свои тупые приколы с лекарством. Правда, однажды, девятого декабря, Ева, возвращаясь из театра, заметила вместо привычного йода пузырёк с валерьянкой. Над поступком демона Купер после этого угорала долго, ставя уже новые бутылочки покрупнее аккурат на полу у кровати. Четвёртый месяц пребывания в прошлом принёс с собой всё больше и больше практики у доктора Лорея, новые убийства Пиллингтона и день рождения Сиэля. Себастьян — икона стиля, позёрства и любезности — услужливо отправил Еве телеграмму за день до, где сообщил, что состоится праздник по случаю. Купер тогда подавилась сигаретным дымом, откашлялась и быстро накатала отказ, мол — работа. Что можно было преподнести в качестве подарка уже тринадцатилетнему мальчику с комплексом голодного снобизма, Ева не знала. На следующий день в поместье Фантомхайв на этот раз уже Сиэлю пришло письмо с накаляканными поздравлениями. Ева понятия не имела, что нужно желать человеку в девятнадцатом веке, и потому, написав семь попыток, решила забить на формальность и поздравила от чистого сердца. Результат оказался кривым и странным, но Сиэлю почему-то немного понравился. В тот день, чтобы лишних подозрений не вызвать, Купер решила всё-таки обзавестись алиби и в воскресенье оказалась на работе у Лорея, чем вызвала небольшое одобрение со стороны последнего. Возможно, в этом и заключалась вся причина, а может быть Джек-Айзек всё-таки проникся хоть какими-то тёплыми чувствами к Купер, но вместо очередной работы в архивах и безрезультатного переписывания медицинских диссертаций Лорей решил показать Еве «Отсек». В лаборатории, в которой работала Купер, была железная, массивная дверь шириной в десять дюймов*. Она была единственной вещью во всём здании, которая была выкрашена в яркий весёлый цвет, призванный для того, чтобы хоть как-то поднимать входящим в неё людям настроение, хотя доктор Лорей почему-то был убеждён в том, что у маляров в своё время попросту не нашлось другой краски, кроме оранжевой. Она словно пульсировала какой-то необъятной тяжёлой массой, притягивая к себе металлическим скрежетом механизмов, словно магнит. Дверь тикала, бурлила, содрогалась и рычала от каждых новых прикосновений человеческих рук, но при этом звенела дрянным камертоном, стараясь манить к себе чёртовых мотыльков, словно свет. Ева только задерживала дыхание каждый раз, когда проходила мимо по коридору, замечая, что краска на железной поверхности лежит невообразимо идеально. — Знакомься, место, где я и ты — вместе со мной — проведём своё Рождество, — сказал Лорей, усмехаясь. Он остановился около двери и повернулся в сторону Купер. — Вот она, — Джек постучал ладонью по поверхности, — наша Виктория*. Чудесный цвет рвоты какого-нибудь мальчика, который перееел конфет «Фантом». — Возможно, — холодно отвечает Ева, взглядом пробегаясь по двери. — Не возможно, а точно, — отрезал Джек. — Запомни, что дверь как рвота, а не какой-нибудь кролик Роджер. Думай как все или погибнешь, — он постучал пальцем по своему виску. — Подумай об этом. Ева только нахмурилась, не понимая, к чему эта философия. Доктор Лорей выдохнул и схватился руками за рычаг, с трудом поворачивая механизм. Что-то внутри металла затрещало, заскрипело и поддалось, открывая заветную дверь. Он прошёл вперёд, оставляя Купер возиться с механизмом позади. Ева вошла в помещение и закрыла за собой дверь, отмечая, что по эту сторону она была выкрашена в серый. Джек стоял в нескольких метрах впереди на импровизированном мостике и рассматривал что-то внизу. Купер медленно подошла ближе к мужчине, взглядом цепляясь за помещение. В нос ударил резкий химический запах, а сердце пропустило удар. — Та-да, — сказал Джек, — моё самое любимое место в этой лаборатории. Перед Купер лежат десять трупов. Они тёплые, мягкие и разлагающиеся — заливаются гниющими ароматами миазм в глотку. Слышится тихий скрип костей — мимо них латексной жидкостью проскальзывает затихшая кровь. Она тёмная, остановилась и кричит на последнем выдохе — ужасается запаху собственного мёртвого тела. — Их только что доставили. Свеженькое мясцо, — Лорей любил объяснять только грубо и с презрением. Не важно, о ком он говорил, но делал это неизменно и всегда только так. Ева застывает в метре от железной перекладины перил. Воздух здесь холодный, будто бы они в огромной камере для хранения мяса скота. Не хватает только крюков, чтобы подвесить туши — вместо них десять медицинских столов, на каждом из которых покоятся умерщвлённые тела. Они пухлые, в язвах или отёкшие — а ещё симметричные*, Еву лихорадит от тусклого цвета кожи. — Угадай, откуда они, — с каким-то странным оптимизмом спрашивает Лорей, поворачиваясь в сторону Евы. — Я… я не знаю, — у Евы дрожит нижняя губа, а пальцы обеих рук сжимаются на предплечьях, оставляя жёлтые синяки — чтобы отгородиться. Купер самой смешно от своей реакции, ведь когда-то давно она хотела стать патологоанатомом. «Хотя шок намного лучше безразличия, так ведь? — Купер сглатывает тугой ком страха, липкая субстанция перемещается в желудок, скользит по кишкам. — Было бы гораздо хуже с точки зрения морали, если бы я не боялась. Да, — она выдыхает, — хорошо, что я боюсь. Я же не бездушная, хорошо, как же это хорошо, что мне страшно». — Боже, — прищурился Джек, — ты никогда не видела трупов? — Не в таком количестве, — поспешила ответить Ева, стараясь контролировать дыхание. — Давай, вперёд, принцесса. Я не хочу, чтобы ты задерживала меня больше, чем обычно, — доктор Лорей принялся быстро спускаться по лестнице, которая находилась по левую сторону от Купер. — И я жду ответ на вопрос, — напомнил Джек. — На какой вопрос? — Ева бросила взгляд в сторону трупов, чувствуя, как кровь в собственном теле зациркулировала сильнее, накаляясь. «Я не хочу туда спускаться», — жалобно раздалось в мыслях. — Господь, небесный Сатана, — вздохнул Джек. Его голос вырвал Еву из странного транса. — У тебя ног нет, Ванесса? — Что? — Ева нахмурилась. — Есть, — голос дрогнул. — Тогда какого хера ты всё ещё не внизу? — громко воскликнул Лорей, скалясь. — Шевелись уже, ради Христа. Ева поспешила быстро спуститься по лестнице следом, крепко сжимая ледяные перила. — Иди сюда, — Джек поманил её одной рукой, подходя к первому телу, представлявшему из себя мужчину средних лет с волдырями на коже и уже успевшим расплыться лицом. Купер встала в двух метрах от трупа, стараясь сосредоточиться на широких плечах Лорея. — Надень перчатки, — сказал он, — мне не нужно, чтобы он подхватил от тебя какой-нибудь герпес. Купер взяла перчатки со столика, который стоял рядом с Лореем и ловко нацепила их на себя, замечая, что руки у неё дрожат до неприличия заметно. — Или чем ты там болеешь? Слабоумием? Интересно, это передаётся воздушно-капельным путём? — Если да, то поздравляю — вы заразились, — криво ответила Купер, изо всех сил стараясь усмехнуться. — Скажи мне, что ты чувствуешь? — сказал Джек, решая игнорировать детское замечание. — Запах? — спросила Ева. Джек, не оборачиваясь, кивнул. — Пахнет химикатами. — Это формалин, — ответил Лорей, — жидкость для бальзамирования. Мы сохраняем некоторые из наших объектов после их смерти. Купер вздрогнула, продолжая смотреть на плечи в белоснежном халате. — Объектов? — Джек потыкал мёртвого мужчину в щёку, залез пальцами в перчатке в распухший рот. «Что здесь, чёрт возьми, происходит?» — Ева невольно проследила за действиями руки Лорея, после чего подавила в себе подступающий ком рвоты, закрыв рот рукой. — Да, — спокойно ответил Джек. — Я знал этого человека. Мы с ним играли в лото, славный был мужичок, — он обернулся через плечо, кидая внимательный взгляд на Купер. — А ведь я был так близко, — без тени сочувствия сказал он. — Что вы имеете ввиду? — Ева невольно шагнула назад, стараясь унять дрожь во всём теле. Купер не знала, что лучше — растекающееся от гнили тело на столе или змеиный взгляд серых глаз. Джек очень часто становился причиной массового сгорания нервных клеток. — Он умер от оспы, — ответил Лорей. — Мы почти его вылечили, но он всё равно умер. Может быть, установить причину смерти мне поможет вскрытие, я, в любом случае, надеюсь, что это так, — он снова перевёл взгляд на мужчину. — Разве вы не противоположного результата добиться пытались? — цедит Ева, впиваясь взглядом в профиль Лорея. Тот долго изучает труп, пробегаясь по сморщенным коленям, раздутому животу и грубым рукам, усмехаясь новым недавно появившимся язвам. — Опасно создавать ту бомбу, которую не знаешь, как обезвредить, — тихо отвечает Джек, наклоняясь к трупу ближе и всматриваясь в черты раздутого лица. Купер стоит позади неподвижно, стараясь не издавать лишних звуков, и ждёт шанса поскорее уйти из этого помещения. Ева соврала, причём — жестко и безответственно — она никогда в жизни не видела трупов. — С этого момента твоя специализация — Холера, — внезапно произнёс Джек, выпрямляясь. — Я, конечно же, займусь этим мистером лично, будешь ассистировать меня при вскрытии… — При вскрытии? — нервно переспросила Ева, проводя сухим языком по нёбу. — Не перебивай меня, Ванесса, — резко забасил Джек. — Если вскрытие ничего не покажет, лично передашь Барлоу, что оспа отменяется. Вскрытие проведём завтра, а теперь иди отсюда — изучай Холеру. — Как скажете, — кивнула Ева, прикрывая глаза. — Нам бы вирус чумы достать, — задумчиво проговорил Джек, изучая линии вен мужчины на ногах. — Но тебя же не заставишь в мусоре в поиске крыс копаться — ручки белые замараешь, — он тихо усмехнулся, а затем, уже намного громче добавил: — Подойди. Купер легко вздрогнула, встречаясь с Джеком взглядом. — Я хочу, чтобы ты подошла и посмотрела на этого мужчину, — повторил Джек. — Зачем? — прохрипела Ева. — Затем, что я так хочу. Пошевеливайся, — Лорей сделал несколько шагов в сторону, уступая место Еве. — Давай, — сказал он. Каждый шаг отдавался ноющей болью во всём теле. Она, словно ржавые плоскогубцы, которыми вырывают молочные зубы — трещит по швам из-за ржавой стали запаха формалина. Раствор против микробов сравни смеси для прочистки канализации, он медленно разъедает мертвецкие кости. Еве кажется, будто бы на столе перед ней — она же. Мёртвая, тёплая и свежая и одновременно с этим — уже сгнившая, расплылась в насекомых. Личинки под кожей роют стадные гнёзда, копошатся, грызут путь на поверхность через кожу, ползают по сосудам и снаружи — словно тысячи скользящих бугорков. Жирные, ядовитые и прорезают дыры в грудной клетке между рёбрами, и всё это почему-то мило пахнет чёртовым йодом. — Посмотри на него, — говорит Джек. — И запомни. Так выглядят неудачи. Ева смотрит на растекающееся жирное лицо мужчины, на его пухлый нос и торчащие зубы. На какую-то секунду ей кажется, будто у него во рту копошатся черви. — Следующий твой объект не умрёт, — продолжает говорить Джек. — Нет, я просто не дам тебе загубить его, — Купер вздрагивает, цепляясь взглядом за серые глаза доктора. Мужчина криво взъерошивает волосы, случайно пачкая их в небольших частицах формалина с перчатки. — Да, мы вылечим нашего следующего пациента, — протягивает Джек, всматриваясь в висящие над потолком лампы. — Или сами подохнем — решать тебе, Ванесса. — И что тогда? — резко спрашивает Ева. Если говорить откровенно, то она ответ знать не хочет, но понимает, что сейчас Джек болтлив как никогда раньше, а значит, надо попытаться. Ради Сиэля. Ради неё самой. — Закатим вечеринку, — просто ответил Джек. — Откроем шампанское, развесим гирлянды, может быть — детский утренник устроим. Прямо здесь, в морге, Ванесса — а зачем мелочиться? — он обвёл руками помещение. — В честь чего? — Ева может с уверенностью сказать, что с Джеком что-то нечисто. Он не шибко похож на аутиста, да и на шизофреника тоже не тянет, но доктор Лорей иногда представлял из себя человека странного в самом наихудшем его значении. Он смотрел на Купер очень внимательно, пытаясь разглядеть недоступные никому частички холодной души. Лорей упрямо походил на умалишенного. Он был мужчиной с кризисом среднего возраста, наитупейшей любовью к лото, вечным желанием посоревноваться в закидывание шотов и оскорблений пообиднее, а ещё до безобразия обожал свои тупые неказистые перепалки с сотрудниками. У Джека настроение менялось с ненормальной скоростью и частотой превосходящей биение сердца, он странный, он чужой, он, как и все сумасшедшие, нестабильный. При таком ответе психопаты обычно улыбаются. В голосе Лорея слышалась горечь. — В честь наших будущих убийств, — сказал он. Примечания: Грации* — в древнеримской мифологии — три богини веселья и радости жизни, олицетворение изящества и привлекательности. Крысиные бойни* — одно из самых популярных зрелищ для бедных. На бойнях делались ставки на то, какая собака убьёт большее число крыс за оговоренное время. В Лондоне существовало около сорока таверн, которые были оборудованы специальными площадками для таких зрелищ, и за одну ночь собаки могли выпотрошить до пятисот крыс. Джерри* — немец, американское / английское прозвище. Ян* — в китайской философии — светлое свойство. Купер предпочитает не иметь стандартного подхода к демону и пробует разглядеть в нём что-то от «светлого», потому как убеждена, что Себастьян по определению — существо тёмное, но не может быть иным, в то время как Сиэль как и любой другой человек, таким стал. Шотландские оладьи* — одна из тех самых отсылок, которую никто не заметит: в 1959 году Королева Елизавета Вторая приняла Президента США Дуайта Эйзенхауэра и его жену в грандиозном и обширном поместье Королевской семьи в Шотландии. Президенту пришлись по вкусу оладьи Королевы, и, спустя пять месяцев после того, как он их отведал, Елизавета Вторая прислала ему свой личный рецепт и сопроводительное письмо. Не могу утверждать наверняка, но в Арке с цирком вместе с письмом о детях, Королева Виктория также поделилась с Сиэлем рецептом своего пудинга. Видимо, у старушек привычка такая милая — делиться чем-то, что они создали сами. Десять дюймов* — двадцать пять сантиметров. «Наша Виктория»* — игра слов из-за Её Величества Королевы Виктории и значении этого имени («Victoria» в переводе с латыни — Победа). Симметрия мёртвых тел* — наше физическое тело при жизни не симметрично. В этом заключается его особенность и красота. Есть такая физическая теория, которая утверждает, что люди боятся смерти, потому как не хотят становиться симметричными.