На долгую память

Flashback

      Ты увлечённо болтал с Амелиной у стойки ресепшна, когда мимо вас, коротко кивнув, прошла Рогозина, расписавшись в журнале учёта прихода и ухода. В очередной раз распрощавшись с Оксаной, но уже с последующим её уходом на законные выходные, ты развернулся на пятках и, сунув руки в карманы джинс, уж было двинулся в сторону лаборатории, как наткнулся на визитку, неудачно потерянную Галиной.       Решив занести найденную вещицу полковнику, ты уже направился к её кабинету, но любопытство одержало верх, и ты прочитал: «Мороз Глеб Андреевич, онколог».       — Чёрт, — выругавшись, ты бросил взгляд на Рогозину, сидящую в своём кабинете, вид которой не особо отличался от обычного, но уставшие глаза разглядеть было не трудно. По крайней мере, человеку, который не просто знает и узнаёт её уже далеко не первый год, но и делает это с огромным желанием, даже старанием. Ведь немало усилий ему стоило узнать, куда её отправляют в командировку, зачем и когда она вернётся.       Заклиная мозг не делать поспешных выводов, ты прошёл в лабораторию, удержавшись, дабы не хлопнуть дверью или, ещё хуже, не пнуть её, плюхнулся на стул, быстро набирая что-то в базе данных. Ты оказался прав, и уже через минуту набирал номер давней знакомой, которая так кстати до сих пор работала в клинике, что и Мороз, в регистратуре.       — Светка, привет, — объяснив всю ситуацию, ты отключился, ожидая звонка давней подруги.       Не находя себе места, ты взял несколько дел, оставленных на завтра, и погрузился в работу с головой, лишь бы не думать ни о чем, кроме этого. Но мысль так и не желала уходить куда подальше. Ты думал о ней, о том, что, дай-то Бог, твои опасения окажутся обычным совпадением. В конце концов, может, это и вовсе не её визитка. Но ты ведь прекрасно знал, что за время вашего разговора с Оксаной, мимо вас прошла лишь она.       Светлана позвонила в десятом часу. Ты сидел на стуле, оперевшись руками в столешницу, держа ими голову. Смотрел, как она покидает ФЭС. Время близилось к десяти ночи, а она только уходила. Хотя, ты знал, бывали и такие ночи, которые она проводила в родном кабинете, даже не выходя в буфет — сил не было. Ты наблюдал за каждым её движением, за каждым шагом, пытаясь запомнить.       На глаза наворачивались слёзы, но ты лишь шмыгал носом, когда в динамике доносились такие ужасные, рвущие душу слова: «Злокачественная опухоль, стадия не последняя, но запущенная», — спокойно говорил женский голос. Ты отключил вызов, так и не выговорив тупое в этой ситуации «спасибо».       Вы стояли в буфете, так и не решаясь оторваться друг от друга. Поцелуй давно перешёл в крепкие объятия, и ты бережно прижимал её к себе за талию, уткнувшись носом ей в шею. Говорить сейчас что-либо не было смысла, да и ты просто не мог этого делать. Тебя душили слёзы, которые разве что чудом удалось не показать, а вот ком у горла отходить не спешил.       — Я люблю тебя, — совсем робкое и тихое, будто ты сейчас рискуешь разбить её любимую хрустальную вазу.       Её горячие ладони скользят по твоей спине, достигая лопаток.       — Иван, — укоризненно, но с улыбкой.       — Нам надо поговорить, — ты обрываешься на полуслове, чуть не указав на вопросительное «да», понимая, что разговор этот нужен прежде всего тебе.       Она лишь кивает и улыбается глазами, отстраняясь и смотря тебе в лицо, а ты всё так же держишь руками её за талию, не решаясь оборвать контакт. Пауза длится слишком долго, и ты просто тянешь её на себя, вновь вовлекая в объятия, но лишь на несколько секунд, чтобы успеть вновь вдохнуть аромат её кожи и прошептать, почти касаясь шеи:       — Я заеду после работы, — открыто улыбаясь, как умеешь только ты, уносишься из буфета, а через секунду с ресепшна доносится смех лаборантов. Надо же, и как услышал.       День проходит быстро, словно сопереживая двум людям, которым так отчаянно нужен этот непростой разговор. Она оказывается дома сразу же после окончания рабочих часов. Переодевается в удобную одежду, распускает волосы и даже решается включить свет — темнеет.       В любимой комнате так и не закрыт балкон, оттуда доносится лёгкий ветерок и снова, как и во все остальные одинокие вечера, колышет прозрачно-белый тюль. Она убирает пепельницу с кресла и ставит её на полку с книгами. Обхватив себя руками, устраивается на кресле, подогнув под себя ноги. Солнце идёт на закат.       Ты приходишь, когда она уже успевает задуматься о неправильности произошедшего утром. Да что уж там, она думала об этом весь день и, кажется, чтобы переубедить её в обратном, тебе придётся сильно постараться.       — Проходи, — она открывает дверь и впускает тебя в прихожую, свет тут не горит, доносятся лишь тусклые отсветы из комнат, — чай будешь, голодный? — она останавливается у кухни и скрещивает руки на груди, закрываясь, стараясь отстраниться.       Смешно, но ещё минуту назад она решительно не хотела тебе открывать. А ты не лучше: подстраховался, высматривал её окна, дабы убедиться, что она действительно там.       — Спасибо, нет, — короткая улыбка, и ты останавливаешься напротив неё, пронзая своим взглядом.       Она ёжится, но не показывает этого, быстро уходя к балкону в другой комнате, снова сбегая. Становится к тебе спиной и не понимает, что это действует далеко не отрезвляюще. Ты подходишь и накрываешь ладонями её плечи, обнимая и прижимаясь к ней всем телом.       — Не нужно, — спокойно говорит она, отходя от тебя на приличное расстояние и занимая руки спинкой кресла.       — Всё, что было утром, — глупо допущенная ошибка. Я пришёл сказать, что между нами ничего не может быть, это неправильно.       Ты еле выдавливаешь из себя подобие улыбки, получается плохо — на Галину смотрит обиженная гиена с ухмылкой на лице. Хотя и сама женщина слегка опешила от такого заявления, явно готовясь произнести эти слова сама с не менее привлекательной мимикой.       — Это ты хотела от меня услышать? — ты не даёшь вставить ей и слова, понимая, что твоего запала надолго не хватит, и раз уж есть возможность и силы высказать всё здесь и сейчас, ей нужно беспрекословно воспользоваться.