The Last year.

Вечеринки золотой молодёжи Гринхилла это всегда событие, и, если ты не был хотя бы на одной из них, то ты не видел ебаной жизни. Чтобы пропустить такую тусу, ты должен быть либо Джеком Салливаном, который клал большие хуи на все эти пафосные развлечения, либо полным отстоем, которого шпыняют в коридорах школы и мочат башкой в сортире. Но вот теперь он здесь, перед домом Катарины Спенсер, который утопает в вечерних огнях, а перед воротами паркуются тачки, как мотыльки, летящие на свет. Прошло всего пару недель с того момента, как они начали встречаться, но для всех вокруг он вдруг стал охуенным корешем, будто не было бесконечных стычек на заднем дворе школы, и мир не делился на «мы все такие хорошие ребята», а « ты должен жрать дерьмо с наших ботинок». Катарина сегодня в откровенно облегающем темном платье, кутается в вязаную кофту на два размера больше. Она встречает у порога, проводит в дом, где музыка долбит по ушам, а смех звучит приглушенно, словно на уши привязали подушки. Джек здоровается с представителями золотой молодежи, охуевая от происходящего и искоса оглядывая дорогие обои и мебель. Девчонки вырядились в самые лучшие шмотки, парни цепляют их как не хуй делать, все вокруг топчут ковры в приступах танцев, жмутся по углам и ржут так свободно, словно их ничто по жизни не колышет. Тепло прижимающейся к боку Катарины держит его какое-то время на плаву, пока все заливаются пуншем, перекидываются закусками и фоткаются для инста, а затем он замечает знакомую светлую шевелюру и проваливается в собственное дерьмо снова. План по абстрагированию идет по пизде. Салливан чувствует себя так, словно на него вылили ведро помоев. Всеобщее веселье и развязность никак не задевают его, он хлещет бутылку за бутылкой, словно это, блять, не пивас, а простая минералка, и каждые пять минут бегает курить, стараясь не снести со злости двери или не выбить к хуям несколько зубов у того, кто первым подвернется под руку. А всему виной снова этот Эден, мать его, Ривс. Нет, конечно, Джек знал, что он тут будет. Они с Катариной друзья и гораздо дольше, чем с Джеком, естественно, блять, она его притащила сюда. А этот, сука, художник привел этого хуесоса с инста, который бесит Салливана одним своим существованием. Ривс игнорирует его ровно так же, как когда они встретились в холле его школы вечность назад, и Джек снова ощущает себя полным ублюдком . От этого хочется послать всё нахуй, собрать свои манатки и съебаться отсюда в закат. - Всё хорошо, Джек? - Катарина наклоняется к нему, косясь на бутылку со смесью беспокойства и недовольства. Салливан пьяно улыбается ей в ответ, как уебан, потому что не замечает так любезно предоставленного ему декольте, а таращится на диван в промежутке между большими комнатами, на коленку Эдена, по которой елозит ладонью этот упырь в сраных штанах с подворотами. - Всё хорошо, куколка. Отдыхаю. - Которая это уже бутылка? - Не считал. - Что-то не так? - она поджимает губы, и перед глазами Салливана снова мелькает выражением другого лица. Того, кто сейчас смотрит на обмылка с зализанными лаком волосами по имени Саймон и не обращает на него, Салливана, никакого внимания. Сука. - Да все норм. Просто немного непривычно, - Джек напускает на себя вид крутого, невъебенного самца и обворожительно улыбается ей. Катарина опускает плечи, трепет его ладонью по плечу и хочет что-то ещё сказать, но тут её окликает одна из напомаженных подружек, благоухающая дорогущими духами и спиртом на всю гостиную, и она просит Джека немного подождать. Да, конечно, он подождет. Салливан сейчас только и может, что ждать и нажираться в одиночку, потому что, сука, в голове просто шаром покати, а от сладкой парочки педиков на диване сводит горло и хочется орать в голос. В гостиной витает дымка от ебучих вейперов, которые не додумались, блять, выйти и попыхтеть на улицу, на темном экране подвешенной к стене плазмы отсветы огней айфонов богатеньких деток мелькают мутно, словно через матовую пленку. Джек не припомнит, чтобы ему когда-либо было настолько хуево. Дорогое пиво горчит на языке, прокатывается запоздалым тошнотворно-сладковатым вкусом по небу, и проваливается в пустоту. Салливан ощущает себя полым внутри, как будто какой-нибудь маньячина, из затертых до дыр ужастиков, выскреб все его внутренности и оставил так жить. Он старается смотреть в другую сторону. Ему похуй, его просто блядски бесит этот хуй с инста и бесит то, во что вылилась ссора с Ривсом. Гребанный Ривс. Гребанный, мать его, Эден Ривс с его блядскими зелеными глазами, поджатыми губами и тонкими, заляпанными краской пальцами. Заблочил его везде и теперь сидит, жамкается с каким-то хуем подзаборным и хоть бы раз глянул. Привыкнуть он, блять, пытается. Не может он, блять, на Салливана смотреть, как он под юбку Катарине лезет, а сам-то. Внутри внезапно всё обрывается, как будто резко нажал на педаль тормоза и ебнулся башкой об руль. Джек отворачивается, челка противно падает на лоб, и он запрокидывает голову, выливая в себя остатки пива. Его осеняет, что наверняка так уебански себя и чувствовал Эден, когда видел их с Катариной. Если конечно предположить, что он реально втюханный в него. Перед глазами мелькает то потерянное выражение его лица, ладонь громко хлопает о ладонь. "Стоп. Хватит. Достаточно". Салливан свешивает руки между колен, придерживая бутылку за самое горлышко и переживая внутри охуенную борьбу между желанием сдохнуть или ебнуть этой бутылкой "хера с инста" и хорошенько разукрасить эту блядскую рожу. Он на секунду поднимает взгляд и этой секунды хватает для того, чтобы Джека Салливана разметало к хуям и растоптало в пропахшей пуншем и сладким дымом гостиной. Он встречается глазами с Ривсом, и его выражение лица убивает Джека одним выстрелом. Эден держится за плечи этого хуя, пока тот сует свою мерзкую рожу ему за шиворот, и даже через дымку Салливан видит, какой он упитый в хлам и ни хуя уже не соображает. Для Салливана перестает существовать этот мир и вся его хуета. Он смотрит на стоящие в рядок бутылки возле их ног, ловит снова скованную улыбку Эдена и его руки, запутанные пальцами в складках сраной зеленой толстовки. Они медленно поднимаются, и Ривс едва не падает, но "хер с инста" ловит его, придерживая за поясницу, и показывает в сторону лестницы. Из пальцев Салливана выскальзывает бутылка и беззвучно закатывается под диван. Джек напрягается всем телом и забывает как, сука, дышать. Он нихуя не понимает, что происходит и что это за чувство, но его легкие словно сдавило в лепешку и он никак не может сделать вдох. "Хер с инста" придерживает Эдена за плечи и ведет его по лестнице наверх, Ривс отвечает ему что-то на языке жестов, но не сопротивляется. Салливан чует, как пригорает его задница от того, что происходит, как сводит судорогой пальцы и непроизвольно сжимает кулаки, подрываясь с дивана. Его не ебет, видит ли его кто-нибудь сейчас, что думают эти богатенькие ушлепки. Он может думать только о том, что этот Саймон и Ривс наверх явно не в шахматы, блять, играть пошли. Ноги наливаются свинцом, на мгновение Джеку кажется, что он ничего не сделает. Он будет стоять здесь до самого конца света, и даже когда весь мир сметет к херам, он останется на этом самом месте стоять и охуевать. Салливана трясет, его выворачивает наизнанку тошнотворными спазмами в груди, и он рычит, взбегая по лестнице наверх. "Стоп. Хватит. Достаточно". Да, блять. Теперь действительно хватит и достаточно. На хуй всё, нет никаких сил уже думать и оценивать эту блядскую жизнь. Он расталкивает тискающиеся прямо на ступенях парочки, посылая на хрен возмущенные возгласы ушлепков с зашкаливающими, сука, гормонами. В коридоре, освещенном только одной тусклой лампой, полно таких же озабоченных подростков, и Джек скалится, сдерживая желание расплеваться от этой отвратной картины. Жмутся они тут по углам все, блять. Как будто, сука, у всех разом сработала одна мысль, как бы поскорее залезть к ближайшей девчонке под юбку, а кое-кому ещё и в штаны. Салливан чертыхается, пихает плечом присосавшегося прыщавого мудака, ошалело лапающего, кажется, первую девчонку в своей жизни, и видит, как в конце коридора рука в знакомой зеленой толстовке прикрывает дверь. - Салливан, ты чего, перебухнул что ли? - Ебало завали. Джек рывком распахивает двери, едва не срывая её нахуй с петель. Его глаза вылезают из орбит на мгновение, когда он видит, как хер с инста откидывает свитер Эдена в сторону, вжимая его в стену. - Слышь! Салливан теряет дар речи, а заодно и последние, блять, мозги. Он забывает, как разговаривать, какие слова вообще, сука, в мире существуют и что эти слова ничто, потому что перед ним оба не слышат. Ривс удивленно таращится, прижимаясь спиной к стене. Его футболка задралась и собралась складками под поясницей, волосы топорщатся в разные стороны и кажется, что он только что проснулся, но правда горчит куда больше дешевого пойла, которое хлещет папаша Салливана. Джек облизывает пересохшие губы, делает шаг к ним и одним рывком оттаскивает гребанного «пидрилу с инста» от Ривса. Он с силой пихает его в плечо. - Свалил нахуй отсюда! Педик выпячивает свои ебанутые глаза, судорожно показывает что-то на языке жестов, и очнувшийся вовремя мозг Салливана сигналит о том, что его только что послали на хуй. Джек сжимает зубы и въебывает по этой наглой роже кулаком с таким наслаждением, словно мечтал об этом всю жизнь. Во всех просмотренных сериалах, фильмах про пиздастрадальческие подростковые жизни и прочую хуету, подобные моменты всегда показаны в ебанном слоумо, демонстрируя максимальную степень драмы. В реальной жизни Джек убеждается, что время на раздумья и пережевывание соплей давно иссякло, и всё происходит так стремительно, что он не успевает даже охуевать. Всего секунду назад он сидел в пропахшей слащавым дымом гостиной, а сейчас крепко зарывается пальцами в остопиздевшую ему зеленую толстовку глухонемого мудака, который распустил свои пидорские лапы под футболкой Ривса, и хуячит ему кулаком в скулу. Потому что, блять, Салливана это ни хуя не устраивает. Салливан не хочет смотреть, как какой-то залаченный ебырь мацает коленки Эдена и ещё больше не хочет бездействовать и позволять им уединиться в этой комнате. - Ты, блять, попутал немного, кого на хуй посылать, уебок! - Джек всаживает этому Саймону под ребра и отпихивает в стену. Позади него таращится огромными зелеными глазищами ничего не понимающий Эден. Он находит в себе силы и бросается вперед, цепляясь бледными пальцами в локоть Салливана, оттаскивая его от зажимающего кровоточащий нос мудака. Ривс разворачивает рычащего, как пёс, Джека к себе, и ладони, заляпанные краской, бьются в отрывочных жестах прямо перед носом ошалевшего от ярости Салливана. "Стоп! Прекрати! Какого хрена ты творишь?!". Мозги Джека включаются в работу, переваривая каждый жест, втирая под корку их значение. Салливан трясет башкой, хватает Ривса за плечо, отстраняя от себя лишь для того, чтобы повернуться к Крофтону и показать ему в нескольких жестах, чтобы он уебывал к хуям отсюда, пока ему не оторвали башку. Саймон давится кровью, сползая по стене, показывает очень нихуево агрессивный жест и быстро сматывается за дверь, когда Джек с рычанием бросается к этой паскуде, намереваясь выбить ему нахуй все зубы. Салливана трясет так, словно у него начался внезапный приступ эпилепсии, на зубах скрежещут бесполезные слова, осыпаясь медной крошкой на кончике языка. Он поворачивается к Эдену, глубоко вдыхая пропахший смешением туалетной воды и выпивки воздух. Ривс вперивает в него сверкающие настоящей злобой зеленые глаза, выжигающие Салливана изнутри. Джек кусает губы, чувствует кровь во рту и тупую ноющую боль в костяшках пальцев. "Какого черта ты творишь?". Ривс не здоровается, бьет жестами наотмашь, заставляя Джека переваривать самого себя в сотый, блять, раз. От Джека внутри осталась грязная, пропахшая сигами и пивом труха, которая называлась когда-то разумом. Он таращится в ответ на Эдена с таким блядским отупением, словно это не он только что отпиздил залаченного пидора. Музыка долбит в рваном ритме в запертую дверь, давит по ушам приглушенным воем сладкоголосых девиц. В полутемной комнате горят неоновым вырвиглазным светом ебучие гирлянды на окнах, светится тускло ночник и какой-то синий светильник на батарейках на прикроватной тумбочке. "Какого хрена этот хуй творил только что?". "Не думаю, что это касается тебя". "Думаешь, удалил меня отовсюду так я не доебусь до тебя?". "А зачем?". Вопрос Ривса ставит в тупик. Заледенелые от ярости пальцы разгибаются, вспарывая болью замутненное алкоголем сознание Салливана. ""Значит, так ты решаешь все проблемы, а, Ривс? Просто удаляешь на хер отовсюду и всё?" "Хватит делать мне предъявы. Мне казалось, мы с тобой всё обсудили. Ты высказал свое мнение. Что тебе ещё надо?" "Какие отношения у тебя с этим хуем?". "Какая тебе разница? Оставь меня в покое!". Эден трясет головой, его светлые волосы встопорщиваются ещё сильнее. Он трет костяшки пальцев, оглаживает ладонями свои предплечья так нервно, словно у него ломка и хочется курнуть сигу-другую. Салливан проводит ладонью по лицу, его продолжает потряхивать от адреналина. Он искусывает к ебеням собственные губы, выдыхает: - Да блядский нахуй. Ривс. "Я уже заебался чувствовать себя гребанным мудаком". "Это твои проблемы!". Эден очень резко вскидывает рукой, указывая на него с ног до головы. Салливану кажется, что сейчас он его пизданет по ебалу, но этого не происходит, и он чувствует легкое разочарование от этого. "Ты первый начал творить непонятную хуйню!". "Это я начал?! Я всё тебе объяснил в тот вечер, мать твою!" - Ривс кривит губы так, словно ему стало больно и тошно одновременно, он дергается, подается вперед и пихает Джека со всей силы кулаками в плечи. "Ты начал! Ты приехал, высказал мне всё, что думаешь и свалил на хрен. Не понимаю, какого черта ты снова здесь?!". "Ты променял меня на этого ебучего Саймона!" - Салливан слишком резко выписывает имя этого ублюдка, выламывая до боли пальцы. Музыка глушит биение сердца громкими битами, ему хочется кричать, схватить этого мелкого гаденыша за шкибот и что-нибудь сделать. "Не надо переводить стрелки. У тебя девушка и моя личная жизнь тебя не должна касаться". "Какого хрена?! Ты сказал, что это твой одноклассник!" "Тебя волнует только это, Джек?" - Ривс выводит его имя по буквам. "Я верил тебе, Ривс!" - Джек рычит, произносит фразу вслух вместе с жестами и пихает его в плечо. Эден отшатывается к встроенному в стену шкафу, расслабленно окидывает Джека оценивающим взглядом и зло щурится. "А я верил в Санта Клауса и твою голубизну в трусах". Джек забывает к хуям все слова. Да, в точку. Он помнит те слова, которые выплюнул в тот злоебучий день и сейчас эти же слова как серпом по яйцам. В горле встает сухой ком, Салливану кажется, что он ебанный каскадер, застывший над Гранд-Каньоном на тоненьком канате. Один неверный шаг и его разобьет в сопли. "Я это помню". "Да. Как видишь, я тоже. И я всё ещё гей. Так что ничего не меняется. Все слова были сказаны. Вроде как всё решили". "Мы ничего не решили! Мы посрались просто из-за того, что ты начал..." - Джек вспыхивает с новой силой, наступая на Эдена, нависая над ним угрожающей тенью. "Прекращай гнуть своё!" - Ривс с силой пихает его, но Салливан перекатывается с пятки на носок и снова нависает над ним, упираясь кулаком в шкаф. "Я не собираюсь так это оставлять!" "Гребанный эгоист!" "Это я эгоист? Ты отшил меня! Вычеркнул к херам отовсюду, связался с этим уебком! Это я виноват?! Не знаю, что за хуету ты со мной сделал, но я так больше не могу! Я заебался! Ты был единственным в этом сраном городишке, кто отличался, и от тебя же я получил хуй на блюде!" Джек хватает его за футболку, приподнимая над полом, как раньше, когда зажимал его в темном закутке возле шкафчиков. Это было вечность назад, но воспоминания бьют Салливана по затылку тяжелым обухом, ослепляя искрами бессильной злобы. "Заткнись! " - Эден отпихивает его от себя, тяжело и шумно дышит, - "Разберись для начала в себе! Я знал, как мне лучше поступить в той ситуации, а ты?! Если ты не знаешь, что тебе нужно, то это не значит, что все такие! Прекращай равнять всех по себе, я не такой, как ты! Мне было сложно, я сказал тебе и вот что получилось!" Нить здравомыслия машет Джеку ручкой и уебывает, оставляя его опустошенным, раздавленным и высосанным до дна всей этой заварушкой. Он делает глубокие вдохи и выдохи, чтобы как-то удержаться здесь. Салливан поднимает взгляд и его ошпаривает кипятком от затылка вниз по позвоночнику. Эден смотрит на него, привычно сжав губы в тонкую линию и прищурив презрительно глаза, выжигая изнутри одним лишь взглядом. Его бледные пальцы трясутся так, словно он, блять, перебрал с пуншем и пивом. У Салливана под кожей миллиарды тлеющих сигарет прижигают нервные окончания. Ебаный в рот, как этого не хватало. Не хватает. И не будет хватать. "Ты здесь единственный, кто не слышит, Джек". Последние "слова" впиваются между ребер, словно осколки ржавой банки, лопнувшей под давлением. Эден смотрит на него устало, на его щеках бледнеют красные от злости пятна, и даже в свете бледного ночника и гирлянд Джек может пересчитать все его веснушки. Это реально последнее. Сейчас последний раз, когда они могут "поговорить", другого дано не будет, и Джеку кажется, что его сейчас снесет к хуям этой лавиной эмоций. Он не хочет, чтобы это кончилось, только не снова, но всё к этому идет, и жизнь хохочет над ним, медленно опуская его на самое днище. Ладонь Ривса твердо опускается на его плечо, отодвигая в сторону, словно страницу книги, которая прочитана и становится прошлым. "Иди на хуй, Джек". Ебаная точка невозврата. Повторяющая раз за разом пленка с разным сюжетом, но одинаковым исходом. Каждый ебанный раз, круг за кругом, как день сурка. Тот самый кофе из старбакса, рамки, порог "Грэнни" и гитара, смешанные в однородную эмоциональную массу, погребающую Джека под собой. Он должен сейчас решить и поставить точку. Это последний. Салливан выдыхает, цепляет пальцами Эдена за воротник футболки и резко дергает обратно, заставляя удариться о дверцу шкафа. Джек не дает ему никак отреагировать на это, перегораживает путь собой, обхватывает ладонями его щеки и прижимается к упрямо сжатым в линию губам. Мир трещит по швам, оголяясь и вываливая своё скрытое нутро под неоновые огни гирлянды на окнах. Ривс крупно вздрагивает всем телом, упирается ладонями в плечи Джека, желая оттолкнуть от себя. Салливан дает ему отстранить себя ровно на долю секунды, чтобы заглянуть в широко распахнутые глаза, убивающие его раз за разом на протяжении всего ебанного года, а затем снова впивается в его губы, сглатывая ошарашенный вздох. Джека ведет так, словно только что ебнул чистого вискаря, он перехватывает одну руку Ривса и поднимает выше, прижимает к своей шее. Проводит языком по нижней губе, словно пробуя ощущения на вкус, и теряет к хуям тормоза, углубляя поцелуй едва Ривс приоткрывает губы. Почти как во сне, в душном шкафу, и в мириады раз лучше. Поцелуй становится влажным, жадным, подпитанный бурлящим адреналином в их крови. Салливан почти не дышит, ловит ощущения, звуки сбившегося дыхания и шпарящего пульса в ушах. Он всё так же держит в руках лицо Ривса, словно если отпустит, он исчезнет вместе с этим гребанным миром, целует его глубже, скользит языком по ровным зубам и трогает нёбо. Не замечает, как оглаживает большими пальцами скулы, касается светлых волос. Тогда, в тачке, он нихуя не понял, потому что был в шоке и оттолкнул Эдена. Сейчас Салливан жадно набрасывается на него, вдавливая своим весом в шкаф, желая распробовать его полностью, утопиться на хер в этих ощущениях. Они целуются так, что начинает ныть челюсть и заканчивается воздух. Джеку приходится отстраниться, чтобы вдохнуть и облизать горящие губы. Ривс смотрит на него пьяно, непонимающе, приоткрыв влажные после поцелуя губы и, кажется, хочет что-то спросить, но только сильнее зарывается пальцами в рубашку Салливана и тянет на себя. Джека не приходится упрашивать дважды. Он отпускает свои мысли в свободный полет нахуй, посылает туда же всю гребанную реальность, ограждая себя от ебанного самоанализа. Ему охуенно. Он чувствует себя так, словно реально рухнул в Гранд-Каньон, но вместо того, чтобы разбиться, завис где-то на полпути в свободном полете. Это настолько охуенно, что Салливану даже не верится. Пальцы Эдена с аккуратно подстриженными ногтями осторожно пробираются к границе воротника клетчатой рубашки, а затем одним движением зарываются в отросшие на загривке волосы Салливана, вышибая у того из легких последний воздух. Джек рычит ему в губы, сплетаясь с ним языками в хаотичной горячке, спускает руки с его щек вниз, оглаживает плечи и останавливается на боках, ощущая, как ходят ходуном ребра Ривса под влажной от духоты футболкой. Джеку напрочь сносит башню, выжигая его изнутри огненными вспышками, отдающими в скулы, шею, желудок, скручиваясь в тугую пружину внизу живота. Он нихуя не знает, как надо трогать парней, как должно быть приятно, но именно сейчас ему до опизденения хочется коснуться разгоряченной кожи, хочется почувствовать реальность Эдена Ривса, зацепиться за него. Салливан кладет ладони на поясницу Эдена, оценивая прогиб, приподнимает низ футболки и касается теплой кожи. Оглаживает спину, скользя к самым лопаткам, прощупывает позвонки, трогает бока. Эден вздрагивает от каждого касания, кусает его губы, высасывая из Джека остатки самообладания. Настолько сильно Салливану никогда не вышибало мозги. Он чувствует себя комком оголенных нервов, подверженного кинестетической атаке. Джек резко подхватывает его под бедра, зарывается носом в сгиб плеча и ухмыляется, когда слышит слишком громкий для Ривса удивленный вздох. Он с легкостью поднимает его на руки, отлепляет от этого ебаного шкафа, и утаскивает на диван, усаживая его себе на бедра. Салливан успевает отметить, как крепко вцепились в его плечи пальцы Ривса, какой он легкий для парня его роста, царапается животом о пряжку ремня на его джинсах и вдыхает знакомый до судорог в глотке запах туалетной воды Эдена. Так пахло в его комнате, наполненной эскизами, миллионами жестов и литрами выпитого чая, в забитой воспоминаниями тачке с дорогим кофе из старбакса, новыми холстами и повисшим напряжением. Так пахнет тот самый Эден, мать его, Ривс, которого так не хватало в жизни Салливана. - Блять, надеюсь, я не вырубился и не дрыхну на диване... - Джек выдыхает это в удобно подставленную шею, прикусывает солоноватую кожу и усаживает Эдена удобнее. Тот чувствует, что Салливан что-то говорит, елозит по нему, задевая напряженный член через джинсы и заставляя Джека выдыхать через зубы. - Не вертись, Ривс. Ухмылка мешает сказать это нормально, Джек надеется, что не выглядит как идиот, и повторяет эту фразу смазанным жестом. Эден смотрит на него, тяжело и заторможено кивает, комкая пальцами сбитую на плечах рубашку Джека. В груди снова что-то жмет, встает острым комом в глотке, заставляя Салливана тянуться к нему, как к спасительному кругу. Он трогает его спину, обхватывает угловатые плечи и жмется к приоткрытым губам, слизывая с них частое дыхание. Джек цепляется за ощущения, вычерчивая их в воспаленном мозгу, чтобы запомнить, удостовериться, что всё это происходит здесь и сейчас, что это не очередная подстава в виде сна. Руки Эдена тянут рубашку за ворот, путаются в пуговицах и задевают костяшками беззащитно открытое горло, вызывая толпы мурашек. Они целуются снова и снова, то голодно кусаясь, то замирая в гребанных миллиметрах, чтобы посмотреть друг на друга. Ривс вспарывает его раз за разом одним своим существованием, Салливану кажется, что его разхуярило на тысячи осколков и собрало заново. Алкоголь разгоняет кровь по венам с таким старанием, что кажется, будто в комнате жара сто с хером градусов или это из-за того, что между ними происходит. Впервые за последнее время Джек не думает, не оценивает и не пытается провести ебанный самоанализ, а просто отдается моменту всецело и упивается им по самые десны, наслаждаясь ощущением жестких мышц под пальцами и складками влажной футболки. Он комкает ткань в кулаках, забирается под нее и трогает ходящие ходуном ребра, обводит большими пальцами выпирающие тазовые косточки. Эден дергает ворот рубашки, расстегнув пару пуговиц сверху, скользит ледяными пальцами по шее и снова сгребает волосы. Салливан поддается затылком в эти руки, которые снились ему если не в кошмарах, то в самых странных снах точно, закрывает глаза и снова целует, словно если прекратит это всё, то реальность рассыплется дешевыми фантиками под подошвы шнурованных ботинок, оставляя его ни с чем, как ебучую золушку после двенадцати ударов часов. Музыка продолжает глухо биться в закрытые двери, мелькание гирлянд остается за пределами сознания. Джеку кажется, что все его органы чувств сосредоточены только на Эдене, а всё остальное катится на все четыре стороны. Да хоть на пять, блять, хоть на десять. Вечеринка размывается перед глазами цветными пятнами, оседает едва ощутимой сладостью глубоко в горле, закладывая уши пульсом, который ебашит как сумасшедший. Салливан вырывается из привычного круга, отрезает себя от всего того, что держало его ебанными кандалами и тянуло ко дну. Он крепче стискивает пальцами бок Ривса, притягивает его ближе и ерошит его светлый загривок. Поцелуй разрывается лишь для глотков воздуха и возобновляется с новыми силами. Джеку кажется, что этот миг кончится быстро и, в то же время, будет тянуться вечность. Он хочет второго. Хочет остаться в этом полете как можно дольше, а если это сон, то проспать в нем тысячелетия напролет. Я так скучал.