***
От поедания подгоревшей каши Еву отмазал Сиэль. Он очень вовремя и тактично заглянул на кухню, что делал крайне редко и обычно в поисках Купер, где и нашёл Еву, которая сидела на стуле, скрючившись, и буравила взглядом свой завтрак. — Мисс Купер, — привычно поздоровался Сиэль и был тут же раздражённо поправлен: — Ева, — Купер ещё сильнее прищурилась, тыкая ложкой в липкую массу. — Доброе утро. Как прошёл судебный процесс? Сиэль отодвинул стул и аккуратно опустился близ Евы. — Я хотел поговорить об этом. — Что, что-то серьёзное? — спрашивает Купер, набирая полную ложку овсянки и шлёпая ей по каше. Она шмыгает носом, принимаясь размазывать кашу по тарелке. — Я только думала зайти, — она откидывает от себя ложку и поднимает взгляд на Сиэля одновременно вместе с ним. — Надеялась. Себастьян, моющий посуду в нескольких метрах от них, передёргивает плечами в усмешке. — И, — Ева косит взгляд в сторону дворецкого, тотчас же возвращая его на Сиэля. — Что там у вас? У тебя, — конкретизирует она. Сиэль только поднимается со стула, нервно осматриваясь по сторонам. Ева успела заметить, что ему как-то не сильно комфортно находиться на кухне. Что было странно, учитывая тот факт, что кухня по мнению Купер была вторым самым уютным местом в особняке (хотя, конечно же, лучше бы она была первым; но суть от этого не менялась). Здесь всегда было жарко, даже если Ева в принципе не сильно любила тепло, пахло специями и хлебом, прямо как у Тэтчер, и восемьдесят процентов своего времени здесь тусил Бард, который доставал сигареты, потому как их отказывался привозить Сиэль, и обещал отвезти Еву в один милый городок поблизости, чтобы развеяться. — Может, пройдём в мой кабинет, — замечает Сиэль. Звук льющейся воды и скрипящей посуды отвлекает его от мыслей. — Да, — Ева подрывается из-за стола следом, не желая более заставлять графа чувствовать себя некомфортно и мучить его своей кашей. — Так что там у тебя, — спрашивает она, оставляя несчастную кухню позади. Граф неспешно догоняет Купер и уже шагает рядом с ней. — Я хочу, чтобы ты прочитала это, — говорит он уже в кабинете. Пальцы, изнизанные перстнями, достают из стола упругий конверт, протягивая его Еве через столешницу. Она вертит его с секунду в руках, практически сразу же натыкаясь на массивную печать. Немного непропорциональный конь в попоне, перо из-за уха и витиеватые буквы по краям. От Её Величества Королевы Виктории. Они с ним оба великие, думает Ева, скользнув взглядом по пальцам графа и принимаясь читать письмо. Оно небольшое, но ёмкое и на двадцать третьей секунде заставляющее от недоумения подавиться собственной гордостью. — Тебя сняли с дела, — констатирует факт Ева, отбрасывая письмо на стол. Факт звучит строго, не помещается в предложение складное и в чувство логики тоже не помещается. Сиэль только кивает (а что ему ещё сделать?). — Как она… Суд, это из-за суда? — Купер вдыхает воздух и выплёвывает несколько предложений подряд, стараясь найти всему этому… «Объяснение?» Да откуда здесь взяться объяснению? — Нет. Судебный процесс был отложен; сторона обвиняемого попросила судью дать им ещё несколько дней, — Сиэль сдвигает брови в переносице, скользит взглядом по циферблату. Часы в безмолвной статности вещают о том, что время — жидкая резина и мчится со скоростью лошадей. — Себастьян старается не так, как надо, — не брезгует заметить Ева. — Он же выступает адвокатом? — Должен заметить, что я делаю всё, что от меня требуется (и больше), мисс Купер, — разлетается лёгким эхом бархатный голос позади. Ева дёргается, резко поворачиваясь и натыкаясь взглядом на темнеющий фрак. «А он уже здесь. Конечно», — пальцы легко поправляют ворот чужой рубашки. — Это не из-за Себастьяна, — спокойно произносит Сиэль. Он устало опускается на стол, на который и следом же дворецкий опускает и бумаги. Стопка за стопкой, у графа за дни его отсутствия в поместье накапливаются Альпы макулатуры — Ева невольно думает о том, что может предложить ему свою помощь. Другое дело, примет ли её граф. — Тогда — за что? — она разводит руками в тупом зудящем непонимании. — Я не знаю. — Не верю. «Ну и не верь, пожалуйста; кто тебя заставляет?» — хочется сказать Сиэлю. Но он только вслух произносит: — Тем не менее, это так, — и подавляет в себе желание свалить всю вину на не вовремя влезшую Купер. Ева складывает руки на груди, нервно поправляет концами пальцев воротник — тянется для этого, криво сдвигая ткань. — Это письмо может быть поддельным? — Я не сомневаюсь в его подлинности так же, как и не сомневаюсь в том, чего хочет от меня Королева, — произносит граф. Он снова кидает взгляд на часы, где секундная стрелка нервно дёргает своим позвоночником. Мажет взглядом по столу. Злясь на самого, себя думает, что не может заниматься всей этой историей именно сейчас, когда адвокат у стороны обвинителя дьявольски хорош собой, а сам Цепной Пёс близок к тому, чтобы проиграть такое неказистое дело. — У меня нет времени разбираться с этим сейчас, — Ева, услышав ответ, поражённо вскидывает брови. — И ты намерен оставить всё, как есть? — дребезжит она. — Сиэль, мы с тобой прекрасно знаем, что Барлоу, уж наверняка, не простой гражданин без злых умыслов. Сиэль злобно фыркает. — Ты даже не знаешь, чем она так не привлекает Её Величество, — Ева легко вздрагивает, чувствуя, как в сердце неприятно колет. Она сжимает пальцами предплечья ещё сильнее, стараясь не отвлекаться на эмоции. — И пока что я ничего не могу сделать. И, значит, она сама тоже ничего не может сделать. Купер кривит губы в недовольстве. — Чем я могу помочь? — Ты изучила хронику, как я и просил? — Сиэль кидает в её сторону внимательный взгляд. — Да, — Ева сухо кивает, вспоминая, какая информация из прочитанного хоть каплю полезна. — У меня записи лежат… — она указывает большим пальцем себе за спину. — Я могу их принести. Они в… «А в какой они комнате?» — Не нужно. Вот что, Ева — возьми мои документы, несколько книг из библиотеки и узнай, чего добивается Барлоу. Проведи исследование, если тебе угодно называть это так. И предоставь отчёт. Будешь работать с Себастьяном, он много знает о таких вещах, — Сиэль встречается взглядом с Себастьяном и будто бы благодаря этому получает немое подтверждение своих слов. — Стой. То есть ты хочешь сказать, что знаешь, чем она занимается? — Купер подаётся вперёд в желании знать ответ как можно скорее и, наверное, отдаёт предпочтение отрицанию. Потому что — какая тогда из них команда, если Сиэль не сообщает об их общем деле ровным счётом никакой информации. — У меня есть несколько теорий. — И ты не расскажешь мне их? — …Попробуй догадаться сама, — граф поднимается, собираясь выйти из кабинета. — Ты же целыми днями твердишь о том, что тебе скучно. Пожалуйста.***
— «Попробуй догадаться сама». Мы не в разных командах играем, чтобы мне самой догадываться, — Купер со стуком шлёпает папкой листов по столу, проходя глубже в собственную комнату. Она не удосуживается и мимолётно взглянуть на гору документов Сиэля, который успевает принести ей дворецкий за эти две минуты, пока Ева преодолевает расстояние от кабинета графа до комнаты. Купер по привычке лезет в карман висевшего на вешалке пальто в поисках пачки сигарет и выдавливает из себя разочарованный вздох, понимая, что где-то их безбожно посеяла. Еве ничего не остаётся, кроме как пилить взглядом безжизненный зимний пейзаж и опустится на стул, принимаясь за тупую монотонную работу. Себастьян обещает освободиться только к вечеру. Купер отлепливается от окна и переводит размытый взгляд на комнату, стоящий в ней шкаф. Небрежно дёргает плечом, не замечая этого. В голове туманом клубятся мысли. Ева оттягивает воротник мягкой рубашки, ищет пальцами пуговицы, всё так же продолжая сверлить взглядом одну точку. Шкаф сделан из прочного тёмного дерева, стоит прямо перед ней и отвлекает своими трещинами. Пальцы запутываются в вороте рубашки, скользят по белоснежной ткани и вместе с рукой падают вниз — Купер внезапно передумывает, решая оставить всё, как есть, чтобы (быть может) лишний раз позлить демона. Заставить раздражаться Себастьяна. Ну хоть скептически хмыкнуть. «Он на это не способен», — понимает Ева, вспоминая недавний разговор с Михаэлисом. Судя по его реакции, его это совсем не волнует, но тем лучше для неё. Что-то менять в своём внешнем виде откровенно лень и не до этого, а ещё ткань мягко струится по телу; Купер давно хотела себе новую большую рубашку. Ева садится за стол, привычно придвигает к себе листы, проклинает их полторы минуты. Ей начинает казаться, будто бы её предназначение в этом времени — изучать бумажки, и только в них и копаться. «У меня уже кости болят из-за того, что я постоянно сижу», — фыркает Купер. — Граф хотя бы был в центре, а я только безвылазно тлею в этом месте. Не могу, — Ева шелестит бумагами, раскидывая их по столешнице в хаотичном порядке. В лёгких начинает закипать не имеющее терпения бешенство. — Серьёзно — сколько можно? Я что, ваша личная секретарша, чтобы постоянно заниматься этой работой? — Купер шлёпает стопкой листов по столу, резко подскакивает и, зацепив по дороге пальто, стремительно выходит из комнаты. Хлопает бурая дверь. Раздражение кипит внутри, когда Ева делает несколько кругов вокруг поместья, стараясь остыть. Раздражение тикает секундными стрелками, когда Купер сворачивает в лес и (снова) не обнаруживает в кармане необходимых сигарет. Раздражение разрывает Еву на куски, когда она, гуляя часа так четыре, при возвращении обнаруживает, что с данными ей графом документами и сведениями не может сделать абсолютно ничего. И, ладно, просто не может — это Ева переживёт, да к тому же — окажется счастливым человеком. Агнцем. Корешом Иисуса и просто девушкой, у которой день не пошёл под откос. Она ничего не может сделать сама. Другое дело — с ним. Дело худо-бедно, но двинется, потому что Купер нужна была помощь. — Но если это значит то, что значит, — Ева медленно листает потёртую книгу, через несколько минут захлопывая её и отправляя во внутренний карман пальто. — Ладно, — она закрывает глаза, собираясь успокоиться. Повторно выходит из комнаты, на этот раз — одетая теплее и с возможностью заняться хоть каким-то делом на свежем воздухе. Просить помощи у Себастьяна, конечно же, не хочется. Купер гуляет по зимнему лесу, пытается читать книгу, но слова утекают сквозь пальцы и рассыпаются, касаясь голой замёрзшей земли. Ева старается не обращать внимание на заложенный нос, в конце концов — она повторно выходит на улицу, чтобы проветриться и очистить мысли, и чёрт с ним, с этим носом и стуком в висках. Сквозь пальцы утекает и уверенность. С наступлением сумерек Еве становится предельно ясно одно: до этого момента ей никогда в жизни не приходилось обращаться за помощью к Себастьяну. И, возможно, поэтому ей неспокойно. Гордость щемит в груди. Тянет, разогревая мышцы стоп. И, когда Ева, уже гораздо позже вечером стучит в чужую комнату, беспокойство превращается в самый настоящий страх. Себастьян открывает, едва костяшки руки перестают касаться двери после первого стука. Он не даёт Купер времени на размышления в ожидании того, что будет дальше и будет ли вообще. «Немного жестоко», — замечает Ева, обречённо усмехаясь. Мысленно, конечно же — лицо у неё почему-то сейчас начинает неметь. — Ты уже освободился? — деликатно спрашивает она чуть громче, чем должна. Ева стоит прямо перед ним около дверного проёма и сжимает в руках стопку бумаг и погрызенный жизнью карандаш. Она старается говорить ровно и уверенно, но получается только громко. Виной тому изучающий взгляд Себастьяна. Чем-то недовольный («С какой стати?»). — Я здесь, потому что… — продолжает проглатывать слова Купер. — Сиэль, — выдавливает она из себя и понимает, что облажалась. Себастьян стоит напротив неё, достаточно близко (хоть это сейчас и не имеет значения — стоял бы он далеко, всё равно бы ничего не поменялось), и молча смотрит на Купер — левая рука придерживает открытую дверь. Стоит и молчит. Молчит и стоит. Простреливает взглядом насквозь, оставляя после себя в груди бездонную дыру навязанной вины. Наверное, Еве всё же неловко за то, что она так беспардонно вторгалась в чужое пространство. Это же хамство, чёрт возьми, — хамство. Он снисходит до понимающей улыбки только тогда, когда Ева начинает путаться в словах. — Вы можете зайти, — Себастьян делает шаг в сторону, пропуская Купер вперёд. Ева переступает порог, оглядываясь. «Что Себастьян есть, что нет, комната не меняется», — замечает она. Ева поджимает губы — в этом мире нет вещественных доказательств того, что Себастьян в нём существует. Эта мысль пролезает под ворот чужой рубашки, холодная — обжигает мурашками спину. — Сиэль дал мне эти документы, — говорит Купер, намеренно пытаясь начать диалог. Себастьян только усмехается, закрывая дверь. — Я знаю. «Ну конечно, он знает. Он всегда всё знает. Всегда и всё», — Ева сжимает челюсти, чувствуя жгучую неловкость. — И, — продолжает Купер, стараясь не зацикливаться на услышанных словах. Себастьян оборачивается, терпеливо ожидая, когда Ева озвучит свои намерения. «Это можно было сделать и в коридоре, — Ева неожиданно понимает, что Себастьяну не обязательно выслушивать её в комнате. Стены давят и воздух здесь кажется спёртым. — Знает, козёл, что я чувствую себя здесь просто ужасно. Догадывается ли?». Всё могло бы быть проще для Евы, отдай Сиэль приказ о том, чтобы Себастьян делил с ней работу. Но Сиэль ничего такого не говорил. Купер поджимает губы. — Помоги мне, — на выдохе произносит она, настолько сильно путаясь в мыслях, что чуть не выдавая «прости меня». — Мне нужна… нужен твой совет насчёт этого, — добавляет Ева, стараясь превратить сказанную фразу не в такую вульгарную формальность и приказ. Скорее, больше из-за привычки, чем в желании помочь Себастьяну всё правильно растолковать. «Насчёт этого» — потому что Ева даже не знает, как всё Это и назвать. — Консультация? — вздёргивает бровь Себастьян, наблюдая, как Ева теряется в мыслях. Она шмыгает носом, кивая. — Да. И снова шмыгает носом. — Как вы провели сегодняшний день? — неожиданный вопрос Себастьяна ставит Еву в тупик. — Нормально. — Нет. Что вы делали? — Купер вскидывает брови, пытаясь понять, правильно ли его расслышала. — Гуляла. — Ещё? — Всё. Я только гуляла, Себастьян, — раздражённо выпаливает она, запоздало понимая, что следовало бы ответить на вопрос более профессионально и соврать о том, что Ева целый день работала. Себастьян прищуривается. — Я помогу вам, — начинает он неспешно, растягивая слова. Дробит гласные. — Но. «Везде одни «но», конечно», — Ева устало вздыхает, готовясь слушать его тупые условия. — Не ходить тебе больше в комнату? Отдать рубашку? Ну забирай, раз такой жадный, — неожиданно для себя обрывает его Купер. На периферии сознания маячит желание вечно злить демона. И по мелочи. — Можете оставить себе, — Себастьян растягивает губы в оценивающей усмешке, наблюдая, как пальцы Купер смыкаются на воротнике, оттягивая его назад и намереваясь скользнуть по пуговицам. Еву так и распирает от принципиальности. — Какой ты благосклонный. — Взамен я хочу, чтобы вы стали вести себя подобающе гостье поместья Фантомхайв, — Ева прищуривается, внимательно разглядывает глаза Себастьяна, тёмные, свежие и с лимбальными кольцами. Купер, по её мнению, и так ведёт себя вполне достойно и «подобающе», что подстёгивает ответить: — Слишком размыто, — Себастьян снисходительно прикрывает глаза, вздыхая. — Прошу за мной, — он отталкивается носком ботинка, снова разворачиваясь к двери. — Объясни. Иначе — не засчитаю, — прилетает ему в спину. Себастьян только выходит из комнаты. Ба. Иначе она не засчитает. — Если хотите конкретных примеров, то — прошу за мной, — повторяет он, даже не оборачиваясь. Ева, помимо всего прочего, успевает заметить, что Себастьян в последнее время довольно мрачен и раздражителен. Экран телефона показывает девять вечера, время не позднее, но неприятное. Судя по всему — Себастьян шагает достаточно резко. Ева принимается вспоминать, где могла допустить ошибку, раз так чем-то его разозлила. Что, вроде бы — злой и ладно, сам виноват; что здесь нечему злиться, и что она его только на это и подбивает; но, с другой стороны — демоны же просто так не раздражаются? «Не обеспокаиваются», — поправляет себя Купер, догадываясь, что беспокойство может быть пассивно-агрессивным. Ева не может понять до конца, действительно ли Себастьяна что-то тревожит или же всё это — лишь её фантазии. Купер удивлённо вскидывает брови, замечая, что они пришли на кухню. — Раз вас не было в поместье целый день, могу предположить, что вы не обедали, — говорит Себастьян, принимаясь копаться в шкафчиках и снимая с себя фрак. Ева только отходит к столу, изучая взглядом его широкие плечи и затылок. Она аккуратно опускает документы на столешницу. — Я позже приготовлю себе что-нибудь, — произносит Купер. Себастьян в ответ даже не проводит плечом, продолжая что-то искать. Ева какое-то время стоит, замерев и только наблюдая, но когда дворецкий надевает специальные перчатки, она вздрагивает и будто бы просыпается вместе со своим отрицанием. — Я могу сама, Себастьян. — Не сомневаюсь, — бесстрастно режет демон в ответ. Он принимается что-то мыть и шинковать (из-за тусклого освещения на разбирать), откровенно не заботясь о том, что думает об этом всём Купер. — Сядьте, — Ева легко вздрагивает, когда слышит глубокий голос, прорезающийся над стуками от ножа. — Себастьян, я… — Это моё условие, — он оборачивается, встаёт к Еве полубоком. Нежно выгибает кисть руки, что держит нож. Купер невольно замечает ремешки на его предплечьях, непонятно для чего придуманные. Жилет в тусклом свете расползается чёрным пятном. — Или вы думали, что я дам вам бастовать вечно, мисс Купер? — среди сказанных слов Ева различает прямой упрёк. Приехали. — Прошу вас, не делайте мою работу дворецкого более затруднительной. Иначе однажды я буду вынужден сделать таким же и ваше пребывание здесь, — Ева прищуривается и послушно опускается на стул. — Видимо, из нас двоих вести себя по-взрослому придётся мне, — протягивает она будто нечаянно. Себастьян, вновь развернувшийся, чтобы продолжить готовить, на этих словах замирает, оборачиваясь. Вскидывает брови, несколько секунд прожигая Еву взглядом и размышляя, какой из многочисленных аргументов стоит применить здесь, чтобы опровергнуть её утверждение. — Что-то не так? — Купер смотрит на него с напускным непониманием, показывая, что не брезгует и никогда не побрезгует не упустить шанс ответить упрёком на упрёк. Она уже готовится держать оборону и размазать дворецкого по стенке своим умением спорить, но Себастьян только издаёт лёгкий смешок (смотрит на неё, будто в цирке). И снова — отворачивается. — Что вам приготовить? — спрашивает он через несколько секунд с намерением разрешить обстановку. Ева пробегается взглядом по листам, чувствуя себя уже немного увереннее. Пусть готовит, если так хочет, а она сделает вид, что беспрекословно его послушала, но всё равно рано или поздно, поступит по-своему. — Я не знаю, — честно отвечает она. Купер сейчас не сильно волнует то, что она будет есть, когда перед ней разместились, пожалуй, одни из самых важных документов, которые только можно было отыскать в Лондоне. — Что вы любите? — …Картошку с сыром, — отвечает первое, что пришло в голову, Ева. Купер откладывает от себя листы и встречается с полным непонимания взглядом Себастьяна. — Ну, знаешь, когда картошка сварена и на неё сыр… потереть, — протягивает она последние слова. Пальцы перебирают воздух, посыпая сыром невидимое блюдо. — Может, предпочтёте что-нибудь более, — Себастьян выдерживает мягкую паузу, стараясь подобрать слово, — сложное? — А что можно? — Ева выпячивает вперёд подбородок, сверлит дворецкого взглядом. Михаэлис снисходительно хмыкает. — Что хотите. Ева хмурится, старательно пытаясь принять решение. Себастьян тогда узнаёт, что, когда дело касается выбора, Купер готова застрелиться.***
— Доктор психологических наук, университет города Цюрих. Бла-бла-бла, — Ева откладывает листы и откидывается назад. — Что думаешь? — Насчёт последнего? — Себастьян тушит овощи в воке, с неожиданной для Купер грацией и помпезностью приготавливая блюдо. — Нет, — Ева хмурится, перечитывая предложение. — Город Цюрих. Так?.. — Пожалуй, ничего. На столе в полуметре от Купер горит свеча, которую любезно поставил туда Себастьян. Она горит напряжённо и будто бы застывая во времени — сколько Ева не дует на огонь и не размахивает случайно листами, ей всё кажется, что он не двигается. — Она из Германии, получается. Барлоу. — Судя по всему. — Так себе у вас тут досье, — Ева пробегается взглядом по нескольким листам. — Кто составлял? — Инспектор Абберлайн, Скотланд-Ярд, мисс Купер. — М-м, — Ева возвращается на главную страницу, откладывает от себя бумаги. — Оно видно. — Несколькими документами ниже информация, которую удалось достать лично мне , если вас это интересует, — говорит Себастьян, всё так же не оборачиваясь и полностью погружаясь в готовку. Ева начинает копошиться в листах, натыкаясь на уже знакомый словно пять пальцев почерк Михаэлиса. — Данке*, — только бросает она. И полностью погружается в написанное. Наверное, первый раз за несколько дней, а может и — месяцев, — осознанно, впитывающе, и стараясь запомнить каждое выведенное чернилами слово. Вчитаться в него. Может быть — переосмыслить. Составлять досье на людей Себастьян умел просто невероятно. Писаки Скотланд-Ярда отличались сухостью фраз и масштабным количеством пустых строк. Михаэлис узнал настоящее имя доктора Барлоу. Её прошлое. Детскую травму. Потребность в ученике и любовнике. Любовь к резным ложкам, в конце концов. Лайонел родилась в бедной семье, читает Купер. Она начала работать в раннем возрасте, помогая кухарке при католический психиатрической лечебнице отделять объедки от еды. Вышла замуж за богатого человека — получила образование в двадцать шесть — занималась музыкой. Выходила замуж четыре раза. Любила предлагать эвтаназию всем подряд. Чёрт её знает почему. Ева читает о докторе, о важных людях в её жизни, натыкается на уже знакомые имена. Такие как Маккой и Джек. В мыслях вспыхивает лицо доктора Лорея, под глазами которого пролегли болезненные тени, а запах выкуренных сигарет растёт в нём из самого мяса и так сильно выделяется на фоне спирта в лаборатории. Купер предполагает, что Джек Айзек и Барлоу связаны друг с другом намного теснее, чем кажется. Отсюда вытекал вопрос — с чего бы ему помогать. — О чём вы думаете? — деликатно спрашивает Себастьян. Ева поднимает взгляд, замечая, что дворецкий всё так же стоит к ней спиной и колдует над ужином (откуда он узнал, что она перестала читать?). — О моём докторе, — бросает она, шелестя бумагами. — Он помог мне, не помню, говорила ли. — Джек Лорей, — Себастьян кивает. — Говорили. — Вот, — Ева откидывается на спинку стула, принимаясь сверлить взглядом чужую спину. Нос щекочет слабый, но терпкий запах с воротника. — Я не понимаю почему. — Люди склонны совершать глупости, — произносит Себастьян так, будто бы сообщает истину вселенной. — Это не глупости. — Разве? — Себастьян чуть оборачивается к ней, вставая полубоком, и вскидывает левую бровь. — А как ещё можно назвать поступок человека, по совершению которого его, вероятно, ожидают неприятности? — Купер сжимает челюсти, опуская взгляд на стол. За всё это время она не раз возвращалась к мыслям о том, что Джек сухим из воды вряд ли выйдет. По её же вине. «Но, если это так, то что заставило этого скрягу пойти на осознанный риск?» — Еве ничего не оставалось, кроме как вновь продолжить читать биографию Барлоу. Строчки рябят перед глазами. Ева ищет имена, ищет одно, но находит совершенно другое и то, что, пожалуй, в другой день посчитала бы лишним; теперь уже, после письма Королевы, лишним не кажется ни одно написанное слово, пусть обилие [разной] информации достаточно сильно отвлекает. Еве кажется, будто бы с этим идеально написанным досье она лезет куда-то не туда, куда стоило бы лезть. Себастьян — мастер своего дела, мастер великий и тончайший — Купер даже не замечает, как за чтивом съедает половину приготовленной порции и впервые (!) пробует блюдо от Себастьяна — и ведёт повествование он тоже искусно — Еве становится не по себе. Неприятно. — Как ты всё это достал? Ева инстинктивно откладывает листы в сторону и поднимает голову, встречаясь взглядом с Себастьяном. Он — почему-то — оказывается рядом с ней и сидит совсем близко, на соседнем стуле и молча наблюдает за тем, как пальцы Евы сжимают бумаги, а внимающий взгляд жадно глотает каждое написанное им слово. Он — почему-то — оказывается рядом с ней и сидит совсем близко — прищуривает глаза в лёгкой усмешке; Купер по невнимательности слегка измазалась в соусе. — Пришлось поискать. К счастью, это не проблема, мисс Купер, — Ева невольно тянется за салфеткой, вытирая губы от прозрачного соуса. — Приятного аппетита, — говорит Себастьян, а Ева чувствует, что он сидит сейчас непозволительно близко — у них соприкасаются колени. Она решает выждать какое-то время, чтобы только потом убрать свою ногу (получится эффект случайного действия), иначе её напряжение будет выглядеть слишком явным. Приготовленное Себастьяном блюдо тает во рту. Лапша горячая, сочная и не оставляет и шанса съесть только половину тарелки (такая мысль посещала голову Купер). Еве приходится пересилить себя, чтобы не притронуться к курице — она выглядит безумно вкусной, но бесплатный сыр бывает только в мышеловке — Себастьян — демон и чёрт его знает, из какого мяса он предпочитает готовить. Купер медленно заводит ноги под стул, цепляясь ими о деревянные ножки. Аккуратно накручивает на вилку макароны, предпочитая смотреть в листы. Себастьян по движущимся зрачкам видит, как ей приходится перечитывать одно и то же предложение несколько раз подряд — Ева никак не может собраться. Вопрос только, виной всему тот факт, что мисс Купер догадывается о намерениях Королевы Виктории или же попросту опасается чего-то. Ева отправляет вилку с лапшой и овощами в рот, сразу же после этого поджимает губы и принимается напряжённо жевать. Себастьян наблюдает, как в открытом рту мелькает белоснежный ряд зубов — челюсти смыкаются, перемалывая еду на зубчиках вилки. Ева глотает, отправляя пищу внутрь, под напором чего у неё дёргается кадык. Себастьян опускает взгляд ниже, на шею, рассматривая одинокую родинку из-под ворота его рубашки. Выступающие по ту сторону шеи позвонки (Купер собрала волосы наверх). У неё кожа за последнее время стала изрядно светлее, быть может, из-за недостатка витаминов или ещё чего, но Себастьяну так даже нравится — сладкая, кремовая, она походила на топлёное молоко, которое извергают из себя коровы — такая же горячая, как внутренние органы млекопитающих. Себастьян внезапно осознаёт насколько остро желание дотронуться до чужой шеи, что сглатывает напряжение и вязкую слюну. — Вам вкусно? — Нормально, — спокойно отвечает Купер и вновь проглатывает соус. Себастьян самозабвенно наблюдает за этим, слушая глухое сердцебиение кровяного органа. Ева ест самое первое приготовленное им блюдо специально для неё и даже не осознаёт, что вместе с этим ест самого Себастьяна — отправляет в рот острую вилку, сжимает зубами острые зубчики, пробует кончиком языка горько-сладкий почти прозрачный соус, этим же самым языком скромно проходится по губам. Жуёт. Глотает. Погружает в себя еду и его вместе с ней. Себастьян готовит специально для Купер — первое впечатление очень важно, именно поэтому он решает выложиться и создать, прикрытое обыкновенной формой субъективного восприятия реальности, жёсткое, давящее на лёгкие искусство, которое будет заставлять её есть и есть и есть. Люди обожают чревоугодие. Себастьян считает этот грех наинизшим. Но сейчас, когда он наблюдает за тем, как гора очередного принципа Купер стремительно разрушается и пропадает в океане, внутренности щекочет сладкое чувство тщеславия. Ева сдаётся — и однажды полностью сдастся. Купер наматывает на вилку лапшу — светлые нити, пропитанные кисло-сладким ядом, тем, который мог когда-либо существовать. Гора рушится и исчезает в тёмных водах, пока Ева мешает свою собственную слюну с его ручной работой, сильнее сжимая пальцами глубокую тарелку в попытках совладать с утробной дрожью в теле. Жар разрастается в костях, разлетается по всему организму и вокруг, лаская Себастьяна её неловкостью и напряжением — Купер старается не притрагиваться к мясу, но сама не замечает, как всё-таки съедает несколько кусков в жареной корочке, облупленные разрушающей бронёй, словно вакуумная бомба, что разъедает изнутри органы. И язык. На шее Евы отбивает ритм пульс, словно по натянутому барабану стучат с другой стороны. Он слышит, как у неё в венах несётся и стонет от опасения кровь, и как его яд проникает уже в сквозные артерии. Мешается с патокой Купер — Себастьян уже успел заметить, что кровь у неё очень густая — Ева однажды при нём порезалась. Густая и тёмная. В противовес светлой, молочно растекающейся коже. — Приятно слышать, — Себастьян улыбается, обнажая клыки. Он выдыхает этот ответ искренне, а Еве кажется, будто бы до неё долетает раскалённое чужое дыхание. Пальцы Евы проходятся по волосам, легко надавливая на кожу головы. Ева вновь продолжает стараться читать предложения, изредка — по привычке — поправляя чужой воротник. Себастьян притягивает к себе несколько листов, мажет по ним взглядом, за секунду прочитывая содержимое и принимается делать вид, будто бы он тоже безбожно занят. Купер начинает казаться, что Себастьян только и делает, что изучает её прожигающим взглядом, но каждый раз, когда она искоса смотрит на него, то видит только, как Михаэлис смотрит листы. Во рту чувствуется вкус сладкой горячей лапши. Купер облизывает губы, сразу же накрывая их белоснежной салфеткой в попытках укрыть. Соус исчезает, но пряная сладость остаётся. Ева дёргано сжимает руки в кулаки под столом, стараясь стряхнуть с себя навязчивые мысли о том, что что-то здесь происходит не так. «Он просто приготовил мне еду. Всё», — нос дразнит запах чужой рубашки, а мысли выдают предложение: «Мы, это то, что мы едим». Если это так, то, в том случае, кто же такой Себастьян? Ответ напрашивается сам собой. Человеческая оболочка. «А за ней…», — Еве не удаётся закончить мысль. Она глубоко вдыхает, стараясь переосмыслить то, что всё это время читала. «Работать с Себастьяном невозможно, он всё время отвлекает меня на мысли о нём же самом. Специально ли?» — Ева хочет раздражённо фыркнуть, но не может издать и звука, пока её преследует ощущение того, что её собственную отстроенную крепость кто-то старается разрушить. Безнравственно. И понятно кто. — Так, — тянет Ева, отвлекаясь. — Доктор Барлоу начала строить больницы. Мне надо разобраться с тем, что было до этого момента; после я уже всё знаю. Я про её мотивацию, — добавляет она. — Именно, — Себастьян кивает и не думает отодвинуться. Ева только сжимает челюсти. — Но прежде чем приступить, предлагаю переместиться в другую комнату. На кухне не принято заниматься исследованиями, — Купер кивает, поднимаясь и собирая листы. Себастьян встаёт одновременно с ней, ловко берёт тарелку из-под чужого локтя и за несколько секунд вымывает её, оставляя после себя законный порядок. Ева выходит из кухни первая, поднимается по лестнице и заворачивает в коридор направо, когда слышит позади себя: — Мисс Купер, — Себастьян заставляет её обернуться и сильнее прижать к себе листы. — Комната находится в другой стороне, — Михаэлис подбородком указывает налево, за спину, заставляя Еву нахмуриться. «Что?» — Не медлите, мисс Купер, — Себастьян чуть поворачивается, показывая, что намеревается двигаться в совершенно противоположную Еве сторону. «Лестница же за моей спиной», — слова застывают в горле, когда Купер через четверть секунды замечает, что этот коридор известен ей не только как тот, что ведёт на кухню. Ева с силой сжимает листы, чувствуя, как кости внутри пробивает электрический разряд. Во рту становится очень сухо, а в животе разливается холодная, вязкая масса страха — она ядовито заливается в глотку и глазницы, из-за чего Купер хочется тошнить и тошнить. И тошнить. — Почему мы идём к тебе в комнату? — Купер настолько теряется в мыслях, что проглатывает слово: «работать». Она больше не собиралась там находиться. Слишком стыдно. А ещё — разница в том, есть Себастьян в комнате или нет всё-таки была. Он оборачивается, рассматривая остро выточенные костяшки на побледневших пальцах. В коридоре не горели свечи, и освещалось пространство исключительно тусклым светом за редкими облаками луны, из-за чего светлая кожа Купер была подобна горящему мрамору. Себастьян улыбается одними уголками губ, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более нежно и безопасно по отношению к Купер. — Привыкайте, — мягко произносит он. Ева сглатывает тугой ком. — Ко мне ближе. «К тому же, я не хочу туда», — Купер старается верить в свои слова и убеждения, но на деле выходит, что комната Себастьяна прямо за поворотом и, когда её туда приглашают собственноручно, в лёгких начинает трепыхаться сгоревшим мотыльком сладкое чувство особенности момента. Зайти в ту комнату на полных правах — это тебе не дебоширить, словно подростки, особенно, если приглашающий добро настаивает. Опасным остаётся только тот факт, что в помещении, в которое по крайней необходимости (что там, случайности) не зайдёт никто посторонний, будут находиться только она и Себастьян. — Мисс Купер, — дворецкий нежно чуть растягивает гласные, разговаривая, как с маленьким хрупким ребёнком или загнанным зверьком. Ева сама не замечает, как настораживается, напрягается, пропитывается раздражением, но — делает несколько шагов в сторону Михаэлиса и сильнее сжимает листы, из-за чего бумажки изрядно мнутся. Она нагоняет его, бросает что-то наподобие: «чем бы дитя не тешилось» и устремляется в Комнату. Себастьян закрывает за ними дверь. — Что ж, — он складывает ладони друг с другом. — Присядьте. Начнём. Ева оборачивается, замечая позади себя ещё один стул — и тут же отмечает, что его здесь раньше не было, а она это точно знает, потому как выучила эту комнату наизусть. Стул деревянный, резной и из тёмного дерева; Ева аккуратно опускается на него и чувствует, как стул не издаёт ни звука — не скрипит, не шатается, не существует. Он просто самый жёсткий из всех стульев в мире, и всё — Себастьян зажигает настольную лампу, чтобы Купер было удобно читать. И опускается рядом. Примечания: Данке* — в переводе с нем. — «Благодарю». Эвтаназия* — облегчение предсмертных страданий неизлечимо больных людей, согласованное с врачами умерщвление.